Люсиль машинально кивнула. Улицу заливал яркий солнечный свет, весна окончательно вступила в свои права. Было уже очень тепло, и в воздухе ощутимо чувствовался цветочный запах. Они как раз прошли мимо цветочницы и та, улыбаясь, протянула им очаровательный букет из нежно-розовых роз.
- Всего пять су, гражданки, - проговорила она, - украсьте свой дом цветами.
Женщины молча прошли мимо. Люсиль, так любившая цветы, отвернулась. Любое напоминание о прежней счастливой жизни теперь причиняло только боль...
Они уже почти прошли до конца улицу Кордельеров, когда навстречу им попались два парня в форме Национальных гвардейцев. От обоих несло дешёвым вином, они явно были в приподнятом настроении. Один из них, совсем молодой, на вид не старше двадцати лет, с интересом уставился на проходящих мимо женщин.
- Такие красивые гражданки, и одни! - воскликнул он, приблизившись к ним вплотную.
Люсиль и Луиза ускорили шаг, но гвардеец не отставал, продолжая идти за ними.
- И куда же вы так торопитесь, гражданки? - смеясь, продолжал он. - И такие печальные... Давайте, провожу вас, а? Вам будет гораздо веселее, обещаю.
Он фамильярно подхватил Люсиль за локоть...
Люсиль почувствовала, как сердце её больно забилось где-то совсем высоко, почти в горле, словно собиралось сейчас выпрыгнуть и покатиться по каменной мостовой... Она вырвала свою руку и повернулась в сторону гвардейца. Её лицо исказилось, а сознание вдруг захлестнула какая-то безудержная темная волна отчаяния и боли.
- Оставьте меня в покое! - пронзительно закричала она на всю улицу, - ненавижу вас! Ненавижу! Защитники тирана!
Гвардеец отшатнулся от неё, как ошпаренный.
Идущие по улице прохожие испуганно смотрели на эту сцену. Несколько людей даже остановились, перешёптываясь и разглядывая Люсиль.
- Тираны! - продолжала кричать Люсиль, - убийцы! Сколько невинных людей вы уже убили! Ненавижу! Ненавижу всех вас!
Сорвав с груди трехцветную кокарду, она швырнула её в лицо парню.
Луиза, совершенно белая, стояла рядом, потеряв дар речи. А Люсиль, вся дрожа, продолжала на всю улицу выкрикивать свои обвинения. Второй гвардеец, немного отставший, подошёл к ним, и тоже уставился на Люсиль, нахмурив брови.
Вокруг них собралась уже небольшая толпа любопытных. А она всё продолжала кричать. Потом смолкла и просто тихо заплакала, закрыв лицо руками.
- Она не в себе, граждане... - быстро заговорила Луиза, - простите её. Она совсем не понимает, что говорит, бедняжка. У неё вчера арестовали мужа и...
- Да уж мы сами видим, что она не в себе, - отозвался гвардеец, который присоединился к ним позже.
Луиза испуганно смотрела на него, ожидая уже, по крайней мере, немедленного ареста их обеих.
- Ладно, Поль, пойдем, - вдруг быстро сказал тот, который приставал к Люсиль, - бедная женщина и вправду... того.
Оба гвардейца как будто сразу же протрезвели. Развернувшись, они молча пошли обратно.
- Ну что ты, милая, как же так можно, - увещевала Луиза свою подругу, когда они вошли в прихожую. Им пришлось вернуться обратно в квартиру супругов Дантон. Луиза решила, что нужно переждать какое-то время. Идти по улице, где было слишком много свидетелей безрассудного поступка Люсиль, сейчас было слишком опасно.
- На, выпей воды и попробуй успокоиться, - Луиза протягивала Люсиль стакан с водой.
Молодая женщина взяла его и сделала несколько глотков, продолжая всхлипывать. Она немного успокоилась, но её плечи всё ещё продолжали вздрагивать.
- Прости, Луиза, - сказала она, - я сама не знаю, что на меня нашло. Какое-то помрачнение рассудка.
- Это всё нервы, - рассудительно заметила юная Луиза, - ещё наше счастье, что эти парни не арестовали нас прямо на улице. Есть, оказывается, и среди гвардейцев нормальные люди.
Люсиль кивнула и закрыла лицо руками.
