В дневнике мамы Кейрана неоднократно упоминался Тростник, но не растение, а спутник суровой богини войны и разрушения Бадб. Эта неистовая, свирепая, кровожадная, неумолимая, злобная и жестокая богиня несла лишь смерть и раздоры. Она не пропускала ни одной битвы, часто разжигая их там, где до ее вмешательства царил мир и благоденствие. Она не знала устали, всю свою бесконечную жизнь проводя в сражениях и походах. Она не ведала покоя и единственный, кто за вечность существования нес ей утешение, и кому она доверяла безраздельно был Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник. Созданный волей и безграничной магией самой Бадб из ее же бессмертия и стихий, Тростник был наполнен абсолютной преданностью своей госпоже и любовнице. Ему Бадб открыла свои самые сокровенные тайны и только его впустила в мир своих страхов, которые есть даже у нее.
О Сильном Холоде, Ветре и Высоком Тростнике не нашлось почти никаких сведений, лишь короткие упоминания в нескольких легендах, связанных с Бадб. Везде он описывался неизменно, как суровый, молчаливый, несгибаемый воин с сумрачным взглядом непроницаемых глаз. Он защищал свою богиню и не мог умереть, хранимый ее любовью и бессмертием. Лишь предав ту, кому призван служить вечно, он мог лишиться неуязвимости. И тогда сама богиня должна покарать его.
...Плед сполз с моих плеч, утреннее солнце слепило глаза, но я не замечала ничего вокруг, погрузившись в сказочный мир древних легенд. Почти начала верить, что все, о чем я прочитала и что дополнила своим воображением, происходило когда-то на самом деле. А если придерживаться теории о том, что никто и ничего не исчезает в никуда, а трансформируется во что-то бесконечное количество раз, то все эти легенды могли твориться прямо сейчас в каком-то ином мире.
И, может быть, именно сейчас где-то в Потустороннем жестокая богиня Бадб искала утешения в объятиях своего верного спутника.
Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник, суровый и мрачный. Его сильное и выносливое, покрытое шрамами тело сплеталось с бледным, покрытым кровью жертв и гладким, как мрамор, телом жестокой богини...
Она была так же неистова в любви, как и с бою. Для нее любовь та же война. И Бадб признавала лишь один исход - победу.
Любовники не знали устали. Их страсть была сражением и подчинением, свободой и кабалой, любовью и ненавистью.
Сильный Холод соединялся со своей богиней, неотрывно глядя в ее глаза. Его холодный, как океан в пасмурный день взгляд был прикован к ее взгляду - пылающему, янтарному.
Он смотрел глазами Кейрана. А у нее были глаза Морин.
...Видение потрясло меня, пробрало до костей, до замершей в оцепенении души. Я чуть не ослепла от достоверности, яркости и объемности всплывших в сознании картин. Вздрогнула и едва не скатилась со ступенек крыльца.
Жадными глотками пила свежий утренний ветер, доносивший до меня расплывающийся в воздухе аромат алиссума. Запах цветов усиливался, насыщая пространство сладостью, в которой словно была растворена капля покоя.
Этой капли мне хватило, чтобы подняться, подобрать плед, вырванные из блокнота листки с записями и уйти в дом. До прихода Эвлинн оставалось несколько часов. Можно попытаться поспать, если, конечно, одурманенное и переполненное всякой всячиной сознание позволит мне укрыться в снах от тревог и неразберихи.
Не получится бесконечно бегать от того, чему не веришь или чего боишься. Наступит момент, когда к этому придется подойти совсем близко, для начала прикоснуться, потом запустить туда руки, как в муравьиную кучу или вообще нырнуть, словно в вонючий мутный омут, на дне которого лежит что-то ценное.
Именно с этой мыслью я рухнула на диван и мгновенно заснула.
Проснулась три часа спустя, за секунду до телефонного звонка.
- Мисс МакМэй? Это Джонатан, из галереи. Вы меня помните?
