Я заметил, что всесторонние знания о людях не приобретаются в коротких наскоках и в общих чертах обрисовал Игорю с Дариной задачи ангелов-хранителей, приведя в пример свое многолетнее пребывание рядом с Татьяной.
Тоша влез с разъяснениями о преобладании невидимого стиля в нашей работе, делая упор на приоритет душевного спокойствия человека, вследствие чего даже переход в видимость не всегда обязательно сопровождается полной откровенностью с ним.
Я подчеркнул, что методы работы каждого из нас на земле определяются, как правило, уровнем его квалификации и перешел к разъяснениям Игорю с Дариной, почему рядом с ними появились наблюдатели.
Максим встрял с замечанием о неповоротливости раздутой и тяжеловесной господствующей структуры, неспособной оперативно реагировать ни на какие новые явления в жизни.
Я напомнил всем присутствующим о только что пережитых последствиях волюнтаристских выходок отдельных элементов и заверил Игоря с Дариной, что наблюдатели больше не представляют для них никакой угрозы, поскольку вся ответственность за ангельских детей целиком и полностью возложена на их отцов, которые не допустят никаких враждебных по отношению к ним действий.
Тоша пустился в пространные рассуждения об определении отцовства, повторяя, как заведенный, что отсутствие кровных связей с ребенком вовсе не лишает кого бы то ни было права заботиться о нем.
Максим бросил в сторону реплику, что хорошо бы некоторым распределить свою озабоченность в соответствии с потребностью в оной и не обременять ею уже обладающих всеми уровнями защиты и помощи.
Я предложил им обоим выйти для выяснения частных разногласий на полчасика на улицу и вернул всех остальных к разговору о наблюдателях, настойчиво призвав Игоря с Дариной к хранению в строжайшей тайне полученных о нас знаний, для чего Дарине следует поделиться с Игорем умением ставить блок сознания.
Максим поинтересовался, от кого собственно были получены эти знания и не лучше ли поручить дальнейшее их углубление уже доказавшим свою для этого пригодность.
Тоша тут же добавил, что любая система образования должна быть, прежде всего, сбалансированной и что сознательный перекос в сторону не вызывающей сколь бы то ни было широкого признания доктрины не может вызвать ничего, кроме подозрения.
Скрипнув зубами, я напомнил им, что детальное введение Игоря с Дариной в курс дела отдано в руки Анабель и что элементарная признательность требует, чтобы любые дополнения к решению – прекрасно им известно, где принятому – были согласованы со Стасом.
Они дружно не усмотрели в своих предложениях и намека на противоречия с упомянутым мной решением – при наличии у Игоря с Дариной также упомянутого мной блока – и, следовательно, необходимости отвлекать главу серьезного отдела от ответственной работы.
После чего мы все втроем некоторое время оживленно обсуждали, как обеспечить равноправное участие всех сторон в жизни Игоря с Дариной и как контролировать соблюдение каждой стороной достигнутой договоренности.
Пока Татьяна не шарахнула изо всех сил ладонью по столу, велев нам всем немедленно вернуться на землю.
А Марина не добавила невзначай, что не усматривает ничего страшного в том, чтобы наша дискуссия продолжилась еще год-другой, пока они с Татьяной займутся безопасностью Игоря с Дариной.
Те все это время молчали – переводя взгляд с одного говорящего на другого и внимательно слушая каждого. Я видел в этом добрый знак – они явно с готовностью впитывали наши правила поведения на земле. Каковой процесс Марина и разрушила своими словами – как, впрочем, всегда, везде и все на своем пути.
– Можно спросить? – подал вдруг голос Игорь, когда после замечания Марины у нас на кухне воцарилась обеспокоенная тишина.
– Ну, давай, – поощрительно улыбнулся ему я.
– Вы селекцией на земле занимаетесь? – спросил он без тени ответной улыбки.
– Какой селекцией? – оторопел я.