- Мне так тяжело, Луиза... так больно... словно в груди - каменная плита. И она не даёт вздохнуть. А под ней копится вот это всё... то, что я им кричала. Ужасно...
Луиза обняла её за плечи.
- Тебе просто надо успокоится. И потом, подумай про Горация. Что будет с ним, если и тебя арестуют. Неужели, тебе этого хочется?
- Я уже и не знаю... - как-то вяло и безучастно ответила Люсиль. - Может быть и хочется... может, это было бы к лучшему.
- Ну как так можно говорить?! - всплеснула руками Луиза, - как? Когда тебя ждёт очаровательный малыш. Он скучает и так ждёт свою маму. Подумай же о нём.
- Да, - Люсиль передохнула и посмотрела на Луизу, - ты права. Я буду... буду стараться держаться. Прости меня.
Выпив у Луизы чашку чая и немного успокоившись, Люсиль стала собираться идти домой.
- И надень вот это, - безапелляционным тоном заявила Луиза, протягивая ей какой-то предмет.
Люсиль взглянула на ладонь Луизы. На ней лежала трехцветная кокарда.
Переживая за состояние Люсиль, Луиза проводила её до самого дома и на прощание крепко обняла.
- Держись, Люсиль, - прошептала она ей на ухо, - мы должны быть сильными ради них. Ради Камилла и Жоржа.
- Да, - отозвалась Люсиль. - Я постараюсь. Спасибо тебе за всё, Луиза.
- Надеюсь, ты больше не натворишь глупостей, - произнесла рассудительная Луиза. - И всё-таки... прошу тебя, не ходи к Робеспьеру. Он не поможет.
Люсиль молчала, думая о чём-то своём.
- Ты меня слышишь? - спросила Луиза.
Люсиль молча кивнула.
Когда Луиза ушла, и Люсиль осталась одна в пустой квартире, отчаяние навалилось на неё с прежней силой. Она подумала о том, что уже семь часов вечера и давно пора пойти к маман и заняться сыном. Она не видела Горация с раннего утра. Но мысль эта была какой-то вялой и безучастной. И очень быстро мысли о ребёнке заглушили тоска и тревога за мужа. Немного утихшие после общения с Луизой, сейчас, в одиночестве, они усилились стократно, и Люсиль казалось, что она ощущает их почти физически. Тоска... эта смертельная тоска, разъедающая душу, словно кислота. И леденящий страх.
"Надо что-то делать, - подумала Люсиль, - бездействие невыносимо. Луиза не хочет идти к Робеспьеру, но я всё-таки попробую".
Она подошла к столу, достала лист бумаги и решительно обмакнула перо в чернильницу. Её рука стала выводить на бумаге слова:
"Максимилиан, умоляю, выслушай меня! Как ты мог так поступить с Камиллом? Ты был на нашей свадьбе, ты крёстный отец нашего ребенка. Неужели, ты забыл обо всём этом? Камилл был твоим другом, настоящим. Потому что только настоящий друг честно скажет тебе то, что никогда не скажут льстецы, лицемеры и равнодушные. Неужели ты отправишь его на смерть лишь за то, что он беспокоился о тебе же и говорил правду?"
Люсиль писала дальше, вытирая слёзы и подбирая самые искренние и чувствительные выражения, которые, казалось, растрогали бы любое, даже самое замерзшее и окаменевшее сердце.
Закончив письмо, которое получилось довольно длинным, она посмотрела на часы. Почти восемь вечера.
"Наверное, Робеспьер уже дома", - подумала Люсиль, положив письмо в свою небольшую сумочку. Перед выходом, она накинула на лицо вуаль и приколола на своей изящной шляпке трехцветную кокарду.
Пройдя по улице Сент-Оноре, молодая женщина решительно приблизилась к воротам, за которыми находился дом столяра Дюпле. Непосредственно у входа во двор ей пришлось выдержать "битву" с одним из патриотов в неизменном красном колпаке, бдительно охраняющем спокойствие Неподкупного.
- Не велено никого пускать, - упёрся он, нахально рассматривая молодую женщину.
- Что значит - не велено? - вспыхнула Люсиль, - у меня срочное дело.
- Какое-такое дело? - ухмыльнулся он. - Все вы так говорите. И кто ты вообще такая, гражданка?
