- Дантон, вам слова никто не давал! - заорал Эрман, - дождитесь своей очереди, иначе вас удалят из зала.
- Тишина! - обратился он к публике, звеня в колокольчик.
- Итак, Демулен, вы сознаетесь в остальных своих преступлениях? - спросил Фукье, нервно теребя в руках какую-то бумажку.
- Я сознаюсь только в одном преступлении, - громко сказал Камилл, - в том, что я не всегда думал и говорил так, как сейчас. Я слишком долго верил в силу ненависти... раньше я сам причинил слишком много зла. Моё слово приводило сюда невинных и заостряло топор. Вот мое настоящее преступление. И судить за него меня будут только моя совесть и Бог.
- О каких невинных вы говорите? - ехидно спросил Фукье.
- Я говорю о жирондистах.
- О... вот и ещё одно признание, - Фукье довольным жестом снова потер ладони, - только что вы, Демулен, сами признались, что причастны ещё и к заговору Бриссо.
Камилл пожал плечами.
- Моя же статья "Разоблаченный Бриссо" по сути вынесла им смертный приговор.
- И что же заставило вас поменять своё мнение?
- То, что происходит в стране сейчас... - Камилл сделал паузу, затем продолжил:
- Даже Бриссо так не заливал страну кровью и не казнил за день сотни людей.
- Всё понятно, - Фукье деловито сделал какую-то пометку на листке бумаги, - к вашему обвинительному акту, Демулен, теперь добавлено ещё и сочувствие к жирондистам.
- По крайней мере я честно сказал всё, что думаю, - ответил Камилл.
- Хотите ещё что-нибудь добавить?
- Нет.
- Хорошо, можете сесть. - Эрман сделал глоток воды из стакана и посмотрел на следующего обвиняемого.
Это был Жорж-Жак Дантон.
- Подсудимый! Ваше имя, фамилия, возраст, звание и место проживания?
Дантон грузно поднялся со скамьи и окинул взглядом судей.
- Я - Жорж -Жак Дантон, тридцати четырех лет, уроженец Арси на реке Об, адвокат, депутат Конвента, пока ещё проживаю в Париже. Но кому-то очень хочется, чтобы я поскорее переехал в могилу.
В зале поднялся возбужденный гул.
- Спокойно! - Эрман снова взялся за колокольчик.
- Дантон, - он перевёл взгляд на подсудимого. - Вы обвиняетесь в том, что вместе с вашими сообщниками готовили заговор против республики, счастья и свободы французского народа с целью восстановления в стране монархии. Вы брали деньги от иностранных государств и начали это делать, находясь ещё в Бельгии. Вы обвиняетесь в продажности и неоднократном оскорблении республиканской добродетели. Что вы можете сказать в своё оправдание?
- Оправдываться я не намерен! - засмеялся Дантон, - потому что более глупого и нелепого обвинения я ещё не слышал.
Смех его звучал настолько громко и заразительно, что к нему вскоре присоединился и весь зал.
- Тишина! - опять закричал председатель революционного трибунала, неистово потрясая колокольчиком.
- Дантон, не оскорбляйте правосудие!
- Правосудие? - переспросил Дантон и уставился на судей с искренним недоумением, - а где оно, правосудие? Я его в упор не вижу.
- Браво! - раздался выкрик из зала.
- Перестаньте язвить и отвечайте по существу! - крикнул Эрман. - Вам предъявлено серьёзное обвинение в продажности.
- Нет таких денег, за которые можно было бы купить Дантона. Такие люди, как я бесценны!
В зале раздались дружные аплодисменты.
Мощный голос Дантона звучал над переполненным залом, слышен он был и на улице. Толпа людей собралась под окнами Дворца правосудия, прислушиваясь к каждому его слову. Его звучные слова долетали даже до набережной Нового моста, где тоже стал собираться народ.
- Дантон, вы признаете себя виновным в заговоре? - резко спросил Фукье. - Мы ждем ваших объяснений.
- Мне не в чем объясняться или оправдываться! - воскликнул Дантон, - все эти измышления - клевета и я с легкостью могу её опровергнуть.
- Слушаем вас.