- Да, конечно, я вас помню, - отодвинула телефон от уха и посмотрела на часы. Начало десятого утра, до прихода Эвлинн успею привести в порядок себя и немного прибраться в доме.
- Возможно, у меня для вас есть новости.
- Возможно?
- Да, если вам еще интересует информация о съемках на Кадер Тор.
- Конечно! Конечно, меня это интересует.
- Проект запущен и носит рабочее название «Колесо года», его разделили на этапы, съемки проводят в разных местах страны, в разное время и с разными участниками. Так вот, следующая по плану как раз поездка на Кадер Тор. Снимать будут ночь костров на Ман Саури, Летнее солнцестояние.
- Это-о... какое число? - в моей голове набирало обороты «колесо года», вращая по кругу мысли.
- С двадцать первого на двадцать второе июня, - ответил Джонатан. - Это все, что мне известно, но, надеюсь, хоть чем-то помог вам.
Двадцать первое июня уже через пять дней.
- Да, огромное спасибо, - отрешено откликнулась я, думая о своем. - Джонатан, а состав участников вам известен?
- Нет, состав я не знаю. В съемках всегда принимали участие какие-нибудь известные личности, и это никогда не афишировали заранее. Готовый материал должен по задумке нести элемент неожиданности. Ну, знаете, знаменитый политик в образе бога Солнца или красавица актриса в балахоне и с бородой старца-друида это может быть очень круто, - Джонатан усмехнулся, помолчал. - Я попробую разузнать что-то еще и позвоню вам тогда.
Я поблагодарила молодого человека еще раз, и отправилась в душ, уже твердо решив, что к двадцать первому июня обязательно буду на Кадер Тор.
По ту сторону...
Долина Вепря похожа на огромное, неровное ложе, покрытое одеялом из черного мха, колючей травы и клочков тумана.
Скрытая кольцом гор, затерянная во времени пустошь – безраздельное владение богини Бадб, куда попасть может лишь тот, кому откроет путь сама Неистовая. Ни иные боги, ни герои, ни прочие обитатели Потустороннего, ни, тем более, смертные не могут найти дороги в долину.
Там не водятся звери, не летают птицы. Там нет ничего, кроме старой как мир крепости Урадун, возведенной на холме в самом центре пустоши.
Урадун. Черная как ночь, высеченная из цельного куска неприступной скалы, возвышавшейся когда-то у берегов Бескрайнего океана в одном из самых отдаленных уголков Аннуна*. По требованию Бадб подземные духи-строители тщательно выбрали и откололи огромную часть утеса, а мрачный Дуллахан** доставил ее прямо в долину. По такому случаю дух смерти запряг свою повозку не верным конем, а сворой Кун Аннун. *** В долине, под покровом клубящихся туч и плотного тумана, искусные мастера создали из камня крепость.
Очень давно крепость пуста, как и долина. Что искать там смертным? Разве что скорой смерти и искать.
…Ветер дул, не переставая. Холодными потоками он врывался внутрь башни через отверстия и проломы в древних стенах, застревал в каждой трещине и выл. Вой то стихал немного, то снова набирал мощь, не давая забыться в тишине хоть ненадолго.
Окутанный сумраком, скрытый от мира неприступными стенами, на полу темницы лежал мужчина. Камень под ним похож на грубую кожу - сухой, холодный и шероховатый.
Прошел день, как узник открыл глаза в незнакомом месте. Или прошла неделя. А, может, час или целая вечность. Время здесь ничего не значило или его не существовало вовсе. Сквозь узкие проемы в стенах, расположенные слишком высоко, чтобы добраться до них, проникал мутный серый свет, и он ни разу не наполнился дневным сиянием и не сменился на ночную темноту.
Очнувшись, пленник обвел взглядом узилище, вскочил на ноги и заметался, как пойманный в западню зверь. Он то бормотал, то кричал что-то, издавая невнятные звуки, сквозь которые прорывались слова на непонятном ему самому языке. Носился вдоль черных стен, пытаясь найти выход, но выхода не было.