– По крайней мере, так это в биологии называется, – пояснил свою мысль он. – Берут в дикой природе почему-то понравившиеся образцы и воспитывают их – подкармливают, форму нужную придают, все лишнее убирают – чтобы потом в культурную среду переместить. Для украшения, для извлечения пользы или просто для вливания свежей крови.
– Нет уж, – разозлился я, – мы не по своей прихоти людей выбираем и не обтесываем их потом под свои нужды, как ты изволил выразиться. Мы ищем тех, кто уже готов для перемещения в нашу среду – и по форме, и по содержанию – и потом бережно охраняем их, чтобы их каким-нибудь ураганом не снесло.
– Но несмотря на всю их готовность, – спросила Дарина, переводя внимательный взгляд с Тоши на Максима, – вы все же, как правило, не сообщаете им, в какие избранные списки они попали и почему?
– Лично мы, – подхватился Максим, – предпочитаем дать человеку возможность раскрыться в самых обычных условиях, не вешая у него перед носом призовую морковку вечного блаженства за хорошее поведение.
– Часто человек и сам не осознает, – затараторил и Тоша ему вслед, – к чему он уже готов и на что способен. У него самого должны глаза раскрыться, мы не можем его программировать, как гадалки предсказаниями.
– Странно, – ответила им обоим Дарина, в то время как Игорь бросил мимолетный взгляд на Татьяну, – я, например, не понимаю, почему вы свое отношение к людям столь разным считаете.
Тоша с Максимом уставились друг на друга с нескрываемым раздражением. Я уже хотел привлечь их внимание к ярчайшему примеру того, к чему приводит постоянное перебивание основного оратора на ответственном заседании, но не успел.
– А нас зачем на свет произвели? – прищурившись, спросил Игорь. – Посмотреть, что из гибридов получится? Вдруг не нужно будет больше за дикими экземплярами охотиться?
– Игорь, не смей! – резко вмешалась Татьяна. – Я понимаю, что у вас сейчас голова кругом идет, но оскорблять нас вам никто права не давал.
Он ей не ответил, упрямо отвернувшись и крепко сжав губы. Спасибо отцам-архангелам – еще одно пренебрежительное слово в адрес Татьяны, и вся моя предыдущая лекция о миролюбивости и не насильственности наших небесных высей пошла бы насмарку.
– Объясняю в двух словах, – отчеканил я, пригвоздив этого достойного наследника Татьяниного бредового воображения к месту взглядом. – Обычно у ангелов на земле детей не бывает – слишком глубоко в подсознании сидит нестабильность нашего на ней положения. Но случается. У тех, кто корни на ней пустил, домом ее считать начал. Мы ничего, кроме этого, в свое время не знали…
– Вы хотите сказать, что не планировали наше появление? – перебила меня Дарина, чуть подавшись вперед.
– Отец Игоря – нет, – ответила ей Татьяна, глядя на нашего сына в упор. – Это было мое решение. Так же, как и твоей матери.
Дарина перевела взгляд на Максима.
– Я тоже нет, – после минутной запинки нехотя признался он. – Но считаю тебя своим самым важным достижением на земле.
Мы все, не сговариваясь, посмотрели на Тошу.
– Нет! – завопил он. – Честное слово! Но какая разница, кто что планировал? Главное – как кто это воспринял! Я лично на седьмом небе был!
Наши взгляды метнулись к Максиму.
– А я на нем слишком быстро оказался, – процедил он сквозь зубы. – Вашими объединенными стараниями. И воспринимать что-то смог, лишь когда вернулся.
– Тоже нашими стараниями, – небрежно напомнила ему Марина.
– Так вот, – быстро проговорил я, чтобы лишить ее возможности еще что-нибудь разрушить. – О том, что наши не знают, что с вами делать – о том, что они не определились даже в своем отношении к вам – мы узнали, только когда возле вас наблюдатели появились. А также о том, что они строго автономны в своих наблюдениях. А также о том, что на нас наложен обет молчания – для сохранения чистоты… исследования, – смягчил я на ходу термин, но Игорь, конечно, брезгливо поморщился, – как нам объяснили.