- Достаточно посмотреть на всю мою жизнь. На всё, что я сделал для республики. Благодаря моим усилиям пала монархия. И вы, черт вас дери, теперь обвиняете меня в заговоре с целью ее восстановления!
Дантон опять громко и заразительно засмеялся.
- Так, прекратить! - Эрман тщетно звенел в колокольчик, но шум и одобрительные возгласы в зале не стихали.
- Верно говорит! - одновременно крикнули сразу несколько голосов, - долой трибунал! Долой Комитет! Освободите Дантона!
- Ситуация принимает скверный оборот, - прошептал Эрман, нагнувшись к самому уху Фукье.
- Вижу, - мрачно буркнул Фукье.
Он перевёл взгляд на Дантона, который, повернувшись в зал, продолжал кричать публике:
- Дантон - монархист! Это что-то новенькое!
- Дантон, перестаньте обращаться к народу, - раздражённо крикнул Эрман.
- А к кому же мне ещё обращаться? - Дантон повернул к нему покрасневшее лицо с горящими глазами, - мне предъявляют обвинение, полностью построенное на подлой клевете Комитета и подлогах, и ждете, что Дантон будет покорно со всем соглашаться! Нет и ещё раз нет! Судить меня будет только народ Франции. К нему я обращался все последние годы и вел за собой на борьбу с тиранией. Также будет и в этот раз.
- Долой тиранов! - закричали из зала, - долой Комитет! освободите Дантона!
- Дантон! - перекрывая общий гул, закричал Фукье, - перестаньте смущать народ!
- Вы задурили ему голову! - презрительно парировал Дантон, - а я лишь взываю к справедливости. Этот трибунал... я ведь сам создал его, а вы думали, я не замечу, во что он превратился? Вы предъявляете мне обвинения, но я ещё не увидел ни одной улики, ни одного фактического доказательства, ни одного свидетеля не было вызвано.
- Это верно, - спокойно заметил Эро. - То, что происходит здесь с точки зрения правосудия и юстиции - просто грубый фарс, иначе не скажешь.
- Сешель! - заорал побагровевший Фукье, - последнее предупреждение! Сейчас вас выведут отсюда навсегда.
- Мы всего лишь просим свидетелей, - пожал плечами Эро. - Это наше святое право.
- Да, Фукье, мы ждем, когда ты позовешь свидетелей! - голос Дантона мощной волной пронесся над собравшимся народом...
- Что же делать? - прошептал Фукье Эрману, - дались им эти свидетели.
- Если так пойдет и дальше, присяжные их скорее всего оправдают, - тихо ответил Эрман, - они просто побоятся, что толпа их разорвет. Посмотри, что творится в зале. Да и на улице тоже.
- О чём вы там шепчетесь? - насмешливо спросил Дантон, - я жду, когда здесь появятся наши свидетели.
- Мы все ждём! - крикнул Камилл.
Эрман, обмакнув перо в чернильницу, быстро писал что-то на листке бумаги. Закончив, он незаметным жестом подозвал к себе одного из гвардейцев и тихо сунул ему записку, прошептав:
- Отправляйся в Комитет общественного спасения и передай им это немедленно. Когда дождешься ответа, принесёшь его сюда и отдашь лично мне в руки. Всё понял?
- Да, гражданин Эрман, - кивнул головой гвардеец.
- Всё, иди. И поживее.
- Внимание! - Эрман прозвенел колокольчиком. - Заседание революционного трибунала на сегодня объявляется закрытым!
- Как закрытым? - взорвался Дантон, - мы же только начали!
- Слушание дела продолжится завтра. Уведите подсудимых! - бросил Эрман гвардейцам.
- Народ Парижа, будьте здесь завтра! Будьте с нами! - Дантон повысил голос, - наши жизни зависят от вас!
Вскоре его мощный голос стих за дверью. Подсудимые были выведены из зала, и публика неохотно стала расходиться.
* - подлинные слова Камилла Демулена
Арестованные вместе с конвоирующими их гвардейцами прошли под низкий мрачный свод тюрьмы Консьержери. Вход в тюрьму соединялся длинным коридором с Дворцом Правосудия, где только что закончилось бурное заседание революционного трибунала. Они шли по длинному полутёмному коридору тюрьмы. Под ногами был грязный пол, сверху нависал низкий сырой потолок, на стенах горели прикрепленные к ним чадящие факелы.