Невольник оказался не просто замурован в каменном мешке. Он был заперт внутри чужого тела.
Он не помнил о себе ничего, не знал своего имени. На его крики никто не пришел и сколько он не прислушивался, в тюрьму не донеслось ни звука, кроме несмолкающего завывания ветра. Пока неловкое тело совершало какие-то действия, разум, лишенный воспоминаний, вдруг стал наполняться проблесками понимания, обрывочными образами.
Надо слушать ветер. Он не воет, а говорит. Ветер хочет напомнить о забытом, донести отголоски пережитого и ароматы навеки утраченного.
Узник остановился, усилием воли овладел собой, задышал ровнее, сел, прислонившись голой спиной к ледяной стене, потом сполз, распростершись на каменном полу, и замер.
Он не двигался, не чувствовал ни холода, ни голода, ни жажды, ни прочих человеческих потребностей. Лежал, устремив взгляд в заполненные тьмой своды, и прислушивался к зловещей и заунывной песне ветра.
«Я –Ganainm. Неназванный. Вот кто я такой. Поэтому я не помню своего имени», - приливной волной накатило в сознании.
Волна озарения отхлынула, снова оставив после себя пустоту и смертельную усталость. Узник словно прошагал без остановки все существующие миры. Он закрыл глаза и погрузился в пустой сон. Проснулся ровно за миг до того, как за узким проемом в стене мелькнула тень, и в узилище стала просачиваться белая полупрозрачная дымка. Клубясь, она медленно сползла по черной стене на пол и там замерла клочком облака.
Не шевелясь, Неназванный смотрел, как дымка всколыхнулась, собралась в шар, и потянулась вверх, одновременно принимая очертания фигуры, закутанной в туманный плащ. Спустя мгновение, неподалеку от лежащего на полу пленника возвышался тонкий силуэт, и без того неясные очертания которого смазывал залетающий снаружи ветер.
- Кто ты? – разлепив сухие губы, спросил Неназванный.
- А кто ты? – раздался шепот.
Неназванный молчал, пытаясь в коротком вопросе гостя (или гостьи?) уловить что-то знакомое, что-то способное наполнить пустую память еще хоть чем-то, за что можно уцепиться и двинуться дальше. Но он не смог определить даже того, кто с ним говорил.
- Знаешь, кто ты такой? – снова вопрос, тихий и нетерпеливый.
- Я – Неназванный.
- Врешь! – голос повысился, взлетел под своды потолка и растаял в скопившемся мраке. Вскрик выдал в нежданном госте женщину. – Врешь, - прошипела она, - у тебя есть имя. Она дала его тебе. Она дала тебе все. Создала тебя из своего бессмертия, а ты… Ты предал.
Узник медленно сел, опираясь локтем на согнутое колено, потирая рукой склоненную шею.
- Не понимаю, о чем ты говоришь, - пробормотал, не поднимая головы. – Я не помню ничего. Или… не знаю.
- Так вспоминай, - голос снова взвился вскриком вспугнутой ночной птицы и тут же просел до едва уловимого шелеста, - у тебя для этого достаточно времени.
- Времени? Оно здесь существует?
- Здесь существует все. То, чего ты не знаешь, не чувствуешь, не видишь, не слышишь. Или не помнишь.
- И… что это за место?
- Твой дом. С возвращением, Неназванный, - с тихим смешком гостья обратилась в дымку, взметнулась вверх и исчезла в проеме.
«Мой дом? Нет. Мой дом не здесь. Он там, где струится быстрый прозрачный ручей и пахнет медом», - подумал пленник, закрывая глаза и снова растягиваясь на полу.
Выбравшись из башни, Фенлейя легким облачком отлетела подальше, опустилась на землю за невысоким холмом и там снова приняла телесный облик.
Три стража, вместе с ней прибывшие в Урадун охранять узника, не заметили, как она проникла в башню и выбралась из нее. Она надеялась, что не заметили.
