Среди них изредка попадались невнятно сформулированные выводы, походившие на отрывки из неуклюже написанного школьного изложения.
Помимо заметок о теории реинкарнации у кельтов, на страницах тетради попадались записи, в которых упоминалось бессмертие души, искупление, борьба с судьбой, предопределенностью.
Читая, я пыталась представлять юную девушку, в голове которой творилось нечто, навсегда оставшееся тайной для всех. Что-то заставило ее начать делать все эти записи и поступать так, как она поступала. И в итоге привело к тому, что она решила свою судьбу самым печальным и трагическим способом. А, кстати, когда она начала вести эту тетрадь? Не думаю, что это многое бы прояснило, но все же.
Маму Кейрана занесло невесть куда, заставляя проявлять интерес к подобным темам, и причина интереса стала казаться мне куда важнее, чем смысл самих записей.
Тетрадь заполняли цитаты о возможности перерождения, о любви и верности, упоминания истории Диармайда и Грайне и поэтические строки, похожие на отрывки из древних песен, баллад или сказаний. К чему все эти друиды, заклятия, боги и прочие существа кельтского пантеона, значение растений, символов и узоров, чтение знаков? Для чего это читаю?
«Есть люди-растения и люди-животные. Голодный одинокий волк найдет свою лозу, которая оплетется вокруг него, накормит и укроет от всех бед земных и запредельных».
У меня начала болеть и кружиться голова. Я злилась на Джека Уолша, подсунувшего мне записки своей неуравновешенной дочери. Что должно мне открыться в бреднях той, что запирала своего крошечного сына в каморке и покончила с собой? Стостраничная тетрадь, наполненная сумбурными записями, вызывала раздражение, испытывала мое терпение.
То и дело прерывая чтение, я сидела, глядя в пылающий очаг, и черпая в созерцании огня спокойствие и равновесие, но потом упрямо возвращалась к призывно раскрытой тетради. И так до тех пор, пока не натолкнулась на рисунок знакомого орнамента.
Эскиз повторялся на разных страницах, перемежаясь записями, постепенно превращаясь из схематичного в ту законченную, гармоничную и изящную версию, что я наблюдала на амулете и в оформлении дома. Стилизованные дубовые листочки и тонкие веточки вереска, узлы и петли - все искусно соединено и переплетено.
«Кельтское название дуба означает «дверь». Двери, сделанные из дуба, являются самой надёжной защитой от зла».
«Вереск - символ любовного наслаждения и зачатия, несет утешение. Соответствует дню летнего солнцестояния».
«Каждый узел в кельтском орнаменте создается из одной единственной нити - нити жизни. Таким образом, узлы и орнаменты символизируют Путь и являются одновременно символическими картами Пути. Нельзя усовершенствовать ключевые детали орнаментов, ибо они даны богами».
Богам кельтского пантеона посвящено много записей, и это вполне могло означать лишь то, что молодая женщина увлекалась мифологией. В основном заметки касались двух богинь - Бригитты и Бадб. Про последнюю я знала, что она являлась одной из ипостасей триединой Морриган, которая считалась матерью Бригитты. В тетради же о Бадб говорилось больше как о самостоятельно фигуре, отдельном персонаже мифологии.
«Бадб Катха - «боевая ворона» - богиня войны и разрушения.
Бадб являлась перед сражением и возбуждала боевой дух воинов. По облику и функциям нечетко различалась с Морриган.
Считалось также, что в образе ворОны (вОрона) она терзала тела погибших.
В позднем фольклоре и преданиях Бадб трансформировалась в ведьму, которая была похожа на баньши и предвещала смерть своим появлением в облике ворона».
При упоминании о мерзких птицах я отложила тетрадь, сглатывая внезапно накатившую тошноту. Наступили настоящие сумерки, и в комнате потемнело. Через приоткрытое окно врывался заметно усилившийся ветер. Небо немного очистилось и пробившееся сквозь поредевшие облака закатное солнце окрашивало горизонт ярким багрянцем.
