Может, мне обязательно был нужен кто-то, с кем я могла разделить эти неподъемные странности, происходящие в моей жизни? И я подсознательно выбрала того, кто расценит мой рассказ не иначе, как бред ополоумевшей от потери любовника бабы, ищущей самые невероятные причины тому, что ее так некрасиво бросили.
Или я обманывала саму себя, думая, что все поняла, поверила, приняла решение и готова к действиям. А мне нужно просто, чтобы меня остановили и еще раз сказали: «Забудь его и живи дальше».
Не разрушила ли я только что собственными руками первый из скользящих камней? Ведь мне казалось, что я все уже почти нащупала, осталось совсем немного…
…Проводив меня до двери коттеджа, он сказал:
- Береги себя, Хейз.
- И ты тоже, Лукас, - ответила я. Отвернулась, вошла в дом и закрыла дверь.
Меня затрясло так сильно, что пришлось, не снимая куртки и обуви, держась за стенку, пройти на кухню и усесться на стул, иначе ноги буквально подгибались. Посидев немного, я успокоилась и встала, чтобы заварить себе чай с мятой, сорванной утром в саду.
Наступил вечер, на улице зажглись фонари, их свет освещал мокрые деревья, и они казались глянцевыми, ненастоящими. Открыв окно, я слушала, как срываются и падают капли, шурша в листве.
Вспомнился день сразу же после моего возвращения, когда мы с Брайаном поехали на пикник на утес, куда сбежали в детстве. По дороге мы заехали в этот коттедж, осмотрели его, и я решила, что никогда и ни за что не стану здесь жить.
На утесе гулял сильный ветер, и он постоянно менял направление, будто танцевал какой-то сумасшедший вальс и пытался закружить в нем меня, увлекая к обрыву. Именно тогда я впервые, сама не зная того, оказалась за гранью, но не успела ничего понять и увидеть, кроме сплошной черноты. Зато ощутила, что кто-то был там, в пустоте. Он подхватил меня и не позволил рухнуть в бездну.
Может быть, в пустоте меня до сих пор кто-то ждет?
На следующий день я позвонила Уне и спросила, не сможет ли она отвезти меня завтра в клинику - пора официально избавиться от фиксатора и получить разрешение садиться за руль. Девушка обрадовалась просьбе и пообещала заехать за мной в девять утра.
После осмотра в клинике меня признали выздоровевшей, я получила рекомендации, но с вождением велели повременить хотя бы неделю – подвижность руки оставалась ограниченной.
Возвращаться по домам мы с Уной не торопились и решили пообедать в городе. Я предложила зайти в один из моих любимых пабов в центре. Судя по лицу юной валькирии, в подобных заведениях, где бывает очень шумно, где пьют много пива и не только, ей бывать еще не доводилось. Уна раскраснелась, глаза ее загорелись, в них плескались смущение и азарт.
Впору снова ощутить себя совратительницей, притащившей юную деву в вертеп, но время было ранее, народу в пабе собралось немного и то в основном служащие близлежащих офисов, забежавшие на ланч.
- Как у вас с мамой дела? – спросила я, когда нам принесли тарелочку со сливочным маслом и свежий хлеб, от запаха которого рот сразу наполнился слюной.
- Все по-прежнему, - Уна сосредоточенно намазывала хлеб маслом.
Откусила кусочек бутерброда, прожевала и посмотрела на меня.
- Хейз, я очень люблю маму. И мне ее иногда невыносимо… жаль.
- Жаль?
- Ты правильно тогда сказала - она боится за меня. Понимаешь?
- Конечно, понимаю.
- Она боится, что я повторю ее судьбу. Никто ведь не знает… - Уна замялась, нахмурилась, отложила на тарелку ломоть хлеба и спрятала руки под стол. Краска снова залила ее лицо. - Она родила меня не в браке, когда ей было уже за тридцать. Я не знаю, кто мой отец, мама не говорит. Это, кажется, была мимолетная связь, которая принесла только разочарование, заставила острее ощущать одиночество.