– А почему вам это наблюдение не поручили? – спросила Дарина, скосив на мгновенье на него глаза.
– Спроси что-нибудь полегче, – проворчал Тоша.
– И не нас, а наисветлейших, – добавил Максим.
Я им обоим чуть по затылку не врезал. Наблюдателей рядом с нами, вроде, не было – похоже, наш все еще раны зализывал, а Даринин деликатность проявить решил – но кто его знает? Разводить критику руководства – сразу после того, как оно совершенно необъяснимую мягкость в отношении нас всех проявило? Да еще и в присутствии детей – в полном неведении которых Стас только что чуть ли не кровью расписался?
– Судя по всему, идея заключалась, – твердо вернул я разговор в конструктивное русло, – в составлении независимого и непредвзятого мнения о вас. А теперь о том, что оно из себя на сегодняшний момент представляет. Официально вы ничего о нас не знаете – в этом мы насмерть стали – и так это и должно пока оставаться. Летом поедете к Анабель, она сделает вид, что ведет с вами подготовительную работу к принятию такой информации, как это обычно с людьми делается. – Я не удержался от смущенного взгляда на Татьяну, она усмехнулась, Игорь снова нахмурился.
– А почему Анабель, а не вы? – снова встряла Дарина.
– Наше отношение трудно непредвзятым считать, – буркнул Тоша.
– Не говоря о том, – оскалился в язвительной усмешке Максим, – что независимость у некоторых ценится исключительно в строго определенных рамках.
– Макс, прекрати их подзуживать! – резко повернулся к нему Тоша. – Стас что сказал – больше чудес ждать неоткуда? Что наблюдатель Игоря за мельчайший шанс ухватится?
Покосившись на Дарину, Максим опустил глаза, играя скулами.
– Зачем? – выдвинул вперед челюсть мой сын.
– Чтобы доказать, что мы здесь действуем… продолжаем действовать в обход принятых решений, – жестко ответил я ему. – Пока вас считают кандидатами, требующими детального и всестороннего тренинга. У нас должны разработать программу введения вас в наше сообщество, и до тех пор…
– Нас что, с земли хотят забрать? – ахнула Дарина, и Игорь, не поворачиваясь к ней, привычным жестом обхватил ее за плечи и прижал к себе.
– Не думаю, – успокоил я, в первую очередь, Татьяну, рывком повернувшую ко мне побледневшее лицо. – Землю покидают, умирая, а ваша безвременная кончина была у нас почти единогласно признана недопустимой и отвергнута без обсуждения.
– Почти единогласно? – сверкнула глазами Марина.
– Вопрос о радикальных мерах закрыт, – преданно заверил ее Тоша. – Если…
– Без если! – оборвал его Максим.
– Вы можете все помолчать? – взорвался я. – Вы можете хоть раз в жизни без грызни своей обойтись? Можно хоть сейчас не меряться, за кем последнее и самое веское слово останется? Сейчас им, – мотнул я головой в сторону Игоря с Дариной, – нужно объяснить, и как можно доходчивее, на каком мы свете находимся и как им на нем себя вести. – Я сделал глубокий вдох, успокаиваясь. – Итак, подведем итог…
– Насколько мы поняли, – перебил меня Игорь, – мы должны постоянно поддерживать блок, чтобы скрыть свои знания о вас, вести обычный образ жизни, не задавать провокационных вопросов, у Анабель изобразить интерес к тому, о чем нас поставят в известность, довольствоваться этим, терпеливо ждать, пока нас сочтут достойными вашего внимания, надеяться, что это произойдет как можно быстрее, и затем проявить благодарность за включение нас в избранные круги. Я ничего не упустил?
– В целом,… нет, – сдержанно ответил я, испытывая непреодолимое желание привселюдно надрать ему уши. Мало того, что он совершенно бесцеремонно слово у меня отобрал, так еще и эмоциональную окраску списка первоочередных мероприятий изменил до неузнаваемости.
