В три часа дня принесли обед.
- Неужели тебе вообще не хочется есть? - изумленно спросила Лизетта, сморщив носик, украшенный веснушками. - А у меня даже в тюрьме аппетит не пропал. Съела бы слона.
И она с воодушевлением принялась поглощать теплую фасолевую похлебку, орудуя в миске деревянной ложкой.
"Надо что-то съесть, - безучастно подумала Адель. - Иначе совсем не будет сил. А они мне еще пригодятся"
Она сделала пару глотков остывшей красноватой жидкости и стала жевать фасолины. Твердые и склизкие, они вызывали чувство тошноты. Почувствовав спазм в горле, Адель поставила на скамью почти полную миску с похлебкой и отвернулась от Лизетты, которая уже закончила доедать свою порцию. Лизетта облизала ложку, и ее взгляд упал на миску Адель.
- Эй! - она дотронулась до руки молодой графини. - Адель, ты не будешь есть?
- Нет, - Адель нахмурила брови. - Не могу... сразу начинает тошнить.
Лизетта вздохнула и снова с вожделением посмотрела на фасолевую похлебку.
- А тогда... можно мне? - робко спросила она.
- Конечно, - Адель слегка улыбнулась. - Я это все равно есть не смогу.
- Вот спасибо! - белокурая девушка радостно схватила миску Адель и бойко зашуровала в ней ложкой.
Молодая графиня встала и сделала несколько шагов по камере. Женщины, сидя на деревянных досках, были поглощены едой. Только одна монашка, похоже, тоже не обедала, также, как и Адель. Сидя в углу, она перебирала бледной ладонью четки, а ее губы шептали слова молитвы. До Адель, подошедшей к ней поближе, долетели отдельные слова... имя Иисуса.
"Великий и милосердный..." - шептали губы молодой монашки. Приглядевшись к ней, Адель заметила, что та была совсем юной, не старше двадцати с небольшим.
Она была так поглощена молитвой, что не обращала ни на кого внимание, находясь, словно в своем мире.
"У нее есть вера, - неожиданно подумала Адель. - И это ее спасает. А что у меня? Была любовь... ее отняли. Эро, любимый... бедный мой Эро... Как ты сейчас?"
Сжав виски ладонями, Адель отошла от монашки. Внезапно, стало как-будто не хватать воздуха... она сделала глубокий вздох. В глазах потемнело.
"Надо успеть дойти до скамьи", - это была последняя мысль. Затем Адель де Бельгард потеряла сознание.
- Эй, гражданка! - мужской голос был наглым.
Затем Адель почувствовала, как ее довольно бесцеремонно тряхнули за плечи.
Но глаза было почему-то никак не открыть.
- И давно это с ней? - сейчас мужской голос обращался к кому-то. Как оказалось, к Лизетте.
- Нет, - испуганно пискнула белокурая девушка. - Первый раз. Правда, гражданка не ела ничего последние два дня. Наверное, обессилела совсем, вот и...
Адель почувствовала, как ее опять грубо тряхнули. На этот раз веки удалось поднять. Прямо на нее смотрел Марсель, державший ее за плечи. Сейчас он был без красного колпака на голове и даже выбрит, отчего молодая графиня не сразу его узнала.
- Голодовку объявила, значит? - прошипел он. - Здесь эти номера не проходят, учти, красотка.
- Нет, - она слабо тряхнула головой.
- Тогда почему не ешь ничего, а?
- Не могу... сразу тошнота начинается, - чистосердечно призналась Адель.
- С чего это, а? - Марсель нагнулся к ней, и Адель, не без отвращения, почувствовала его руку у себя на талии.
Но к ее облегчению, через пару мгновений, Марсель ее все же убрал.
- Мне... мне уже лучше, - выдохнула Адель и, сев на скамью, где до этого лежала, отодвинулась от нахального охранника как можно дальше.
- Почему не ешь-то? - переспросил он. - Или что, едой тюремной брезгуешь? Ну, мы особо брезгливых в первую очередь в трибунал отправляем, а оттуда к Луизон. Никто с тобой, красотка, здесь церемониться не будет.
Услышав слова про гильотину, Лизетта всхлипнула. Адель провела рукой по груди. Тошнота уже почти прошла, и сознание стало совсем ясным.
