Изредка лавку навещала госпожа Левенс с помощницами, но звать Аланис в храм они больше не решались, памятуя, как прошло то памятное посещение. В такие уютные вечера они угощались пирожными и булочками, делились новостями, услышанными на городском рынке и в тавернах.
Наступило лето 1224 г. и вот, наконец, все найденные в архиве документы были отражены в труде Григора и Аланис с Сиамаром стояли над разложенными большими листами, довольные, что работа подходит к концу. Оставалось лишь сравнить все и занести результат в фолиант и чернокнижница будет совсем свободна от клятвы.
Она, прищурившись, смотрела в записи. Время от времени она брала в руки то один листок, то другой. Чернокнижница хмурилась, готовая воскликнуть так же, как когда-то давно, в прошлой жизни в Клыке, воскликнул Григор: “Это все какая-то бессмыслица!”. Потому как годовые старания и кропотливая работа никак не повлияли на результат.
- Неужели несколько лет возни в пыльном архиве и все впустую? - Недовольно проворчала Аланис, испытывая разочарование. - Может ли быть такое, что силы наши растут, но разворота нет? Нет, быть такого не может.
Сиамар задумчиво потер подбородок и спросил:
- Но ведь в последние годы была Граатская чума, погибли тысячи человек… Может это и был разворот? Просто очень скромный…
Чернокнижница покачала головой:
- Этого мало, Сиамар. Разворот это всегда катастрофа, что сотрясает мир до основания. Два разрушенных города, пусть даже и больших, никак не могут быть таким событием. К тому же еще и все затихло… Но сила продолжает расти. Теперь и я это чувствую. То, что я чувствовала в Клыке, обучаясь, не идет ни в какое сравнение с тем, что я могу сделать сейчас. Ты, как одаренный, тоже это должен был заметить. Тени стали голоднее, ведь так?
Она пристально посмотрела эльфу в глаза и он отступил на полшага назад. В сердце его шевельнулся страх - он знал, что чернокнижница была права. Тени голоднее - а кошмары по ночам, которые стали преследовать его после посещения Башни Ночи, ярче. Женщина поджала губы, отвернулась и снова уставилась в записи. В задумчивости она долго крутила в белых пальцах перо, пока совсем его не измочалила.
В какой то момент ее брови поползли вверх, и она довольно резко бросила:
- Сиамар, принеси мне свиток с пророчеством.
Что-то в ее голосе подсказало эльфу, что задавать вопросы он будет уже после, и он быстро принес требуемое. Чернокнижница перечитала несбывшееся пророчество и подняла глаза на друга. Они были полны страха.
- А что, если нынешний разворот маятника - последний? - Пока еще неуверенно спросила она. - Что, если это и есть причина, по которой он отличается от всех предыдущих? Что, если гибель тысяч человек это не скромный разворот, а его первая весточка?
Она лихорадочно пролистала фолиант в поисках заметок, с которых начинались предыдущие катастрофы и вытащила их из общей стопки.
- Вот погляди, здесь у нас нападение вампиров на городишко Арронкаль на границе между Ситарикой и Ларгонской долиной. Вырезаны несколько десятков жителей. - Она отложила листок в сторону. - Тут у нас мор - несколько деревушек на северном побережье. А здесь - появление ковена на окраине Дольского сторожевого кантона. Здесь - снова упыри, несколько лет терроризировали деревушки на севере. Что, если Граатская чума это просто… предвестник. - Она подняла напряженный взгляд на друга. - И если ЭТО предвестник, то я даже загадывать не хочу, что нам ждать в ближайшем будущем.
Сиамар в ответ скептически пожал плечами:
- Пророчество слишком расплывчатое. Что значит “зенит” и “попрать четыре добродетели”? И если с “попиранием” все более-менее ясно, то с зенитом - нет. К тому же добродетели попирает ежедневно множество людей, включая священнослужителей. - Он презрительно фыркнул. Он совсем не жаловал церковь. - А Гласа Нергала пока что-то не наблюдается. Это пророчество с множеством слов, но к сожалению, без указания где и как он появится.