- Но у нее появилась ты, – горячо возразила я. – Разве это не чудесное утешение и компенсация за все разочарования? О каком одиночестве может идти речь, когда есть ребенок, дочка, умница и красавица.
Уна хотела что-то сказать, но в этот момент нам принесли по порции тушеной говядины с аппетитными боксти*, и девушка промолчала. Когда официант ушел, Уна опустила голову и принялась ковырять вилкой в тарелке. Я взглянула на свою юную подругу, сетуя, что совсем недавно на моих глазах эта красавица расцвела и расправила плечи, действительно приобретя стать юной валькирии, а потом что-то произошло, и она снова сникла.
- Ты рассказала маме о Брайане? – спросила я.
Уна покачала головой, не поднимая взгляда.
- Нет. Нечего рассказывать. Брайан… он изменился, я уже говорила тебе. Кем я представлю его маме? Своим парнем? Просто знакомым? – она снова затрясла головой в каком-то отчаянном отрицании. – Другом? Он мне не друг, я люблю его.
У меня защемило сердце, когда я услышала, как эта совсем молодая девушка произнесла «я люблю его». Не раздумывая, не сомневаясь, не притворяясь, она открыла мне и самой себе истину, родившуюся в глубине ее души.
Она еще так мало знала и понимала, у нее не было опыта, она и с парнями ни разу не встречалась, но что-то мне подсказывало, что Уна из тех редких людей, которые находят свою любовь однажды и навсегда.
Может, когда-нибудь мы с ней будем сидеть в этом или каком-то другом пабе, заказав себе по кружке пива, и заведем разговор о сегодняшнем дне, когда обе стояли на распутье, не понимая толком, что делать дальше, как починить неисправности в своих жизнях. Но все же нашли верный путь.
Неделя – это слишком долго. Я не собиралась ждать, когда подвижность в моей руке восстановится окончательно, хватало и той, что уже имелась. Мне же не крыльями махать придется, а всего лишь крутить руль. Но способность летать мне бы сейчас очень пригодилась: подняться над землей и выбрать прямой путь к цели, не лавируя в лабиринте дорог, не натыкаясь на бесконечные преграды. Может, рисунок тайного пути, начертанный на Кадер Тор, заметен только сверху, как геоглифы плато Наски.
Накануне я еще не строила конкретных планов, хотя днями и неделями до этого размышляла о том, как отправлюсь в долину, неудержимо притягивающую меня.
Ночной репортаж Мигана разрушил мои надежды. Но потом у меня состоялся разговор с энигматичной Таули. Женщина с неординарной внешностью существовала на самом деле, но со мной говорил кто-то другой, приняв ее приметный облик. Однако кем бы или чем она ни была, а после беседы с ней горечь разочарования уступила место упрямому стремлению увидеть невидимое, обнаружить подсказки, понятные лишь мне.
Я уже не сомневалась, что нашла первый из скользящих камней и на следующий день с утра пораньше поехала на Кадер Тор.
Накануне вечером ко мне зашел Брайан.
Если бы в моей жизни не случилась катастрофа по имени Кейран, я могла полюбить друга. Не сразу, не так сильно, но я бы любила его всю жизнь и, скорее всего, ощущала себя счастливой.
Я смотрела на Брая будто не встречалась с ним сто лет. Видела, как он красив, понимала, насколько мне знакома и дорога каждая его черточка, морщинка, каждая непослушная прядка светло-русых волос, чистое сияние зеленых глаз, но последнее время этот свет померк. Брайан выглядел уставшим и серьезным.
Переступив порог дома, он окинул меня взглядом с ног до головы, подался вперед, хотел протянуть руки, прикоснуться, обнять, но... Что-то нарушилось между нами, и он больше не мог заключить меня в объятия также естественно, как всегда.
- Я соскучился и хочу есть, - Брай отвернулся, снимая куртку и вешая ее на крючок красивой кованой вешалки, узоры на которой перекликались с орнаментом на стенах. - Не ожидал, что откроешь дверь.
- Могла и не открыть, ты же явился без звонка, нежданным гостем.
- А что оставалось делать? Ты ушла в себя, пришлось отбросить приличия и такт и заявиться без приглашения.
