– А я тебе уже напомнила, – медленно и отчетливо проговорила Татьяна, глядя на нее в упор, – что не так уж и давно это ты всем уши прожужжала про учебу на своих ошибках и испытания на прочность и на кто чего стоит. Ситуация зашла в тупик – ее нужно ломать.
– Что это ты собралась ломать? – мгновенно пришел в себя я.
– Стену, которой Игорь с Дарой себя окружили, – ответила она устало. – С тех пор, как узнали о себе. После той катастрофы – еще раз тебе спасибо, что она полной и окончательной не стала – они даже выслушать нас, как следует, не захотели. Сочли себя результатом непонятно какого эксперимента, и прощать это никому, по-моему, не собираются.
– Что значит – не собираются? – резко выпрямился я.
– Нет-нет, они ничего такого не делают, – тут же успокоила она меня. – Не скандалят, не ведут себя вызывающе, ни с кем не спорят. Целыми днями занимаются, готовятся к поступлению, отвечают на вопросы о нем – но только о нем. В остальном они полностью закрылись. От всех. Они словно исключили всех, кроме друг друга, из своей жизни. Анатолий даже к мыслям Игоря пробиться не может – у того все время блок стоит.
– Наблюдатели это тоже заметили, – нехотя сообщил я ей. – И, похоже, не намерены с этим мириться.
– Вот видишь, – пожала она плечами. – Узнав, что они принадлежат одновременно к двум мирам, они гордо отвернулись от обоих – с людьми, мол, им давно не интересно, а с ними вам – и оказались на безлюдном острове между обоими, вокруг которого еще и крепостную стену соорудили. И пока ее не разрушить, никакого мостика понимания – ни с какой стороны – к ним не проложить.
– А я говорю – нет! – грохнула Марина кулаком по столу. – Да, я и сейчас отрицать не стану, что человеку встряски нужны, чтобы он истинную цену себе знал, но не такой ценой!
– Марина, хватит, – решительно оборвала ее Татьяна. – Ты-то, по-моему, прекрасно знаешь, что на них даже то, что мы чуть Анатолия с Тошей – и Макса тоже – не потеряли, никак не подействовало. И все увещевания Анабель, как с гуся вода. Такую броню самонадеянности без сильных средств уже не пробить, я это по себе помню. – Уголки губ у нее чуть дрогнули. – А в отношении Игоря вообще – за мной единственной здесь последнее слово. И потом – Стас ведь говорит, что ничего бесповоротного бояться не стоит.
Повернув голову, Марина уставилась на меня пронзительным взглядом, скептически поджав губы.
– Я хотел бы узнать, что именно ты намерена делать, – медленно обратился я к Татьяне, стараясь не смотреть на Марину. И не думать обо всех своих многочисленных сомнениях нескольких последних дней.
– Я хочу, чтобы они увидели, – также не спеша, словно взвешивая каждое слово, ответила она, внимательно разглядывая свои руки, лежащие на сумке, – что все поступки влекут за собой последствия. Их собственные тоже. Я хочу показать им, что, хотят они того или нет, они прочно связаны как с нашим, так и с вашим миром. Что ужиться можно с обоими, с кем угодно, при простом желании сделать совсем небольшой шаг друг навстречу другу. В то время как упрямая непримиримость вызывает в ответ удвоенную неприязнь, и так без конца.
– И каким же образом ты хочешь показать им это? – настаивал я, прекрасно зная, что воплощение в жизнь любых великих идей общего плана требует громадной практической работы – во избежание громадного же списка потерь.
– Чистка памяти производится, когда человек без сознания, после какой-то аварии, я правильно поняла? – задала она мне встречный вопрос и, дождавшись моего молчаливого кивка, продолжила: – Если ты сможешь предупредить меня о ней, я – каким-нибудь образом – сделаю так, чтобы мы с Анатолием оказались рядом, и уж вдвоем мы точно сумеем избавить от нее детей. В последний момент, чтобы они, как следует, перепугались. А вот потом, когда с них шелуха самонадеянности слетит, объясним, что они не так много знают и могут в жизни, как им кажется, и что в ней лучше учиться не воевать, а дружить.
Все многочисленные сомнения нескольких последних дней ринулись мне в голову.
– Нет! – выдохнул я.
– Вот и я говорю – ни за что! – обрадованно подхватила Марина. – У них что угодно может наперекосяк пойти, еще и в наших условиях!
