Боль есть, но она не чувствуется, она колет в животе, мешает дышать, но все мысли лишь о том, как бы вдохнуть хоть немного, чтобы не умереть вот так глупо, перестав дышать от удара.
Затем резкий, с болью прорвавшийся в грудь вздох помогает собраться. Взгляд немедленно бросается искать по округе шанс к спасению, бродит по лицам, но не отыскивает в мужиках сочувствия, а следом, как можно скорее пытается отыскать голову с сальными волосами, торчащую из-за стойки.
Голова в этот миг как раз уже поднимается. Под этой шапкой из грязных, жирных волос находится такое же блестящее от жира, немытое лицо, покрытое толстыми, мощными шрамами на лбу и украшенное вместительными щеками, похожими на старые, обвислые мешки.
– Эй! – заговаривает этот грозный толстяк, поднявшийся из-за стойки. Мощным, насыщенным, красивым басом он легко привлекает внимание мужчины, и тот на миг оставляет свои намерения и оборачивается к хозяину двора. – Ты чего удумал, а? Ежели прибьешь его тут, или даже во дворе у меня, так сам будешь потом и могилку копать и кровь оттирать. Понял?!
И все. Ни на миг не задержавшись, мужчина снова опускается на табурет, а из-за стойки вновь остается торчать лишь его грязная, немытая уже, наверное, целую неделю голова. А разбойник, обернувшись, хмыкает и подступает ближе.
Исэндар с трудом, но отползает. Его не пытаются догонять. Мальчишка ползет в угол, а мужчина спокойно идет за ним, ждет, если нужно, не мешает. За ним следом из-за стола встают и другие, подходят, но ничего не делают.
Только двое, которые пили, с виду суровые, но пьяные и оттого веселые, пытаются отговаривать.
– Брось ты его! – стучат они по плечу.
И мужчина оборачивается.
– Да я что? – удивляется он, а затем добавляет тише. – Убью я, что ли? Я так, шугну, чтобы не попрошайничал.
Мальчик его не слышит, и потому не находит повода успокоиться. В следующее мгновение он внезапно понимает, что именно сейчас, а не когда-нибудь должен смириться с гибелью, такой скоропостижной и неожиданной. Хозяину двора плевать, лишь бы только кровь отмыли и труп убрали, и никого кругом больше нет, так что и надеяться не на что.
Как вдруг, прямо за спинами мужиков в дверь проходит дурак. Мгновенно радость ожидания чуда теплом обдает все тело, заставляя даже боль ненадолго исчезнуть. Ведь он как-нибудь сумеет помочь, неясно как, но точно сумеет.
Безумец ловит взгляд Исэндара, полный надежды, а затем отворачивается и спокойно крадется к столу, пока его никто не заметил. Мальчик в тот же миг застывает, а только что согретое радостью сердце замирает от холода безысходности и уныния.
– Хе-хе, все, щенок, сейчас я тебе башку сверну! – ухмыляется пьяный мужик.
И даже если бы мальчик знал, что эта угроза пуста, все равно бы не сумел избавиться от страха. А все же, самое горестное в этом положении даже не то, что приходится думать о скорой гибели, отчего-то именно предательство сумасшедшего отзывается в душе самой чувствительной болью.
Правда, стремительно и резко все переворачивается с ног на голову. Может, дурак что-нибудь задумал и сейчас как-то сумеет помочь. Наконец, ему с одной рукой не стоит даже и пытаться лезть в драку с пьяными мужиками. Прибьют, даже и не задумаются, но эти мысли не слишком ободряют.
К сожалению, радость проходит так же стремительно, как и появилась. Оказавшись рядом со столом, безумец хватает с него кусок мяса и буханку хлеба, больше ничего на деревянных тарелках не отыскав. А следом дурак так же тихонько прокрадывается к двери, чтобы выйти, и почти сбегает, ничего не предприняв, как вдруг его замечает приподнявшийся из-за стойки хозяин двора.
– Э! А ну стой, погань! – кричит мужчина с сальными волосами и жирной, противной кожей.
Мужики тут же оборачиваются, а дурак застывает. Он держит в зубах кусок мяса, в руке кусок хлеба, мгновение ждет неясно чего, но и мужики соображают медленно, не сразу догадавшись, что угощение однорукий стащил с их стола. А затем сумасшедший бросается убегать, стрелой вылетев во двор.
– Ах ты псина! – сразу кидается следом тот, который только что грозил мальчишке смертью.
За ним и остальные мужики. Только двое, которые пытались хоть как-то успокоить, выходят спокойнее, но тоже идут быстрым шагом, не желая пропускать зрелищную драку, если вдруг она начнется.
Хозяин же двора, недовольно посмотрев на забившегося в угол Исэндара, делает небрежный жест рукой.