Фея затаила дыхание, приложив тонкую, бледную руку к бешено бьющемуся сердцу.
До встречи с госпожой у нее не было ничего, кроме бесконечной тоски и сожаления о предначертанной ей доле. Она появилась на свет бестелесным духом мглы, а теперь у нее есть сердце, она могла дышать и чувствовать. Фенлейя жила, а не прозябала, навечно привязанная к вонючему, гибельному болоту.
А что было у того, кто теперь говорил о себе как о Неназванном? Если бы не богиня, он бы вообще не существовал. Так и остался бы ничем. Пустотой.
Фенлейя не должна являться перед ним, не должна ничего ему говорить. Ни в коем случае. Если госпожа узнает, она разгневается, а что такое гнев той, кто зовется Неистовой, Свирепой, Жестокой и еще сотней подобных имен? Но фея не смогла устоять перед своим любопытством и желанием посмотреть на того, кто предал ее благодетельницу. И ради чего? Кого? Ради какой-то смертной? Ради того, чтобы тысячи лет скитаться потерянным безымянным духом, непомнящим ничего, не знающим самого себя? И что в итоге? Он пойман, заперт и обречен ожидать своей участи в полном одиночестве, а все, за чем он столько гонялся, навсегда утрачено для него. И он останется Никем до самого конца. Жалкий, бессмысленный итог.
Но… неужели он так и не поймет, какую цену заплатил за свое безрассудство? Нет. Так не должно быть. Он обязан осознать свое предательство в полной мере.
Фенлейя вздрогнула от негодования, скривив бледные губы, и ее спускающиеся до земли волосы, плавно колыхнулись, как покрывало из белого шелка в толще воды.
- А он… красив… - прошептала фея.
Она не знала, как выглядел Холод, когда был верным спутником Бадб, но все, знавшие его, в один голос твердили, насколько он хорош собой, статен, силен, умен, проворен, бесстрашен, решителен, безжалостен, безрассуден и прочее, прочее…
Невероятный и неповторимый. Вечный избранник и любовник Госпожи.
Заурядный предатель, заключенный внутри смертной оболочки, как в тюрьме, из которой нет выхода. По крайней мере, пока…
Но этот Неназванный даже жалким, потерянным, с застывшим лицом и пустыми глазами выглядел так… притягательно. В свите госпожи множество привлекательных воинов, неимоверно сильных и до умопомрачения красивых. Они обнаженными бросались в бой, а после, покрытые кровью врагов с ног до головы, с той же страстью, с которой сражались, брали женщин прямо на поле битвы.
Фенлейя оставалась безучастна и равнодушна к дикой красоте и мощи воинов. Никто из них ни разу не вызвал в ней особую жажду, согревавшую холодную кровь и заставлявшую сердце стучать быстрее. И только Неназванный, не сам он, но что-то в нем вызвало смятение.
Когда она проникла в башню, он лежал на каменном полу, голый по пояс, босой, одетый лишь в штаны, плотно облегавшие узкие бедра. Прячась за своим туманным обликом, фея жадно разглядывала узника: упавшие на лоб спутанные волосы, прямой нос и крупный рот, плоский упругий живот и маленькие темные соски на широкой груди, жгуты мыщц на руках и полоску черных волос, опускающуюся от пупка за пояс штанов. В распростертой на полу смертной оболочке не было ни мощи, ни дикой красоты воинов богини. Хрупкий. Уязвимый. В нем и жизни-то почти не осталось. И все же в нем таилась сила, которую Фенлейя отчетливо уловила, но не сумела понять. И это лишило ее покоя, заставило заговорить с узником, нарушив запрет богини.