- Уходила, но вернулась, - отозвалась я, и он кивнул, словно не хотел спорить.
Мы поужинали, обменявшись за столом десятком фраз. Через приоткрытое на кухне окно из сада доносился стрекот цикад и шелест листвы. Звуки проникали в дом так естественно, словно стены истончились, и граница между внутренним пространством дома и садом стерлась.
- В твоем доме от тишины можно оглохнуть, - Брайан положил вилку и нож на тарелку и откинулся на спинку стула. - Здесь стены такие, звукоизолирующие, или... Или я не знаю что.
Я вздрогнула, услышав слова друга: для меня дом раскрывался, будто цветок, создавал целую маленькую, наполненную тысячами нюансов вселенную, а для него наоборот - замыкал внутри себя, окутывая вакуумом.
- Да, я тоже замечала. Тебе налить чаю? - и поспешила встать из-за стола - мне не хотелось продолжать тему о специфических свойствах, которыми обладал коттедж.
- Сиди, я сам налью.
- Нет, Брай, я уже насиделась и належалась вдоволь. Хочется шевелиться.
Друг не стал возражать, а я убрала остатки ужина, грязные тарелки и накрыла стол к чаю.
- Уна сказала, что тебе еще несколько дней нельзя нагружать руку. Если куда-то нужно поехать, что-то сделать - только скажи...
- Что еще тебе сказала Уна? - вопрос прозвучал слишком резко, и Брайан удивленно вскинул брови. Он смотрел на меня, не моргая, лицо его оставалось спокойным, но приступ моего раздражения его явно задел.
Я сама не поняла, почему вдруг вспылила, и хотя вспышка недовольства сразу улеглась, упрямство во мне не пожелало уступать благодушию.
- Поговори с Уной, Брай, но не обо мне, - я опустила глаза и уставилась на свои пальцы, сжимавшие ручку кружки. - Если тебе есть, что сказать девушке, скажи сейчас, иначе может быть поздно.
Перевела взгляд на гостя и увидела перед собой того самого Брайана, какого знала с детства - упрямого, но доброго, чистосердечного парня, не способного стать подлым или коварным. В нем просто не было ничего, что могло поддаться тьме. И именно поэтому он иногда не понимал некоторых вещей.
- Не знаю, что было бы со мной, если бы не ты. И Уна. Если бы ты не залез через окно в дом и не нашел меня там... наверху. Но я не настолько нуждаюсь в опеке, Брай, чтобы ты и с влюбленной в тебя до беспамятства девушкой постоянно говорил обо мне. Понимаешь?
Устремленные на меня глаза Брайана походили на глубокие, прозрачные озера, в которых отражались кроны летних деревьев и тучи, проплывающие над ними.
- Понимаю ли? - Брайан сделал глубокий вдох, выдохнул и поморщился, будто у него болели легкие. - Нет, не понимаю, Хейз, я запутался.
Друг потер подбородок, качнул головой.
- Ты совсем отдалилась от меня. И изменилась.
Не просто изменилась, а превратилась в стерву, черствую, как сухарь. Что еще можно сказать о женщине, которая, нося под сердцем дитя от любимого человека, не сумела ощутить никакой связи с будущим ребенком. А потеряв его, продолжала жить как ни в чем ни бывало.
- Моя жизнь изменилась.
- Вот именно. Ты словно на низком старте, и я не понимаю, куда ты рванешь. Я волнуюсь за тебя, - признался Брайан.
Теперь он вглядывался в меня тревожно, испытующе, и во мне снова забурлило что-то, готовясь выплеснуться приступом гнева. Если скажет еще слово о том, как переживает, я просто вытолкаю его за дверь.
- Хватит обо мне волноваться. У кого не бывает черной полосы, но и я со всем справлюсь, - забубнила я. - Просто сейчас...
- Хейз?
- М?
- Мне звонил инспектор.
- Какой... Ах, инспектор, - пузырьки гнева вдруг все разом лопнули, и меня придавило к стулу неподъемной плитой абсолютного бессилия. - И?