Аланис переписала текст пророчества на отдельную страницу и стала в задумчивости собирать бумаги. В сердце ее поселилась тревога и Сиамар, видя мрачное настроение подруги, тоже притих.
Всю следующую неделю она ходила молчаливая и погруженная в свои невеселые думы. Тревога, поселившаяся в сердце, укоренилась, хоть Аланис и старалась придумать аргументы против своей же догадки, но чем дольше она смотрела в пророчество, тем мрачнее становилась. Сиамар пытался отвлечь ее от тревожащих размышлений и пригласил прогуляться в выходной в лесах с корзинкой еды и вина, но Аланис отказалась.
Вместо этого она пошла в храм, чтобы подумать в тишине. Субботний вечер горожане предпочитали проводить в тавернах или за городом у реки, а не в храме. И сейчас в нем было совсем пусто. Закатное солнце залило высокие белые колонны золотом и кровью, и чернокнижница сидела, погруженная в невеселые раздумья.
Если фолиант о Маятнике не лжет, если только она не ошиблась… Если этот разворот маятника фатален… Она нахмурилась и тяжело смежила веки.
Богине нечего противопоставить Гласу в этот раз. Инаат в зените, и это погубит всех. Ее щедрые дары не в праведниках, рыцарях или пророках, но на полях, в садах и в амбарах. Ее дары бегают и смеются звонкими детскими голосами, которые, ничего не успев, с года на год замолкнут навсегда.
Аланис вздохнула и подняла глаза на витраж, изображающий Богиню, улыбающуюся, сияющую. И, разумеется, хранящую молчание. Ах, если кто-нибудь мог заставить Глас Нергала умолкнуть.
Она вспомнила о сире Йоганце. Жив ли он еще? Даже если жив, старик хоть и крепок, но время беспощадно, и если апостол явится не сейчас, а через пару лет, то шансов у старого паладина не будет вовсе.
Возможно, ей стоит это сделать самой. Она невесело усмехнулась. Иронично, если Глас Нергала заткнет Аланис Безмолвная или, скорее, погибнет, пытаясь. И всё же это возможность увидеть золотые сады Инаат - миллионы жизней за одну её - пустую. Она никогда не родит дитя и никогда не возьмет себе ученика. Не станет калечить еще одну судьбу, так же, как была искалечена ее. И все что от нее останется после смерти - фолиант Григора. И славно будет, если им хотя бы не станут подпирать дверь в каком Кар-Эвестском сарае.
За спиной раздались шаги, и она вздрогнула. Кто-то остановился прямо рядом с ней, и женщина подняла глаза. Над ней возвышался отец Броссе, похожий в своих черных одеяниях священника на ворона, удивленно разглядывая ее. В руках у него была корзина с овощами. Наконец он нарушил молчание:
- Четыре благодати тебе, дочь моя. Я недавно вспоминал о вас и справлялся у госпожи Левенс. Она сообщила, что вы вся в трудах. Но я рад, что вы снова пришли.
- Добрый вечер, святой отец. - Аланис подвинулась на скамье. - Я редко посещаю храмы, мирская суета и заботы о мастере Вермеере наполняют мои дни.
- Да, я слышал, что вы помогаете старику. Достойное занятие, должен заметить. - Отец Броссе сел рядом и тепло улыбнулся. - У вас большое сердце, Лаэнис. Я вижу, что ваши печали больше не терзают вас.
Аланис грустно рассмеялась:
- Мне хотелось бы думать так же, но из песни слов не выкинешь и, боюсь, мои печали и горести мне нести до конца моих дней.
- Поделитесь ими со мной, дитя. Горе разделенное с другим - горе наполовину. Что терзает ваше сердце больше всего?