«Будет сильный ветер», - поведала старушка в пансионе и оказалась права.
Росший под окном куст жасмина терзали порывы ветра. Они потоками вторгались в комнату и заставляли листья домашней хойи исполнять неистовый танец. Я поднялась с пола, отставила горшок с цветком в тихое место, но окно закрывать не стала.
Мне не нужно было смотреть на часы, чтобы понять, что уже прошли все сроки, за которые Кейран мог дать о себе знать. Хоть кратким звонком, хоть сообщением. Но телефон молчал, а я в своих попытках позвонить неизменно попадала на голосовую почту.
Я превратилась в сосуд до краев наполненный дрожью. Меня трясло от отчаяния, нетерпения, дурных предчувствий и от страха. Я дико испугалась, подумав, что у Кейрана прошла эйфория от нашей связи. На него свалились неприятности, под действием которых он очнулся и вернулся в свою реальность.
В которой мне не было места.
Стуча зубами, будто промерзла до костей, я поплелась на кухню. Что-то мыла, чистила, переставляла. Привычными, обыденными действиями убивала застывшее время, и едва справлялась с порывом выскочить на улицу, сесть за руль и отправиться на поиски Кейрана. Я дергалась, понимая, что веду себя, как истеричка. Если Кейран решит расстаться, то он сделает это, не скрывая своих намерений. А я не буду препятствовать, не стану навязываться и выяснять отношения.
Переделав все дела на кухне, я отправилась бродить по дому. Молчание и неизвестность изводили меня. Еще вчера все было прекрасно, а теперь я металась, не находя места, мучаясь от самых неприятных подозрений. Настолько одинокой в этом доме я себя еще не ощущала. Глухое, слепое одиночество словно вытянуло из меня душу, облепило её паутиной и подвесило в темном уголке, отдав на съедение отчаянию, которое подкрадывалось во тьме, подобно огромному пауку.
Я сновала с первого этажа на второй, слушала тишину, и каждый раз, проходя мимо гостиной, мимолетно поглядывала на догорающий камин и лежащую на полу раскрытую тетрадь. В какой-то момент мне показалось, что сейчас сквозь страницы начнет просачиваться черный дым. Он будет собираться и клубиться, вырываясь наружу проклятьем, заключенным в сумбурных записях.
Поддавшись силе бредовых мыслей, я в панике бросилась в гостиную, схватила тетрадь с намерением бросить ее в огонь. Но... остановилась.
Замерла, прислушиваясь к себе, чувствуя, что страх вдруг стал уходить. Он вытекал, как вода, унося чувство беспомощности и страха, оставляя взамен смиренное спокойствие. Я поворошила в камине почти прогоревшие поленья, подложила еще одно и уселась на пол.
Снова открыла тетрадь и невидяще смотрела на страницы в золотистых отсветах разгоревшегося пламени. Потом продолжила читать с того места, на котором прервалась.
«Имя ему Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник».
Когда-то мне уже приходилось читать сказания, в которых упоминался таинственный оруженосец, телохранитель, боевой товарищ и любовник воинственной богини, «вечный спутник неистовой Бадб».
Насколько я помню, в легендах говорилось, что он был безраздельно предан своей госпоже, сопровождал ее везде и всегда, сражаясь бок о бок с таким же неистовством, как и сама богиня. Он был неизменно молчалив, холоден и безжалостен.
«Нет места ему на земле. Он везде и нигде. Он там, где его госпожа. Без нее он никто и ничто. Его любовь - война. Тело знает лишь боль и страсть».
Печальная судьба сурового воина, героя совсем не романтического. И вдруг дальше вот такие строки:
Там, где холод и ветер,
Средь долин и полей,
Его мир вдруг стал светел -
Она пришла чрез ручей.*
Кто пришел? К кому? Снова я не улавливала связи с предыдущими и последующими отрывками и цитатами.