- Я Люсиль Демулен, - она приподняла вуаль, и что-то в её взгляде было настолько горькое и отчаянное, что красный колпак не устоял. - Прошу вас, впустите меня! Это очень срочно...
- Ладно, проходи, - пробурчал он, отходя в сторону.
Люсиль прошла во двор и с замирающим сердцем постучала в массивную резную дверь дома. Через некоторое время дверь приоткрылась, и на неё уставился проницательно-недоверчивый взгляд Элеоноры Дюпле.
- Можно мне увидеть гражданина Робеспьера? - прямо, без лишних предисловий спросила Люсиль. - У меня к нему неотложное дело.
Элеонора Дюпле чуть удивлённо приподняла свои тонкие брови. И, кажется, узнала посетительницу.
- Гражданка, ты Люсиль Демулен? - спросила Элеонора.
Люсиль кивнула, переводя дыхание.
- Твоё дело очень срочное? - поинтересовалась Элеонора. - Его нельзя отложить до завтра?
- Нет, - Люсиль отчаянно замотала головой. - Нельзя. Гражданин Робеспьер дома?
- Ладно... сейчас скажу ему, подожди пока здесь, - Элеонора развернулась и скрылась за дверью, оставив Люсиль на пороге. Она даже не предложила зайти.
Робеспьер задумчиво сидел в кресле и любовно поглаживал рукой небольшой, изящно вылепленный гипсовый бюстик, во внешности которого безошибочно угадывались его собственные черты. Дарственная надпись, сделанная на подставке, гласила, что сей бюст выполнен художником Давидом в качестве подарка великому Максимилиану, добродетельному и единственно заботящемуся о свободе и счастье французского народа...
В дверь постучали, и Неподкупный нахмурил брови.
- Войдите, - громко сказал он.
Дверь приоткрылась, и на пороге появилась Элеонора Дюпле.
- Максимилиан, - начала она, - там, внизу, Люсиль Демулен. Говорит, что у неё к тебе срочное дело.
- Люсиль? - рука Робеспьера слегка дрогнула, и он аккуратно поставил бюст на стол.
- Да, - Элеонора кивнула, - что мне ей сказать?
- Скажи, что меня нет дома, - сухо бросил Робеспьер.
Он опять взял скульптурку в руки и стал методично поглаживать её. Эти движения успокаивали ему нервы.
- Но... - пробормотала Элеонора. - Она очень просила ее принять. Говорит, что у нее срочное дело.
- Я же изъяснился понятно, не так ли? - Неподкупный строго посмотрел на неё из-под очков, и Элеонора согласно закивала головой.
- Да, да, конечно, Максимилиан, я ей так и передам.
- Как нет дома?! - с отчаянием воскликнула Люсиль. В её глазах появились слёзы.
- Вот так, - пожала плечами гражданка Дюпле, - я ошиблась, когда думала, что гражданин Робеспьер дома. Но оказалось, что он ещё не вернулся из Комитета.
Люсиль растерянно слушала это, нервно кусая губы.
- Тогда я очень вас прошу, - от волнения она сама не заметила, как перешла с республиканского "ты" - "на вы", - передайте ему, пожалуйста, вот это письмо.
Люсиль открыла сумочку, достала конверт и протянула его Элеоноре.
- Ну, ладно, - проговорила гражданка Дюпле, принимая бумажный треугольничек, - мне не трудно, передам.
- Спасибо большое! - поблагодарила Люсиль.
- Да! - немного раздражённо откликнулся Робеспьер, когда в дверь опять раздался стук.
- Ну что там опять? - спросил он у вошедшей в комнату Элеоноры.
- Я сказала, что тебя нет дома, Максимилиан, - проговорила Элеонора, - тогда гражданка Демулен попросила передать тебе вот это.
Она протянула конверт Робеспьеру.
- Письмо? - Робеспьер слегка поджал свои тонкие губы, но конверт взял. - Хорошо, спасибо, Элеонора.
- Может быть, сделать тебе кофе?
- Нет, нет, не надо, - он слегка улыбнулся ей, - благодарю за заботу. И... я хотел бы побыть один.
Элеонора понимающе кивнула и бесшумно скрылась за дверью.