Чернокнижница пристально посмотрела в глаза священнику и после долгого молчания сообщила:
- Мне всегда было тяжело провожать детей и, к сожалению, на моем веку это случилось четырежды. Я рано потеряла родителей, а когда выросла - то по доброй воле помогала в сиротском приюте, святой отец. - Взгляд ее остановился. - Нет ничего хуже детской смерти.
Отец Броссе нахмурил брови, а Аланис продолжила:
- Знаете, я зову маленьких сирот цветами трагедии, потому что у каждого из них за плечами печальная история. Некоторые из этих детей озлобляются, некоторые - улыбаются вопреки всему. А я, святой отец, как мне кажется, давно умерла.
Священник покачал головой:
- Оставьте такие мысли, дитя мое, вы не мертвы, покуда дышите. А жизнь имеет свойство порождать жизнь, и вы, я верю, обретете свое счастье последовав первой добродетели. - Он положил руку на руки женщины. - Отрекитесь от своих печалей, идите в таверну сегодня вечером, ищите встреч с молодыми достойными людьми, и вскоре жизнь ваша переменится, вот увидите. В семье женщина обретает истинное счастье. Заветы Инаат верны и я прошу вас довериться ей.
Аланис тоскливо улыбнулась:
- Спасибо, святой отец. Но я лучше займусь благотворительностью - как видите, у меня это лучше получается. До встречи, отец Броссе.
- Да наставит вас на путь верный Всематерь. - Священник встал, пропуская Аланис к выходу и осенил ее знаками добродетелей.
Она же лишь улыбнулась, скользнув по нему тоскливым взглядом. Настоятель посмотрел женщине вслед и вздохнул. Будучи славным человеком, он искренне желал маленькой хрупкой прихожанке найти лекарство от ее печалей.
Штормовой Утес, столица империи
Август, 1226 г. от Явления Пророка
Родные и милые сердцу пейзажи холмов Ситарики залитых светом и расчерченных на поля на десятый день путешествия сменились угрюмыми скалами Соттара. Катрина Цинатти, младшая из четверых дочерей старинного, но небогатого дома из Монтелеоне, с интересом рассматривала из окна кареты лежащий на вершинах величественных гор снег. Затем, после недели лавирования среди горных перевалов, дорога побежала среди цветущих садов и виноградников южной четверти Долины.
Кажется, за время поездки Катрина успела обсудить со своей теткой, донной Маурой, и служанкой Джозеттой все, что можно было обсудить, раз по десять, и последние дни они ехали в молчании. Проведя несколько недель в дороге, Катрина совсем умаялась и потому весьма искренне обрадовалась, когда ее карета наконец въехала в столицу через южные ворота, высокие и украшенные сверху барельефом вознесения святой Ниссы. Девушка с любопытством осматривала непривычно выглядящие, сложенные из темного серого камня дома ремесленного района. На ее родине дома строили из белого или светло-желтого камня - такие стены южное солнце меньше раскаляло летом и в домах сохранялась прохлада.
Великая река Ларгон, берущая начало в Соттарских горах, со своим притоком Терм-Рив, разделила столицу на три части. На правом берегу находились порт, торговый и бедняцкий районы, которые Катрина не увидела, так как ее карета свернула вправо. На левом берегу - ремесленники, а между притоком Терм-Рив и руслом Ларгон расположился императорский замок, главный в империи храм Инаат с эльфийским именем Aethel’Tuave (прим.авт.: перевод с эльф. Обитель Лучей), недавно отстроенная торговая палата, и раскинулись центральные широкие улицы со столичными резиденциями знати.
Карета Катрины, проехав сначала по широкому мосту, а затем мимо самого императорского замка, выехала на площадь перед центральным храмом Инаат. Когда девушка увидела белые стены и сверкающие на солнце витражи Обители, то сразу же решила, что сюда будет ходить каждую неделю. Она была, как и многие ситариканки, очень набожна и старалась не пропускать ни единой службы по большим праздникам.