Несмотря на мрачную обстановку, Дантон казался очень оживлённым.
- Вот увидите, - сказал он, обернувшись к друзьям, - завтра они или дадут нам свидетелей, или им придётся признать своё поражение. Народ за нас.
- Не будь столь наивным, Жорж, - тихо ответил Эро после небольшой паузы, - живыми нас уже не отпустят.
- И всё-таки, у меня появилась слабая надежда, - проговорил шедший за ним Демулен.
Эро обернулся и внимательно посмотрел ему в глаза.
- Умирать обнадёженным гораздо тяжелее, Камилл, - сказал он. - Лучше сразу оборвать все ниточки, которые связывают сердце с этим миром. И я уже это сделал, но...
- И что же? - засмеялся Дантон, - мы тебе помешали?
- Не знаю... - признался Эро, - но на какое-то мгновение даже у меня появилась робкая надежда.
- Кстати, та симпатичная рыжая девчонка в первом ряду, - засмеялся Дантон, - ты заметил, Эро? Она всё время строила тебе глазки.
Де Сешель улыбнулся.
- Я больше смотрел на выражение лиц Эрмана и Фукье.
- У Фукье под конец стало такое лицо, как будто он съел целый лимон без сахара, - заметил Камилл.
- Это точно! - рассмеялся Дантон.
- Стоять! - грубо скомандовал гвардеец, и арестанты остановились.
Другой гвардеец, гремя ключами, открыл дверь первой камеры и впихнул туда Лакруа, Вестермана и Филиппо. Дверь с грохотом закрылась. Пройдя вперед, он загремел ключами у следующей двери.
- Заходите сюда! - крикнул он заключенным.
Первым в камеру вошёл Эро, за ним Дантон, Камилл и Фабр д'Эглантин. Дверь с грохотом захлопнулась за ними, и они услышали скрежет поворачивающегося в замке ключа.
- Ну и могила! - проворчал Дантон, втянув голову в плечи и оглядывая помещение, - как можно запихивать сюда ещё живых людей?!
Камилл невольно вспомнил прежнюю тюрьму "Люксембург", которая по сравнению с этой, казалась почти раем. Там хотя бы были кровати. Здесь их роль выполняли брошенные у стены прямо на пол грязные матрацы. Сверху кое-где на них лежала солома, тоже не первой свежести. На одной из стен, почти на стыке с потолком, виднелось крошечное зарешеченное оконце. Никакой мебели в камере не имелось вообще.
Эро подошел к одному из матрацев и нагнувшись, дотронулся до него рукой. Откуда-то из-под соломы с писком выскочила довольно крупная крыса и молниеносно скрылась в углу.
- Да-а, - протянул Эро, - и здесь нам придётся провести остаток сегодняшнего дня и всю ночь.
- Чёрт побери! - воскликнул Дантон, - неужели не могли найти камеры получше? Это же настоящее издевательство!
Камилл молчал, чувствуя себя совсем подавленным.
- Ну, видишь, Жорж, они считают, что для людей, приговоренных к смерти, подойдут любые условия, - усмехнулся Эро. Он ещё раз проверил матрац на наличие крыс, потрогав ногой, затем устало сел на него и прислонился спиной к стене:
- По правде говоря, мне уже всё равно.
- И мне тоже, - подал голос Фабр д'Эглантин.
Он был очень бледным и, похоже, с трудом держался на ногах. Вытерев пот со лба, Фабр добрел до одного из матрацев и буквально рухнул на него.
- Наверное, опять началась лихорадка, - тихо сказал он, - заболел еще пару дней назад в "Люксембурге", с утра было получше, а сейчас вот опять.
- Попробуй подремать, - проговорил Эро.
- Здесь должен быть тюремный врач, - заметил Демулен.
- Камилл, не будь столь наивным, - буркнул Фабр, - зачем мне врач, когда на днях сам доктор Гильотен займется моими горловыми венами. А я так устал, что, честно говоря, мне уже всё безразлично... Скорей бы всё это закончилось...
Он отвернулся к стене и затих.
- Не поддавайтесь унынию! - воскликнул Дантон, меряя шагами камеру. Он был похож на рассерженного дикого быка, посаженного в тесный загон. - Ещё ничего не решено.
