Досмотреть сон не удалось, будильник - враг рода человеческого! Она схватила карандаш, и поверх заметок набросала привидевшегося юношу. Не рисовала со школы, но схватить выражение лица получилось. Подправила набросок и замерла от внезапно пришедшей в голову мысли. Может, во всем великолепии розовой юности привиделся Вельможа до жуткой охотничьей истории? Или у меня во сне все местные аристократы на одно лицо?
День пролетел в обычной круговерти, получить отпускные понеслась к вечеру. Директор исходил пустой болтовней – не свернуть, не заткнуть. Отложив поход за кредитной картой и, лишний раз, прикидывая, не запамятовала ли чего перед отъездом, Инна отвечала невпопад. Шеф разливался соловьем, и она уже начинала задумываться, зачем ее удерживают в кабинете. Выпущенная на волю, выскочила на улицу, наткнувшись на Валерия Андреевича, поспешно выбиравшегося из машины. Сделала вид, что не узнала, готовясь на всех парах пролететь дальше.
- Инна Павловна? Впрочем, чему я удивляюсь, вы у нас заядлая многостаночница.
Шутить изволите, Валерий Андреевич?
- Видите ли, жалованье диктует.
- Что именно, Инна Павловна?
- Довести его размер до сносного прожиточного уровня.
- Каким же образом?
- Принимать ВСЕ, - она подчеркнула это слово, - предложения клиентов аудиторской конторы, где имею честь трудиться. Мать-одиночка, знаете ли…
Мужчина растерялся:
- Как? Разве вы не супруга…
- Боже спаси!
Бывший шеф почесал в затылке:
- Я полагал…
- Что бухгалтер хватает работу со скуки?
Валерий вгляделся в ее лицо:
- Я ошибся, простите великодушно!
- Бог простит, если не накажет.
- Похоже, меня уже наказал…
- С чем вас и поздравляю!
Она с саркастической усмешкой отвесила церемонный полупоклон, не удержавшись на прощание шаркнуть ножкой, и плавно проплыла мимо несостоявшейся личной жизни. По пути заглянула на почту, послать недругу Валерия заявление об уходе. Хватит подковерных игр, еще втравят во что непотребное, помимо встречи с бывшим начальством, а то Иван Иваныч с Никифоровичем, судя по всему, нервно курят в сторонке.
Кредитную карту брать не пришлось, тетя Шура вручила пухлый конверт с наказом ни в чем себе не отказывать в пределах подаренной суммы. По получении в ближайших хрущобах однокомнатных квартир соседки съехались в одну, предоставив другую на откуп подысканным Митькой квартирантам, и от чистого сердца, в меру сил, профинансировали их с дочкой вояж. Инна со слезами на глазах кинулась на шею, а тетя Шура, в свою очередь, прослезившись, вымолвила: «Мы ж с вами родные», закончив достойную романа сцену объятиями с поцелуями. Советский человек – все равно, друг, товарищ и брат, даже если родное государство кануло в лету, приказав народу долго жить при оголтелом капитализме.
Воссоединившись с Беловыми в Шереметьево, она вступила на борт Air France, приземлившись в аэропорту Шарля де Голля. Москвичи попали в надежные руки парижской родни, накинувшейся с приветственными поцелуями, что было несколько неожиданно и могло показаться забавным. Россияне ответили, как местные жители - коснулись щекой и, вытянув губы, издали звук поцелуя. У Александра Петровича получилось вроде тихенького «Мууааа», вызвавшего всеобщий смех, удивительно к месту разрядивший обстановку.
Парижане жили в старой части города, сняв для гостей небольшую трехкомнатную квартиру в четырнадцатом округе, далековато от центра, но поблизости - башня Монпарнас, и универмаг галереи Лафайет, поменьше, чем на бульваре Осман. Район со времен Модильяни и Пикассо носил налет богемности, создаваемой культовыми кафе с полуторавековой историей, куда, учитывая материальное положение, гости решились заглянуть лишь через знаменитые окна. Кладбище девятнадцатого века, само собой, впечатление произвело, мрачное чрево - парижские катакомбы, они оставили на потом, если успеют, а от посещения одной из старых обсерваторий пришлось отказаться - туда попадешь только по предварительной записи. Прогулявшись по старинной улочке, чудом умудрившейся сохраниться при реконструкции Парижа и, верой и правдой, хранившей дух старого города, заглянули на небольшой антикварный рынок.