- Ну, чего молчишь? - спросил Марсель, нагло уставившись на молодую женщину.
- Просто я... я беременна, - призналась Адель.
Повисла короткая пауза. Охранник провел ладонью по шершавой доске, и поднял взгляд на Адель.
- Ну, если врешь, в первую очередь отправишься в трибунал, - раздраженно произнес он. - Были тут до тебя такие "беременные". Ты не первая.
- Я не вру, - тихо ответила молодая женщина, выдержав его взгляд.
- Тогда пойдем, - он больно взял ее за руку и потянул к себе.
- Куда? - темные глаза Адель расширились.
Куда-то идти в сопровождении этого типа, бросающего на нее сальные взгляды, ей совсем не хотелось.
- Куда-куда, - буркнул Марсель. - К врачу. Он осмотрит тебя и проверит, врешь ты или нет.
Осмотр тюремного врача был еще одной унизительной процедурой, которую пришлось пережить Адель де Бельгард. Он сухо подтвердил правоту ее слов и сделал запись в каком-то своем журнале. Затем объявил Адель, что беременность временно избавляет ее от вызова в революционный трибунал а, следовательно и от последующей за этим смертной казни.
- Республика гуманна и не казнит женщин, ожидающих ребенка, - произнес врач, закрывая свой журнал. - Но после родов, гражданка, ты со всей строгостью будешь допрошена и наказана в соответствии со своей виной перед республикой. Ты все поняла?
Врач посмотрел на молодую женщину, и та кивнула головой.
Через пару мгновений она вышла из кабинета, за дверью которого ее ждал Марсель, уже осведомленный врачом о состоянии заключенной.
- Да, ты не врала... - с каким-то удовлетворением произнес он, взяв Адель за руку чуть выше локтя. - Пойдем-ка, красотка.
Он сильно потянул ее за собой. Адель слегка вскрикнула, но ей пришлось повиноваться и следовать за охранником. Ее тревога усилилась, когда она заметила, что Марсель ведет ее в сторону, противоположную той, откуда они пришли. Вместо того, чтобы свернуть налево в коридор, ведущий к ее камере, они свернули направо и пошли по другому коридору.
- Куда мы идем? - всхлипнула Адель, в голову которой закралось отвратительное предчувствие. Она попробовала вырвать ладонь из цепкой лапы охранника. Но это оказалось не так-то просто, он держал ее мертвой хваткой и шел вперед быстрыми шагами, куда-то таща за собой.
- Отпусти меня! - вскрикнула молодая женщина.
И обернувшийся к ней Марсель, подтвердил ее страшную догадку. Они оказались у небольшой двери. Это была не камера, а скорее всего, какое-то подсобное помещение.
Адель снова попыталась выдернуть руку и закричать, но Марсель, сжав ее в объятиях так, что у молодой женщины чуть не затрещали кости, закрыл ее рот поцелуем.
От него опять пахло перегаром, Адель почувствовала поднимающуюся изнутри тошноту.
- Если будешь покорной и ласковой, красотка...- как приговор, услышала она в ухо шепот, - тогда и бед здесь знать не будешь до рождения ребенка.
Я о тебе позабочусь.
Его руки уже расстегивали ее платье.
Адель попыталась вырваться, но грубая лапа сдавила ей горло.
- У тебя нет выбора, - услышала она безжалостные слова. - Понравилась ты мне... и будет по-моему.
Он грубо прижал ее к стене одной рукой, а второй уже ловко открывал дверь подсобного помещения, намереваясь, видимо, затащить туда Адель.
- Отпусти меня! - крикнула она. - Ты... ты не имеешь права!
В ответ Марсель лишь усмехнулся и, заломив молодой женщине руки за спину, уже почти втолкнул ее в открытую дверь. По лицу Адель текли слезы...
Марсель уже торжествующе взялся за дверную ручку, намереваясь захлопнуть дверь изнутри, как вдруг...
- Что здесь происходит? - услышала она за спиной громкий мужской голос и обернула на него бледное заплаканное лицо.
Марсель, не ожидавший, что в этом отдаленном закутке кто-то появится, от неожиданности выпустил руку Адель и она, проскользнув вперед, подбежала к своему неожиданному спасителю.