Камилл подошёл к Эро и присел рядом с ним на матрац.
- Как ты так держишься, Эро? - спросил он. - Неужели тебе совсем не страшно? А я... я не могу... кажется, все мои силы закончились сегодня в трибунале. А когда думаю про Люсиль и сына... что больше никогда их не увижу, то едва сдерживаю слёзы...
- И ты туда же, Демулен?! - воскликнул Дантон, услышав эти слова, - не хнычь, как маленький мальчик! А твоя Люсиль... завтра днем мы выиграем в трибунале, а уже ночью будешь с ней спать.
Он засмеялся. Но его оптимизма никто особенно не разделял. В конце-концов, Дантон также сел на соседний матрац и умолк.
- Я же живой человек, Камилл, - тихо ответил Эро, - просто стараюсь не показывать свои слабости. А ведь моя Адель находится сейчас в такой же страшной камере, как и мы здесь. Она в Ла Форс. - Эро тяжело вздохнул, - я больше всего боялся, что ее будут судить вместе со мной и обвинят в соучастии в этом же "заговоре". Но слава Богу, о ней пока забыли.
- Будем надеяться, - кивнул головой Демулен.
- А еще... - Эро устало прислонился спиной к стене и посмотрел на Камилла.
И на мгновение за обычно спокойным взглядом серых глаз Эро, Демулен увидел боль и тревогу, - еще, я думаю о Франсуа... о том, что так и не попрощался с ним. Он будет меня искать, но больше уже никогда не увидит.
- Это тот мальчик, с которым ты играл в мяч в "Люксембурге"?
Эро кивнул.
- Его мать скорее всего казнят, мальчик останется сиротой... если вообще выживет.
Эро на мгновение замолчал.
- Я написал о нём в последнем письме, которое попросил передать моей матери, еще там, из "Люксембурга". Надежды нет, конечно, но всё таки...
- Эх, Эро, Эро... - проговорил Камилл, - ты всегда всем помогаешь. И даже сейчас пытаешься помочь, когда сам...
- Увы, Камилл, увы, - де Сешель улыбнулся ему в ответ, - за что и поплатился, как и ты. Сочувствие к врагам республики и "подозрительным" - что может быть хуже? Даже, когда этому "подозрительному" всего шесть лет.
В то же самое время очередное заседание Комитета общественного спасения, располагавшегося в павильоне Флоры, подходило к концу. Члены комитета уже собирались уходить, как вдруг неожиданно было получено письмо из трибунала, требующее срочного ответа.
- Попрошу всех остаться! - сухим, но в то же время властным голосом проговорил Робеспьер, поправляя очки и приглаживая рукой свой и без того аккуратный парик. - Только что получены последние известия о ходе судебного разбирательства над Дантоном и его сообщниками.
- Ну, читай же вслух, Максимилиан! - нетерпеливо бросил Кутон. - Что там?
Его ноги последний год были парализованы, и передвигался он с помощью инвалидной коляски. Несмотря на это, Кутон являлся одним из самых влиятельных участников Комитета. Сен-Жюст, сидящий за длинным столом напротив Робеспьера, слегка нахмурил брови, наблюдая за изменением выражения лица Неподкупного по мере того, как тот читал записку.
Робеспьер сначала сам молча прочитал письмо, которое было небольшим. Его тонкие губы искривились, а левая рука, лежавшая на столе, непроизвольно сжалась в кулак. Эти изменения его поведения, конечно же, не остались незамеченными.
- Что там, Робеспьер? - настороженно спросил Колло д’Эрбуа.
- К сожалению, не могу назвать новости из суда хорошими, - каким-то скрипучим, видимо от волнения, голосом, ответил Робеспьер. - Слушайте, это пишет Эрман, председатель трибунала.
Он начал читать письмо вслух:
"Страшная буря разразилась с самого начала заседаний. Обвиняемые требуют, чтобы выслушали их свидетелей. Они взывают к народу, полагая, что их требование не удовлетворяется. Несмотря на твердость общественного обвинителя, мою и всего трибунала, их настойчивые требования препятствуют заседанию, и они громко объявляют, что не замолкнут, пока не допросят их свидетелей или не издадут формальный декрет.