Парижане составили отдельный маршрут для ознакомления со столицей, и, присоединившись к гостям, по пунктам отрабатывали свой путеводитель: от Нотр-Дама и Сен-Шапель, Пантеона и Люксембургского сада до квартала Дефанс, вызвавшего у москвичей, как определил Александр Петрович, «феерический отрыв башки». Придерживая бейсболку, он предположил, что невзрачные стеклянные лабиринты выстроены для ослабления силы ветра - в арке так и свищет, с чем хозяева вежливо согласились, пригласив прогуляться к центру Помпиду. Когда плутая по улицам четвертого квартала, они, наконец, достигли цели, реакция москвичей была однозначной: «Даааа!!!». Впечатление не шло ни в какое сравнение с балкончиками времен барона Османа.
Следующий день поприветствовал ливнем, закончившимся ко времени прибытия к подножию Эйфелевой башни, а прогулка на кораблике не пробрала - не сказать, что город с вод Сены позволил взглянуть на себя по-другому. Возможно, виноват русский аудиогид, вещавший голосом диктора, как в программе «Время». Неподалеку от пристани Ваня разглядел почти у воды небольшую, с сильным налетом времени, старинную монетку, которую с довольным видом упрятал в карман. Спускаясь с трехсотметровой достопримечательности пешочком, Белов-отец выразил непреодолимое желание послать кому-нибудь сообщение: «Привет с Эйфелевой башни». Вовремя остановленный женой, он был переключен на созерцание Марсова поля, но проследовал к Дому инвалидов, не раз оглянувшись на бессмертное творение Гюстава Эйфеля. Гробница Бонапарта находилась на нижнем ярусе Собора, чтобы ее увидеть, надо наклониться, тем самым отдав поклон императору. Александр Петрович не приминул отметить этот факт, вызвав понимающие улыбки парижан.
Путь всей компании лежал к Нотр-Дам, с краткой остановкой у Сен-Сюльпис - прогулка по мушкетерским местам оставлена на завтра. Заглянули на бульвар Мальзерб, к сибариту, трудоголику и жизнелюбу в исполнении Гюстава Доре, и, с обратной стороны пьедестала - к шевалье д'Артаньяну. Гасконца видишь первым, когда выходишь к памятнику со станции метро. Улицу дю Бак, где проживал подлинный капитан-лейтенант мушкетеров Людовика XIV, они пропустили, отправившись к площади Контрэскарп: на холме святой Женевьевы, в доме №1, находилась знаменитая «Сосновая шишка». По прибытии на место выяснилось, что от кабачка осталась лишь вывеска над вторым этажом, а историческое место занято кафе-мороженым. Полюбовавшись на Люксембургский сад, прошли на улицу Сервандони, тоненькой змейкой сбегающую к площади Сен-Сюльпис. Это теперь самый центр, а во времена мушкетеров – предместье за городскими стенами, как раз, по кошельку гасконца. На бывшей улице Могильщиков затеялась жаркая дискуссия, где поселить Бонасье: дом должен быть невысоким двухэтажным, с двумя входами, за номером 11-12, если считать по старой нумерации, когда нумеровались не дома, а двери: сначала по одной стороне, а потом по другой. Наиболее убедительным показался кандидат под нынешним шестнадцатым номером - маленький двухэтажный домик с подобием мансарды, имеющий два отдельных входа, один из которых ведет на второй этаж. Через каких-то полсотни метров завернули на улицу Феру, спускающуюся от Вожирар к Сен-Сюльпис. Чтобы зайти друг к другу в гости, мушкетерам не требовалось больше пяти минут. На старых картах города на стороне дома Атоса обозначена крошечная, похожая на тупичок, улочка Сен-Поль, ведущая на улицу Могильщиков. Гасконец мог бегать к Атосу в домашних тапочках.