– Татьяна, – пропустил я ее слова мимо ушей, но в памяти сделал еще одну пометку в списке тем, которые мы с ней обсудим после ее смерти, – я тебе ответственно заявляю, что не вижу никаких оснований для подобных настроений. Ты сама говоришь, что они ведут себя тихо и спокойно, и я еще раз повторяю, что им нужно продержаться только до совершеннолетия – потом и их знание о нас уже скрывать не нужно будет, и в программу их сразу же можно будет…
– Я могу передать им твои слова? – перебила она меня.
– Черт! – мгновенно остыл я, и она многозначительно кивнула.
– Сейчас принеси я им официальные заверения от вашего начальства, – тихо сказала она, – с подписями и печатями, до них не достучаться – они им просто не поверят. И это еще не все. Я Игоря знаю – когда он вот так затаился, в нем взрыв копится. Вырастут они, предложите вы им дружбу и сотрудничество – после того как знать их не хотели, – Марина опять возмущенно фыркнула, – что, если они откажутся? Со всем своим знанием о вас? Ты можешь мне гарантировать, что ваши не поступят с ними намного жестче – как со взрослыми?
– Нет, – честно ответил я, и Марина резко дернулась в мою сторону – я едва успел руку ее перехватить, и крепко прижать ее к столу. – Но я могу гарантировать тебе другое. Я все это время много думал. Много. И говорю тебе здесь и сейчас – приказ на организацию какого бы то ни было несчастного случая для Игоря и Дары я не отдам. Просто не смогу. Врать не буду – для кого другого без особой охоты, но отдам, а для них нет. В отставку к чертовой матери и к народу – скандал поднимать! Язвить вы здесь умеете, – покосился я на Марину, – хотя понятия не имеете, сколько наших уже на вашей стороне. Чьими-то стараниями, между прочим.
Откинув голову, Марина недоверчиво окинула меня взглядом. Руку ее я на всякий случай не отпустил.
– И что это сейчас решит? – подняла на меня совершенно непроницаемые глаза Татьяна. – Ты же сам сказал, что на твое место просто поставят кого-то другого, который выполнит этот приказ и нас о нем предупреждать не будет. И тебя по головке не погладят, и наши здесь наверняка отсиживаться не будут, и Игорь с Дарой серьезно пострадать могут – что нам с Мариной потом делать? Я ведь тоже надеюсь, что как-то все обойдется, но если нет – уж пойди мне навстречу, я ведь тебя еще никогда ни о чем не просила. У меня всегда хорошие планы строились – можешь мне поверить. Или у Анатолия спросить, – с усмешкой глянула она на меня, прекрасно уже, похоже, зная, что к их хранителям мне ход закрыт.
– Я предпочитаю своему мнению доверять, – сухо ответил ей я. – И проводить операции согласно своим планам. Поэтому вношу коррективы. Если все же дадут мне команду в отношении Игоря с Дарой, поступаем следующим образом. Вас я предупрежу, можете возле них крутиться, сколько хотите, но вмешиваться категорически запрещаю. Мои ребята приказ получат в последний момент отвести удар. Потом воспитывайте. И никаких возражений. Вопросы есть?
– Вот это мне нравится намного больше! – разулыбалась Марина. – А как ты нас предупредишь?
Я задумался. Появляться накануне операции в месте ее неудачного проведения – предел тупости. Марине мысленно передать – кто их знает, наблюдателей, до чего они в поисках обхода блока докопались? Кружным путем сигнал пускать – а если где сбой по дороге?
– Тебя, мысленно, но не открытым текстом, – подытожил свои размышления я. – Сообщение примерно такого рода: «Буду в среду, во второй половине дня. Полный отчет по…». Как ты там говорила, микробы? Значит – «Полный отчет по вирусам».
– Компьютерным, – быстро вставила Марина. – Тоша их до конца моей жизни не перекопает.
– Договорились, – согласился я. – Это значит, что операция по мелким будет проводиться во вторник, в первой половине дня. Сообщение передать только Татьяне. И чтобы никакой самодеятельности. Все понятно?
Татьяна кивнула, тихо пробормотала: «Спасибо» и тут же ушла. Марину я задержал. На полчаса. Для более подробных изъявлений благодарности. Произнесенных мне на ухо. С руками, крепко зажатыми в моих. Для полной достоверности картины свидания.