Робеспьер откинулся на спинку кресла, держа перед собой письмо Люсиль Демулен. Несколько мгновений он задумчиво вертел его в руках, как будто размышляя - читать его или нет. Затем скомкал и бросил в горящее пламя камина.
Напрасно бедная Люсиль весь следующий день ждала хоть какого-то ответа от Неподкупного. Конечно, он ей не ответил. Зато вечером к ней пришёл некий гражданин, работающий в тюрьме Люксембург и принёс записку от Камилла. В теперешних условиях уже одно это было для Люсиль частицей счастья.
- Спасибо вам огромное! - Люсиль выхватила из рук посланника записку, поцеловала её и прижала к груди.
- Да не за что, гражданка, - немного смущённо ответил он, - мне всё равно по пути, живу недалеко от тебя, так чего ж не передать.
- Ну, как он сам? - с тревогой спросила Люсиль, вглядываясь в серые, невыразительные глаза мужчины.
- Да как тебе сказать, гражданка, - буркнул он, - в тюрьме каждому будет несладко. А гражданина Демулена ещё вчера перевели в одиночную камеру и контроль ужесточили. Через три дня ведь уже будет суд.
- Да, я знаю... - тихо ответила Люсиль, - она тяжело вздохнула.
Мужчина вздохнул вслед за ней и почесал подбородок, как будто собираясь что-то сказать, но передумал.
Повисло молчание...
- Послушайте, - Люсиль дотронулась до его руки. - Вы не могли бы немного подождать? Я сейчас прочитаю письмо мужа и напишу ответ, это не займёт много времени. А завтра вы отнесёте ему, хорошо? - она умоляюще заглянула в глаза своего собеседника.
- Нет, гражданка, - он как-то виновато отвёл взгляд, - этого у меня не просите. От заключённых ещё можно передавать записки, но им самим передавать что-либо с воли запрещено под страхом смертной казни. А мне моя голова пока ещё дорога.
- Но почему это запрещено?! - воскликнула Люсиль.
- Так мало ли что... а вдруг, побег какой планируется или ещё что... заговор.
Люсиль в отчаянии посмотрела на него.
- Хорошо, - тихо сказала она, - я все понимаю. Вы ведь тоже очень рискуете. Спасибо вам еще раз, что принесли весточку от мужа.
- Бог с тобой, гражданка, - усмехнулся он, - ты уже столько раз сказала "спасибо", что мне совсем неловко. Ну, пойду я...
Он повернулся к двери.
Как только дверь за ним закрылась, Люсиль торопливо развернула сложенный вчетверо бумажный листок.
"Любимая моя! - писал Камилл, - добрый гражданин Пьер согласился передать тебе весточку от меня. Спасибо ему! Надеюсь, сейчас ты читаешь это письмо. Как ты, моя родная? Мы не видимся уже четыре дня, а мне кажется, как будто прошла целая вечность. Время здесь течёт как-то особенно медленно...
Я встретил здесь Фабра д'Эглантина и Эро де Cешеля. Наша встреча с Эро была очень трогательной. Он совсем не питает надежд и словно уже смирился со своей участью. Но я так не могу... остаток надежды ещё живёт во мне. Так же думает и Дантон. Вчера вечером нас перевели в отдельные камеры и запретили общаться с остальными арестантами. Вчера же меня и допросили. За всё это время это был первый допрос. Меня вызвали в отдельный кабинет, и члены революционного суда спрашивали, зачем я злоумышлял против республики. Боже, какая насмешка! Конечно, я не стал им ничего отвечать. Что можно ответить на такое нелепое обвинение?
Сегодня я с трудом добился, чтобы мне выдали пару свечей и несколько листов бумаги с чернилами - буду писать речь в свою защиту. Они посмеялись, но всё-таки дали мне желаемое...
Милая моя, любимая, простишь ли ты меня когда-нибудь? Из-за меня тебе пришлось и приходится переживать столько боли... Но, послушай меня, Люсиль, что бы ни случилось, ты должна жить. Живи для нашего малыша, нашего милого Горация, рассказывай ему обо мне. Ты расскажешь ему, как сильно я его любил. Несмотря на страдания, я верю, что Бог есть. И если придётся умереть, моя кровь искупит мои ошибки и человеческие слабости, а за то, что было во мне хорошего – за это Господь мне воздаст. Я верю, что мы ещё будем вместе. Если не в этой жизни, то в вечной..."