Тенистые, скрытые от постороннего взгляда, погруженные в свои тайны, дворики на улице Феру оставили неизгладимое впечатление. Казалось, будто в одном из них до сих пор живет Атос. Выбрали показавшийся наиболее подходящим, и проехались по улице Вожирар. Адрес Арамиса: дом 25. Считая от Люксембургского сада, под таким номером - третий от угла. Расположен по диагонали от перекрестка с улицей Кассет, но на описание Дюма не похож, и окна на первом этаже ни одного. У перекрестка улиц Вожирар и Ренн - отель «Арамис» - единственное в Париже место, названное его именем. Судя по карте, от дома Арамиса до 75-го номера по Лагарп, который при прокладке бульваров исчез вместе с верхней частью улицы, того самого, где «г-жа Бонасье как будто заколебалась, как колебалась раньше на улице Вожирар, но затем по некоторым признакам, по-видимому, узнала нужную дверь» – больше километра. Ничего себе Констанция побегала, опираясь об руку Дарта, «уже готовая смеяться, но еще дрожа». С детьми такие концы пешком противопоказаны. А почему rue de La Harpe, а не улица Арфы? Есть же набережная Железного лома. Или улица Железного горшка. В Париже множество улочек с забавными названиями: Плохих Мальчиков и Хороших Новостей, улица Пяти Бриллиантов и Пустого Кошелька, улица Потерявшегося времени Ищи-Полдень (Cherche-Midi) и Кота-Рыболова.
От Арамиса отправились на Вье Коломбье, надеясь поймать двух зайцев разом. Подошедших Портосу домов по улице Старой Голубятни предостаточно, что внутри, не скажешь, может, Портос не был оригиналом в нежелании приглашать гостей? Ничего достойного капитана мушкетеров не нашлось, пришлось, закрыв глаза, вообразить особняк Сюлли, построенный примерно тогда и знакомый только по иллюстрациям. Тревиль вполне мог заиметь такой, поскольку по рангу был не ниже суперинтенданта финансов короля Генриха. Правда, у гасконца возможностей запустить лапу в королевскую казну было поменьше, чем у матерого финансиста. Еще раз полюбовавшись на Сен-Сюльпис из оконца такси, добрались до Сорбонны. Студентам можно позавидовать белой завистью. Во французской стороне, на чужой планете, предстоит учиться мне... ах, если бы! Латинский квартал, сознался Александр Петрович, напоминает помесь чайна-тауна с ареной борьбы, где пытаются прижать соперника лопатками к ковру, выведя из равновесия. Видимо, он имел ввиду многочисленные разнокалиберные вывески, рекламные ходы и зашкаливающую клиентоориентированность конкурирующих предприятий общественного питания, гроздьями усеявших первые этажи. Вернулись пораньше: девчонки заметно устали, но держались молодцом, не куксясь, а Ваня, как сели в такси, прижался головенкой к плечу отца и засопел.
Перед Диснейлендом решили устроить детям день отдыха, оставив с Анной Владимировной. Инна с Беловым-старшим, отложив посещение Лувра на предпоследний день, рванули в Версаль. Шик-блеск-красота, сады Ленотра, фонтаны, Трианон, но они сумели вовремя остановиться: Триумфальная арка, площадь Согласия, Бастилия и площадь Вогезов еще не были охвачены. Бывшая Королевская площадь, самая старая в городе – единственное место квартала Марэ, дошедшее неизменным со времен строительства, лишь старинные лавчонки на первых этажах сменились галереями, магазинами, ресторанами и салонами. Статуя короля Наварры при Ришелье была переплавлена в монумент Луи Треза, а Робеспьером - в пушку, но москвичи заверили себя, что восседающий на коне мраморный Справедливый образца девятнадцатого века не хуже. Постояв перед домом-музеем Гюго, где Мэтр поселил Миледи, пришли к выводу: Дарту крупно повезло, что он не нарвался на гвардейцев кардинала, когда ретировался полуголым. До дома кардинала за номером 21 - всего метров двести. Дюма в доме друга-соперника героиню заселил, припомнив, что в семнадцатом веке тут Марион Делорм проживала? Это с намеком на роман Гюго или на репутацию самой куртизанки? Она и Риша, и Бэка - обоих вниманием не обделила.
В Лувре почудился запах туалета – спустя столько лет! – и крови… да неужели? Варфоломеевская ночь унесла столько жизней, что спустя столетия еще напоминает посетителям дворца о себе? Постояв у Джоконды – рассмотреть шедевр не получилось: пуленепробиваемое стекло отсвечивает, а картина очень темная, и, протолкнувшись через толпу у Венеры Милосской, передохнули на стульчиках уличного кафе напротив музея. Отправив Александра Петровича с детьми домой, женщины рванули во Фрагонар, пожертвовав Сен-Жермен-л’Осеруа и Карнавале, а после, на полпути к метро, надолго зависли в небольшом магазине Zara. Нагруженные покупками, еще посидели на скамеечке возле Комеди Франсез и потащились домой, почти без сожаления проигнорировав бутики на улице Риволи.