Фея приподнялась в воздух и взволнованно метнулась в одну сторону, в другую. Задрожала, теряя контроль над собой, утрачивая телесность, а ветер, гулявший по пустоши, готов был разметать испуганное создание на клочки тумана, разнеся их по разным мирам. Хрупкая фея мглы обхватила себя руками за узкие плечи и крепко зажмурилась от паники, страха и стыда. Она метнулась в сторону, припадая к земле и прячась под покрытый черным мхом каменистый выступ. Там позволила туманной форме взять верх и затаилась.
Полупрозрачная дымка в густой тени была едва заметна, и фея почувствовала себя в безопасности. Вот только от собственных мыслей некуда спрятаться.
О Сильном Холоде, Ветре и Высоком Тростнике не нашлось почти никаких сведений, лишь короткие упоминания в нескольких легендах, связанных с Бадб. Везде он описывался неизменно, как суровый, молчаливый, несгибаемый воин с сумрачным взглядом непроницаемых глаз. Он защищал свою богиню и не мог умереть, хранимый ее любовью и бессмертием. Лишь предав ту, кому призван служить вечно, он мог лишиться неуязвимости. И тогда сама богиня должна покарать его.
...Плед сполз с моих плеч, утреннее солнце слепило глаза, но я не замечала ничего вокруг, погрузившись в сказочный мир древних легенд. Почти начала верить, что все, о чем я прочитала и что дополнила своим воображением, происходило когда-то на самом деле. А если придерживаться теории о том, что никто и ничего не исчезает в никуда, а трансформируется во что-то бесконечное количество раз, то все эти легенды могли твориться прямо сейчас в каком-то ином мире.
И, может быть, именно сейчас где-то в Потустороннем жестокая богиня Бадб искала утешения в объятиях своего верного спутника.
Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник, суровый и мрачный. Его сильное и выносливое, покрытое шрамами тело сплеталось с бледным, покрытым кровью жертв и гладким, как мрамор, телом жестокой богини...
Она была так же неистова в любви, как и с бою. Для нее любовь та же война. И Бадб признавала лишь один исход - победу.
Любовники не знали устали. Их страсть была сражением и подчинением, свободой и кабалой, любовью и ненавистью.
Сильный Холод соединялся со своей богиней, неотрывно глядя в ее глаза. Его холодный, как океан в пасмурный день взгляд был прикован к ее взгляду - пылающему, янтарному.
Он смотрел глазами Кейрана. А у нее были глаза Морин.
...Видение потрясло меня, пробрало до костей, до замершей в оцепенении души. Я чуть не ослепла от достоверности, яркости и объемности всплывших в сознании картин. Вздрогнула и едва не скатилась со ступенек крыльца.
Жадными глотками пила свежий утренний ветер, доносивший до меня расплывающийся в воздухе аромат алиссума. Запах цветов усиливался, насыщая пространство сладостью, в которой словно была растворена капля покоя.
Этой капли мне хватило, чтобы подняться, подобрать плед, вырванные из блокнота листки с записями и уйти в дом. До прихода Эвлинн оставалось несколько часов. Можно попытаться поспать, если, конечно, одурманенное и переполненное всякой всячиной сознание позволит мне укрыться в снах от тревог и неразберихи.
Не получится бесконечно бегать от того, чему не веришь или чего боишься. Наступит момент, когда к этому придется подойти совсем близко, для начала прикоснуться, потом запустить туда руки, как в муравьиную кучу или вообще нырнуть, словно в вонючий мутный омут, на дне которого лежит что-то ценное.
Именно с этой мыслью я рухнула на диван и мгновенно заснула.
Проснулась три часа спустя, за секунду до телефонного звонка.
- Мисс МакМэй? Это Джонатан, из галереи. Вы меня помните?
- Да, конечно, я вас помню, - отодвинула телефон от уха и посмотрела на часы. Начало десятого утра, до прихода Эвлинн успею привести в порядок себя и немного прибраться в доме.
- Возможно, у меня для вас есть новости.
- Возможно?
- Да, если вам еще интересует информация о съемках на Кадер Тор.
- Конечно! Конечно, меня это интересует.