- Тишина! - обратился он к публике, звеня в колокольчик.
- Итак, Демулен, вы сознаетесь в остальных своих преступлениях? - спросил Фукье, нервно теребя в руках какую-то бумажку.
- Я сознаюсь только в одном преступлении, - громко сказал Камилл, - в том, что я не всегда думал и говорил так, как сейчас. Я слишком долго верил в силу ненависти... раньше я сам причинил слишком много зла. Моё слово приводило сюда невинных и заостряло топор. Вот мое настоящее преступление. И судить за него меня будут только моя совесть и Бог.
- О каких невинных вы говорите? - ехидно спросил Фукье.
- Я говорю о жирондистах.
- О... вот и ещё одно признание, - Фукье довольным жестом снова потер ладони, - только что вы, Демулен, сами признались, что причастны ещё и к заговору Бриссо.
Камилл пожал плечами.
- Моя же статья "Разоблаченный Бриссо" по сути вынесла им смертный приговор.
- И что же заставило вас поменять своё мнение?
- То, что происходит в стране сейчас... - Камилл сделал паузу, затем продолжил:
- Даже Бриссо так не заливал страну кровью и не казнил за день сотни людей.
- Всё понятно, - Фукье деловито сделал какую-то пометку на листке бумаги, - к вашему обвинительному акту, Демулен, теперь добавлено ещё и сочувствие к жирондистам.
- По крайней мере я честно сказал всё, что думаю, - ответил Камилл.
- Хотите ещё что-нибудь добавить?
- Нет.
- Хорошо, можете сесть. - Эрман сделал глоток воды из стакана и посмотрел на следующего обвиняемого.
Это был Жорж-Жак Дантон.
- Подсудимый! Ваше имя, фамилия, возраст, звание и место проживания?
Дантон грузно поднялся со скамьи и окинул взглядом судей.
- Я - Жорж -Жак Дантон, тридцати четырех лет, уроженец Арси на реке Об, адвокат, депутат Конвента, пока ещё проживаю в Париже. Но кому-то очень хочется, чтобы я поскорее переехал в могилу.
В зале поднялся возбужденный гул.
- Спокойно! - Эрман снова взялся за колокольчик.
- Дантон, - он перевёл взгляд на подсудимого. - Вы обвиняетесь в том, что вместе с вашими сообщниками готовили заговор против республики, счастья и свободы французского народа с целью восстановления в стране монархии. Вы брали деньги от иностранных государств и начали это делать, находясь ещё в Бельгии. Вы обвиняетесь в продажности и неоднократном оскорблении республиканской добродетели. Что вы можете сказать в своё оправдание?
- Оправдываться я не намерен! - засмеялся Дантон, - потому что более глупого и нелепого обвинения я ещё не слышал.
Смех его звучал настолько громко и заразительно, что к нему вскоре присоединился и весь зал.
- Тишина! - опять закричал председатель революционного трибунала, неистово потрясая колокольчиком.
- Дантон, не оскорбляйте правосудие!
- Правосудие? - переспросил Дантон и уставился на судей с искренним недоумением, - а где оно, правосудие? Я его в упор не вижу.
- Браво! - раздался выкрик из зала.
- Перестаньте язвить и отвечайте по существу! - крикнул Эрман. - Вам предъявлено серьёзное обвинение в продажности.
- Нет таких денег, за которые можно было бы купить Дантона. Такие люди, как я бесценны!
В зале раздались дружные аплодисменты.
Мощный голос Дантона звучал над переполненным залом, слышен он был и на улице. Толпа людей собралась под окнами Дворца правосудия, прислушиваясь к каждому его слову. Его звучные слова долетали даже до набережной Нового моста, где тоже стал собираться народ.
- Дантон, вы признаете себя виновным в заговоре? - резко спросил Фукье. - Мы ждем ваших объяснений.
- Мне не в чем объясняться или оправдываться! - воскликнул Дантон, - все эти измышления - клевета и я с легкостью могу её опровергнуть.
- Слушаем вас.
- Достаточно посмотреть на всю мою жизнь. На всё, что я сделал для республики. Благодаря моим усилиям пала монархия. И вы, черт вас дери, теперь обвиняете меня в заговоре с целью ее восстановления!