Стоило лишь закрыть глаза, сновидения атаковали с неумолимой настойчивостью: напористо, неуклонно, настырно, и захваченный из дома блокнот Инна исписала от корки до корки. С первых картин венчания в сельской церкви, прояснилось, что сброшенная с лошади девушка была женой вельможи-охотника, на лесной полянке вступившего в схватку с заклейменной грабительницей.
У воровки шансов не было, справься-ка с разгневанным мужчиной, но ярость ее сопротивления потрясала – вельможа хрупкую девушку еле одолел. Спасая свою жизнь, она пыталась ударить мужчину ребром ладони по горлу. Современное средство защиты в семнадцатом веке? Инна еще больше уверилась, что девушка-воровка к нему не принадлежит. Она и есть та, что на скамейке возле многоэтажки обсуждала с подружкой свою любовь к герою Александра Дюма. Если допустить, что по воле неизвестного автора, чья книга снится по ночам, влюбленная девица неведомым пока путем очутилась в нужном времени, то откуда там взялся выдуманный Дюма беррийский граф, который по жизни никогда не существовал? Прообразом Атоса послужил троюродный племенник Тревиля, приправленный чертами характера лучшего друга Сан Саныча Гранвалета. Арман де Сийэг д’Атос д’Отвиль (Armand de Sillegue d'Athos d'Auteville) или Силлег в русской транскрипции, поступил в королевские мушкетёры в 1641-м и прослужил едва до конца 1643-го, отдав молодую жизнь при нападении наемных убийц на земляка Д'Артаньяна. Судя по одежде персонажей, время действия Снов - конец десятых годов 17-го века - начало двадцатых, исторический период сходится только, если принять во внимание выдумку Александра Дюма.
Следующая ночь озвучила имя одного из брачующихся: Арман Огюст Оливье, граф де Ла Фер! Кого он взял в жены, не расслышала или, проснувшись, не вспомнила. Тезка книжной Миледи притаилась в церкви среди гостей, в задних рядах, и выглядела очень расстроенной. Ну, еще бы! Другой ночью этот граф, в лазоревом плаще с серебряными галунами и нашитыми спереди, сзади и на боковых лопастях белыми крестами, с золотыми
День пролетел в обычной круговерти, получить отпускные понеслась к вечеру. Директор исходил пустой болтовней – не свернуть, не заткнуть. Отложив поход за кредитной картой и, лишний раз, прикидывая, не запамятовала ли чего перед отъездом, Инна отвечала невпопад. Шеф разливался соловьем, и она уже начинала задумываться, зачем ее удерживают в кабинете. Выпущенная на волю, выскочила на улицу, наткнувшись на Валерия Андреевича, поспешно выбиравшегося из машины. Сделала вид, что не узнала, готовясь на всех парах пролететь дальше.
- Инна Павловна? Впрочем, чему я удивляюсь, вы у нас заядлая многостаночница.
Шутить изволите, Валерий Андреевич?
- Видите ли, жалованье диктует.
- Что именно, Инна Павловна?
- Довести его размер до сносного прожиточного уровня.
- Каким же образом?
- Принимать ВСЕ, - она подчеркнула это слово, - предложения клиентов аудиторской конторы, где имею честь трудиться. Мать-одиночка, знаете ли…
Мужчина растерялся:
- Как? Разве вы не супруга…
- Боже спаси!
Бывший шеф почесал в затылке:
- Я полагал…
- Что бухгалтер хватает работу со скуки?
Валерий вгляделся в ее лицо:
- Я ошибся, простите великодушно!
- Бог простит, если не накажет.
- Похоже, меня уже наказал…
- С чем вас и поздравляю!
Она с саркастической усмешкой отвесила церемонный полупоклон, не удержавшись на прощание шаркнуть ножкой, и плавно проплыла мимо несостоявшейся личной жизни. По пути заглянула на почту, послать недругу Валерия заявление об уходе. Хватит подковерных игр, еще втравят во что непотребное, помимо встречи с бывшим начальством, а то Иван Иваныч с Никифоровичем, судя по всему, нервно курят в сторонке.