Люсиль читала письмо, вытирая платочком слёзы...
- Всего пять су, гражданки, - проговорила она, - украсьте свой дом цветами.
Женщины молча прошли мимо. Люсиль, так любившая цветы, отвернулась. Любое напоминание о прежней счастливой жизни теперь причиняло только боль...
Они уже почти прошли до конца улицу Кордельеров, когда навстречу им попались два парня в форме Национальных гвардейцев. От обоих несло дешёвым вином, они явно были в приподнятом настроении. Один из них, совсем молодой, на вид не старше двадцати лет, с интересом уставился на проходящих мимо женщин.
- Такие красивые гражданки, и одни! - воскликнул он, приблизившись к ним вплотную.
Люсиль и Луиза ускорили шаг, но гвардеец не отставал, продолжая идти за ними.
- И куда же вы так торопитесь, гражданки? - смеясь, продолжал он. - И такие печальные... Давайте, провожу вас, а? Вам будет гораздо веселее, обещаю.
Он фамильярно подхватил Люсиль за локоть...
Люсиль почувствовала, как сердце её больно забилось где-то совсем высоко, почти в горле, словно собиралось сейчас выпрыгнуть и покатиться по каменной мостовой... Она вырвала свою руку и повернулась в сторону гвардейца. Её лицо исказилось, а сознание вдруг захлестнула какая-то безудержная темная волна отчаяния и боли.
- Оставьте меня в покое! - пронзительно закричала она на всю улицу, - ненавижу вас! Ненавижу! Защитники тирана!
Гвардеец отшатнулся от неё, как ошпаренный.
Идущие по улице прохожие испуганно смотрели на эту сцену. Несколько людей даже остановились, перешёптываясь и разглядывая Люсиль.
- Тираны! - продолжала кричать Люсиль, - убийцы! Сколько невинных людей вы уже убили! Ненавижу! Ненавижу всех вас!
Сорвав с груди трехцветную кокарду, она швырнула её в лицо парню.
Луиза, совершенно белая, стояла рядом, потеряв дар речи. А Люсиль, вся дрожа, продолжала на всю улицу выкрикивать свои обвинения. Второй гвардеец, немного отставший, подошёл к ним, и тоже уставился на Люсиль, нахмурив брови.
Вокруг них собралась уже небольшая толпа любопытных. А она всё продолжала кричать. Потом смолкла и просто тихо заплакала, закрыв лицо руками.
- Она не в себе, граждане... - быстро заговорила Луиза, - простите её. Она совсем не понимает, что говорит, бедняжка. У неё вчера арестовали мужа и...
- Да уж мы сами видим, что она не в себе, - отозвался гвардеец, который присоединился к ним позже.
Луиза испуганно смотрела на него, ожидая уже, по крайней мере, немедленного ареста их обеих.
- Ладно, Поль, пойдем, - вдруг быстро сказал тот, который приставал к Люсиль, - бедная женщина и вправду... того.
Оба гвардейца как будто сразу же протрезвели. Развернувшись, они молча пошли обратно.
***
- Ну что ты, милая, как же так можно, - увещевала Луиза свою подругу, когда они вошли в прихожую. Им пришлось вернуться обратно в квартиру супругов Дантон. Луиза решила, что нужно переждать какое-то время. Идти по улице, где было слишком много свидетелей безрассудного поступка Люсиль, сейчас было слишком опасно.
- На, выпей воды и попробуй успокоиться, - Луиза протягивала Люсиль стакан с водой.
Молодая женщина взяла его и сделала несколько глотков, продолжая всхлипывать. Она немного успокоилась, но её плечи всё ещё продолжали вздрагивать.
- Прости, Луиза, - сказала она, - я сама не знаю, что на меня нашло. Какое-то помрачнение рассудка.
- Это всё нервы, - рассудительно заметила юная Луиза, - ещё наше счастье, что эти парни не арестовали нас прямо на улице. Есть, оказывается, и среди гвардейцев нормальные люди.
Люсиль кивнула и закрыла лицо руками.
- Мне так тяжело, Луиза... так больно... словно в груди - каменная плита. И она не даёт вздохнуть. А под ней копится вот это всё... то, что я им кричала. Ужасно...