- Проект запущен и носит рабочее название «Колесо года», его разделили на этапы, съемки проводят в разных местах страны, в разное время и с разными участниками. Так вот, следующая по плану как раз поездка на Кадер Тор. Снимать будут ночь костров на Ман Саури, Летнее солнцестояние.
- Это-о... какое число? - в моей голове набирало обороты «колесо года», вращая по кругу мысли.
- С двадцать первого на двадцать второе июня, - ответил Джонатан. - Это все, что мне известно, но, надеюсь, хоть чем-то помог вам.
Двадцать первое июня уже через пять дней.
- Да, огромное спасибо, - отрешено откликнулась я, думая о своем. - Джонатан, а состав участников вам известен?
- Нет, состав я не знаю. В съемках всегда принимали участие какие-нибудь известные личности, и это никогда не афишировали заранее. Готовый материал должен по задумке нести элемент неожиданности. Ну, знаете, знаменитый политик в образе бога Солнца или красавица актриса в балахоне и с бородой старца-друида это может быть очень круто, - Джонатан усмехнулся, помолчал. - Я попробую разузнать что-то еще и позвоню вам тогда.
Я поблагодарила молодого человека еще раз, и отправилась в душ, уже твердо решив, что к двадцать первому июня обязательно буду на Кадер Тор.
По ту сторону...
Долина Вепря похожа на огромное, неровное ложе, покрытое одеялом из черного мха, колючей травы и клочков тумана.
Скрытая кольцом гор, затерянная во времени пустошь – безраздельное владение богини Бадб, куда попасть может лишь тот, кому откроет путь сама Неистовая. Ни иные боги, ни герои, ни прочие обитатели Потустороннего, ни, тем более, смертные не могут найти дороги в долину.
Там не водятся звери, не летают птицы. Там нет ничего, кроме старой как мир крепости Урадун, возведенной на холме в самом центре пустоши.
Урадун. Черная как ночь, высеченная из цельного куска неприступной скалы, возвышавшейся когда-то у берегов Бескрайнего океана в одном из самых отдаленных уголков Аннуна*. По требованию Бадб подземные духи-строители тщательно выбрали и откололи огромную часть утеса, а мрачный Дуллахан** доставил ее прямо в долину. По такому случаю дух смерти запряг свою повозку не верным конем, а сворой Кун Аннун. *** В долине, под покровом клубящихся туч и плотного тумана, искусные мастера создали из камня крепость.
Очень давно крепость пуста, как и долина. Что искать там смертным? Разве что скорой смерти и искать.
…Ветер дул, не переставая. Холодными потоками он врывался внутрь башни через отверстия и проломы в древних стенах, застревал в каждой трещине и выл. Вой то стихал немного, то снова набирал мощь, не давая забыться в тишине хоть ненадолго.
Окутанный сумраком, скрытый от мира неприступными стенами, на полу темницы лежал мужчина. Камень под ним похож на грубую кожу - сухой, холодный и шероховатый.
Прошел день, как узник открыл глаза в незнакомом месте. Или прошла неделя. А, может, час или целая вечность. Время здесь ничего не значило или его не существовало вовсе. Сквозь узкие проемы в стенах, расположенные слишком высоко, чтобы добраться до них, проникал мутный серый свет, и он ни разу не наполнился дневным сиянием и не сменился на ночную темноту.
Очнувшись, пленник обвел взглядом узилище, вскочил на ноги и заметался, как пойманный в западню зверь. Он то бормотал, то кричал что-то, издавая невнятные звуки, сквозь которые прорывались слова на непонятном ему самому языке. Носился вдоль черных стен, пытаясь найти выход, но выхода не было.
Невольник оказался не просто замурован в каменном мешке. Он был заперт внутри чужого тела.
Он не помнил о себе ничего, не знал своего имени. На его крики никто не пришел и сколько он не прислушивался, в тюрьму не донеслось ни звука, кроме несмолкающего завывания ветра. Пока неловкое тело совершало какие-то действия, разум, лишенный воспоминаний, вдруг стал наполняться проблесками понимания, обрывочными образами.