Я очень надеялся, что если за мной и велось в тот момент наблюдение, было оно не очень пристальным. Глаза у Марины сверкали, но от ярости, и у меня романтическое настроение никак не складывалось. После того как она укусила меня таки за ухо, а главное – от мыслей. О том, сколько неизвестных переменных появляется в любой операции, если в ней задействованы люди. И в скольких направлениях от каждой из них она может пойти не так.
Они крутились у меня в голове, как карусель в комнате ужасов, и в тот самый вечер я дал себе слово, что больше ни на какие компромиссы – нигде, никогда и ни с кем – в вопросе о мелких я не пойду. Обещание, данное Татьяне, выполню – деваться некуда, она действительно в первый раз в жизни меня о чем-то попросила, но мне эти хитроумные выкрутасы уже поперек горла стоят. Если придется еще раз с кем-то сражаться, то буду я делать это с открытым забралом.
В первую очередь, отдел наблюдателей выступает с категорическим возражением против попыток возложить на него какую бы то ни было вину за произошедший инцидент. Детальный анализ сопутствующих ему обстоятельств дает все основания предположить, что вопрос об исполинах уже потерял свое самостоятельное, строго академическое значение и не может быть решен в отрыве от рассмотрения проблем их окружения. Первостепенное значение среди последних принадлежит взаимодействию исполинов с людьми, главным образом, с их земными родителями – а именно, полному подчинению их исполинами своей воле и интересам. Последние события однозначно подтверждают предположение о том, что играющий в большинстве случаев первостепенную на земле роль человеческий фактор оказывается способным внести существенные коррективы в строго скоординированные и детально проработанные действия многих подразделений небесного сообщества. Представляется нелишним подчеркнуть, что учет его воздействия является прямейшей обязанностью хранителя, направленного к земному родителю исполина, вследствие чего ответственность за неадекватное поведение последнего лежит целиком на соответствующем отделе.
Кроме того, не следует забывать о вкладе, внесенном в трагическое разрешение конфликта, в центре которого находились и продолжают находиться исполины, представителями других, не имеющих никакого отношения к последним, подразделений. Несмотря на неоднократные предупреждения отдела наблюдателей, их руководство не сочло необходимым принять меры ни по недопущению своих сотрудников в зону влияния исполинов, ни по контролю за их поведением в потенциально опасных точках.
В связи со всем вышеперечисленным отдел наблюдателей настаивает на создании комиссии по расследованию всех обстоятельств, приведших у недавнему инциденту, а также косвенных факторов, привнесенных в его развитие вмешательством незаинтересованных структур, с последующим преобразованием ее в независимый контрольный орган, обладающий исключительными полномочиями в решении нестандартных ситуаций вокруг исполинов и несущий полную ответственность за последствия таких решений.
(Из отчета ангела-наблюдателя)
Как-то страшновато. Я имею в виду, заканчивать. Когда только идея возникла все эти записи собрать, столько самых подходящих слов на языке вертелось, казалось, что все вместе они непременно в порошок раскрошат ракушку моей улитки. В первую, что ли, на моем веку она забралась? Даром я, что ли, столько лет рядом с ней провел? Неужели не научился – нет, не мысли ее, конечно, читать, о таком мечтать я уже давно забыл – хоть догадываться, что у нее в голове происходит?
А теперь вот не знаю. Тасую все эти воспоминания, тасую – вроде, подробно все описано, основательно, некоторые сцены вообще как живые перед глазами встают. Но, может, это мне так кажется? Мне ведь все, что случилось, и так и по ночам снится, и днем за каждым углом мерещится. А если читать это все, как роман – да еще и такой, который насильно в руки всучили? Всколыхнет он хоть что-то в моем самом главном читателе, или так и проскользнет тот по нему не слишком заинтересованным взглядом? Хоть бы до конца – тогда я, по крайней мере, буду знать, что сделал все, что смог.
И если полетит потом это собрание сочинений в дальний угол – с облегчением, как с трудом осиленная книжка – значит, и со мной все ясно. Нечего мне в хранителях делать. Если за столько лет не осталось в душе человека мало-мальски значимого следа от моего присутствия в его жизни, если до самого ее конца остались в этой его душе тайны, которые он и в светлую вечность втихомолку от меня протащил и там зубами за них держится, самое время переквалифицироваться. Какая разница, в кого? Посмотрим, куда улитка поползет. Святые отцы-архангелы, хоть бы не в снабжатели!