Луиза обняла её за плечи.
- Тебе просто надо успокоится. И потом, подумай про Горация. Что будет с ним, если и тебя арестуют. Неужели, тебе этого хочется?
- Я уже и не знаю... - как-то вяло и безучастно ответила Люсиль. - Может быть и хочется... может, это было бы к лучшему.
- Ну как так можно говорить?! - всплеснула руками Луиза, - как? Когда тебя ждёт очаровательный малыш. Он скучает и так ждёт свою маму. Подумай же о нём.
- Да, - Люсиль передохнула и посмотрела на Луизу, - ты права. Я буду... буду стараться держаться. Прости меня.
Выпив у Луизы чашку чая и немного успокоившись, Люсиль стала собираться идти домой.
- И надень вот это, - безапелляционным тоном заявила Луиза, протягивая ей какой-то предмет.
Люсиль взглянула на ладонь Луизы. На ней лежала трехцветная кокарда.
Переживая за состояние Люсиль, Луиза проводила её до самого дома и на прощание крепко обняла.
- Держись, Люсиль, - прошептала она ей на ухо, - мы должны быть сильными ради них. Ради Камилла и Жоржа.
- Да, - отозвалась Люсиль. - Я постараюсь. Спасибо тебе за всё, Луиза.
- Надеюсь, ты больше не натворишь глупостей, - произнесла рассудительная Луиза. - И всё-таки... прошу тебя, не ходи к Робеспьеру. Он не поможет.
Люсиль молчала, думая о чём-то своём.
- Ты меня слышишь? - спросила Луиза.
Люсиль молча кивнула.
***
Когда Луиза ушла, и Люсиль осталась одна в пустой квартире, отчаяние навалилось на неё с прежней силой. Она подумала о том, что уже семь часов вечера и давно пора пойти к маман и заняться сыном. Она не видела Горация с раннего утра. Но мысль эта была какой-то вялой и безучастной. И очень быстро мысли о ребёнке заглушили тоска и тревога за мужа. Немного утихшие после общения с Луизой, сейчас, в одиночестве, они усилились стократно, и Люсиль казалось, что она ощущает их почти физически. Тоска... эта смертельная тоска, разъедающая душу, словно кислота. И леденящий страх.
"Надо что-то делать, - подумала Люсиль, - бездействие невыносимо. Луиза не хочет идти к Робеспьеру, но я всё-таки попробую".
Она подошла к столу, достала лист бумаги и решительно обмакнула перо в чернильницу. Её рука стала выводить на бумаге слова:
"Максимилиан, умоляю, выслушай меня! Как ты мог так поступить с Камиллом? Ты был на нашей свадьбе, ты крёстный отец нашего ребенка. Неужели, ты забыл обо всём этом? Камилл был твоим другом, настоящим. Потому что только настоящий друг честно скажет тебе то, что никогда не скажут льстецы, лицемеры и равнодушные. Неужели ты отправишь его на смерть лишь за то, что он беспокоился о тебе же и говорил правду?"
Люсиль писала дальше, вытирая слёзы и подбирая самые искренние и чувствительные выражения, которые, казалось, растрогали бы любое, даже самое замерзшее и окаменевшее сердце.
Закончив письмо, которое получилось довольно длинным, она посмотрела на часы. Почти восемь вечера.
"Наверное, Робеспьер уже дома", - подумала Люсиль, положив письмо в свою небольшую сумочку. Перед выходом, она накинула на лицо вуаль и приколола на своей изящной шляпке трехцветную кокарду.
***
Пройдя по улице Сент-Оноре, молодая женщина решительно приблизилась к воротам, за которыми находился дом столяра Дюпле. Непосредственно у входа во двор ей пришлось выдержать "битву" с одним из патриотов в неизменном красном колпаке, бдительно охраняющем спокойствие Неподкупного.
- Не велено никого пускать, - упёрся он, нахально рассматривая молодую женщину.
- Что значит - не велено? - вспыхнула Люсиль, - у меня срочное дело.
- Какое-такое дело? - ухмыльнулся он. - Все вы так говорите. И кто ты вообще такая, гражданка?
- Я Люсиль Демулен, - она приподняла вуаль, и что-то в её взгляде было настолько горькое и отчаянное, что красный колпак не устоял. - Прошу вас, впустите меня! Это очень срочно...