- Так, злоупотребление служебным положением, - с ноткой раздражения в голосе произнес он, переводя взгляд на Адель.
- Адель де Бельгард? - в голосе его почувствовалось волнение и радость.
Адель перевела дыхание, все еще успокаиваясь от пережитого.
- Да, это я... - она кивнула головой и посмотрела на мужчину. Он был высоким и темноволосым. А его длинные волосы были собраны сзади в хвост. Одет он был не как охранник, а как представитель Национального собрания, Конвента. На его левой руке была трехцветная повязка. Такую же когда-то носил и Эро.
- Адель, наконец-то я вас нашел, - проговорил мужчина.
- А ты, негодяй, - он резко обернулся к съежившемуся Марселю, - ты будешь отвечать за свое самоуправство.
И голос его тоже показался Адель странно знакомым. Она напрягла память... и вдруг, неожиданно яркой вспышкой пришел ответ. Дождливый вечер в Эльзасе, горящий камин... и этот человек, стоявший около него и греющийся, потому что перед этим он насквозь промок под проливным дождем.
И словно в подтверждение воспоминаний Адель, ее неожиданный спаситель, улыбнулся:
- Совсем меня не помните? Я приезжал в Бельфор, когда вы были там с гражданином де Сешелем. Я Антуан Рекамье.
Адель сжала левую ладонь в кулак, затем медленно разжала пальцы. Длинный глубокий порез, оставленный в день ареста хрустальным осколком, уже почти зажил. Только на коже оставался широкий розоватый шрам, который со временем должен был стать совсем незаметным. Если бы другие, невидимые раны могли бы зажить также быстро. Но это было невозможно. Вся душа молодой женщины представляла собой одну сплошную рану...
Адель была в Ла Форс уже почти две недели. Антуан Рекамье утешал ее, как мог. Пользуясь своим положением депутата национального Конвента, он имел возможность беспрепятственно проходить в тюрьму, и навещал молодую женщину несколько раз в неделю. Он избавил ее и от домогательств Марселя. Адель очень боялась, что тот так и не оставит ее в покое, и Рекамье добился перевода Марселя в другую тюрьму. Кажется, в Консьержери. Адель толком не запомнила, куда именно.
Да это было уже и неважно. Главное, теперь она могла не бояться и не вздрагивать каждый раз, когда видела его наглую небритую физиономию. В Ла Форс Марселя больше не было. Несколько раз за эти две недели, Антуан Рекамье приносил молодой женщине фрукты, ветчину, сыр.
- Вы должны нормально питаться, Адель. Тем более, сейчас, - ласково сказал он, передавая ей в очередной передаче немного ветчины с белым хлебом.
Да, он уже знал, что она ждет ребенка.
- Антуан, не знаю, как вас и благодарить, - прошептала Адель, взглянув на него своими черными глазами. На исхудавшем лице они казались огромными.
- Какая благодарность, Адель, о чем вы, - Рекамье дотронулся до ее руки через решетку. - Я делаю это ради гражданина де Сешеля... - он понизил голос, - которого очень уважаю. И... ради вас.
Адель в упор посмотрела на него, и он как-то смущенно отвернулся.
- Да, ради вас, Адель, - повторил Рекамье уже более громко. - Ваша судьба мне небезразлична.
И сейчас, поздним вечером, лежа в камере на грубо сколоченных деревянных досках, Адель вспоминала сегодняшний разговор с Рекамье. Он принес тяжелые вести. Вчера был казнен Жак Катюсс. А Эро из тюрьмы "Люксембург" сегодня утром перевели в Консьержери. Это означало, что надежды больше нет, даже самой призрачной. Тюрьма Консьержери значилась неумолимым преддверием смерти. Путь из нее был только один - на площадь Революции, где осужденных ждала гильотина.
Адель с невольным содроганием представляла мрачные зубчатые стены Консьержери, тянувшиеся вдоль набережной Сены. Две ее башни, возвышающиеся над серым камнем тюремной стены, словно поднятые вверх головы гигантского дракона. Дракона, алчно пожирающего людей. И где-то там, в этих стенах, пропитанных ожиданием смерти, был Эро. Когда Адель думала об этом, она изо всех сил сжимала ладонь в кулак. Ногти впивались в кожу, и физическая боль на какие-то краткие секунды отвлекала от боли, которая выкручивала душу.