– Проваливай! Чего разлегся?! – ругается он, а затем снова опускается на свой табурет, оставив торчать из-за стойки одну только голову.
Сердце начинает бить сильнее, грудь втягивает воздух. Силы, которых миг назад не было, теперь наполняют все тело, но стоит подняться на ноги, как все они немедленно и пропадают.
Впрочем, мальчик не сдается. Пытаясь терпеть головокружение и боль, свалив в мешочек раздавленные листики с мазью, он выбирается на улицу.
Мужиков рядом нет, все погнались за безумцем. С двух сторон шум, из города и со стороны дороги, откуда Исэндар пришел, но сейчас четко различить звуки не удается, а потому мальчишка сразу и бросает это дело. С обеих сторон продолжает шуметь, как шелест, какой-то неразборчивый галдеж, взгляд опять начинает застилать алая дымка, пульсирующая и мешающая видеть, и мальчик торопится как можно скорее выбраться с постоялого двора и спрятаться под каким-нибудь забором, где его не найдут озлобленные мужики, вернувшиеся после погони за сумасшедшим.
Только вот сил хватает лишь для того, чтобы на дрожащих ногах перейти дорогу, едва не упав в обморок, пролезть через дырявый забор явно заброшенного дома и там повалиться на землю.
Сердце из груди чуть не выпрыгивает, а боль в животе такая, что время от времени, когда она обостряется, в глазах темнеет. И все равно больше всего пугает именно этот алый, едва заметный туман перед глазами.
Именно эта кровавая дымка, пульсирующая красным светом, еще совсем недавно стояла перед глазами. Тогда едва удалось выжить после отравления, а сейчас ослабшее тело снова оказывается на грани. Точно сказать нельзя, но Исэндар верно догадывается, что ничего хорошего этот красный туман, заволокший взгляд, не сулит.
Скоро и мужики возвращаются. Они ругаются, проходят мимо, через дырявый забор, обросший сорной травой, мальчика не замечают и направляются обратно к постоялому двору, наверное, собираясь продолжить свою пирушку.
Из их разговора Исэндар узнает, что дурака поймать так и не удалось. А стоит про него вспомнить, как ум мгновенно заполняет злоба.
Еды нет. Воды тоже. Бурдюк и остальные вещи мальчик оставил у дурака, когда собирался войти во двор. С собой у него только мешочек, кинжал, мази, ступка и пестик, а впрочем, припасы все равно закончились еще в дороге.
Как бы там ни было, а радоваться нечему.
– Предатель… – шепчет мальчишка.
Он злится, не находя сил терпеть все разом, не умея одновременно справляться и с болью, и со страхом, и с навязчивой мыслью о том, что сумасшедший бросил его лишь затем, чтобы стащить еды и набить живот.
Хотя, чем больше времени проходит, чем сильнее пульсирует в глазах красный туман, тем быстрее Исэндар мирится с происходящим и тем лучше объясняет себе его причины, не видя никакого смысла хранить силы и не напрягать ум. Все сильнее, ярче становится пульс алой дымки, застилающей взгляд, но в этот раз уже спасения ждать неоткуда.
И все же, сердце постепенно успокаивается, да и злоба тоже пропадает. Мальчик думает о том, что винить безумца все равно не за что. Если бы не он, то Исэндара так и забили бы ногами прямо там, в углу постоялого двора. Если бы не дурак, то умереть пришлось бы еще в пути. Да и разве можно винить того, кто вот уже не меньше десяти лет носился по деревне с криками «Реки крови! Море крови!»?
И сразу как-то легче дышать. Жаль только, что так скоро, но мальчик закрывает глаза и собирается в последние мгновения последовать напутствию матери, вернее, напутствию, переданному через ее уста отцом. Остается лишь дышать спокойно и легко, чтобы и последний вздох был радостным, и чтобы ни капли печали в нем не осталось.
А после наступает мрак. Темный ночной мрак, разорвавший середину ясного дня и принесший такую внезапную ночь. И вот уже тянутся сонными видениями руки проклятых пажей, истекающих слюной, а один из них, застыв напротив, разевает пасть, готовится закричать своим противным голосом, что от одного предвкушения хочется съежиться, как можно сильнее.
Как вдруг щеку что-то обжигает. А затем еще и еще. И эта пытка все продолжается до тех пор, пока Исэндар не открывает глаза и не различает лицо безумца, вставшее перед взглядом, который все еще покрывает алый туман.
Дурак вздыхает и улыбается, а затем торопливо подносит к губам мальчика полный воды бурдюк.
– Реки к… хм… реки… м? М! – тычет он горлышком в губы.
Исэндар делает глоток, откашливается, поперхнувшись из-за неудобной позы и слабости, но затем немного оживляется, ждет, пьет еще и спустя некоторое время, когда уже приближается вечер, окончательно приходит в себя.