– Хорошо, – спокойно произнес он.
Больше я от него ничего не добился. Ни в тот вечер, ни потом. Ни словесно, ни мысленно. В голове у него постоянно блок стоял. По крайней мере, в моем присутствии. Поначалу я даже обрадовался – и тому, что он мои слова об осторожности всерьез воспринял, и тому, что так быстро научился ставить его и удерживать. Но постепенно этот непривычный барьер между нами начал вызывать у меня глухое раздражение. Я же не со мной просил его осторожничать!
– Ты не слишком ли усердствуешь? – спросил я его однажды по дороге в школу.
– В чем? – рассеянно поинтересовался он, глядя прямо перед собой.
– В маскировке мыслей, – уточнил я.
– Ты сам говорил о бдительности, – невозмутимо ответил он. – Наблюдатель не будет предупреждать меня о времени своего появления.
– Да как он сможет в машине на полном ходу оказаться? – бросил в сердцах я.
– Ты уверен, – обратил он на меня прохладный взгляд, – что знаешь все их возможности?
– Может, и не все, – скрипнув зубами, ответил я. – Но мысли ваши им, вроде, недоступны.
– Не наши, а Дарины, и не им, а ее наблюдателю, – все также бесстрастно поправил он меня. – И она об этом даже не от него узнала.
– А от кого? – нахмурился я, гадая, кто из двоих ее благодетелей на этот раз в гонке за ее благосклонностью вперед вырвался.
– А тебе это зачем? – надменно вскинул он брови.
– Что значит – зачем? – вспылил я. – Может, меня твоя жизнь все же немного касается? Те, о ком ты говорить не хочешь, уже допартизанились за моей спиной, а отдуваться мне, между прочим, первому пришлось. Теперь еще и ты туда же?
– Я просто упражняюсь в умении хранить тайны, – изогнул он губы в пародии на улыбку. – Заранее, чтобы повысить свои шансы на ваше признание. На нем ведь все ваши действия на земле держатся, я ничего не перепутал? Но, в отличие от вас, я не вру – я просто не говорю правду.
Я не нашелся, что ответить, и всю оставшуюся дорогу подбирал особо красочные выражения, чтобы показать Тоше, насколько уродливо гипертрофированные формы приобретает в сознании подрастающего поколения пример безрассудности старших. На что этот подлец глубокомысленно заявил мне, что в случае нашего непробиваемого наблюдателя тактика Игоря вполне может оказаться наилучшей.
А вскоре я заметил, что глубокий и постоянный камуфляж Игоря вызывает беспокойство не только у меня – судя по ощущениям, наблюдатель наш прямо трясся от злости. Не скажу, что меня это расстроило – никто не мешал ему если и не самому, то хоть в ответ на сближение пойти, на что у других его коллег ума хватило – но кто его знает, под каким соусом он это в отчете преподаст?
Игорь в ответ на мое замечание только плечами пожал.
– Пусть докажет, – насмешливо бросил он, дернув уголком рта, – что это у меня не новый талант сам собой появился. Моя способность вас ощущать и ложь распознавать ни у кого, по-моему, никаких возражений не вызвала.
Опять мне нечего было ему возразить. Кроме неосторожной фразы о том, что первый шаг к сближению обычно делает более мудрый. После которой он глянул на меня так, что я вдруг обрадовался, что больше не могу свободно и беспрепятственно заглядывать в его мысли.
Одним словом, пришлось нам с Татьяной учиться общаться с ним так, как это делают обычные родители с обычными детьми. В смысле, говорить. Нет, скорее, пытаться говорить. Без особого успеха. Честное слово, с ним легче было, когда он бесился! Тогда он хоть скандалил – хоть орал и дверьми хлопал, но все же выплескивал, что на душе накопилось. Сейчас же на все наши попытки расшевелить его он отвечал тихо, спокойно и вежливо – и, как правило, апеллируя к одной из моих фраз в той злополучной воспитательной беседе после нашего возвращения. Причем так, что при неизменной форме смысл ее оказывался направленным против нас.