Адель узнала также, что несколько дней назад был арестован Камилл Демулен и Дантон. Сначала их, как и Эро де Сешеля отправили в "Люксембург", но сегодняшним утром они также находились уже в Консьержери. Сегодня состоялся и первый день суда. Обо всем этом вкратце рассказал ей Рекамье.
- А что суд? - громким шепотом спросила Адель, сжимая ладонью металлические прутья.
Рекамье грустно посмотрел на нее с той стороны решетки.
- Мужайтесь, Адель, - тихо сказал он. - Дантон рассчитывал поднять народ, и это ему почти удалось. Поэтому заседание революционного трибунала отложили до завтрашнего утра, но... я не питаю на народ никаких надежд. Комитет и Робеспьер найдут способ, как...
Он замолчал, видимо щадя чувства молодой женщины.
Адель взглянула на Рекамье глазами, полными слез.
- Да, да... - прошептала она, опустив голову. И спутанные темные волосы упали ей на грудь. - Я все понимаю, шансов почти нет.
- Держитесь, Адель, - Рекамье через решетку слегка сжал ей руку. - Вы должны выжить. И гражданин де Сешель очень хотел бы этого. Вы должны...
Адель молча смотрела на него, не зная, что ответить.
Возникла небольшая пауза.
- Ладно, я пойду, - Рекамье опять успокаивающе дотронулся до руки Адель.
- Расскажите мне, как пройдет завтрашний суд. Хоть пару слов. Вы сможете? - молодая женщина умоляюще посмотрела на Рекамье.
- Хорошо, - он вздохнул. - Я постараюсь. Но, боюсь, новости будут плохими...
- Я готова к самому худшему, - Адель старалась говорить спокойно.
Она как-то механически произнесла эти слова, в то время, как внутри все кричало от боли...
Рекамье еще раз кивнул и, повернувшись, быстро пошел по тюремному коридору. Поглядев ему вслед, молодая графиня вернулась на свое место и легла на жесткие деревянные доски, обхватив себя руками.
Но на следующий день Антуан Рекамье так и не пришел. Адель напрасно ждала его, с тревогой вскакивая каждый раз, когда в замке поворачивался ключ, или когда к решетке их камеры кто-то подходил. А вечером этого дня, 4-го апреля, Адель узнала исход суда над Эро, Дантоном и Камиллом и без Рекамье.
Она услышала об этом в беседе двух охранников, переговаривающихся с той стороны тюремной решетки. Был уже вечер. В коридоре горели прикрепленные к стене факелы, освещающие лица с нахлобученными красными колпаками на головах. Один из охранников жевал кусок хлеба с луковицей, и эта мелочь почему-то особенно сильно врезалась в память Адель, когда она потом вспоминала этот вечер. И эти слова.
- Ну что там с Дантоном-то? - бодро поинтересовался красный колпак, жующий луковицу, когда к нему подошел другой охранник.
- Отправится к мадам Луизон, - ответил тот, но как-то невесело и присел рядом. - Трибунал признал их вину. Всех казнят завтра утром.
Его собеседник жевал луковицу и молчал, также безрадостно глядя перед собой.
- Если уж и Дантон - враг республики, то я не знаю, что и думать...
- А ты меньше думай, - оборвал его второй, поднимаясь.
Похолодевшая Адель слушала их, затаившись в полумраке с другой стороны решетки.
Она опять изо всех сил сжала ладонь в кулак, ногти впились в кожу. Но физическая боль уже не спасала. А в голове яркими вспышками пульсировали только что услышанные слова: "Всех казнят завтра утром"...
Париж, площадь Революции,
5 апреля 1794 года.
Большая площадь почти вся была заполнена народом. В воздухе было разлито напряженное ожидание, притихшие люди смотрели на возвышающийся на деревянном эшафоте высокий силуэт с поднятым наверх треугольным ножом - гильотину. Затем, переводили взгляд влево, где из-за поворота обычно показывались въезжающие на площадь тележки с приговоренными.