- Он... - Брайан поскреб затылок, - как бы правильно выразиться? Он озадачен. Сказал, что поиски зашли в тупик, что навещал тебя в клинике и после говорил с тобой. И ему кажется, что ты... В общем, твое состояние и то, что с тобой случилось и как ты... э-э... воспринимаешь все...
Я сидела, уставившись невидящими глазами куда-то в угол кухни, а слова Брайана доносились издалека. Друг с осторожностью излагал подробности разговора с инспектором, из которых я поняла, что самые специфические детали моих откровений Миган все же не озвучил, но легче от этого не стало. Брай все говорил и говорил, и его негромкий голос подводил меня к новой точке кипения.
- Это смешно и нелепо, - раздраженно прервала я своего гостя. - Ты слушаешь незнакомого человека, который смотрит на мир исключительно через свой трафарет и судишь о моем состоянии по его домыслам.
- Да, потому что в данном случае замечаю то же, что и он.
- И что же ты замечаешь?
- Тебе надо поговорить с кем-то, - похоже, Брайан твердо решил встать на путь моего спасения и не собирался ни останавливать, ни сворачивать с него.
- Поговорить? - уныло поинтересовалась я. - С кем? О чем?
- Ну... обо всем. О потерях, Хейз.
- Потери случаются у каждого. Ты сам недавно потерял дорогого человека, - я прикрыла глаза, избегая взгляда друга.
- Да, но Питер не был мне родным, - он запнулся, но я знала, что он скажет дальше, - а ты потеряла малыша. И твой амулет, то, что ты в нем хранишь... Тебе тяжело, родная, я же вижу, не слепой. Миган мне казался наглецом и чурбаном бесчувственным, но даже он это увидел.
«Еще бы не увидеть! Я сама ему наговорила на целую историю болезни».
- Справляюсь, как могу, - промямлила, не желая оправдываться и что-то объяснять.
- Прячешься ото всех, запираешься в доме, не отвечаешь на звонки. Ведешь себя так, словно вокруг никого нет, но это ведь неправда, - с горячностью произнес Брайан. Он потянулся ко мне и взял мои руки в свои. У меня были ледяные пальцы, и Брай нежно сжал их, согревая. - Есть я. И Уна. И даже Фиона. А твои родители, Хейз?
- Мои родители далеко, а случившееся со мной уже не изменишь. Не хочу никого нагружать своим нытьем.
- Ты никогда не ноешь, в том-то и дело, а в иные моменты надо бы. Прошу, поговори с кем-нибудь.
- Ты даешь понять, что мне пора в клинику неврозов? - усмехнулась я. Мягко высвободила пальцы из рук Брайана. - Я пыталась поговорить и поняла, что не стоит этого делать, потому что потом буду чувствовать себя фриком, выставленным в каком-то паноптикуме, и мне придется до скончания веков видеть у окружающих вот такие глаза как у тебя, Брай.
- Мои глаза и не могут быть другими, когда вопрос касается тебя. Нравится тебе или нет, но я все еще...
- Хватит! Замолчи, - я зажала уши руками. - Прошу, уходи. А если будете обсуждать меня с инспектором, то передай ему, что он просто гад.
Я вела себя как капризный ребенок, но мне было все равно.
Друг ушел, а меня затопил гнев. Он долго клокотал во мне и выливался потоком отчаянных слез. Я металась по дому и злилась на Мигана и Брайана, на себя и на своих родителей, которые были так далеко, на Уну и Фиону, на Кейрана и даже на Джека. Я злилась на весь мир. На все существующие миры.
Что люди знают обо мне?
Что я женщина двадцати семи лет и влюблена в мужчину, который бросил меня. И что бы я ни пыталась твердить в ответ, никто все равно не изменит своего мнения.
Люди смотрят со стороны. А я погрязла в своих переживаниях, ослепла и оглохла от них. Настолько ослепла, что начала видеть то, чего нет.
Мои видения... я говорила с ними, понимала их. Они указывали мне на то, что я стремилась узнать. Они точно не были снами, а если и были, то слишком реалистичными, как фильмы National Geographic. Путеводители по неведомым странам и явлениям. Беспокойство Брайана обо мне вполне оправдано, но в данном случае помочь мне не мог никто, кроме меня самой.