Тоша влез с разъяснениями о преобладании невидимого стиля в нашей работе, делая упор на приоритет душевного спокойствия человека, вследствие чего даже переход в видимость не всегда обязательно сопровождается полной откровенностью с ним.
Я подчеркнул, что методы работы каждого из нас на земле определяются, как правило, уровнем его квалификации и перешел к разъяснениям Игорю с Дариной, почему рядом с ними появились наблюдатели.
Максим встрял с замечанием о неповоротливости раздутой и тяжеловесной господствующей структуры, неспособной оперативно реагировать ни на какие новые явления в жизни.
Я напомнил всем присутствующим о только что пережитых последствиях волюнтаристских выходок отдельных элементов и заверил Игоря с Дариной, что наблюдатели больше не представляют для них никакой угрозы, поскольку вся ответственность за ангельских детей целиком и полностью возложена на их отцов, которые не допустят никаких враждебных по отношению к ним действий.
Тоша пустился в пространные рассуждения об определении отцовства, повторяя, как заведенный, что отсутствие кровных связей с ребенком вовсе не лишает кого бы то ни было права заботиться о нем.
Максим бросил в сторону реплику, что хорошо бы некоторым распределить свою озабоченность в соответствии с потребностью в оной и не обременять ею уже обладающих всеми уровнями защиты и помощи.
Я предложил им обоим выйти для выяснения частных разногласий на полчасика на улицу и вернул всех остальных к разговору о наблюдателях, настойчиво призвав Игоря с Дариной к хранению в строжайшей тайне полученных о нас знаний, для чего Дарине следует поделиться с Игорем умением ставить блок сознания.
Максим поинтересовался, от кого собственно были получены эти знания и не лучше ли поручить дальнейшее их углубление уже доказавшим свою для этого пригодность.
Тоша тут же добавил, что любая система образования должна быть, прежде всего, сбалансированной и что сознательный перекос в сторону не вызывающей сколь бы то ни было широкого признания доктрины не может вызвать ничего, кроме подозрения.
Скрипнув зубами, я напомнил им, что детальное введение Игоря с Дариной в курс дела отдано в руки Анабель и что элементарная признательность требует, чтобы любые дополнения к решению – прекрасно им известно, где принятому – были согласованы со Стасом.
Они дружно не усмотрели в своих предложениях и намека на противоречия с упомянутым мной решением – при наличии у Игоря с Дариной также упомянутого мной блока – и, следовательно, необходимости отвлекать главу серьезного отдела от ответственной работы.
После чего мы все втроем некоторое время оживленно обсуждали, как обеспечить равноправное участие всех сторон в жизни Игоря с Дариной и как контролировать соблюдение каждой стороной достигнутой договоренности.
Пока Татьяна не шарахнула изо всех сил ладонью по столу, велев нам всем немедленно вернуться на землю.
А Марина не добавила невзначай, что не усматривает ничего страшного в том, чтобы наша дискуссия продолжилась еще год-другой, пока они с Татьяной займутся безопасностью Игоря с Дариной.
Те все это время молчали – переводя взгляд с одного говорящего на другого и внимательно слушая каждого. Я видел в этом добрый знак – они явно с готовностью впитывали наши правила поведения на земле. Каковой процесс Марина и разрушила своими словами – как, впрочем, всегда, везде и все на своем пути.
– Можно спросить? – подал вдруг голос Игорь, когда после замечания Марины у нас на кухне воцарилась обеспокоенная тишина.
– Ну, давай, – поощрительно улыбнулся ему я.
– Вы селекцией на земле занимаетесь? – спросил он без тени ответной улыбки.
– Какой селекцией? – оторопел я.
– По крайней мере, так это в биологии называется, – пояснил свою мысль он. – Берут в дикой природе почему-то понравившиеся образцы и воспитывают их – подкармливают, форму нужную придают, все лишнее убирают – чтобы потом в культурную среду переместить. Для украшения, для извлечения пользы или просто для вливания свежей крови.