- Неужели тебе вообще не хочется есть? - изумленно спросила Лизетта, сморщив носик, украшенный веснушками. - А у меня даже в тюрьме аппетит не пропал. Съела бы слона.
И она с воодушевлением принялась поглощать теплую фасолевую похлебку, орудуя в миске деревянной ложкой.
"Надо что-то съесть, - безучастно подумала Адель. - Иначе совсем не будет сил. А они мне еще пригодятся"
Она сделала пару глотков остывшей красноватой жидкости и стала жевать фасолины. Твердые и склизкие, они вызывали чувство тошноты. Почувствовав спазм в горле, Адель поставила на скамью почти полную миску с похлебкой и отвернулась от Лизетты, которая уже закончила доедать свою порцию. Лизетта облизала ложку, и ее взгляд упал на миску Адель.
- Эй! - она дотронулась до руки молодой графини. - Адель, ты не будешь есть?
- Нет, - Адель нахмурила брови. - Не могу... сразу начинает тошнить.
Лизетта вздохнула и снова с вожделением посмотрела на фасолевую похлебку.
- А тогда... можно мне? - робко спросила она.
- Конечно, - Адель слегка улыбнулась. - Я это все равно есть не смогу.
- Вот спасибо! - белокурая девушка радостно схватила миску Адель и бойко зашуровала в ней ложкой.
Молодая графиня встала и сделала несколько шагов по камере. Женщины, сидя на деревянных досках, были поглощены едой. Только одна монашка, похоже, тоже не обедала, также, как и Адель. Сидя в углу, она перебирала бледной ладонью четки, а ее губы шептали слова молитвы. До Адель, подошедшей к ней поближе, долетели отдельные слова... имя Иисуса.
"Великий и милосердный..." - шептали губы молодой монашки. Приглядевшись к ней, Адель заметила, что та была совсем юной, не старше двадцати с небольшим.
Она была так поглощена молитвой, что не обращала ни на кого внимание, находясь, словно в своем мире.
"У нее есть вера, - неожиданно подумала Адель. - И это ее спасает. А что у меня? Была любовь... ее отняли. Эро, любимый... бедный мой Эро... Как ты сейчас?"
Сжав виски ладонями, Адель отошла от монашки. Внезапно, стало как-будто не хватать воздуха... она сделала глубокий вздох. В глазах потемнело.
"Надо успеть дойти до скамьи", - это была последняя мысль. Затем Адель де Бельгард потеряла сознание.
***
- Эй, гражданка! - мужской голос был наглым.
Затем Адель почувствовала, как ее довольно бесцеремонно тряхнули за плечи.
Но глаза было почему-то никак не открыть.
- И давно это с ней? - сейчас мужской голос обращался к кому-то. Как оказалось, к Лизетте.
- Нет, - испуганно пискнула белокурая девушка. - Первый раз. Правда, гражданка не ела ничего последние два дня. Наверное, обессилела совсем, вот и...
Адель почувствовала, как ее опять грубо тряхнули. На этот раз веки удалось поднять. Прямо на нее смотрел Марсель, державший ее за плечи. Сейчас он был без красного колпака на голове и даже выбрит, отчего молодая графиня не сразу его узнала.
- Голодовку объявила, значит? - прошипел он. - Здесь эти номера не проходят, учти, красотка.
- Нет, - она слабо тряхнула головой.
- Тогда почему не ешь ничего, а?
- Не могу... сразу тошнота начинается, - чистосердечно призналась Адель.
- С чего это, а? - Марсель нагнулся к ней, и Адель, не без отвращения, почувствовала его руку у себя на талии.
Но к ее облегчению, через пару мгновений, Марсель ее все же убрал.
- Мне... мне уже лучше, - выдохнула Адель и, сев на скамью, где до этого лежала, отодвинулась от нахального охранника как можно дальше.
- Почему не ешь-то? - переспросил он. - Или что, едой тюремной брезгуешь? Ну, мы особо брезгливых в первую очередь в трибунал отправляем, а оттуда к Луизон. Никто с тобой, красотка, здесь церемониться не будет.
Услышав слова про гильотину, Лизетта всхлипнула. Адель провела рукой по груди. Тошнота уже почти прошла, и сознание стало совсем ясным.