Далее следовали короткие заметки о «силе воды, текущей в колодцах или прочих источниках». И об одиноко стоящих плодоносящих деревьях, отмечающих сакральные места. О Древе жизни и символической женской фигуре-эпониме, олицетворяющей властительницу Земли, охраняющей свои владения от сил зла.
Мой мозг сражался, как мог. Я чувствовала себя героиней квеста, которой загадали загадку, дав множество сведений, но не сказали, что именно нужно найти и зачем. Все прочитанное звучало для меня сухим речитативом, произносимым на едва понятном наречии. Все записи могли быть просто сырыми, случайными материалами, которые неизвестная мне женщина собирала для чего-то, что так и осталось для всех загадкой. Может, она планировала написать роман на основе мифов и легенд. Кто знает, что творилось в ее голове.
Я вздохнула, устало потерла шею, кинула обреченный взгляд на молчавший телефон и продолжила читать.
«Имя ему - Предавший Госпожу. Он тот, кто платит цену кровью и плотью своей».
«Предавший назначенной жертвой искупит вину за порушенные гейсы. Неназванным став, выбора лишится».
Я знала, что такое гейсы. В наших краях верили в их существование, передавая истории о них, как семейные, родовые легенды. За нарушенный гейс положено нести тяжкое наказание, вплоть до смерти. Но почему это интересовало мать Кейрана? Семейство Уолшей следовали древним обычаям? Вопрос мог быть адресован Джеку.
Далее «Сильный Холод, и Ветер, Высокий тростник» и «Предавший» уже не упоминались, зато появились заметки о Ganainm - неназванном (ирл.), который назывался также, как «творение Старца», «узник вечности», «странник пустоты». И как один из тех, на кого был наложен гейс, не привязанный именем, так как «имени нет тебе и не будет, ибо до поры будешь сокрыт ты от глаза вороньего».
«Дважды за вечность сигилла сотворит колдовство, споря с божественным начертанием. Первый раз дарует свободу духа. Повторно - запечатает плоть. Пустоты избежит, наполнившись верой и действием».
Отсутствие пояснений, связных переходов от записи к записи уже не заставляло меня останавливаться в раздражении. Я твердо решила домучить заметки, а подробности и смысл начать разбирать потом, если вообще будет такая необходимость.
Я читала романы ужасов, любила мистику и обожала сказки. Меня не пугали страшные фильмы. И во всем этом я находила смысл, прослеживала причинно-следственную связь, пусть она даже и была замешана на чем-то сверхъестественном. Эти же заметки высекали из меня искры необъяснимого трепета, который я никак не могла унять. Смятение вызывало понимание, что в сумбурных на первый взгляд записях тоже есть смысл и определенная логика.
За окном неумолимо темнело в унисон с угасающим в камине пламенем. Ветер на улице еще усилился, и в комнате стало холодно. Я все чаще прерывала чтение, поглядывая в окно и прислушиваясь к доносящимся с улицы звукам. Телефон словно умер, а сердце мое подвывало от тоски. Не зная, как справляться с новой волной беспокойства, я снова позвонила Кейрану. Под монотонные звонки бездумно листала страницы тетради, глазами растеряно скользя по строкам.
Чувства вспыхнут, отринув сомненья,
Там, где мир их заветен.
Кромлех станет благословением
Там, где холод и ветер...
Перед глазами мгновенно возникла стена высоченных деревьев. Дорога, ведущая сквозь чащобу...
...Почва и стволы, покрытые густым, сочным мхом, шумящие над головой кроны, пронизанные солнечным светом. Хрустальное журчание ледяной воды в ручье. Вкус поцелуев Кейрана. Теплый камень подо мной. Горячее, сильное тело на мне и во мне. И наслаждение, испытав которое, не жалко умереть...
Я вскочила на ноги, не выпуская тетрадь из рук, бросилась в коридор. Хватая на ходу ключи от дома и машины, пыталась одновременно запихнуть в сумку тетрадь, накинуть курточку и закрыть дверь. Действуя, как многорукий Шива, я не думала о том, что делаю, куда поеду. Просто слушала свои порывы, доверяя им сейчас больше, чем голосу разума.