И главное – действительно некому, кроме меня, финал дописывать. Как я теперь понимаю, руку к нему многие приложили, но разворачивался он у меня, в основном, на глазах. Не говоря уже о заключительной, почти немой, к сожалению, сцене. Авторы ее за кулисами остались, только восклицаниями невнятными ограничились, мне выяснять, что происходит, было некогда, а главный мой напарник – как по жизни, так и в том последнем выходе – до конца паузу выдержал. Честное слово, я умом тронусь, если так и не узнаю, почему!
Ладно, кто-то здесь о подробности и обстоятельности говорил.
На финишную прямую наша история вышла после того, как мы с Тошей и Максимом на землю вернулись. Не знаю, как их, а меня прямо на части разрывало. И никого из нас не отстранили, и от Игоря с Дариной, вроде, отцепиться должны, и Татьяна такими глазами встретила, что у меня под лопатками зачесалось – крылья, наверно, пытались расправиться. Планы злобного врага повержены в прах, своих никого оплакивать не нужно, и над полем битвы встает ослепительное солнце победы. И навстречу ему уже тянутся робкие ростки надежды на длительный мир и спокойствие. И даже Марина зловещие тени не отбрасывает.
Игорь с Дариной еще спали, и будить их никому и в голову не пришло – Татьяна с Мариной по двадцать раз каждый эпизод нашего сражения в небесных высях заставили пересказать. А потом пора было детям в школу, а нам всем на работу отправляться. Одним словом, запланированная воспитательная беседа как-то сама собой отложилась до вечера.
У меня к концу рабочего дня состояние эйфории сменилось обычным деловым. У Тоши с Максимом как будто тоже, хотя откуда ему у вечно бездельничающего темного взяться – хоть убейте, не знаю. Оно бы и неплохо – разговор с детьми предстоял серьезный, и взял я его, естественно, на себя, но эти два красавца взялись меня дополнять. Как обычно, к месту и не к месту.
Коротко и по существу я рассказал Игорю с Дариной о существовании ангельского сообщества, его присутствии на земле и о целях оного.
Максим ударился в подробности его структуры, противопоставляя своих темных всем остальным и выпячивая их так называемое более глубокое понимание человеческой природы.
– Что это ты собралась ломать? – мгновенно пришел в себя я.
– Стену, которой Игорь с Дарой себя окружили, – ответила она устало. – С тех пор, как узнали о себе. После той катастрофы – еще раз тебе спасибо, что она полной и окончательной не стала – они даже выслушать нас, как следует, не захотели. Сочли себя результатом непонятно какого эксперимента, и прощать это никому, по-моему, не собираются.
– Что значит – не собираются? – резко выпрямился я.
– Нет-нет, они ничего такого не делают, – тут же успокоила она меня. – Не скандалят, не ведут себя вызывающе, ни с кем не спорят. Целыми днями занимаются, готовятся к поступлению, отвечают на вопросы о нем – но только о нем. В остальном они полностью закрылись. От всех. Они словно исключили всех, кроме друг друга, из своей жизни. Анатолий даже к мыслям Игоря пробиться не может – у того все время блок стоит.
– Наблюдатели это тоже заметили, – нехотя сообщил я ей. – И, похоже, не намерены с этим мириться.
– Вот видишь, – пожала она плечами. – Узнав, что они принадлежат одновременно к двум мирам, они гордо отвернулись от обоих – с людьми, мол, им давно не интересно, а с ними вам – и оказались на безлюдном острове между обоими, вокруг которого еще и крепостную стену соорудили. И пока ее не разрушить, никакого мостика понимания – ни с какой стороны – к ним не проложить.
– А я говорю – нет! – грохнула Марина кулаком по столу. – Да, я и сейчас отрицать не стану, что человеку встряски нужны, чтобы он истинную цену себе знал, но не такой ценой!
– Марина, хватит, – решительно оборвала ее Татьяна. – Ты-то, по-моему, прекрасно знаешь, что на них даже то, что мы чуть Анатолия с Тошей – и Макса тоже – не потеряли, никак не подействовало. И все увещевания Анабель, как с гуся вода. Такую броню самонадеянности без сильных средств уже не пробить, я это по себе помню. – Уголки губ у нее чуть дрогнули. – А в отношении Игоря вообще – за мной единственной здесь последнее слово. И потом – Стас ведь говорит, что ничего бесповоротного бояться не стоит.