- Ну, чего молчишь? - спросил Марсель, нагло уставившись на молодую женщину.
- Просто я... я беременна, - призналась Адель.
Повисла короткая пауза. Охранник провел ладонью по шершавой доске, и поднял взгляд на Адель.
- Ну, если врешь, в первую очередь отправишься в трибунал, - раздраженно произнес он. - Были тут до тебя такие "беременные". Ты не первая.
- Я не вру, - тихо ответила молодая женщина, выдержав его взгляд.
- Тогда пойдем, - он больно взял ее за руку и потянул к себе.
- Куда? - темные глаза Адель расширились.
Куда-то идти в сопровождении этого типа, бросающего на нее сальные взгляды, ей совсем не хотелось.
- Куда-куда, - буркнул Марсель. - К врачу. Он осмотрит тебя и проверит, врешь ты или нет.
***
Осмотр тюремного врача был еще одной унизительной процедурой, которую пришлось пережить Адель де Бельгард. Он сухо подтвердил правоту ее слов и сделал запись в каком-то своем журнале. Затем объявил Адель, что беременность временно избавляет ее от вызова в революционный трибунал а, следовательно и от последующей за этим смертной казни.
- Республика гуманна и не казнит женщин, ожидающих ребенка, - произнес врач, закрывая свой журнал. - Но после родов, гражданка, ты со всей строгостью будешь допрошена и наказана в соответствии со своей виной перед республикой. Ты все поняла?
Врач посмотрел на молодую женщину, и та кивнула головой.
Через пару мгновений она вышла из кабинета, за дверью которого ее ждал Марсель, уже осведомленный врачом о состоянии заключенной.
- Да, ты не врала... - с каким-то удовлетворением произнес он, взяв Адель за руку чуть выше локтя. - Пойдем-ка, красотка.
Он сильно потянул ее за собой. Адель слегка вскрикнула, но ей пришлось повиноваться и следовать за охранником. Ее тревога усилилась, когда она заметила, что Марсель ведет ее в сторону, противоположную той, откуда они пришли. Вместо того, чтобы свернуть налево в коридор, ведущий к ее камере, они свернули направо и пошли по другому коридору.
- Куда мы идем? - всхлипнула Адель, в голову которой закралось отвратительное предчувствие. Она попробовала вырвать ладонь из цепкой лапы охранника. Но это оказалось не так-то просто, он держал ее мертвой хваткой и шел вперед быстрыми шагами, куда-то таща за собой.
- Отпусти меня! - вскрикнула молодая женщина.
И обернувшийся к ней Марсель, подтвердил ее страшную догадку. Они оказались у небольшой двери. Это была не камера, а скорее всего, какое-то подсобное помещение.
Адель снова попыталась выдернуть руку и закричать, но Марсель, сжав ее в объятиях так, что у молодой женщины чуть не затрещали кости, закрыл ее рот поцелуем.
От него опять пахло перегаром, Адель почувствовала поднимающуюся изнутри тошноту.
- Если будешь покорной и ласковой, красотка...- как приговор, услышала она в ухо шепот, - тогда и бед здесь знать не будешь до рождения ребенка.
Я о тебе позабочусь.
Его руки уже расстегивали ее платье.
Адель попыталась вырваться, но грубая лапа сдавила ей горло.
- У тебя нет выбора, - услышала она безжалостные слова. - Понравилась ты мне... и будет по-моему.
Он грубо прижал ее к стене одной рукой, а второй уже ловко открывал дверь подсобного помещения, намереваясь, видимо, затащить туда Адель.
- Отпусти меня! - крикнула она. - Ты... ты не имеешь права!
В ответ Марсель лишь усмехнулся и, заломив молодой женщине руки за спину, уже почти втолкнул ее в открытую дверь. По лицу Адель текли слезы...
Марсель уже торжествующе взялся за дверную ручку, намереваясь захлопнуть дверь изнутри, как вдруг...
- Что здесь происходит? - услышала она за спиной громкий мужской голос и обернула на него бледное заплаканное лицо.
Марсель, не ожидавший, что в этом отдаленном закутке кто-то появится, от неожиданности выпустил руку Адель и она, проскользнув вперед, подбежала к своему неожиданному спасителю.