Или я обманывала саму себя, думая, что все поняла, поверила, приняла решение и готова к действиям. А мне нужно просто, чтобы меня остановили и еще раз сказали: «Забудь его и живи дальше».
Не разрушила ли я только что собственными руками первый из скользящих камней? Ведь мне казалось, что я все уже почти нащупала, осталось совсем немного…
…Проводив меня до двери коттеджа, он сказал:
- Береги себя, Хейз.
- И ты тоже, Лукас, - ответила я. Отвернулась, вошла в дом и закрыла дверь.
Меня затрясло так сильно, что пришлось, не снимая куртки и обуви, держась за стенку, пройти на кухню и усесться на стул, иначе ноги буквально подгибались. Посидев немного, я успокоилась и встала, чтобы заварить себе чай с мятой, сорванной утром в саду.
Наступил вечер, на улице зажглись фонари, их свет освещал мокрые деревья, и они казались глянцевыми, ненастоящими. Открыв окно, я слушала, как срываются и падают капли, шурша в листве.
Вспомнился день сразу же после моего возвращения, когда мы с Брайаном поехали на пикник на утес, куда сбежали в детстве. По дороге мы заехали в этот коттедж, осмотрели его, и я решила, что никогда и ни за что не стану здесь жить.
На утесе гулял сильный ветер, и он постоянно менял направление, будто танцевал какой-то сумасшедший вальс и пытался закружить в нем меня, увлекая к обрыву. Именно тогда я впервые, сама не зная того, оказалась за гранью, но не успела ничего понять и увидеть, кроме сплошной черноты. Зато ощутила, что кто-то был там, в пустоте. Он подхватил меня и не позволил рухнуть в бездну.
Может быть, в пустоте меня до сих пор кто-то ждет?
***
На следующий день я позвонила Уне и спросила, не сможет ли она отвезти меня завтра в клинику - пора официально избавиться от фиксатора и получить разрешение садиться за руль. Девушка обрадовалась просьбе и пообещала заехать за мной в девять утра.
После осмотра в клинике меня признали выздоровевшей, я получила рекомендации, но с вождением велели повременить хотя бы неделю – подвижность руки оставалась ограниченной.
Возвращаться по домам мы с Уной не торопились и решили пообедать в городе. Я предложила зайти в один из моих любимых пабов в центре. Судя по лицу юной валькирии, в подобных заведениях, где бывает очень шумно, где пьют много пива и не только, ей бывать еще не доводилось. Уна раскраснелась, глаза ее загорелись, в них плескались смущение и азарт.
Впору снова ощутить себя совратительницей, притащившей юную деву в вертеп, но время было ранее, народу в пабе собралось немного и то в основном служащие близлежащих офисов, забежавшие на ланч.
- Как у вас с мамой дела? – спросила я, когда нам принесли тарелочку со сливочным маслом и свежий хлеб, от запаха которого рот сразу наполнился слюной.
- Все по-прежнему, - Уна сосредоточенно намазывала хлеб маслом.
Откусила кусочек бутерброда, прожевала и посмотрела на меня.
- Хейз, я очень люблю маму. И мне ее иногда невыносимо… жаль.
- Жаль?
- Ты правильно тогда сказала - она боится за меня. Понимаешь?
- Конечно, понимаю.
- Она боится, что я повторю ее судьбу. Никто ведь не знает… - Уна замялась, нахмурилась, отложила на тарелку ломоть хлеба и спрятала руки под стол. Краска снова залила ее лицо. - Она родила меня не в браке, когда ей было уже за тридцать. Я не знаю, кто мой отец, мама не говорит. Это, кажется, была мимолетная связь, которая принесла только разочарование, заставила острее ощущать одиночество.
- Но у нее появилась ты, – горячо возразила я. – Разве это не чудесное утешение и компенсация за все разочарования? О каком одиночестве может идти речь, когда есть ребенок, дочка, умница и красавица.