- Ладно, проходи, - пробурчал он, отходя в сторону.
Люсиль прошла во двор и с замирающим сердцем постучала в массивную резную дверь дома. Через некоторое время дверь приоткрылась, и на неё уставился проницательно-недоверчивый взгляд Элеоноры Дюпле.
- Можно мне увидеть гражданина Робеспьера? - прямо, без лишних предисловий спросила Люсиль. - У меня к нему неотложное дело.
Элеонора Дюпле чуть удивлённо приподняла свои тонкие брови. И, кажется, узнала посетительницу.
- Гражданка, ты Люсиль Демулен? - спросила Элеонора.
Люсиль кивнула, переводя дыхание.
- Твоё дело очень срочное? - поинтересовалась Элеонора. - Его нельзя отложить до завтра?
- Нет, - Люсиль отчаянно замотала головой. - Нельзя. Гражданин Робеспьер дома?
- Ладно... сейчас скажу ему, подожди пока здесь, - Элеонора развернулась и скрылась за дверью, оставив Люсиль на пороге. Она даже не предложила зайти.
Робеспьер задумчиво сидел в кресле и любовно поглаживал рукой небольшой, изящно вылепленный гипсовый бюстик, во внешности которого безошибочно угадывались его собственные черты. Дарственная надпись, сделанная на подставке, гласила, что сей бюст выполнен художником Давидом в качестве подарка великому Максимилиану, добродетельному и единственно заботящемуся о свободе и счастье французского народа...
В дверь постучали, и Неподкупный нахмурил брови.
- Войдите, - громко сказал он.
Дверь приоткрылась, и на пороге появилась Элеонора Дюпле.
- Максимилиан, - начала она, - там, внизу, Люсиль Демулен. Говорит, что у неё к тебе срочное дело.
- Люсиль? - рука Робеспьера слегка дрогнула, и он аккуратно поставил бюст на стол.
- Да, - Элеонора кивнула, - что мне ей сказать?
- Скажи, что меня нет дома, - сухо бросил Робеспьер.
Он опять взял скульптурку в руки и стал методично поглаживать её. Эти движения успокаивали ему нервы.
- Но... - пробормотала Элеонора. - Она очень просила ее принять. Говорит, что у нее срочное дело.
- Я же изъяснился понятно, не так ли? - Неподкупный строго посмотрел на неё из-под очков, и Элеонора согласно закивала головой.
- Да, да, конечно, Максимилиан, я ей так и передам.
- Как нет дома?! - с отчаянием воскликнула Люсиль. В её глазах появились слёзы.
- Вот так, - пожала плечами гражданка Дюпле, - я ошиблась, когда думала, что гражданин Робеспьер дома. Но оказалось, что он ещё не вернулся из Комитета.
Люсиль растерянно слушала это, нервно кусая губы.
- Тогда я очень вас прошу, - от волнения она сама не заметила, как перешла с республиканского "ты" - "на вы", - передайте ему, пожалуйста, вот это письмо.
Люсиль открыла сумочку, достала конверт и протянула его Элеоноре.
- Ну, ладно, - проговорила гражданка Дюпле, принимая бумажный треугольничек, - мне не трудно, передам.
- Спасибо большое! - поблагодарила Люсиль.
- Да! - немного раздражённо откликнулся Робеспьер, когда в дверь опять раздался стук.
- Ну что там опять? - спросил он у вошедшей в комнату Элеоноры.
- Я сказала, что тебя нет дома, Максимилиан, - проговорила Элеонора, - тогда гражданка Демулен попросила передать тебе вот это.
Она протянула конверт Робеспьеру.
- Письмо? - Робеспьер слегка поджал свои тонкие губы, но конверт взял. - Хорошо, спасибо, Элеонора.
- Может быть, сделать тебе кофе?
- Нет, нет, не надо, - он слегка улыбнулся ей, - благодарю за заботу. И... я хотел бы побыть один.
Элеонора понимающе кивнула и бесшумно скрылась за дверью.
Робеспьер откинулся на спинку кресла, держа перед собой письмо Люсиль Демулен. Несколько мгновений он задумчиво вертел его в руках, как будто размышляя - читать его или нет. Затем скомкал и бросил в горящее пламя камина.