Тем временем карета свернула на мощеную плоской плиткой улицу и поехала мимо больших особняков. Любопытный взгляд девушки скользил по опрятно одетым служанкам и лакеям, спешащим по делам, по изящным кованым оградам и аккуратным паркам с подстриженными газонами и кустарниками. Они разительно отличались от пышных парков ее родины, в которых растения будто сами выбирали, как им расти.
По мере продвижения вглубь улиц центральных кварталов особняки стали скромнее, а парки превратились в небольшие сады. У одного такого скромного особняка и остановилась карета. Пьетро, возничий и одновременно слуга открыл дверцу кареты для Катрины, и она весело спрыгнула на усыпанную мелким камнем дорожку, ведущую ко входу в дом. Пока Пьетро помогал выбраться из кареты донне Мауре, Катрина осмотрелась.
На каменной ограде обнаружилась табличка с названием имения: Вилла Тавель. Девушка хмыкнула, видимо тот, кто ее построил был родом из Долины. Она оглядела небольшой двухэтажный дом, сложенный из светло-серого камня и осталась вполне довольна. Ее родной дом был в два раза больше, но зато в нем жила вся ее семья: отец, матушка, две старшие сестры и прислуга. А четыре года назад - с ними жила еще и самая старшая сестра - Сесилия, пока отец наконец не выдал ее замуж. А этот маленький особняк арендован только для нее, тетушки и пары слуг, ну не счастье ли?
Пока слуги перетаскивали багаж в дом, она прошлась по всем комнатам и открыла окна. День был солнечный и легкий ветерок едва шевелил тонкие занавеси. За домом обнаружился небольшой сад, где росли травы для кухни, а в большой кадке - лимонное дерево. Девушка улыбнулась: славно, лимоны будут напоминать ей о доме.
Вспомнив о нем, она попросила Джозетту, служанку, сходить за пергаментом, чернилами и перьями. Она знала, что родители ужасно беспокоятся за нее, и потому с весточкой домой медлить никак нельзя.
Расторопная и быстроногая Джозетта очень быстро вернулась с писчими принадлежностями и снова убежала: ей пора было на рынок, а затем готовить ужин. Служанка тоже устала сидеть в карете и сейчас радостно носилась и прыгала как горная козочка, разминая ноги.
Катрина села за секретер и написала письмо:
“Дорогие папенька и матушка,
а также милые Сесилия, Ноэлия и Ллорет,
Пишу вам из Штормового Утёса, особняк “Вилла Тавель”.
Дорога нам выпала весьма удачная. Мы нигде надолго не останавливались и проехали через перевалы без затруднений, хотя местные и пророчили грозы на этой неделе. Уже пятнадцатого числа августа мы прибыли в столицу.
Я чувствую себя превосходно, хотя тревожилась, что могу простыть в горах. Ветра там сильные и холодные: на вершинах лежит снег даже сейчас, летом! Но, слава Инаат, никто из нас не простудился, хотя я очень переживала за тетушку Мауру. Она несколько раз пожаловалась на озябшие ноги.
Погода в столице сейчас стоит замечательная, на небе ни облачка. Джозетта отправилась покупать продукты на местный рынок, а Пьетро распрягает лошадей. Сегодня тетушка Маура и я будем отдыхать с дороги и, быть может, вечером мы сходим в Aethel’Tuave. Я видела ее из окна кареты и сердце мое так возрадовалось, что едва не остановилось, так она прекрасна.
Милая матушка, я мечтаю, что вы сможете навестить меня в столице и мы все вместе сходим в Обитель на службу.
Дорогой папенька, как вы и наказывали, завтра я намерена отправить весточку донне Кэприсии Ариччи. Я надеюсь получить от нее приглашение на ужин и помощь в столице. После беседы с этой, без сомнения, достойнейшей донной, я незамедлительно напишу вам еще одно письмо.
Целую вас всех и крепко обнимаю.
Ваша Катрина.”
Девица еще раз перечитала свое послание домой, запечатала и сей же час принялась за составление письма для донны Кэприсии. Заставлять ждать старшую дочь рода, что пришел к власти на Ситарике двести лет назад и с тех пор правил безраздельно, было бы весьма неразумным.