– Нет уж, – разозлился я, – мы не по своей прихоти людей выбираем и не обтесываем их потом под свои нужды, как ты изволил выразиться. Мы ищем тех, кто уже готов для перемещения в нашу среду – и по форме, и по содержанию – и потом бережно охраняем их, чтобы их каким-нибудь ураганом не снесло.
– Но несмотря на всю их готовность, – спросила Дарина, переводя внимательный взгляд с Тоши на Максима, – вы все же, как правило, не сообщаете им, в какие избранные списки они попали и почему?
– Лично мы, – подхватился Максим, – предпочитаем дать человеку возможность раскрыться в самых обычных условиях, не вешая у него перед носом призовую морковку вечного блаженства за хорошее поведение.
– Часто человек и сам не осознает, – затараторил и Тоша ему вслед, – к чему он уже готов и на что способен. У него самого должны глаза раскрыться, мы не можем его программировать, как гадалки предсказаниями.
– Странно, – ответила им обоим Дарина, в то время как Игорь бросил мимолетный взгляд на Татьяну, – я, например, не понимаю, почему вы свое отношение к людям столь разным считаете.
Тоша с Максимом уставились друг на друга с нескрываемым раздражением. Я уже хотел привлечь их внимание к ярчайшему примеру того, к чему приводит постоянное перебивание основного оратора на ответственном заседании, но не успел.
– А нас зачем на свет произвели? – прищурившись, спросил Игорь. – Посмотреть, что из гибридов получится? Вдруг не нужно будет больше за дикими экземплярами охотиться?
– Игорь, не смей! – резко вмешалась Татьяна. – Я понимаю, что у вас сейчас голова кругом идет, но оскорблять нас вам никто права не давал.
Он ей не ответил, упрямо отвернувшись и крепко сжав губы. Спасибо отцам-архангелам – еще одно пренебрежительное слово в адрес Татьяны, и вся моя предыдущая лекция о миролюбивости и не насильственности наших небесных высей пошла бы насмарку.
Глава 15.2
– Объясняю в двух словах, – отчеканил я, пригвоздив этого достойного наследника Татьяниного бредового воображения к месту взглядом. – Обычно у ангелов на земле детей не бывает – слишком глубоко в подсознании сидит нестабильность нашего на ней положения. Но случается. У тех, кто корни на ней пустил, домом ее считать начал. Мы ничего, кроме этого, в свое время не знали…
– Вы хотите сказать, что не планировали наше появление? – перебила меня Дарина, чуть подавшись вперед.
– Отец Игоря – нет, – ответила ей Татьяна, глядя на нашего сына в упор. – Это было мое решение. Так же, как и твоей матери.
Дарина перевела взгляд на Максима.
– Я тоже нет, – после минутной запинки нехотя признался он. – Но считаю тебя своим самым важным достижением на земле.
Мы все, не сговариваясь, посмотрели на Тошу.
– Нет! – завопил он. – Честное слово! Но какая разница, кто что планировал? Главное – как кто это воспринял! Я лично на седьмом небе был!
Наши взгляды метнулись к Максиму.
– А я на нем слишком быстро оказался, – процедил он сквозь зубы. – Вашими объединенными стараниями. И воспринимать что-то смог, лишь когда вернулся.
– Тоже нашими стараниями, – небрежно напомнила ему Марина.
– Так вот, – быстро проговорил я, чтобы лишить ее возможности еще что-нибудь разрушить. – О том, что наши не знают, что с вами делать – о том, что они не определились даже в своем отношении к вам – мы узнали, только когда возле вас наблюдатели появились. А также о том, что они строго автономны в своих наблюдениях. А также о том, что на нас наложен обет молчания – для сохранения чистоты… исследования, – смягчил я на ходу термин, но Игорь, конечно, брезгливо поморщился, – как нам объяснили.