_________
*В тексте использованы поэтические строки авторства Ирины/September.
Не видя ничего, дыша, как марафонец, я слепо сунула в замок зажигания ключ и резко повернула его. Руки вцепились в руль, нога вдавила педаль. Сквозь шум в голове прорвался визг шин сорвавшейся с места «тойоты». В мгновение промелькнули и исчезли мирные «пряничные» коттеджи, кафе и магазинчики, застывшие в обманчивом безмятежном покое на главной улице.
Вращались колеса машины, но мне казалось, что бегу я сама. Я задыхалась, не справляясь с бешеным биением сердца. Адреналин закипал в жилах, заставляя гнать вперед, искать спасения неизвестно от чего.
Наступил тот самый миг, когда понимаешь, что приближаешься к рубежу. Или уже не приближаешься, а стоишь, замерев, на самой границе чего-то - понимания, неизбежности, миров.
Жизнь все та же, но ты уже не та. И мир вокруг тебя, еще вчера казавшийся привычным, вдруг изменился безвозвратно.
Непонятно, что именно привело меня в состояние парашютиста, который совершал затяжной прыжок, до невозможности оттягивая момент, когда уже пора дернуть за кольцо. Что такого произошло, что меня практически выворачивало наизнанку от паники и урагана неясных чувств?
Я подержала в руках кусочек чужой жизни. Листала страницы старой тетради, на которых запечатлелась часть того, что вызывало интерес у неизвестного мне человека. Для чего-то ведь женщиной и молодой матерью тратилось столько усилий на перенесение бессвязных строк на бумагу, в то время, как живущий рядом, собственный крошечный ребенок нуждался в заботе, внимании и любви.
Я представила, что тот, маленький Кейран, был моим. Плодом всей той любви, что жила во мне. Он родился, вырос и стал нынешним Кейраном для меня.
И все это я упрямо ощущала, несмотря на беспокойство и страх, что он, возможно, уже исчез из моей жизни. У него, не привыкшего поступать под воздействием сиюминутных порывов, наконец, прошла эйфория - рассудок остыл, тело насытилось. Наступило прозрение, вернулась способность здраво мыслить, и он осознал, что увлеченность мной закончилась.
Я переживу это, как переживала многое другое. Приму его решение, смирюсь, отлежусь в сторонке, не дыша и корчась от боли, но потом поднимусь и пойду дальше.
Но навсегда оставлю часть себя ему, хочет он того или нет. Буду незримо рядом, храня в душе, сердце, памяти его образ, запах, тепло и силу рук, искренность и своевременность каждого сказанного слова. Я отпущу Кейрана, но не свою любовь к нему.
Положа руку на сердце, усомниться в чувствах Кейрана у меня не было никаких оснований. И все же мне упорно мнилось, как что-то или кто-то уже стоит, или вот-вот встанет между нами.
...Ветер рвал и гонял по темному небу облака, и сквозь клочья ненадолго выглядывала и снова пряталась удивительно яркая луна.
Я опустила окно и захлебывалась бьющими в лицо порывами холодного воздуха. Волосы растрепались, превратив аккуратно заплетенную косу в ведьминские патлы. Ветер забирался под воротник куртки, охлаждая кожу, но не разум и эмоции.
Меня влекло туда, где, как теперь думала, всё началось. Толком не помня дороги, инстинктивно добралась до нужного места, едва не пропустив поворот с шоссе. «Тойота» мягко подпрыгнула, преодолевая неглубокий кювет, и дальше понеслась по поросшему густой травой лугу, переходившему в плоский утес, нависающий над океаном.
Я гнала машину к самому краю обрыва. К рубежу, стоя у которого, впервые почувствовала что-то, выходящее за пределы обыденности. Не знаю точно, когда это произошло - в детстве, или же вскоре после моего возвращения в родной город.