Уна хотела что-то сказать, но в этот момент нам принесли по порции тушеной говядины с аппетитными боксти*, и девушка промолчала. Когда официант ушел, Уна опустила голову и принялась ковырять вилкой в тарелке. Я взглянула на свою юную подругу, сетуя, что совсем недавно на моих глазах эта красавица расцвела и расправила плечи, действительно приобретя стать юной валькирии, а потом что-то произошло, и она снова сникла.
- Ты рассказала маме о Брайане? – спросила я.
Уна покачала головой, не поднимая взгляда.
- Нет. Нечего рассказывать. Брайан… он изменился, я уже говорила тебе. Кем я представлю его маме? Своим парнем? Просто знакомым? – она снова затрясла головой в каком-то отчаянном отрицании. – Другом? Он мне не друг, я люблю его.
У меня защемило сердце, когда я услышала, как эта совсем молодая девушка произнесла «я люблю его». Не раздумывая, не сомневаясь, не притворяясь, она открыла мне и самой себе истину, родившуюся в глубине ее души.
Она еще так мало знала и понимала, у нее не было опыта, она и с парнями ни разу не встречалась, но что-то мне подсказывало, что Уна из тех редких людей, которые находят свою любовь однажды и навсегда.
Может, когда-нибудь мы с ней будем сидеть в этом или каком-то другом пабе, заказав себе по кружке пива, и заведем разговор о сегодняшнем дне, когда обе стояли на распутье, не понимая толком, что делать дальше, как починить неисправности в своих жизнях. Но все же нашли верный путь.
Глава 14
Неделя – это слишком долго. Я не собиралась ждать, когда подвижность в моей руке восстановится окончательно, хватало и той, что уже имелась. Мне же не крыльями махать придется, а всего лишь крутить руль. Но способность летать мне бы сейчас очень пригодилась: подняться над землей и выбрать прямой путь к цели, не лавируя в лабиринте дорог, не натыкаясь на бесконечные преграды. Может, рисунок тайного пути, начертанный на Кадер Тор, заметен только сверху, как геоглифы плато Наски.
Накануне я еще не строила конкретных планов, хотя днями и неделями до этого размышляла о том, как отправлюсь в долину, неудержимо притягивающую меня.
Ночной репортаж Мигана разрушил мои надежды. Но потом у меня состоялся разговор с энигматичной Таули. Женщина с неординарной внешностью существовала на самом деле, но со мной говорил кто-то другой, приняв ее приметный облик. Однако кем бы или чем она ни была, а после беседы с ней горечь разочарования уступила место упрямому стремлению увидеть невидимое, обнаружить подсказки, понятные лишь мне.
Я уже не сомневалась, что нашла первый из скользящих камней и на следующий день с утра пораньше поехала на Кадер Тор.
***
Накануне вечером ко мне зашел Брайан.
Если бы в моей жизни не случилась катастрофа по имени Кейран, я могла полюбить друга. Не сразу, не так сильно, но я бы любила его всю жизнь и, скорее всего, ощущала себя счастливой.
Я смотрела на Брая будто не встречалась с ним сто лет. Видела, как он красив, понимала, насколько мне знакома и дорога каждая его черточка, морщинка, каждая непослушная прядка светло-русых волос, чистое сияние зеленых глаз, но последнее время этот свет померк. Брайан выглядел уставшим и серьезным.
Переступив порог дома, он окинул меня взглядом с ног до головы, подался вперед, хотел протянуть руки, прикоснуться, обнять, но... Что-то нарушилось между нами, и он больше не мог заключить меня в объятия также естественно, как всегда.
- Я соскучился и хочу есть, - Брай отвернулся, снимая куртку и вешая ее на крючок красивой кованой вешалки, узоры на которой перекликались с орнаментом на стенах. - Не ожидал, что откроешь дверь.
- Могла и не открыть, ты же явился без звонка, нежданным гостем.
- А что оставалось делать? Ты ушла в себя, пришлось отбросить приличия и такт и заявиться без приглашения.
- Уходила, но вернулась, - отозвалась я, и он кивнул, словно не хотел спорить.