Кредитную карту брать не пришлось, тетя Шура вручила пухлый конверт с наказом ни в чем себе не отказывать в пределах подаренной суммы. По получении в ближайших хрущобах однокомнатных квартир соседки съехались в одну, предоставив другую на откуп подысканным Митькой квартирантам, и от чистого сердца, в меру сил, профинансировали их с дочкой вояж. Инна со слезами на глазах кинулась на шею, а тетя Шура, в свою очередь, прослезившись, вымолвила: «Мы ж с вами родные», закончив достойную романа сцену объятиями с поцелуями. Советский человек – все равно, друг, товарищ и брат, даже если родное государство кануло в лету, приказав народу долго жить при оголтелом капитализме.
Воссоединившись с Беловыми в Шереметьево, она вступила на борт Air France, приземлившись в аэропорту Шарля де Голля. Москвичи попали в надежные руки парижской родни, накинувшейся с приветственными поцелуями, что было несколько неожиданно и могло показаться забавным. Россияне ответили, как местные жители - коснулись щекой и, вытянув губы, издали звук поцелуя. У Александра Петровича получилось вроде тихенького «Мууааа», вызвавшего всеобщий смех, удивительно к месту разрядивший обстановку.
Парижане жили в старой части города, сняв для гостей небольшую трехкомнатную квартиру в четырнадцатом округе, далековато от центра, но поблизости - башня Монпарнас, и универмаг галереи Лафайет, поменьше, чем на бульваре Осман. Район со времен Модильяни и Пикассо носил налет богемности, создаваемой культовыми кафе с полуторавековой историей, куда, учитывая материальное положение, гости решились заглянуть лишь через знаменитые окна. Кладбище девятнадцатого века, само собой, впечатление произвело, мрачное чрево - парижские катакомбы, они оставили на потом, если успеют, а от посещения одной из старых обсерваторий пришлось отказаться - туда попадешь только по предварительной записи. Прогулявшись по старинной улочке, чудом умудрившейся сохраниться при реконструкции Парижа и, верой и правдой, хранившей дух старого города, заглянули на небольшой антикварный рынок.
Парижане составили отдельный маршрут для ознакомления со столицей, и, присоединившись к гостям, по пунктам отрабатывали свой путеводитель: от Нотр-Дама и Сен-Шапель, Пантеона и Люксембургского сада до квартала Дефанс, вызвавшего у москвичей, как определил Александр Петрович, «феерический отрыв башки». Придерживая бейсболку, он предположил, что невзрачные стеклянные лабиринты выстроены для ослабления силы ветра - в арке так и свищет, с чем хозяева вежливо согласились, пригласив прогуляться к центру Помпиду. Когда плутая по улицам четвертого квартала, они, наконец, достигли цели, реакция москвичей была однозначной: «Даааа!!!». Впечатление не шло ни в какое сравнение с балкончиками времен барона Османа.
Следующий день поприветствовал ливнем, закончившимся ко времени прибытия к подножию Эйфелевой башни, а прогулка на кораблике не пробрала - не сказать, что город с вод Сены позволил взглянуть на себя по-другому. Возможно, виноват русский аудиогид, вещавший голосом диктора, как в программе «Время». Неподалеку от пристани Ваня разглядел почти у воды небольшую, с сильным налетом времени, старинную монетку, которую с довольным видом упрятал в карман. Спускаясь с трехсотметровой достопримечательности пешочком, Белов-отец выразил непреодолимое желание послать кому-нибудь сообщение: «Привет с Эйфелевой башни». Вовремя остановленный женой, он был переключен на созерцание Марсова поля, но проследовал к Дому инвалидов, не раз оглянувшись на бессмертное творение Гюстава Эйфеля. Гробница Бонапарта находилась на нижнем ярусе Собора, чтобы ее увидеть, надо наклониться, тем самым отдав поклон императору. Александр Петрович не приминул отметить этот факт, вызвав понимающие улыбки парижан.