Помимо заметок о теории реинкарнации у кельтов, на страницах тетради попадались записи, в которых упоминалось бессмертие души, искупление, борьба с судьбой, предопределенностью.
Читая, я пыталась представлять юную девушку, в голове которой творилось нечто, навсегда оставшееся тайной для всех. Что-то заставило ее начать делать все эти записи и поступать так, как она поступала. И в итоге привело к тому, что она решила свою судьбу самым печальным и трагическим способом. А, кстати, когда она начала вести эту тетрадь? Не думаю, что это многое бы прояснило, но все же.
Маму Кейрана занесло невесть куда, заставляя проявлять интерес к подобным темам, и причина интереса стала казаться мне куда важнее, чем смысл самих записей.
Тетрадь заполняли цитаты о возможности перерождения, о любви и верности, упоминания истории Диармайда и Грайне и поэтические строки, похожие на отрывки из древних песен, баллад или сказаний. К чему все эти друиды, заклятия, боги и прочие существа кельтского пантеона, значение растений, символов и узоров, чтение знаков? Для чего это читаю?
«Есть люди-растения и люди-животные. Голодный одинокий волк найдет свою лозу, которая оплетется вокруг него, накормит и укроет от всех бед земных и запредельных».
У меня начала болеть и кружиться голова. Я злилась на Джека Уолша, подсунувшего мне записки своей неуравновешенной дочери. Что должно мне открыться в бреднях той, что запирала своего крошечного сына в каморке и покончила с собой? Стостраничная тетрадь, наполненная сумбурными записями, вызывала раздражение, испытывала мое терпение.
То и дело прерывая чтение, я сидела, глядя в пылающий очаг, и черпая в созерцании огня спокойствие и равновесие, но потом упрямо возвращалась к призывно раскрытой тетради. И так до тех пор, пока не натолкнулась на рисунок знакомого орнамента.
Эскиз повторялся на разных страницах, перемежаясь записями, постепенно превращаясь из схематичного в ту законченную, гармоничную и изящную версию, что я наблюдала на амулете и в оформлении дома. Стилизованные дубовые листочки и тонкие веточки вереска, узлы и петли - все искусно соединено и переплетено.
«Кельтское название дуба означает «дверь». Двери, сделанные из дуба, являются самой надёжной защитой от зла».
«Вереск - символ любовного наслаждения и зачатия, несет утешение. Соответствует дню летнего солнцестояния».
«Каждый узел в кельтском орнаменте создается из одной единственной нити - нити жизни. Таким образом, узлы и орнаменты символизируют Путь и являются одновременно символическими картами Пути. Нельзя усовершенствовать ключевые детали орнаментов, ибо они даны богами».
Богам кельтского пантеона посвящено много записей, и это вполне могло означать лишь то, что молодая женщина увлекалась мифологией. В основном заметки касались двух богинь - Бригитты и Бадб. Про последнюю я знала, что она являлась одной из ипостасей триединой Морриган, которая считалась матерью Бригитты. В тетради же о Бадб говорилось больше как о самостоятельно фигуре, отдельном персонаже мифологии.
«Бадб Катха - «боевая ворона» - богиня войны и разрушения.
Бадб являлась перед сражением и возбуждала боевой дух воинов. По облику и функциям нечетко различалась с Морриган.
Считалось также, что в образе ворОны (вОрона) она терзала тела погибших.
В позднем фольклоре и преданиях Бадб трансформировалась в ведьму, которая была похожа на баньши и предвещала смерть своим появлением в облике ворона».
При упоминании о мерзких птицах я отложила тетрадь, сглатывая внезапно накатившую тошноту. Наступили настоящие сумерки, и в комнате потемнело. Через приоткрытое окно врывался заметно усилившийся ветер. Небо немного очистилось и пробившееся сквозь поредевшие облака закатное солнце окрашивало горизонт ярким багрянцем.