Повернув голову, Марина уставилась на меня пронзительным взглядом, скептически поджав губы.
– Я хотел бы узнать, что именно ты намерена делать, – медленно обратился я к Татьяне, стараясь не смотреть на Марину. И не думать обо всех своих многочисленных сомнениях нескольких последних дней.
– Я хочу, чтобы они увидели, – также не спеша, словно взвешивая каждое слово, ответила она, внимательно разглядывая свои руки, лежащие на сумке, – что все поступки влекут за собой последствия. Их собственные тоже. Я хочу показать им, что, хотят они того или нет, они прочно связаны как с нашим, так и с вашим миром. Что ужиться можно с обоими, с кем угодно, при простом желании сделать совсем небольшой шаг друг навстречу другу. В то время как упрямая непримиримость вызывает в ответ удвоенную неприязнь, и так без конца.
– И каким же образом ты хочешь показать им это? – настаивал я, прекрасно зная, что воплощение в жизнь любых великих идей общего плана требует громадной практической работы – во избежание громадного же списка потерь.
– Чистка памяти производится, когда человек без сознания, после какой-то аварии, я правильно поняла? – задала она мне встречный вопрос и, дождавшись моего молчаливого кивка, продолжила: – Если ты сможешь предупредить меня о ней, я – каким-нибудь образом – сделаю так, чтобы мы с Анатолием оказались рядом, и уж вдвоем мы точно сумеем избавить от нее детей. В последний момент, чтобы они, как следует, перепугались. А вот потом, когда с них шелуха самонадеянности слетит, объясним, что они не так много знают и могут в жизни, как им кажется, и что в ней лучше учиться не воевать, а дружить.
Все многочисленные сомнения нескольких последних дней ринулись мне в голову.
– Нет! – выдохнул я.
– Вот и я говорю – ни за что! – обрадованно подхватила Марина. – У них что угодно может наперекосяк пойти, еще и в наших условиях!
– Татьяна, – пропустил я ее слова мимо ушей, но в памяти сделал еще одну пометку в списке тем, которые мы с ней обсудим после ее смерти, – я тебе ответственно заявляю, что не вижу никаких оснований для подобных настроений. Ты сама говоришь, что они ведут себя тихо и спокойно, и я еще раз повторяю, что им нужно продержаться только до совершеннолетия – потом и их знание о нас уже скрывать не нужно будет, и в программу их сразу же можно будет…
– Я могу передать им твои слова? – перебила она меня.
– Черт! – мгновенно остыл я, и она многозначительно кивнула.
– Сейчас принеси я им официальные заверения от вашего начальства, – тихо сказала она, – с подписями и печатями, до них не достучаться – они им просто не поверят. И это еще не все. Я Игоря знаю – когда он вот так затаился, в нем взрыв копится. Вырастут они, предложите вы им дружбу и сотрудничество – после того как знать их не хотели, – Марина опять возмущенно фыркнула, – что, если они откажутся? Со всем своим знанием о вас? Ты можешь мне гарантировать, что ваши не поступят с ними намного жестче – как со взрослыми?
– Нет, – честно ответил я, и Марина резко дернулась в мою сторону – я едва успел руку ее перехватить, и крепко прижать ее к столу. – Но я могу гарантировать тебе другое. Я все это время много думал. Много. И говорю тебе здесь и сейчас – приказ на организацию какого бы то ни было несчастного случая для Игоря и Дары я не отдам. Просто не смогу. Врать не буду – для кого другого без особой охоты, но отдам, а для них нет. В отставку к чертовой матери и к народу – скандал поднимать! Язвить вы здесь умеете, – покосился я на Марину, – хотя понятия не имеете, сколько наших уже на вашей стороне. Чьими-то стараниями, между прочим.
Откинув голову, Марина недоверчиво окинула меня взглядом. Руку ее я на всякий случай не отпустил.
– И что это сейчас решит? – подняла на меня совершенно непроницаемые глаза Татьяна. – Ты же сам сказал, что на твое место просто поставят кого-то другого, который выполнит этот приказ и нас о нем предупреждать не будет. И тебя по головке не погладят, и наши здесь наверняка отсиживаться не будут, и Игорь с Дарой серьезно пострадать могут – что нам с Мариной потом делать? Я ведь тоже надеюсь, что как-то все обойдется, но если нет – уж пойди мне навстречу, я ведь тебя еще никогда ни о чем не просила. У меня всегда хорошие планы строились – можешь мне поверить. Или у Анатолия спросить, – с усмешкой глянула она на меня, прекрасно уже, похоже, зная, что к их хранителям мне ход закрыт.