Дантон опять громко и заразительно засмеялся.
- Так, прекратить! - Эрман тщетно звенел в колокольчик, но шум и одобрительные возгласы в зале не стихали.
- Верно говорит! - одновременно крикнули сразу несколько голосов, - долой трибунал! Долой Комитет! Освободите Дантона!
- Ситуация принимает скверный оборот, - прошептал Эрман, нагнувшись к самому уху Фукье.
- Вижу, - мрачно буркнул Фукье.
Он перевёл взгляд на Дантона, который, повернувшись в зал, продолжал кричать публике:
- Дантон - монархист! Это что-то новенькое!
- Дантон, перестаньте обращаться к народу, - раздражённо крикнул Эрман.
- А к кому же мне ещё обращаться? - Дантон повернул к нему покрасневшее лицо с горящими глазами, - мне предъявляют обвинение, полностью построенное на подлой клевете Комитета и подлогах, и ждете, что Дантон будет покорно со всем соглашаться! Нет и ещё раз нет! Судить меня будет только народ Франции. К нему я обращался все последние годы и вел за собой на борьбу с тиранией. Также будет и в этот раз.
- Долой тиранов! - закричали из зала, - долой Комитет! освободите Дантона!
- Дантон! - перекрывая общий гул, закричал Фукье, - перестаньте смущать народ!
- Вы задурили ему голову! - презрительно парировал Дантон, - а я лишь взываю к справедливости. Этот трибунал... я ведь сам создал его, а вы думали, я не замечу, во что он превратился? Вы предъявляете мне обвинения, но я ещё не увидел ни одной улики, ни одного фактического доказательства, ни одного свидетеля не было вызвано.
- Это верно, - спокойно заметил Эро. - То, что происходит здесь с точки зрения правосудия и юстиции - просто грубый фарс, иначе не скажешь.
- Сешель! - заорал побагровевший Фукье, - последнее предупреждение! Сейчас вас выведут отсюда навсегда.
- Мы всего лишь просим свидетелей, - пожал плечами Эро. - Это наше святое право.
- Да, Фукье, мы ждем, когда ты позовешь свидетелей! - голос Дантона мощной волной пронесся над собравшимся народом...
- Что же делать? - прошептал Фукье Эрману, - дались им эти свидетели.
- Если так пойдет и дальше, присяжные их скорее всего оправдают, - тихо ответил Эрман, - они просто побоятся, что толпа их разорвет. Посмотри, что творится в зале. Да и на улице тоже.
- О чём вы там шепчетесь? - насмешливо спросил Дантон, - я жду, когда здесь появятся наши свидетели.
- Мы все ждём! - крикнул Камилл.
Эрман, обмакнув перо в чернильницу, быстро писал что-то на листке бумаги. Закончив, он незаметным жестом подозвал к себе одного из гвардейцев и тихо сунул ему записку, прошептав:
- Отправляйся в Комитет общественного спасения и передай им это немедленно. Когда дождешься ответа, принесёшь его сюда и отдашь лично мне в руки. Всё понял?
- Да, гражданин Эрман, - кивнул головой гвардеец.
- Всё, иди. И поживее.
- Внимание! - Эрман прозвенел колокольчиком. - Заседание революционного трибунала на сегодня объявляется закрытым!
- Как закрытым? - взорвался Дантон, - мы же только начали!
- Слушание дела продолжится завтра. Уведите подсудимых! - бросил Эрман гвардейцам.
- Народ Парижа, будьте здесь завтра! Будьте с нами! - Дантон повысил голос, - наши жизни зависят от вас!
Вскоре его мощный голос стих за дверью. Подсудимые были выведены из зала, и публика неохотно стала расходиться.
* - подлинные слова Камилла Демулена
Глава 34. КОНСЬЕРЖЕРИ
Арестованные вместе с конвоирующими их гвардейцами прошли под низкий мрачный свод тюрьмы Консьержери. Вход в тюрьму соединялся длинным коридором с Дворцом Правосудия, где только что закончилось бурное заседание революционного трибунала. Они шли по длинному полутёмному коридору тюрьмы. Под ногами был грязный пол, сверху нависал низкий сырой потолок, на стенах горели прикрепленные к ним чадящие факелы.