Мы поужинали, обменявшись за столом десятком фраз. Через приоткрытое на кухне окно из сада доносился стрекот цикад и шелест листвы. Звуки проникали в дом так естественно, словно стены истончились, и граница между внутренним пространством дома и садом стерлась.
- В твоем доме от тишины можно оглохнуть, - Брайан положил вилку и нож на тарелку и откинулся на спинку стула. - Здесь стены такие, звукоизолирующие, или... Или я не знаю что.
Я вздрогнула, услышав слова друга: для меня дом раскрывался, будто цветок, создавал целую маленькую, наполненную тысячами нюансов вселенную, а для него наоборот - замыкал внутри себя, окутывая вакуумом.
- Да, я тоже замечала. Тебе налить чаю? - и поспешила встать из-за стола - мне не хотелось продолжать тему о специфических свойствах, которыми обладал коттедж.
- Сиди, я сам налью.
- Нет, Брай, я уже насиделась и належалась вдоволь. Хочется шевелиться.
Друг не стал возражать, а я убрала остатки ужина, грязные тарелки и накрыла стол к чаю.
- Уна сказала, что тебе еще несколько дней нельзя нагружать руку. Если куда-то нужно поехать, что-то сделать - только скажи...
- Что еще тебе сказала Уна? - вопрос прозвучал слишком резко, и Брайан удивленно вскинул брови. Он смотрел на меня, не моргая, лицо его оставалось спокойным, но приступ моего раздражения его явно задел.
Я сама не поняла, почему вдруг вспылила, и хотя вспышка недовольства сразу улеглась, упрямство во мне не пожелало уступать благодушию.
- Поговори с Уной, Брай, но не обо мне, - я опустила глаза и уставилась на свои пальцы, сжимавшие ручку кружки. - Если тебе есть, что сказать девушке, скажи сейчас, иначе может быть поздно.
Перевела взгляд на гостя и увидела перед собой того самого Брайана, какого знала с детства - упрямого, но доброго, чистосердечного парня, не способного стать подлым или коварным. В нем просто не было ничего, что могло поддаться тьме. И именно поэтому он иногда не понимал некоторых вещей.
- Не знаю, что было бы со мной, если бы не ты. И Уна. Если бы ты не залез через окно в дом и не нашел меня там... наверху. Но я не настолько нуждаюсь в опеке, Брай, чтобы ты и с влюбленной в тебя до беспамятства девушкой постоянно говорил обо мне. Понимаешь?
Устремленные на меня глаза Брайана походили на глубокие, прозрачные озера, в которых отражались кроны летних деревьев и тучи, проплывающие над ними.
- Понимаю ли? - Брайан сделал глубокий вдох, выдохнул и поморщился, будто у него болели легкие. - Нет, не понимаю, Хейз, я запутался.
Друг потер подбородок, качнул головой.
- Ты совсем отдалилась от меня. И изменилась.
Не просто изменилась, а превратилась в стерву, черствую, как сухарь. Что еще можно сказать о женщине, которая, нося под сердцем дитя от любимого человека, не сумела ощутить никакой связи с будущим ребенком. А потеряв его, продолжала жить как ни в чем ни бывало.
- Моя жизнь изменилась.
- Вот именно. Ты словно на низком старте, и я не понимаю, куда ты рванешь. Я волнуюсь за тебя, - признался Брайан.
Теперь он вглядывался в меня тревожно, испытующе, и во мне снова забурлило что-то, готовясь выплеснуться приступом гнева. Если скажет еще слово о том, как переживает, я просто вытолкаю его за дверь.
- Хватит обо мне волноваться. У кого не бывает черной полосы, но и я со всем справлюсь, - забубнила я. - Просто сейчас...
- Хейз?
- М?
- Мне звонил инспектор.
- Какой... Ах, инспектор, - пузырьки гнева вдруг все разом лопнули, и меня придавило к стулу неподъемной плитой абсолютного бессилия. - И?
- Он... - Брайан поскреб затылок, - как бы правильно выразиться? Он озадачен. Сказал, что поиски зашли в тупик, что навещал тебя в клинике и после говорил с тобой. И ему кажется, что ты... В общем, твое состояние и то, что с тобой случилось и как ты... э-э... воспринимаешь все...