– Я предпочитаю своему мнению доверять, – сухо ответил ей я. – И проводить операции согласно своим планам. Поэтому вношу коррективы. Если все же дадут мне команду в отношении Игоря с Дарой, поступаем следующим образом. Вас я предупрежу, можете возле них крутиться, сколько хотите, но вмешиваться категорически запрещаю. Мои ребята приказ получат в последний момент отвести удар. Потом воспитывайте. И никаких возражений. Вопросы есть?
– Вот это мне нравится намного больше! – разулыбалась Марина. – А как ты нас предупредишь?
Я задумался. Появляться накануне операции в месте ее неудачного проведения – предел тупости. Марине мысленно передать – кто их знает, наблюдателей, до чего они в поисках обхода блока докопались? Кружным путем сигнал пускать – а если где сбой по дороге?
– Тебя, мысленно, но не открытым текстом, – подытожил свои размышления я. – Сообщение примерно такого рода: «Буду в среду, во второй половине дня. Полный отчет по…». Как ты там говорила, микробы? Значит – «Полный отчет по вирусам».
– Компьютерным, – быстро вставила Марина. – Тоша их до конца моей жизни не перекопает.
– Договорились, – согласился я. – Это значит, что операция по мелким будет проводиться во вторник, в первой половине дня. Сообщение передать только Татьяне. И чтобы никакой самодеятельности. Все понятно?
Татьяна кивнула, тихо пробормотала: «Спасибо» и тут же ушла. Марину я задержал. На полчаса. Для более подробных изъявлений благодарности. Произнесенных мне на ухо. С руками, крепко зажатыми в моих. Для полной достоверности картины свидания.
Я очень надеялся, что если за мной и велось в тот момент наблюдение, было оно не очень пристальным. Глаза у Марины сверкали, но от ярости, и у меня романтическое настроение никак не складывалось. После того как она укусила меня таки за ухо, а главное – от мыслей. О том, сколько неизвестных переменных появляется в любой операции, если в ней задействованы люди. И в скольких направлениях от каждой из них она может пойти не так.
Они крутились у меня в голове, как карусель в комнате ужасов, и в тот самый вечер я дал себе слово, что больше ни на какие компромиссы – нигде, никогда и ни с кем – в вопросе о мелких я не пойду. Обещание, данное Татьяне, выполню – деваться некуда, она действительно в первый раз в жизни меня о чем-то попросила, но мне эти хитроумные выкрутасы уже поперек горла стоят. Если придется еще раз с кем-то сражаться, то буду я делать это с открытым забралом.
Глава 15. Цена растерянности ангела
В первую очередь, отдел наблюдателей выступает с категорическим возражением против попыток возложить на него какую бы то ни было вину за произошедший инцидент. Детальный анализ сопутствующих ему обстоятельств дает все основания предположить, что вопрос об исполинах уже потерял свое самостоятельное, строго академическое значение и не может быть решен в отрыве от рассмотрения проблем их окружения. Первостепенное значение среди последних принадлежит взаимодействию исполинов с людьми, главным образом, с их земными родителями – а именно, полному подчинению их исполинами своей воле и интересам. Последние события однозначно подтверждают предположение о том, что играющий в большинстве случаев первостепенную на земле роль человеческий фактор оказывается способным внести существенные коррективы в строго скоординированные и детально проработанные действия многих подразделений небесного сообщества. Представляется нелишним подчеркнуть, что учет его воздействия является прямейшей обязанностью хранителя, направленного к земному родителю исполина, вследствие чего ответственность за неадекватное поведение последнего лежит целиком на соответствующем отделе.
Кроме того, не следует забывать о вкладе, внесенном в трагическое разрешение конфликта, в центре которого находились и продолжают находиться исполины, представителями других, не имеющих никакого отношения к последним, подразделений. Несмотря на неоднократные предупреждения отдела наблюдателей, их руководство не сочло необходимым принять меры ни по недопущению своих сотрудников в зону влияния исполинов, ни по контролю за их поведением в потенциально опасных точках.