«Будет сильный ветер», - поведала старушка в пансионе и оказалась права.
Росший под окном куст жасмина терзали порывы ветра. Они потоками вторгались в комнату и заставляли листья домашней хойи исполнять неистовый танец. Я поднялась с пола, отставила горшок с цветком в тихое место, но окно закрывать не стала.
Мне не нужно было смотреть на часы, чтобы понять, что уже прошли все сроки, за которые Кейран мог дать о себе знать. Хоть кратким звонком, хоть сообщением. Но телефон молчал, а я в своих попытках позвонить неизменно попадала на голосовую почту.
Я превратилась в сосуд до краев наполненный дрожью. Меня трясло от отчаяния, нетерпения, дурных предчувствий и от страха. Я дико испугалась, подумав, что у Кейрана прошла эйфория от нашей связи. На него свалились неприятности, под действием которых он очнулся и вернулся в свою реальность.
В которой мне не было места.
Стуча зубами, будто промерзла до костей, я поплелась на кухню. Что-то мыла, чистила, переставляла. Привычными, обыденными действиями убивала застывшее время, и едва справлялась с порывом выскочить на улицу, сесть за руль и отправиться на поиски Кейрана. Я дергалась, понимая, что веду себя, как истеричка. Если Кейран решит расстаться, то он сделает это, не скрывая своих намерений. А я не буду препятствовать, не стану навязываться и выяснять отношения.
Переделав все дела на кухне, я отправилась бродить по дому. Молчание и неизвестность изводили меня. Еще вчера все было прекрасно, а теперь я металась, не находя места, мучаясь от самых неприятных подозрений. Настолько одинокой в этом доме я себя еще не ощущала. Глухое, слепое одиночество словно вытянуло из меня душу, облепило её паутиной и подвесило в темном уголке, отдав на съедение отчаянию, которое подкрадывалось во тьме, подобно огромному пауку.
Я сновала с первого этажа на второй, слушала тишину, и каждый раз, проходя мимо гостиной, мимолетно поглядывала на догорающий камин и лежащую на полу раскрытую тетрадь. В какой-то момент мне показалось, что сейчас сквозь страницы начнет просачиваться черный дым. Он будет собираться и клубиться, вырываясь наружу проклятьем, заключенным в сумбурных записях.
Поддавшись силе бредовых мыслей, я в панике бросилась в гостиную, схватила тетрадь с намерением бросить ее в огонь. Но... остановилась.
Замерла, прислушиваясь к себе, чувствуя, что страх вдруг стал уходить. Он вытекал, как вода, унося чувство беспомощности и страха, оставляя взамен смиренное спокойствие. Я поворошила в камине почти прогоревшие поленья, подложила еще одно и уселась на пол.
Снова открыла тетрадь и невидяще смотрела на страницы в золотистых отсветах разгоревшегося пламени. Потом продолжила читать с того места, на котором прервалась.
«Имя ему Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник».
Когда-то мне уже приходилось читать сказания, в которых упоминался таинственный оруженосец, телохранитель, боевой товарищ и любовник воинственной богини, «вечный спутник неистовой Бадб».
Насколько я помню, в легендах говорилось, что он был безраздельно предан своей госпоже, сопровождал ее везде и всегда, сражаясь бок о бок с таким же неистовством, как и сама богиня. Он был неизменно молчалив, холоден и безжалостен.
«Нет места ему на земле. Он везде и нигде. Он там, где его госпожа. Без нее он никто и ничто. Его любовь - война. Тело знает лишь боль и страсть».
Печальная судьба сурового воина, героя совсем не романтического. И вдруг дальше вот такие строки:
Там, где холод и ветер,
Средь долин и полей,
Его мир вдруг стал светел -
Она пришла чрез ручей.*
Кто пришел? К кому? Снова я не улавливала связи с предыдущими и последующими отрывками и цитатами.