Я сидела, уставившись невидящими глазами куда-то в угол кухни, а слова Брайана доносились издалека. Друг с осторожностью излагал подробности разговора с инспектором, из которых я поняла, что самые специфические детали моих откровений Миган все же не озвучил, но легче от этого не стало. Брай все говорил и говорил, и его негромкий голос подводил меня к новой точке кипения.
- Это смешно и нелепо, - раздраженно прервала я своего гостя. - Ты слушаешь незнакомого человека, который смотрит на мир исключительно через свой трафарет и судишь о моем состоянии по его домыслам.
- Да, потому что в данном случае замечаю то же, что и он.
- И что же ты замечаешь?
- Тебе надо поговорить с кем-то, - похоже, Брайан твердо решил встать на путь моего спасения и не собирался ни останавливать, ни сворачивать с него.
- Поговорить? - уныло поинтересовалась я. - С кем? О чем?
- Ну... обо всем. О потерях, Хейз.
- Потери случаются у каждого. Ты сам недавно потерял дорогого человека, - я прикрыла глаза, избегая взгляда друга.
- Да, но Питер не был мне родным, - он запнулся, но я знала, что он скажет дальше, - а ты потеряла малыша. И твой амулет, то, что ты в нем хранишь... Тебе тяжело, родная, я же вижу, не слепой. Миган мне казался наглецом и чурбаном бесчувственным, но даже он это увидел.
«Еще бы не увидеть! Я сама ему наговорила на целую историю болезни».
- Справляюсь, как могу, - промямлила, не желая оправдываться и что-то объяснять.
- Прячешься ото всех, запираешься в доме, не отвечаешь на звонки. Ведешь себя так, словно вокруг никого нет, но это ведь неправда, - с горячностью произнес Брайан. Он потянулся ко мне и взял мои руки в свои. У меня были ледяные пальцы, и Брай нежно сжал их, согревая. - Есть я. И Уна. И даже Фиона. А твои родители, Хейз?
- Мои родители далеко, а случившееся со мной уже не изменишь. Не хочу никого нагружать своим нытьем.
- Ты никогда не ноешь, в том-то и дело, а в иные моменты надо бы. Прошу, поговори с кем-нибудь.
- Ты даешь понять, что мне пора в клинику неврозов? - усмехнулась я. Мягко высвободила пальцы из рук Брайана. - Я пыталась поговорить и поняла, что не стоит этого делать, потому что потом буду чувствовать себя фриком, выставленным в каком-то паноптикуме, и мне придется до скончания веков видеть у окружающих вот такие глаза как у тебя, Брай.
- Мои глаза и не могут быть другими, когда вопрос касается тебя. Нравится тебе или нет, но я все еще...
- Хватит! Замолчи, - я зажала уши руками. - Прошу, уходи. А если будете обсуждать меня с инспектором, то передай ему, что он просто гад.
Я вела себя как капризный ребенок, но мне было все равно.
Друг ушел, а меня затопил гнев. Он долго клокотал во мне и выливался потоком отчаянных слез. Я металась по дому и злилась на Мигана и Брайана, на себя и на своих родителей, которые были так далеко, на Уну и Фиону, на Кейрана и даже на Джека. Я злилась на весь мир. На все существующие миры.
Что люди знают обо мне?
Что я женщина двадцати семи лет и влюблена в мужчину, который бросил меня. И что бы я ни пыталась твердить в ответ, никто все равно не изменит своего мнения.
Люди смотрят со стороны. А я погрязла в своих переживаниях, ослепла и оглохла от них. Настолько ослепла, что начала видеть то, чего нет.
Мои видения... я говорила с ними, понимала их. Они указывали мне на то, что я стремилась узнать. Они точно не были снами, а если и были, то слишком реалистичными, как фильмы National Geographic. Путеводители по неведомым странам и явлениям. Беспокойство Брайана обо мне вполне оправдано, но в данном случае помочь мне не мог никто, кроме меня самой.