Глава 30. МАТЬ И СЫН
Напрасно бедная Люсиль весь следующий день ждала хоть какого-то ответа от Неподкупного. Конечно, он ей не ответил. Зато вечером к ней пришёл некий гражданин, работающий в тюрьме Люксембург и принёс записку от Камилла. В теперешних условиях уже одно это было для Люсиль частицей счастья.
- Спасибо вам огромное! - Люсиль выхватила из рук посланника записку, поцеловала её и прижала к груди.
- Да не за что, гражданка, - немного смущённо ответил он, - мне всё равно по пути, живу недалеко от тебя, так чего ж не передать.
- Ну, как он сам? - с тревогой спросила Люсиль, вглядываясь в серые, невыразительные глаза мужчины.
- Да как тебе сказать, гражданка, - буркнул он, - в тюрьме каждому будет несладко. А гражданина Демулена ещё вчера перевели в одиночную камеру и контроль ужесточили. Через три дня ведь уже будет суд.
- Да, я знаю... - тихо ответила Люсиль, - она тяжело вздохнула.
Мужчина вздохнул вслед за ней и почесал подбородок, как будто собираясь что-то сказать, но передумал.
Повисло молчание...
- Послушайте, - Люсиль дотронулась до его руки. - Вы не могли бы немного подождать? Я сейчас прочитаю письмо мужа и напишу ответ, это не займёт много времени. А завтра вы отнесёте ему, хорошо? - она умоляюще заглянула в глаза своего собеседника.
- Нет, гражданка, - он как-то виновато отвёл взгляд, - этого у меня не просите. От заключённых ещё можно передавать записки, но им самим передавать что-либо с воли запрещено под страхом смертной казни. А мне моя голова пока ещё дорога.
- Но почему это запрещено?! - воскликнула Люсиль.
- Так мало ли что... а вдруг, побег какой планируется или ещё что... заговор.
Люсиль в отчаянии посмотрела на него.
- Хорошо, - тихо сказала она, - я все понимаю. Вы ведь тоже очень рискуете. Спасибо вам еще раз, что принесли весточку от мужа.
- Бог с тобой, гражданка, - усмехнулся он, - ты уже столько раз сказала "спасибо", что мне совсем неловко. Ну, пойду я...
Он повернулся к двери.
Как только дверь за ним закрылась, Люсиль торопливо развернула сложенный вчетверо бумажный листок.
"Любимая моя! - писал Камилл, - добрый гражданин Пьер согласился передать тебе весточку от меня. Спасибо ему! Надеюсь, сейчас ты читаешь это письмо. Как ты, моя родная? Мы не видимся уже четыре дня, а мне кажется, как будто прошла целая вечность. Время здесь течёт как-то особенно медленно...
Я встретил здесь Фабра д'Эглантина и Эро де Cешеля. Наша встреча с Эро была очень трогательной. Он совсем не питает надежд и словно уже смирился со своей участью. Но я так не могу... остаток надежды ещё живёт во мне. Так же думает и Дантон. Вчера вечером нас перевели в отдельные камеры и запретили общаться с остальными арестантами. Вчера же меня и допросили. За всё это время это был первый допрос. Меня вызвали в отдельный кабинет, и члены революционного суда спрашивали, зачем я злоумышлял против республики. Боже, какая насмешка! Конечно, я не стал им ничего отвечать. Что можно ответить на такое нелепое обвинение?
Сегодня я с трудом добился, чтобы мне выдали пару свечей и несколько листов бумаги с чернилами - буду писать речь в свою защиту. Они посмеялись, но всё-таки дали мне желаемое...
Милая моя, любимая, простишь ли ты меня когда-нибудь? Из-за меня тебе пришлось и приходится переживать столько боли... Но, послушай меня, Люсиль, что бы ни случилось, ты должна жить. Живи для нашего малыша, нашего милого Горация, рассказывай ему обо мне. Ты расскажешь ему, как сильно я его любил. Несмотря на страдания, я верю, что Бог есть. И если придётся умереть, моя кровь искупит мои ошибки и человеческие слабости, а за то, что было во мне хорошего – за это Господь мне воздаст. Я верю, что мы ещё будем вместе. Если не в этой жизни, то в вечной..."
Люсиль читала письмо, вытирая платочком слёзы...