Далее следовали короткие заметки о «силе воды, текущей в колодцах или прочих источниках». И об одиноко стоящих плодоносящих деревьях, отмечающих сакральные места. О Древе жизни и символической женской фигуре-эпониме, олицетворяющей властительницу Земли, охраняющей свои владения от сил зла.
Мой мозг сражался, как мог. Я чувствовала себя героиней квеста, которой загадали загадку, дав множество сведений, но не сказали, что именно нужно найти и зачем. Все прочитанное звучало для меня сухим речитативом, произносимым на едва понятном наречии. Все записи могли быть просто сырыми, случайными материалами, которые неизвестная мне женщина собирала для чего-то, что так и осталось для всех загадкой. Может, она планировала написать роман на основе мифов и легенд. Кто знает, что творилось в ее голове.
Я вздохнула, устало потерла шею, кинула обреченный взгляд на молчавший телефон и продолжила читать.
«Имя ему - Предавший Госпожу. Он тот, кто платит цену кровью и плотью своей».
«Предавший назначенной жертвой искупит вину за порушенные гейсы. Неназванным став, выбора лишится».
Я знала, что такое гейсы. В наших краях верили в их существование, передавая истории о них, как семейные, родовые легенды. За нарушенный гейс положено нести тяжкое наказание, вплоть до смерти. Но почему это интересовало мать Кейрана? Семейство Уолшей следовали древним обычаям? Вопрос мог быть адресован Джеку.
Далее «Сильный Холод, и Ветер, Высокий тростник» и «Предавший» уже не упоминались, зато появились заметки о Ganainm - неназванном (ирл.), который назывался также, как «творение Старца», «узник вечности», «странник пустоты». И как один из тех, на кого был наложен гейс, не привязанный именем, так как «имени нет тебе и не будет, ибо до поры будешь сокрыт ты от глаза вороньего».
«Дважды за вечность сигилла сотворит колдовство, споря с божественным начертанием. Первый раз дарует свободу духа. Повторно - запечатает плоть. Пустоты избежит, наполнившись верой и действием».
Отсутствие пояснений, связных переходов от записи к записи уже не заставляло меня останавливаться в раздражении. Я твердо решила домучить заметки, а подробности и смысл начать разбирать потом, если вообще будет такая необходимость.
Я читала романы ужасов, любила мистику и обожала сказки. Меня не пугали страшные фильмы. И во всем этом я находила смысл, прослеживала причинно-следственную связь, пусть она даже и была замешана на чем-то сверхъестественном. Эти же заметки высекали из меня искры необъяснимого трепета, который я никак не могла унять. Смятение вызывало понимание, что в сумбурных на первый взгляд записях тоже есть смысл и определенная логика.
За окном неумолимо темнело в унисон с угасающим в камине пламенем. Ветер на улице еще усилился, и в комнате стало холодно. Я все чаще прерывала чтение, поглядывая в окно и прислушиваясь к доносящимся с улицы звукам. Телефон словно умер, а сердце мое подвывало от тоски. Не зная, как справляться с новой волной беспокойства, я снова позвонила Кейрану. Под монотонные звонки бездумно листала страницы тетради, глазами растеряно скользя по строкам.
Чувства вспыхнут, отринув сомненья,
Там, где мир их заветен.
Кромлех станет благословением
Там, где холод и ветер...
Перед глазами мгновенно возникла стена высоченных деревьев. Дорога, ведущая сквозь чащобу...
...Почва и стволы, покрытые густым, сочным мхом, шумящие над головой кроны, пронизанные солнечным светом. Хрустальное журчание ледяной воды в ручье. Вкус поцелуев Кейрана. Теплый камень подо мной. Горячее, сильное тело на мне и во мне. И наслаждение, испытав которое, не жалко умереть...
Я вскочила на ноги, не выпуская тетрадь из рук, бросилась в коридор. Хватая на ходу ключи от дома и машины, пыталась одновременно запихнуть в сумку тетрадь, накинуть курточку и закрыть дверь. Действуя, как многорукий Шива, я не думала о том, что делаю, куда поеду. Просто слушала свои порывы, доверяя им сейчас больше, чем голосу разума.