Надо слушать ветер. Он не воет, а говорит. Ветер хочет напомнить о забытом, донести отголоски пережитого и ароматы навеки утраченного.
Узник остановился, усилием воли овладел собой, задышал ровнее, сел, прислонившись голой спиной к ледяной стене, потом сполз, распростершись на каменном полу, и замер.
Он не двигался, не чувствовал ни холода, ни голода, ни жажды, ни прочих человеческих потребностей. Лежал, устремив взгляд в заполненные тьмой своды, и прислушивался к зловещей и заунывной песне ветра.
«Я –Ganainm. Неназванный. Вот кто я такой. Поэтому я не помню своего имени», - приливной волной накатило в сознании.
Волна озарения отхлынула, снова оставив после себя пустоту и смертельную усталость. Узник словно прошагал без остановки все существующие миры. Он закрыл глаза и погрузился в пустой сон. Проснулся ровно за миг до того, как за узким проемом в стене мелькнула тень, и в узилище стала просачиваться белая полупрозрачная дымка. Клубясь, она медленно сползла по черной стене на пол и там замерла клочком облака.
Не шевелясь, Неназванный смотрел, как дымка всколыхнулась, собралась в шар, и потянулась вверх, одновременно принимая очертания фигуры, закутанной в туманный плащ. Спустя мгновение, неподалеку от лежащего на полу пленника возвышался тонкий силуэт, и без того неясные очертания которого смазывал залетающий снаружи ветер.
- Кто ты? – разлепив сухие губы, спросил Неназванный.
- А кто ты? – раздался шепот.
Неназванный молчал, пытаясь в коротком вопросе гостя (или гостьи?) уловить что-то знакомое, что-то способное наполнить пустую память еще хоть чем-то, за что можно уцепиться и двинуться дальше. Но он не смог определить даже того, кто с ним говорил.
- Знаешь, кто ты такой? – снова вопрос, тихий и нетерпеливый.
- Я – Неназванный.
- Врешь! – голос повысился, взлетел под своды потолка и растаял в скопившемся мраке. Вскрик выдал в нежданном госте женщину. – Врешь, - прошипела она, - у тебя есть имя. Она дала его тебе. Она дала тебе все. Создала тебя из своего бессмертия, а ты… Ты предал.
Узник медленно сел, опираясь локтем на согнутое колено, потирая рукой склоненную шею.
- Не понимаю, о чем ты говоришь, - пробормотал, не поднимая головы. – Я не помню ничего. Или… не знаю.
- Так вспоминай, - голос снова взвился вскриком вспугнутой ночной птицы и тут же просел до едва уловимого шелеста, - у тебя для этого достаточно времени.
- Времени? Оно здесь существует?
- Здесь существует все. То, чего ты не знаешь, не чувствуешь, не видишь, не слышишь. Или не помнишь.
- И… что это за место?
- Твой дом. С возвращением, Неназванный, - с тихим смешком гостья обратилась в дымку, взметнулась вверх и исчезла в проеме.
«Мой дом? Нет. Мой дом не здесь. Он там, где струится быстрый прозрачный ручей и пахнет медом», - подумал пленник, закрывая глаза и снова растягиваясь на полу.
***
Выбравшись из башни, Фенлейя легким облачком отлетела подальше, опустилась на землю за невысоким холмом и там снова приняла телесный облик.
Три стража, вместе с ней прибывшие в Урадун охранять узника, не заметили, как она проникла в башню и выбралась из нее. Она надеялась, что не заметили.
Фея затаила дыхание, приложив тонкую, бледную руку к бешено бьющемуся сердцу.
До встречи с госпожой у нее не было ничего, кроме бесконечной тоски и сожаления о предначертанной ей доле. Она появилась на свет бестелесным духом мглы, а теперь у нее есть сердце, она могла дышать и чувствовать. Фенлейя жила, а не прозябала, навечно привязанная к вонючему, гибельному болоту.