- Так, злоупотребление служебным положением, - с ноткой раздражения в голосе произнес он, переводя взгляд на Адель.
- Адель де Бельгард? - в голосе его почувствовалось волнение и радость.
Адель перевела дыхание, все еще успокаиваясь от пережитого.
- Да, это я... - она кивнула головой и посмотрела на мужчину. Он был высоким и темноволосым. А его длинные волосы были собраны сзади в хвост. Одет он был не как охранник, а как представитель Национального собрания, Конвента. На его левой руке была трехцветная повязка. Такую же когда-то носил и Эро.
- Адель, наконец-то я вас нашел, - проговорил мужчина.
- А ты, негодяй, - он резко обернулся к съежившемуся Марселю, - ты будешь отвечать за свое самоуправство.
И голос его тоже показался Адель странно знакомым. Она напрягла память... и вдруг, неожиданно яркой вспышкой пришел ответ. Дождливый вечер в Эльзасе, горящий камин... и этот человек, стоявший около него и греющийся, потому что перед этим он насквозь промок под проливным дождем.
И словно в подтверждение воспоминаний Адель, ее неожиданный спаситель, улыбнулся:
- Совсем меня не помните? Я приезжал в Бельфор, когда вы были там с гражданином де Сешелем. Я Антуан Рекамье.
Глава 46
Адель сжала левую ладонь в кулак, затем медленно разжала пальцы. Длинный глубокий порез, оставленный в день ареста хрустальным осколком, уже почти зажил. Только на коже оставался широкий розоватый шрам, который со временем должен был стать совсем незаметным. Если бы другие, невидимые раны могли бы зажить также быстро. Но это было невозможно. Вся душа молодой женщины представляла собой одну сплошную рану...
Адель была в Ла Форс уже почти две недели. Антуан Рекамье утешал ее, как мог. Пользуясь своим положением депутата национального Конвента, он имел возможность беспрепятственно проходить в тюрьму, и навещал молодую женщину несколько раз в неделю. Он избавил ее и от домогательств Марселя. Адель очень боялась, что тот так и не оставит ее в покое, и Рекамье добился перевода Марселя в другую тюрьму. Кажется, в Консьержери. Адель толком не запомнила, куда именно.
Да это было уже и неважно. Главное, теперь она могла не бояться и не вздрагивать каждый раз, когда видела его наглую небритую физиономию. В Ла Форс Марселя больше не было. Несколько раз за эти две недели, Антуан Рекамье приносил молодой женщине фрукты, ветчину, сыр.
- Вы должны нормально питаться, Адель. Тем более, сейчас, - ласково сказал он, передавая ей в очередной передаче немного ветчины с белым хлебом.
Да, он уже знал, что она ждет ребенка.
- Антуан, не знаю, как вас и благодарить, - прошептала Адель, взглянув на него своими черными глазами. На исхудавшем лице они казались огромными.
- Какая благодарность, Адель, о чем вы, - Рекамье дотронулся до ее руки через решетку. - Я делаю это ради гражданина де Сешеля... - он понизил голос, - которого очень уважаю. И... ради вас.
Адель в упор посмотрела на него, и он как-то смущенно отвернулся.
- Да, ради вас, Адель, - повторил Рекамье уже более громко. - Ваша судьба мне небезразлична.
И сейчас, поздним вечером, лежа в камере на грубо сколоченных деревянных досках, Адель вспоминала сегодняшний разговор с Рекамье. Он принес тяжелые вести. Вчера был казнен Жак Катюсс. А Эро из тюрьмы "Люксембург" сегодня утром перевели в Консьержери. Это означало, что надежды больше нет, даже самой призрачной. Тюрьма Консьержери значилась неумолимым преддверием смерти. Путь из нее был только один - на площадь Революции, где осужденных ждала гильотина.
Адель с невольным содроганием представляла мрачные зубчатые стены Консьержери, тянувшиеся вдоль набережной Сены. Две ее башни, возвышающиеся над серым камнем тюремной стены, словно поднятые вверх головы гигантского дракона. Дракона, алчно пожирающего людей. И где-то там, в этих стенах, пропитанных ожиданием смерти, был Эро. Когда Адель думала об этом, она изо всех сил сжимала ладонь в кулак. Ногти впивались в кожу, и физическая боль на какие-то краткие секунды отвлекала от боли, которая выкручивала душу.