***
Наступило лето 1224 г. и вот, наконец, все найденные в архиве документы были отражены в труде Григора и Аланис с Сиамаром стояли над разложенными большими листами, довольные, что работа подходит к концу. Оставалось лишь сравнить все и занести результат в фолиант и чернокнижница будет совсем свободна от клятвы.
Она, прищурившись, смотрела в записи. Время от времени она брала в руки то один листок, то другой. Чернокнижница хмурилась, готовая воскликнуть так же, как когда-то давно, в прошлой жизни в Клыке, воскликнул Григор: “Это все какая-то бессмыслица!”. Потому как годовые старания и кропотливая работа никак не повлияли на результат.
- Неужели несколько лет возни в пыльном архиве и все впустую? - Недовольно проворчала Аланис, испытывая разочарование. - Может ли быть такое, что силы наши растут, но разворота нет? Нет, быть такого не может.
Сиамар задумчиво потер подбородок и спросил:
- Но ведь в последние годы была Граатская чума, погибли тысячи человек… Может это и был разворот? Просто очень скромный…
Чернокнижница покачала головой:
- Этого мало, Сиамар. Разворот это всегда катастрофа, что сотрясает мир до основания. Два разрушенных города, пусть даже и больших, никак не могут быть таким событием. К тому же еще и все затихло… Но сила продолжает расти. Теперь и я это чувствую. То, что я чувствовала в Клыке, обучаясь, не идет ни в какое сравнение с тем, что я могу сделать сейчас. Ты, как одаренный, тоже это должен был заметить. Тени стали голоднее, ведь так?
Она пристально посмотрела эльфу в глаза и он отступил на полшага назад. В сердце его шевельнулся страх - он знал, что чернокнижница была права. Тени голоднее - а кошмары по ночам, которые стали преследовать его после посещения Башни Ночи, ярче. Женщина поджала губы, отвернулась и снова уставилась в записи. В задумчивости она долго крутила в белых пальцах перо, пока совсем его не измочалила.
В какой то момент ее брови поползли вверх, и она довольно резко бросила:
- Сиамар, принеси мне свиток с пророчеством.
Что-то в ее голосе подсказало эльфу, что задавать вопросы он будет уже после, и он быстро принес требуемое. Чернокнижница перечитала несбывшееся пророчество и подняла глаза на друга. Они были полны страха.
- А что, если нынешний разворот маятника - последний? - Пока еще неуверенно спросила она. - Что, если это и есть причина, по которой он отличается от всех предыдущих? Что, если гибель тысяч человек это не скромный разворот, а его первая весточка?
Она лихорадочно пролистала фолиант в поисках заметок, с которых начинались предыдущие катастрофы и вытащила их из общей стопки.
- Вот погляди, здесь у нас нападение вампиров на городишко Арронкаль на границе между Ситарикой и Ларгонской долиной. Вырезаны несколько десятков жителей. - Она отложила листок в сторону. - Тут у нас мор - несколько деревушек на северном побережье. А здесь - появление ковена на окраине Дольского сторожевого кантона. Здесь - снова упыри, несколько лет терроризировали деревушки на севере. Что, если Граатская чума это просто… предвестник. - Она подняла напряженный взгляд на друга. - И если ЭТО предвестник, то я даже загадывать не хочу, что нам ждать в ближайшем будущем.
Сиамар в ответ скептически пожал плечами:
- Пророчество слишком расплывчатое. Что значит “зенит” и “попрать четыре добродетели”? И если с “попиранием” все более-менее ясно, то с зенитом - нет. К тому же добродетели попирает ежедневно множество людей, включая священнослужителей. - Он презрительно фыркнул. Он совсем не жаловал церковь. - А Гласа Нергала пока что-то не наблюдается. Это пророчество с множеством слов, но к сожалению, без указания где и как он появится.