Путь всей компании лежал к Нотр-Дам, с краткой остановкой у Сен-Сюльпис - прогулка по мушкетерским местам оставлена на завтра. Заглянули на бульвар Мальзерб, к сибариту, трудоголику и жизнелюбу в исполнении Гюстава Доре, и, с обратной стороны пьедестала - к шевалье д'Артаньяну. Гасконца видишь первым, когда выходишь к памятнику со станции метро. Улицу дю Бак, где проживал подлинный капитан-лейтенант мушкетеров Людовика XIV, они пропустили, отправившись к площади Контрэскарп: на холме святой Женевьевы, в доме №1, находилась знаменитая «Сосновая шишка». По прибытии на место выяснилось, что от кабачка осталась лишь вывеска над вторым этажом, а историческое место занято кафе-мороженым. Полюбовавшись на Люксембургский сад, прошли на улицу Сервандони, тоненькой змейкой сбегающую к площади Сен-Сюльпис. Это теперь самый центр, а во времена мушкетеров – предместье за городскими стенами, как раз, по кошельку гасконца. На бывшей улице Могильщиков затеялась жаркая дискуссия, где поселить Бонасье: дом должен быть невысоким двухэтажным, с двумя входами, за номером 11-12, если считать по старой нумерации, когда нумеровались не дома, а двери: сначала по одной стороне, а потом по другой. Наиболее убедительным показался кандидат под нынешним шестнадцатым номером - маленький двухэтажный домик с подобием мансарды, имеющий два отдельных входа, один из которых ведет на второй этаж. Через каких-то полсотни метров завернули на улицу Феру, спускающуюся от Вожирар к Сен-Сюльпис. Чтобы зайти друг к другу в гости, мушкетерам не требовалось больше пяти минут. На старых картах города на стороне дома Атоса обозначена крошечная, похожая на тупичок, улочка Сен-Поль, ведущая на улицу Могильщиков. Гасконец мог бегать к Атосу в домашних тапочках.
Тенистые, скрытые от постороннего взгляда, погруженные в свои тайны, дворики на улице Феру оставили неизгладимое впечатление. Казалось, будто в одном из них до сих пор живет Атос. Выбрали показавшийся наиболее подходящим, и проехались по улице Вожирар. Адрес Арамиса: дом 25. Считая от Люксембургского сада, под таким номером - третий от угла. Расположен по диагонали от перекрестка с улицей Кассет, но на описание Дюма не похож, и окна на первом этаже ни одного. У перекрестка улиц Вожирар и Ренн - отель «Арамис» - единственное в Париже место, названное его именем. Судя по карте, от дома Арамиса до 75-го номера по Лагарп, который при прокладке бульваров исчез вместе с верхней частью улицы, того самого, где «г-жа Бонасье как будто заколебалась, как колебалась раньше на улице Вожирар, но затем по некоторым признакам, по-видимому, узнала нужную дверь» – больше километра. Ничего себе Констанция побегала, опираясь об руку Дарта, «уже готовая смеяться, но еще дрожа». С детьми такие концы пешком противопоказаны. А почему rue de La Harpe, а не улица Арфы? Есть же набережная Железного лома. Или улица Железного горшка. В Париже множество улочек с забавными названиями: Плохих Мальчиков и Хороших Новостей, улица Пяти Бриллиантов и Пустого Кошелька, улица Потерявшегося времени Ищи-Полдень (Cherche-Midi) и Кота-Рыболова.
От Арамиса отправились на Вье Коломбье, надеясь поймать двух зайцев разом. Подошедших Портосу домов по улице Старой Голубятни предостаточно, что внутри, не скажешь, может, Портос не был оригиналом в нежелании приглашать гостей? Ничего достойного капитана мушкетеров не нашлось, пришлось, закрыв глаза, вообразить особняк Сюлли, построенный примерно тогда и знакомый только по иллюстрациям. Тревиль вполне мог заиметь такой, поскольку по рангу был не ниже суперинтенданта финансов короля Генриха. Правда, у гасконца возможностей запустить лапу в королевскую казну было поменьше, чем у матерого финансиста. Еще раз полюбовавшись на Сен-Сюльпис из оконца такси, добрались до Сорбонны. Студентам можно позавидовать белой завистью. Во французской стороне, на чужой планете, предстоит учиться мне... ах, если бы! Латинский квартал, сознался Александр Петрович, напоминает помесь чайна-тауна с ареной борьбы, где пытаются прижать соперника лопатками к ковру, выведя из равновесия. Видимо, он имел ввиду многочисленные разнокалиберные вывески, рекламные ходы и зашкаливающую клиентоориентированность конкурирующих предприятий общественного питания, гроздьями усеявших первые этажи. Вернулись пораньше: девчонки заметно устали, но держались молодцом, не куксясь, а Ваня, как сели в такси, прижался головенкой к плечу отца и засопел.