Несмотря на мрачную обстановку, Дантон казался очень оживлённым.
- Вот увидите, - сказал он, обернувшись к друзьям, - завтра они или дадут нам свидетелей, или им придётся признать своё поражение. Народ за нас.
- Не будь столь наивным, Жорж, - тихо ответил Эро после небольшой паузы, - живыми нас уже не отпустят.
- И всё-таки, у меня появилась слабая надежда, - проговорил шедший за ним Демулен.
Эро обернулся и внимательно посмотрел ему в глаза.
- Умирать обнадёженным гораздо тяжелее, Камилл, - сказал он. - Лучше сразу оборвать все ниточки, которые связывают сердце с этим миром. И я уже это сделал, но...
- И что же? - засмеялся Дантон, - мы тебе помешали?
- Не знаю... - признался Эро, - но на какое-то мгновение даже у меня появилась робкая надежда.
- Кстати, та симпатичная рыжая девчонка в первом ряду, - засмеялся Дантон, - ты заметил, Эро? Она всё время строила тебе глазки.
Де Сешель улыбнулся.
- Я больше смотрел на выражение лиц Эрмана и Фукье.
- У Фукье под конец стало такое лицо, как будто он съел целый лимон без сахара, - заметил Камилл.
- Это точно! - рассмеялся Дантон.
- Стоять! - грубо скомандовал гвардеец, и арестанты остановились.
Другой гвардеец, гремя ключами, открыл дверь первой камеры и впихнул туда Лакруа, Вестермана и Филиппо. Дверь с грохотом закрылась. Пройдя вперед, он загремел ключами у следующей двери.
- Заходите сюда! - крикнул он заключенным.
Первым в камеру вошёл Эро, за ним Дантон, Камилл и Фабр д'Эглантин. Дверь с грохотом захлопнулась за ними, и они услышали скрежет поворачивающегося в замке ключа.
- Ну и могила! - проворчал Дантон, втянув голову в плечи и оглядывая помещение, - как можно запихивать сюда ещё живых людей?!
Камилл невольно вспомнил прежнюю тюрьму "Люксембург", которая по сравнению с этой, казалась почти раем. Там хотя бы были кровати. Здесь их роль выполняли брошенные у стены прямо на пол грязные матрацы. Сверху кое-где на них лежала солома, тоже не первой свежести. На одной из стен, почти на стыке с потолком, виднелось крошечное зарешеченное оконце. Никакой мебели в камере не имелось вообще.
Эро подошел к одному из матрацев и нагнувшись, дотронулся до него рукой. Откуда-то из-под соломы с писком выскочила довольно крупная крыса и молниеносно скрылась в углу.
- Да-а, - протянул Эро, - и здесь нам придётся провести остаток сегодняшнего дня и всю ночь.
- Чёрт побери! - воскликнул Дантон, - неужели не могли найти камеры получше? Это же настоящее издевательство!
Камилл молчал, чувствуя себя совсем подавленным.
- Ну, видишь, Жорж, они считают, что для людей, приговоренных к смерти, подойдут любые условия, - усмехнулся Эро. Он ещё раз проверил матрац на наличие крыс, потрогав ногой, затем устало сел на него и прислонился спиной к стене:
- По правде говоря, мне уже всё равно.
- И мне тоже, - подал голос Фабр д'Эглантин.
Он был очень бледным и, похоже, с трудом держался на ногах. Вытерев пот со лба, Фабр добрел до одного из матрацев и буквально рухнул на него.
- Наверное, опять началась лихорадка, - тихо сказал он, - заболел еще пару дней назад в "Люксембурге", с утра было получше, а сейчас вот опять.
- Попробуй подремать, - проговорил Эро.
- Здесь должен быть тюремный врач, - заметил Демулен.
- Камилл, не будь столь наивным, - буркнул Фабр, - зачем мне врач, когда на днях сам доктор Гильотен займется моими горловыми венами. А я так устал, что, честно говоря, мне уже всё безразлично... Скорей бы всё это закончилось...
Он отвернулся к стене и затих.
- Не поддавайтесь унынию! - воскликнул Дантон, меряя шагами камеру. Он был похож на рассерженного дикого быка, посаженного в тесный загон. - Ещё ничего не решено.