Аланис переписала текст пророчества на отдельную страницу и стала в задумчивости собирать бумаги. В сердце ее поселилась тревога и Сиамар, видя мрачное настроение подруги, тоже притих.
Всю следующую неделю она ходила молчаливая и погруженная в свои невеселые думы. Тревога, поселившаяся в сердце, укоренилась, хоть Аланис и старалась придумать аргументы против своей же догадки, но чем дольше она смотрела в пророчество, тем мрачнее становилась. Сиамар пытался отвлечь ее от тревожащих размышлений и пригласил прогуляться в выходной в лесах с корзинкой еды и вина, но Аланис отказалась.
Вместо этого она пошла в храм, чтобы подумать в тишине. Субботний вечер горожане предпочитали проводить в тавернах или за городом у реки, а не в храме. И сейчас в нем было совсем пусто. Закатное солнце залило высокие белые колонны золотом и кровью, и чернокнижница сидела, погруженная в невеселые раздумья.
Если фолиант о Маятнике не лжет, если только она не ошиблась… Если этот разворот маятника фатален… Она нахмурилась и тяжело смежила веки.
Богине нечего противопоставить Гласу в этот раз. Инаат в зените, и это погубит всех. Ее щедрые дары не в праведниках, рыцарях или пророках, но на полях, в садах и в амбарах. Ее дары бегают и смеются звонкими детскими голосами, которые, ничего не успев, с года на год замолкнут навсегда.
Аланис вздохнула и подняла глаза на витраж, изображающий Богиню, улыбающуюся, сияющую. И, разумеется, хранящую молчание. Ах, если кто-нибудь мог заставить Глас Нергала умолкнуть.
Она вспомнила о сире Йоганце. Жив ли он еще? Даже если жив, старик хоть и крепок, но время беспощадно, и если апостол явится не сейчас, а через пару лет, то шансов у старого паладина не будет вовсе.
Возможно, ей стоит это сделать самой. Она невесело усмехнулась. Иронично, если Глас Нергала заткнет Аланис Безмолвная или, скорее, погибнет, пытаясь. И всё же это возможность увидеть золотые сады Инаат - миллионы жизней за одну её - пустую. Она никогда не родит дитя и никогда не возьмет себе ученика. Не станет калечить еще одну судьбу, так же, как была искалечена ее. И все что от нее останется после смерти - фолиант Григора. И славно будет, если им хотя бы не станут подпирать дверь в каком Кар-Эвестском сарае.
За спиной раздались шаги, и она вздрогнула. Кто-то остановился прямо рядом с ней, и женщина подняла глаза. Над ней возвышался отец Броссе, похожий в своих черных одеяниях священника на ворона, удивленно разглядывая ее. В руках у него была корзина с овощами. Наконец он нарушил молчание:
- Четыре благодати тебе, дочь моя. Я недавно вспоминал о вас и справлялся у госпожи Левенс. Она сообщила, что вы вся в трудах. Но я рад, что вы снова пришли.
- Добрый вечер, святой отец. - Аланис подвинулась на скамье. - Я редко посещаю храмы, мирская суета и заботы о мастере Вермеере наполняют мои дни.
- Да, я слышал, что вы помогаете старику. Достойное занятие, должен заметить. - Отец Броссе сел рядом и тепло улыбнулся. - У вас большое сердце, Лаэнис. Я вижу, что ваши печали больше не терзают вас.
Аланис грустно рассмеялась:
- Мне хотелось бы думать так же, но из песни слов не выкинешь и, боюсь, мои печали и горести мне нести до конца моих дней.
- Поделитесь ими со мной, дитя. Горе разделенное с другим - горе наполовину. Что терзает ваше сердце больше всего?
Чернокнижница пристально посмотрела в глаза священнику и после долгого молчания сообщила:
- Мне всегда было тяжело провожать детей и, к сожалению, на моем веку это случилось четырежды. Я рано потеряла родителей, а когда выросла - то по доброй воле помогала в сиротском приюте, святой отец. - Взгляд ее остановился. - Нет ничего хуже детской смерти.