_________
*В тексте использованы поэтические строки авторства Ирины/September.
Глава 36
Не видя ничего, дыша, как марафонец, я слепо сунула в замок зажигания ключ и резко повернула его. Руки вцепились в руль, нога вдавила педаль. Сквозь шум в голове прорвался визг шин сорвавшейся с места «тойоты». В мгновение промелькнули и исчезли мирные «пряничные» коттеджи, кафе и магазинчики, застывшие в обманчивом безмятежном покое на главной улице.
Вращались колеса машины, но мне казалось, что бегу я сама. Я задыхалась, не справляясь с бешеным биением сердца. Адреналин закипал в жилах, заставляя гнать вперед, искать спасения неизвестно от чего.
Наступил тот самый миг, когда понимаешь, что приближаешься к рубежу. Или уже не приближаешься, а стоишь, замерев, на самой границе чего-то - понимания, неизбежности, миров.
Жизнь все та же, но ты уже не та. И мир вокруг тебя, еще вчера казавшийся привычным, вдруг изменился безвозвратно.
Непонятно, что именно привело меня в состояние парашютиста, который совершал затяжной прыжок, до невозможности оттягивая момент, когда уже пора дернуть за кольцо. Что такого произошло, что меня практически выворачивало наизнанку от паники и урагана неясных чувств?
Я подержала в руках кусочек чужой жизни. Листала страницы старой тетради, на которых запечатлелась часть того, что вызывало интерес у неизвестного мне человека. Для чего-то ведь женщиной и молодой матерью тратилось столько усилий на перенесение бессвязных строк на бумагу, в то время, как живущий рядом, собственный крошечный ребенок нуждался в заботе, внимании и любви.
Я представила, что тот, маленький Кейран, был моим. Плодом всей той любви, что жила во мне. Он родился, вырос и стал нынешним Кейраном для меня.
И все это я упрямо ощущала, несмотря на беспокойство и страх, что он, возможно, уже исчез из моей жизни. У него, не привыкшего поступать под воздействием сиюминутных порывов, наконец, прошла эйфория - рассудок остыл, тело насытилось. Наступило прозрение, вернулась способность здраво мыслить, и он осознал, что увлеченность мной закончилась.
Я переживу это, как переживала многое другое. Приму его решение, смирюсь, отлежусь в сторонке, не дыша и корчась от боли, но потом поднимусь и пойду дальше.
Но навсегда оставлю часть себя ему, хочет он того или нет. Буду незримо рядом, храня в душе, сердце, памяти его образ, запах, тепло и силу рук, искренность и своевременность каждого сказанного слова. Я отпущу Кейрана, но не свою любовь к нему.
Положа руку на сердце, усомниться в чувствах Кейрана у меня не было никаких оснований. И все же мне упорно мнилось, как что-то или кто-то уже стоит, или вот-вот встанет между нами.
...Ветер рвал и гонял по темному небу облака, и сквозь клочья ненадолго выглядывала и снова пряталась удивительно яркая луна.
Я опустила окно и захлебывалась бьющими в лицо порывами холодного воздуха. Волосы растрепались, превратив аккуратно заплетенную косу в ведьминские патлы. Ветер забирался под воротник куртки, охлаждая кожу, но не разум и эмоции.
Меня влекло туда, где, как теперь думала, всё началось. Толком не помня дороги, инстинктивно добралась до нужного места, едва не пропустив поворот с шоссе. «Тойота» мягко подпрыгнула, преодолевая неглубокий кювет, и дальше понеслась по поросшему густой травой лугу, переходившему в плоский утес, нависающий над океаном.
Я гнала машину к самому краю обрыва. К рубежу, стоя у которого, впервые почувствовала что-то, выходящее за пределы обыденности. Не знаю точно, когда это произошло - в детстве, или же вскоре после моего возвращения в родной город.