– А почему вам это наблюдение не поручили? – спросила Дарина, скосив на мгновенье на него глаза.
– Спроси что-нибудь полегче, – проворчал Тоша.
– И не нас, а наисветлейших, – добавил Максим.
Я им обоим чуть по затылку не врезал. Наблюдателей рядом с нами, вроде, не было – похоже, наш все еще раны зализывал, а Даринин деликатность проявить решил – но кто его знает? Разводить критику руководства – сразу после того, как оно совершенно необъяснимую мягкость в отношении нас всех проявило? Да еще и в присутствии детей – в полном неведении которых Стас только что чуть ли не кровью расписался?
– Судя по всему, идея заключалась, – твердо вернул я разговор в конструктивное русло, – в составлении независимого и непредвзятого мнения о вас. А теперь о том, что оно из себя на сегодняшний момент представляет. Официально вы ничего о нас не знаете – в этом мы насмерть стали – и так это и должно пока оставаться. Летом поедете к Анабель, она сделает вид, что ведет с вами подготовительную работу к принятию такой информации, как это обычно с людьми делается. – Я не удержался от смущенного взгляда на Татьяну, она усмехнулась, Игорь снова нахмурился.
– А почему Анабель, а не вы? – снова встряла Дарина.
– Наше отношение трудно непредвзятым считать, – буркнул Тоша.
– Не говоря о том, – оскалился в язвительной усмешке Максим, – что независимость у некоторых ценится исключительно в строго определенных рамках.
– Макс, прекрати их подзуживать! – резко повернулся к нему Тоша. – Стас что сказал – больше чудес ждать неоткуда? Что наблюдатель Игоря за мельчайший шанс ухватится?
Покосившись на Дарину, Максим опустил глаза, играя скулами.
– Зачем? – выдвинул вперед челюсть мой сын.
– Чтобы доказать, что мы здесь действуем… продолжаем действовать в обход принятых решений, – жестко ответил я ему. – Пока вас считают кандидатами, требующими детального и всестороннего тренинга. У нас должны разработать программу введения вас в наше сообщество, и до тех пор…
– Нас что, с земли хотят забрать? – ахнула Дарина, и Игорь, не поворачиваясь к ней, привычным жестом обхватил ее за плечи и прижал к себе.
– Не думаю, – успокоил я, в первую очередь, Татьяну, рывком повернувшую ко мне побледневшее лицо. – Землю покидают, умирая, а ваша безвременная кончина была у нас почти единогласно признана недопустимой и отвергнута без обсуждения.
– Почти единогласно? – сверкнула глазами Марина.
– Вопрос о радикальных мерах закрыт, – преданно заверил ее Тоша. – Если…
– Без если! – оборвал его Максим.
– Вы можете все помолчать? – взорвался я. – Вы можете хоть раз в жизни без грызни своей обойтись? Можно хоть сейчас не меряться, за кем последнее и самое веское слово останется? Сейчас им, – мотнул я головой в сторону Игоря с Дариной, – нужно объяснить, и как можно доходчивее, на каком мы свете находимся и как им на нем себя вести. – Я сделал глубокий вдох, успокаиваясь. – Итак, подведем итог…
– Насколько мы поняли, – перебил меня Игорь, – мы должны постоянно поддерживать блок, чтобы скрыть свои знания о вас, вести обычный образ жизни, не задавать провокационных вопросов, у Анабель изобразить интерес к тому, о чем нас поставят в известность, довольствоваться этим, терпеливо ждать, пока нас сочтут достойными вашего внимания, надеяться, что это произойдет как можно быстрее, и затем проявить благодарность за включение нас в избранные круги. Я ничего не упустил?
– В целом,… нет, – сдержанно ответил я, испытывая непреодолимое желание привселюдно надрать ему уши. Мало того, что он совершенно бесцеремонно слово у меня отобрал, так еще и эмоциональную окраску списка первоочередных мероприятий изменил до неузнаваемости.
– Хорошо, – спокойно произнес он.