Отец Броссе нахмурил брови, а Аланис продолжила:
- Знаете, я зову маленьких сирот цветами трагедии, потому что у каждого из них за плечами печальная история. Некоторые из этих детей озлобляются, некоторые - улыбаются вопреки всему. А я, святой отец, как мне кажется, давно умерла.
Священник покачал головой:
- Оставьте такие мысли, дитя мое, вы не мертвы, покуда дышите. А жизнь имеет свойство порождать жизнь, и вы, я верю, обретете свое счастье последовав первой добродетели. - Он положил руку на руки женщины. - Отрекитесь от своих печалей, идите в таверну сегодня вечером, ищите встреч с молодыми достойными людьми, и вскоре жизнь ваша переменится, вот увидите. В семье женщина обретает истинное счастье. Заветы Инаат верны и я прошу вас довериться ей.
Аланис тоскливо улыбнулась:
- Спасибо, святой отец. Но я лучше займусь благотворительностью - как видите, у меня это лучше получается. До встречи, отец Броссе.
- Да наставит вас на путь верный Всематерь. - Священник встал, пропуская Аланис к выходу и осенил ее знаками добродетелей.
Она же лишь улыбнулась, скользнув по нему тоскливым взглядом. Настоятель посмотрел женщине вслед и вздохнул. Будучи славным человеком, он искренне желал маленькой хрупкой прихожанке найти лекарство от ее печалей.
Глава VI Катрина
Штормовой Утес, столица империи
Август, 1226 г. от Явления Пророка
Родные и милые сердцу пейзажи холмов Ситарики залитых светом и расчерченных на поля на десятый день путешествия сменились угрюмыми скалами Соттара. Катрина Цинатти, младшая из четверых дочерей старинного, но небогатого дома из Монтелеоне, с интересом рассматривала из окна кареты лежащий на вершинах величественных гор снег. Затем, после недели лавирования среди горных перевалов, дорога побежала среди цветущих садов и виноградников южной четверти Долины.
Кажется, за время поездки Катрина успела обсудить со своей теткой, донной Маурой, и служанкой Джозеттой все, что можно было обсудить, раз по десять, и последние дни они ехали в молчании. Проведя несколько недель в дороге, Катрина совсем умаялась и потому весьма искренне обрадовалась, когда ее карета наконец въехала в столицу через южные ворота, высокие и украшенные сверху барельефом вознесения святой Ниссы. Девушка с любопытством осматривала непривычно выглядящие, сложенные из темного серого камня дома ремесленного района. На ее родине дома строили из белого или светло-желтого камня - такие стены южное солнце меньше раскаляло летом и в домах сохранялась прохлада.
Великая река Ларгон, берущая начало в Соттарских горах, со своим притоком Терм-Рив, разделила столицу на три части. На правом берегу находились порт, торговый и бедняцкий районы, которые Катрина не увидела, так как ее карета свернула вправо. На левом берегу - ремесленники, а между притоком Терм-Рив и руслом Ларгон расположился императорский замок, главный в империи храм Инаат с эльфийским именем Aethel’Tuave (прим.авт.: перевод с эльф. Обитель Лучей), недавно отстроенная торговая палата, и раскинулись центральные широкие улицы со столичными резиденциями знати.
Карета Катрины, проехав сначала по широкому мосту, а затем мимо самого императорского замка, выехала на площадь перед центральным храмом Инаат. Когда девушка увидела белые стены и сверкающие на солнце витражи Обители, то сразу же решила, что сюда будет ходить каждую неделю. Она была, как и многие ситариканки, очень набожна и старалась не пропускать ни единой службы по большим праздникам.
Тем временем карета свернула на мощеную плоской плиткой улицу и поехала мимо больших особняков. Любопытный взгляд девушки скользил по опрятно одетым служанкам и лакеям, спешащим по делам, по изящным кованым оградам и аккуратным паркам с подстриженными газонами и кустарниками. Они разительно отличались от пышных парков ее родины, в которых растения будто сами выбирали, как им расти.