Адель узнала также, что несколько дней назад был арестован Камилл Демулен и Дантон. Сначала их, как и Эро де Сешеля отправили в "Люксембург", но сегодняшним утром они также находились уже в Консьержери. Сегодня состоялся и первый день суда. Обо всем этом вкратце рассказал ей Рекамье.
- А что суд? - громким шепотом спросила Адель, сжимая ладонью металлические прутья.
Рекамье грустно посмотрел на нее с той стороны решетки.
- Мужайтесь, Адель, - тихо сказал он. - Дантон рассчитывал поднять народ, и это ему почти удалось. Поэтому заседание революционного трибунала отложили до завтрашнего утра, но... я не питаю на народ никаких надежд. Комитет и Робеспьер найдут способ, как...
Он замолчал, видимо щадя чувства молодой женщины.
Адель взглянула на Рекамье глазами, полными слез.
- Да, да... - прошептала она, опустив голову. И спутанные темные волосы упали ей на грудь. - Я все понимаю, шансов почти нет.
- Держитесь, Адель, - Рекамье через решетку слегка сжал ей руку. - Вы должны выжить. И гражданин де Сешель очень хотел бы этого. Вы должны...
Адель молча смотрела на него, не зная, что ответить.
Возникла небольшая пауза.
- Ладно, я пойду, - Рекамье опять успокаивающе дотронулся до руки Адель.
- Расскажите мне, как пройдет завтрашний суд. Хоть пару слов. Вы сможете? - молодая женщина умоляюще посмотрела на Рекамье.
- Хорошо, - он вздохнул. - Я постараюсь. Но, боюсь, новости будут плохими...
- Я готова к самому худшему, - Адель старалась говорить спокойно.
Она как-то механически произнесла эти слова, в то время, как внутри все кричало от боли...
Рекамье еще раз кивнул и, повернувшись, быстро пошел по тюремному коридору. Поглядев ему вслед, молодая графиня вернулась на свое место и легла на жесткие деревянные доски, обхватив себя руками.
Но на следующий день Антуан Рекамье так и не пришел. Адель напрасно ждала его, с тревогой вскакивая каждый раз, когда в замке поворачивался ключ, или когда к решетке их камеры кто-то подходил. А вечером этого дня, 4-го апреля, Адель узнала исход суда над Эро, Дантоном и Камиллом и без Рекамье.
Она услышала об этом в беседе двух охранников, переговаривающихся с той стороны тюремной решетки. Был уже вечер. В коридоре горели прикрепленные к стене факелы, освещающие лица с нахлобученными красными колпаками на головах. Один из охранников жевал кусок хлеба с луковицей, и эта мелочь почему-то особенно сильно врезалась в память Адель, когда она потом вспоминала этот вечер. И эти слова.
- Ну что там с Дантоном-то? - бодро поинтересовался красный колпак, жующий луковицу, когда к нему подошел другой охранник.
- Отправится к мадам Луизон, - ответил тот, но как-то невесело и присел рядом. - Трибунал признал их вину. Всех казнят завтра утром.
Его собеседник жевал луковицу и молчал, также безрадостно глядя перед собой.
- Если уж и Дантон - враг республики, то я не знаю, что и думать...
- А ты меньше думай, - оборвал его второй, поднимаясь.
Похолодевшая Адель слушала их, затаившись в полумраке с другой стороны решетки.
Она опять изо всех сил сжала ладонь в кулак, ногти впились в кожу. Но физическая боль уже не спасала. А в голове яркими вспышками пульсировали только что услышанные слова: "Всех казнят завтра утром"...
***
Париж, площадь Революции,
5 апреля 1794 года.
Большая площадь почти вся была заполнена народом. В воздухе было разлито напряженное ожидание, притихшие люди смотрели на возвышающийся на деревянном эшафоте высокий силуэт с поднятым наверх треугольным ножом - гильотину. Затем, переводили взгляд влево, где из-за поворота обычно показывались въезжающие на площадь тележки с приговоренными.