Больше я от него ничего не добился. Ни в тот вечер, ни потом. Ни словесно, ни мысленно. В голове у него постоянно блок стоял. По крайней мере, в моем присутствии. Поначалу я даже обрадовался – и тому, что он мои слова об осторожности всерьез воспринял, и тому, что так быстро научился ставить его и удерживать. Но постепенно этот непривычный барьер между нами начал вызывать у меня глухое раздражение. Я же не со мной просил его осторожничать!
– Ты не слишком ли усердствуешь? – спросил я его однажды по дороге в школу.
– В чем? – рассеянно поинтересовался он, глядя прямо перед собой.
– В маскировке мыслей, – уточнил я.
– Ты сам говорил о бдительности, – невозмутимо ответил он. – Наблюдатель не будет предупреждать меня о времени своего появления.
– Да как он сможет в машине на полном ходу оказаться? – бросил в сердцах я.
– Ты уверен, – обратил он на меня прохладный взгляд, – что знаешь все их возможности?
– Может, и не все, – скрипнув зубами, ответил я. – Но мысли ваши им, вроде, недоступны.
– Не наши, а Дарины, и не им, а ее наблюдателю, – все также бесстрастно поправил он меня. – И она об этом даже не от него узнала.
– А от кого? – нахмурился я, гадая, кто из двоих ее благодетелей на этот раз в гонке за ее благосклонностью вперед вырвался.
– А тебе это зачем? – надменно вскинул он брови.
– Что значит – зачем? – вспылил я. – Может, меня твоя жизнь все же немного касается? Те, о ком ты говорить не хочешь, уже допартизанились за моей спиной, а отдуваться мне, между прочим, первому пришлось. Теперь еще и ты туда же?
– Я просто упражняюсь в умении хранить тайны, – изогнул он губы в пародии на улыбку. – Заранее, чтобы повысить свои шансы на ваше признание. На нем ведь все ваши действия на земле держатся, я ничего не перепутал? Но, в отличие от вас, я не вру – я просто не говорю правду.
Я не нашелся, что ответить, и всю оставшуюся дорогу подбирал особо красочные выражения, чтобы показать Тоше, насколько уродливо гипертрофированные формы приобретает в сознании подрастающего поколения пример безрассудности старших. На что этот подлец глубокомысленно заявил мне, что в случае нашего непробиваемого наблюдателя тактика Игоря вполне может оказаться наилучшей.
А вскоре я заметил, что глубокий и постоянный камуфляж Игоря вызывает беспокойство не только у меня – судя по ощущениям, наблюдатель наш прямо трясся от злости. Не скажу, что меня это расстроило – никто не мешал ему если и не самому, то хоть в ответ на сближение пойти, на что у других его коллег ума хватило – но кто его знает, под каким соусом он это в отчете преподаст?
Игорь в ответ на мое замечание только плечами пожал.
– Пусть докажет, – насмешливо бросил он, дернув уголком рта, – что это у меня не новый талант сам собой появился. Моя способность вас ощущать и ложь распознавать ни у кого, по-моему, никаких возражений не вызвала.
Опять мне нечего было ему возразить. Кроме неосторожной фразы о том, что первый шаг к сближению обычно делает более мудрый. После которой он глянул на меня так, что я вдруг обрадовался, что больше не могу свободно и беспрепятственно заглядывать в его мысли.
Одним словом, пришлось нам с Татьяной учиться общаться с ним так, как это делают обычные родители с обычными детьми. В смысле, говорить. Нет, скорее, пытаться говорить. Без особого успеха. Честное слово, с ним легче было, когда он бесился! Тогда он хоть скандалил – хоть орал и дверьми хлопал, но все же выплескивал, что на душе накопилось. Сейчас же на все наши попытки расшевелить его он отвечал тихо, спокойно и вежливо – и, как правило, апеллируя к одной из моих фраз в той злополучной воспитательной беседе после нашего возвращения. Причем так, что при неизменной форме смысл ее оказывался направленным против нас.