А что было у того, кто теперь говорил о себе как о Неназванном? Если бы не богиня, он бы вообще не существовал. Так и остался бы ничем. Пустотой.
Фенлейя не должна являться перед ним, не должна ничего ему говорить. Ни в коем случае. Если госпожа узнает, она разгневается, а что такое гнев той, кто зовется Неистовой, Свирепой, Жестокой и еще сотней подобных имен? Но фея не смогла устоять перед своим любопытством и желанием посмотреть на того, кто предал ее благодетельницу. И ради чего? Кого? Ради какой-то смертной? Ради того, чтобы тысячи лет скитаться потерянным безымянным духом, непомнящим ничего, не знающим самого себя? И что в итоге? Он пойман, заперт и обречен ожидать своей участи в полном одиночестве, а все, за чем он столько гонялся, навсегда утрачено для него. И он останется Никем до самого конца. Жалкий, бессмысленный итог.
Но… неужели он так и не поймет, какую цену заплатил за свое безрассудство? Нет. Так не должно быть. Он обязан осознать свое предательство в полной мере.
Фенлейя вздрогнула от негодования, скривив бледные губы, и ее спускающиеся до земли волосы, плавно колыхнулись, как покрывало из белого шелка в толще воды.
- А он… красив… - прошептала фея.
Она не знала, как выглядел Холод, когда был верным спутником Бадб, но все, знавшие его, в один голос твердили, насколько он хорош собой, статен, силен, умен, проворен, бесстрашен, решителен, безжалостен, безрассуден и прочее, прочее…
Невероятный и неповторимый. Вечный избранник и любовник Госпожи.
Заурядный предатель, заключенный внутри смертной оболочки, как в тюрьме, из которой нет выхода. По крайней мере, пока…
Но этот Неназванный даже жалким, потерянным, с застывшим лицом и пустыми глазами выглядел так… притягательно. В свите госпожи множество привлекательных воинов, неимоверно сильных и до умопомрачения красивых. Они обнаженными бросались в бой, а после, покрытые кровью врагов с ног до головы, с той же страстью, с которой сражались, брали женщин прямо на поле битвы.
Фенлейя оставалась безучастна и равнодушна к дикой красоте и мощи воинов. Никто из них ни разу не вызвал в ней особую жажду, согревавшую холодную кровь и заставлявшую сердце стучать быстрее. И только Неназванный, не сам он, но что-то в нем вызвало смятение.
Когда она проникла в башню, он лежал на каменном полу, голый по пояс, босой, одетый лишь в штаны, плотно облегавшие узкие бедра. Прячась за своим туманным обликом, фея жадно разглядывала узника: упавшие на лоб спутанные волосы, прямой нос и крупный рот, плоский упругий живот и маленькие темные соски на широкой груди, жгуты мыщц на руках и полоску черных волос, опускающуюся от пупка за пояс штанов. В распростертой на полу смертной оболочке не было ни мощи, ни дикой красоты воинов богини. Хрупкий. Уязвимый. В нем и жизни-то почти не осталось. И все же в нем таилась сила, которую Фенлейя отчетливо уловила, но не сумела понять. И это лишило ее покоя, заставило заговорить с узником, нарушив запрет богини.
Фея приподнялась в воздух и взволнованно метнулась в одну сторону, в другую. Задрожала, теряя контроль над собой, утрачивая телесность, а ветер, гулявший по пустоши, готов был разметать испуганное создание на клочки тумана, разнеся их по разным мирам. Хрупкая фея мглы обхватила себя руками за узкие плечи и крепко зажмурилась от паники, страха и стыда. Она метнулась в сторону, припадая к земле и прячась под покрытый черным мхом каменистый выступ. Там позволила туманной форме взять верх и затаилась.
Полупрозрачная дымка в густой тени была едва заметна, и фея почувствовала себя в безопасности. Вот только от собственных мыслей некуда спрятаться.