Перед Диснейлендом решили устроить детям день отдыха, оставив с Анной Владимировной. Инна с Беловым-старшим, отложив посещение Лувра на предпоследний день, рванули в Версаль. Шик-блеск-красота, сады Ленотра, фонтаны, Трианон, но они сумели вовремя остановиться: Триумфальная арка, площадь Согласия, Бастилия и площадь Вогезов еще не были охвачены. Бывшая Королевская площадь, самая старая в городе – единственное место квартала Марэ, дошедшее неизменным со времен строительства, лишь старинные лавчонки на первых этажах сменились галереями, магазинами, ресторанами и салонами. Статуя короля Наварры при Ришелье была переплавлена в монумент Луи Треза, а Робеспьером - в пушку, но москвичи заверили себя, что восседающий на коне мраморный Справедливый образца девятнадцатого века не хуже. Постояв перед домом-музеем Гюго, где Мэтр поселил Миледи, пришли к выводу: Дарту крупно повезло, что он не нарвался на гвардейцев кардинала, когда ретировался полуголым. До дома кардинала за номером 21 - всего метров двести. Дюма в доме друга-соперника героиню заселил, припомнив, что в семнадцатом веке тут Марион Делорм проживала? Это с намеком на роман Гюго или на репутацию самой куртизанки? Она и Риша, и Бэка - обоих вниманием не обделила.
В Лувре почудился запах туалета – спустя столько лет! – и крови… да неужели? Варфоломеевская ночь унесла столько жизней, что спустя столетия еще напоминает посетителям дворца о себе? Постояв у Джоконды – рассмотреть шедевр не получилось: пуленепробиваемое стекло отсвечивает, а картина очень темная, и, протолкнувшись через толпу у Венеры Милосской, передохнули на стульчиках уличного кафе напротив музея. Отправив Александра Петровича с детьми домой, женщины рванули во Фрагонар, пожертвовав Сен-Жермен-л’Осеруа и Карнавале, а после, на полпути к метро, надолго зависли в небольшом магазине Zara. Нагруженные покупками, еще посидели на скамеечке возле Комеди Франсез и потащились домой, почти без сожаления проигнорировав бутики на улице Риволи.
Глава 10. Заграничные озарения.
Стоило лишь закрыть глаза, сновидения атаковали с неумолимой настойчивостью: напористо, неуклонно, настырно, и захваченный из дома блокнот Инна исписала от корки до корки. С первых картин венчания в сельской церкви, прояснилось, что сброшенная с лошади девушка была женой вельможи-охотника, на лесной полянке вступившего в схватку с заклейменной грабительницей.
У воровки шансов не было, справься-ка с разгневанным мужчиной, но ярость ее сопротивления потрясала – вельможа хрупкую девушку еле одолел. Спасая свою жизнь, она пыталась ударить мужчину ребром ладони по горлу. Современное средство защиты в семнадцатом веке? Инна еще больше уверилась, что девушка-воровка к нему не принадлежит. Она и есть та, что на скамейке возле многоэтажки обсуждала с подружкой свою любовь к герою Александра Дюма. Если допустить, что по воле неизвестного автора, чья книга снится по ночам, влюбленная девица неведомым пока путем очутилась в нужном времени, то откуда там взялся выдуманный Дюма беррийский граф, который по жизни никогда не существовал? Прообразом Атоса послужил троюродный племенник Тревиля, приправленный чертами характера лучшего друга Сан Саныча Гранвалета. Арман де Сийэг д’Атос д’Отвиль (Armand de Sillegue d'Athos d'Auteville) или Силлег в русской транскрипции, поступил в королевские мушкетёры в 1641-м и прослужил едва до конца 1643-го, отдав молодую жизнь при нападении наемных убийц на земляка Д'Артаньяна. Судя по одежде персонажей, время действия Снов - конец десятых годов 17-го века - начало двадцатых, исторический период сходится только, если принять во внимание выдумку Александра Дюма.
Следующая ночь озвучила имя одного из брачующихся: Арман Огюст Оливье, граф де Ла Фер! Кого он взял в жены, не расслышала или, проснувшись, не вспомнила. Тезка книжной Миледи притаилась в церкви среди гостей, в задних рядах, и выглядела очень расстроенной. Ну, еще бы! Другой ночью этот граф, в лазоревом плаще с серебряными галунами и нашитыми спереди, сзади и на боковых лопастях белыми крестами, с золотыми