По мере продвижения вглубь улиц центральных кварталов особняки стали скромнее, а парки превратились в небольшие сады. У одного такого скромного особняка и остановилась карета. Пьетро, возничий и одновременно слуга открыл дверцу кареты для Катрины, и она весело спрыгнула на усыпанную мелким камнем дорожку, ведущую ко входу в дом. Пока Пьетро помогал выбраться из кареты донне Мауре, Катрина осмотрелась.
На каменной ограде обнаружилась табличка с названием имения: Вилла Тавель. Девушка хмыкнула, видимо тот, кто ее построил был родом из Долины. Она оглядела небольшой двухэтажный дом, сложенный из светло-серого камня и осталась вполне довольна. Ее родной дом был в два раза больше, но зато в нем жила вся ее семья: отец, матушка, две старшие сестры и прислуга. А четыре года назад - с ними жила еще и самая старшая сестра - Сесилия, пока отец наконец не выдал ее замуж. А этот маленький особняк арендован только для нее, тетушки и пары слуг, ну не счастье ли?
Пока слуги перетаскивали багаж в дом, она прошлась по всем комнатам и открыла окна. День был солнечный и легкий ветерок едва шевелил тонкие занавеси. За домом обнаружился небольшой сад, где росли травы для кухни, а в большой кадке - лимонное дерево. Девушка улыбнулась: славно, лимоны будут напоминать ей о доме.
Вспомнив о нем, она попросила Джозетту, служанку, сходить за пергаментом, чернилами и перьями. Она знала, что родители ужасно беспокоятся за нее, и потому с весточкой домой медлить никак нельзя.
Расторопная и быстроногая Джозетта очень быстро вернулась с писчими принадлежностями и снова убежала: ей пора было на рынок, а затем готовить ужин. Служанка тоже устала сидеть в карете и сейчас радостно носилась и прыгала как горная козочка, разминая ноги.
Катрина села за секретер и написала письмо:
“Дорогие папенька и матушка,
а также милые Сесилия, Ноэлия и Ллорет,
Пишу вам из Штормового Утёса, особняк “Вилла Тавель”.
Дорога нам выпала весьма удачная. Мы нигде надолго не останавливались и проехали через перевалы без затруднений, хотя местные и пророчили грозы на этой неделе. Уже пятнадцатого числа августа мы прибыли в столицу.
Я чувствую себя превосходно, хотя тревожилась, что могу простыть в горах. Ветра там сильные и холодные: на вершинах лежит снег даже сейчас, летом! Но, слава Инаат, никто из нас не простудился, хотя я очень переживала за тетушку Мауру. Она несколько раз пожаловалась на озябшие ноги.
Погода в столице сейчас стоит замечательная, на небе ни облачка. Джозетта отправилась покупать продукты на местный рынок, а Пьетро распрягает лошадей. Сегодня тетушка Маура и я будем отдыхать с дороги и, быть может, вечером мы сходим в Aethel’Tuave. Я видела ее из окна кареты и сердце мое так возрадовалось, что едва не остановилось, так она прекрасна.
Милая матушка, я мечтаю, что вы сможете навестить меня в столице и мы все вместе сходим в Обитель на службу.
Дорогой папенька, как вы и наказывали, завтра я намерена отправить весточку донне Кэприсии Ариччи. Я надеюсь получить от нее приглашение на ужин и помощь в столице. После беседы с этой, без сомнения, достойнейшей донной, я незамедлительно напишу вам еще одно письмо.
Целую вас всех и крепко обнимаю.
Ваша Катрина.”
Девица еще раз перечитала свое послание домой, запечатала и сей же час принялась за составление письма для донны Кэприсии. Заставлять ждать старшую дочь рода, что пришел к власти на Ситарике двести лет назад и с тех пор правил безраздельно, было бы весьма неразумным.