Камилл подошёл к Эро и присел рядом с ним на матрац.
- Как ты так держишься, Эро? - спросил он. - Неужели тебе совсем не страшно? А я... я не могу... кажется, все мои силы закончились сегодня в трибунале. А когда думаю про Люсиль и сына... что больше никогда их не увижу, то едва сдерживаю слёзы...
- И ты туда же, Демулен?! - воскликнул Дантон, услышав эти слова, - не хнычь, как маленький мальчик! А твоя Люсиль... завтра днем мы выиграем в трибунале, а уже ночью будешь с ней спать.
Он засмеялся. Но его оптимизма никто особенно не разделял. В конце-концов, Дантон также сел на соседний матрац и умолк.
- Я же живой человек, Камилл, - тихо ответил Эро, - просто стараюсь не показывать свои слабости. А ведь моя Адель находится сейчас в такой же страшной камере, как и мы здесь. Она в Ла Форс. - Эро тяжело вздохнул, - я больше всего боялся, что ее будут судить вместе со мной и обвинят в соучастии в этом же "заговоре". Но слава Богу, о ней пока забыли.
- Будем надеяться, - кивнул головой Демулен.
- А еще... - Эро устало прислонился спиной к стене и посмотрел на Камилла.
И на мгновение за обычно спокойным взглядом серых глаз Эро, Демулен увидел боль и тревогу, - еще, я думаю о Франсуа... о том, что так и не попрощался с ним. Он будет меня искать, но больше уже никогда не увидит.
- Это тот мальчик, с которым ты играл в мяч в "Люксембурге"?
Эро кивнул.
- Его мать скорее всего казнят, мальчик останется сиротой... если вообще выживет.
Эро на мгновение замолчал.
- Я написал о нём в последнем письме, которое попросил передать моей матери, еще там, из "Люксембурга". Надежды нет, конечно, но всё таки...
- Эх, Эро, Эро... - проговорил Камилл, - ты всегда всем помогаешь. И даже сейчас пытаешься помочь, когда сам...
- Увы, Камилл, увы, - де Сешель улыбнулся ему в ответ, - за что и поплатился, как и ты. Сочувствие к врагам республики и "подозрительным" - что может быть хуже? Даже, когда этому "подозрительному" всего шесть лет.
***
В то же самое время очередное заседание Комитета общественного спасения, располагавшегося в павильоне Флоры, подходило к концу. Члены комитета уже собирались уходить, как вдруг неожиданно было получено письмо из трибунала, требующее срочного ответа.
- Попрошу всех остаться! - сухим, но в то же время властным голосом проговорил Робеспьер, поправляя очки и приглаживая рукой свой и без того аккуратный парик. - Только что получены последние известия о ходе судебного разбирательства над Дантоном и его сообщниками.
- Ну, читай же вслух, Максимилиан! - нетерпеливо бросил Кутон. - Что там?
Его ноги последний год были парализованы, и передвигался он с помощью инвалидной коляски. Несмотря на это, Кутон являлся одним из самых влиятельных участников Комитета. Сен-Жюст, сидящий за длинным столом напротив Робеспьера, слегка нахмурил брови, наблюдая за изменением выражения лица Неподкупного по мере того, как тот читал записку.
Робеспьер сначала сам молча прочитал письмо, которое было небольшим. Его тонкие губы искривились, а левая рука, лежавшая на столе, непроизвольно сжалась в кулак. Эти изменения его поведения, конечно же, не остались незамеченными.
- Что там, Робеспьер? - настороженно спросил Колло д’Эрбуа.
- К сожалению, не могу назвать новости из суда хорошими, - каким-то скрипучим, видимо от волнения, голосом, ответил Робеспьер. - Слушайте, это пишет Эрман, председатель трибунала.
Он начал читать письмо вслух:
"Страшная буря разразилась с самого начала заседаний. Обвиняемые требуют, чтобы выслушали их свидетелей. Они взывают к народу, полагая, что их требование не удовлетворяется. Несмотря на твердость общественного обвинителя, мою и всего трибунала, их настойчивые требования препятствуют заседанию, и они громко объявляют, что не замолкнут, пока не допросят их свидетелей или не издадут формальный декрет.