В связи со всем вышеперечисленным отдел наблюдателей настаивает на создании комиссии по расследованию всех обстоятельств, приведших у недавнему инциденту, а также косвенных факторов, привнесенных в его развитие вмешательством незаинтересованных структур, с последующим преобразованием ее в независимый контрольный орган, обладающий исключительными полномочиями в решении нестандартных ситуаций вокруг исполинов и несущий полную ответственность за последствия таких решений.
(Из отчета ангела-наблюдателя)
Глава 15.1
Как-то страшновато. Я имею в виду, заканчивать. Когда только идея возникла все эти записи собрать, столько самых подходящих слов на языке вертелось, казалось, что все вместе они непременно в порошок раскрошат ракушку моей улитки. В первую, что ли, на моем веку она забралась? Даром я, что ли, столько лет рядом с ней провел? Неужели не научился – нет, не мысли ее, конечно, читать, о таком мечтать я уже давно забыл – хоть догадываться, что у нее в голове происходит?
А теперь вот не знаю. Тасую все эти воспоминания, тасую – вроде, подробно все описано, основательно, некоторые сцены вообще как живые перед глазами встают. Но, может, это мне так кажется? Мне ведь все, что случилось, и так и по ночам снится, и днем за каждым углом мерещится. А если читать это все, как роман – да еще и такой, который насильно в руки всучили? Всколыхнет он хоть что-то в моем самом главном читателе, или так и проскользнет тот по нему не слишком заинтересованным взглядом? Хоть бы до конца – тогда я, по крайней мере, буду знать, что сделал все, что смог.
И если полетит потом это собрание сочинений в дальний угол – с облегчением, как с трудом осиленная книжка – значит, и со мной все ясно. Нечего мне в хранителях делать. Если за столько лет не осталось в душе человека мало-мальски значимого следа от моего присутствия в его жизни, если до самого ее конца остались в этой его душе тайны, которые он и в светлую вечность втихомолку от меня протащил и там зубами за них держится, самое время переквалифицироваться. Какая разница, в кого? Посмотрим, куда улитка поползет. Святые отцы-архангелы, хоть бы не в снабжатели!
И главное – действительно некому, кроме меня, финал дописывать. Как я теперь понимаю, руку к нему многие приложили, но разворачивался он у меня, в основном, на глазах. Не говоря уже о заключительной, почти немой, к сожалению, сцене. Авторы ее за кулисами остались, только восклицаниями невнятными ограничились, мне выяснять, что происходит, было некогда, а главный мой напарник – как по жизни, так и в том последнем выходе – до конца паузу выдержал. Честное слово, я умом тронусь, если так и не узнаю, почему!
Ладно, кто-то здесь о подробности и обстоятельности говорил.
На финишную прямую наша история вышла после того, как мы с Тошей и Максимом на землю вернулись. Не знаю, как их, а меня прямо на части разрывало. И никого из нас не отстранили, и от Игоря с Дариной, вроде, отцепиться должны, и Татьяна такими глазами встретила, что у меня под лопатками зачесалось – крылья, наверно, пытались расправиться. Планы злобного врага повержены в прах, своих никого оплакивать не нужно, и над полем битвы встает ослепительное солнце победы. И навстречу ему уже тянутся робкие ростки надежды на длительный мир и спокойствие. И даже Марина зловещие тени не отбрасывает.
Игорь с Дариной еще спали, и будить их никому и в голову не пришло – Татьяна с Мариной по двадцать раз каждый эпизод нашего сражения в небесных высях заставили пересказать. А потом пора было детям в школу, а нам всем на работу отправляться. Одним словом, запланированная воспитательная беседа как-то сама собой отложилась до вечера.
У меня к концу рабочего дня состояние эйфории сменилось обычным деловым. У Тоши с Максимом как будто тоже, хотя откуда ему у вечно бездельничающего темного взяться – хоть убейте, не знаю. Оно бы и неплохо – разговор с детьми предстоял серьезный, и взял я его, естественно, на себя, но эти два красавца взялись меня дополнять. Как обычно, к месту и не к месту.
Коротко и по существу я рассказал Игорю с Дариной о существовании ангельского сообщества, его присутствии на земле и о целях оного.
Максим ударился в подробности его структуры, противопоставляя своих темных всем остальным и выпячивая их так называемое более глубокое понимание человеческой природы.