Дурак тоже оживляется, видя, что мальчику стало лучше.
– Реки крови… аа! – хватается он за голову и треплет волосы, не зная, как объясниться.
Мальчик только смотрит и ничего не говорит, а его безумный спутник, помотав головой, встает и вместо того, чтобы объяснять свои мысли словами, теперь пытается их изображать в движениях.
Он машет рукой, согнув в локте, будто куда-то бежит. Долго изображает погоню и угадать ее легко. Затем сумасшедший внезапно останавливается, оглядывается и будто никого не замечает. После он жмет плечами и начинает раздвигать кусты, и делает так, пока не добирается до Исэндара.
В миг, когда взгляд дурака оказывается на мальчике, на лице сумасшедшего появляется улыбка. Не самая искренняя, явно сыгранная, но вполне передающая эмоции сумасшедшего. Даже в самом Исэндаре нежданно вспыхивает приятное и такое же радостное чувство. А потом дурак берет его за плечо и застывает.
Мальчик угадывает, что больше дурак показать не в силах.
– Ты сбежал… ты искал меня? – спрашивает он.
– Реки!... хм… а! – сердится безумец.
Мальчик нахмуривается, задумывается, а потом снова глядит на мужчину.
– Ты можешь сказать да или нет? Ты же можешь говорить, скажи да или нет. Попробуй.
Дурак хлопает в ладоши, ошеломленный чем-то, присаживается рядом, смотрит в лицо мальчика, а затем с трудом выдавливает:
– Д… да. Да!
От радости даже про остальные чувства выходит пока не думать. Да и алый туман, мерцавший перед взором, теперь уже пропал, стоило отдохнуть и напиться воды. Двигаться и даже просто говорить все еще трудно, но этот бедный разговор с сумасшедшим удивительно сильно увлекает Исэндара, позволяя ему игнорировать все прочее.
– Ты меня искал… значит… а зачем ты полез во двор? Ты же не собирался меня спасать?
Сумасшедший вскакивает, словно ужаленный, отступает на шаг и копошится в кустах, стоящих за его спиной. Там он не сразу что-то отыскивает, а затем довольный, глотая слюни, оборачивается и сует в руку мальчишки кусок мяса, украденного в постоялом дворе.
Исэндар застывает, а дурак в это время достает еще и кусок хлеба и вкладывает его во вторую руку. Он глядит с улыбкой на замершего мальчика, а потом берет за предплечье и подталкивает угощение ближе ко рту.
Мальчишка же едва удерживается от слез, вспомнив, что с трудом прогнал мысли о предательстве. Он смотрит на кусок мяса, видит на нем следы зубов, но вместо отвращения испытывает такие проникновенные чувства, что даже не бросается немедленно утолить дикий голод.
Дурак, взяв мясо зубами, а в руке утащив хлеб, за все это время даже кусочка не откусил. След от зубов так и остался, и даже странно, что это зрелище не вызывает хотя бы капли неприязни. Приходится замереть и не двигаться, чтобы удержать слезы, которые так и просятся из глаз.
– М? – наклоняется дурак, заглядывая снизу прямо в лицо.
– Да уйди ты! – отталкивает его мальчик, а сам отворачивается, вытирает лицо о рукав, а затем рывком откусывает чуть больше половины куска, хотя намеревался оторвать поменьше. Угостившись, Исэндар протягивает мясо сумасшедшему, не оборачиваясь. – На. Ешь. Дурень. Помрешь еще от голода.
Мужчина не сразу, но принимает угощение обратно и тоже начинает есть. Затем мальчик делится и хлебом, в этот раз уже оставив себе меньшую часть. А позже, заметив, что уже темнеет, Исэндар просит насобирать веток, чтобы разжечь костер, согреться и отпугнуть диких собак, которые вполне могут шастать ночами по городу.
– Рано еще помирать, – заявляет он решительно, когда тепло костра окончательно разгоняет прежние тяжелые мысли. – Завтра я все сделаю. Я уже все придумал. А ты потерпи. Завтра мы поедим, как следует. Вот увидишь. Завтра все получится.
И он, ничего толком не объясняя, принимается толочь оставшуюся в мешочке траву, чтобы к утру успеть приготовить новые, еще более качественные мази, а старые, вывалившиеся из порванных листков, в порыве решительности мальчишка смело выбрасывает.
Так он и проводит большую часть ночи, постепенно оправляясь от побоев, спасаясь от холодного лунного дыхания, а заодно рассматривая новые значки, расположившиеся в левой части взора, там, где продолжают одним своим существованием терзать ум символы еще нераскрытых навыков.
Тень голоса
Наутро Исэндар просыпается с трудом. Прямо сквозь веки глаза режет яркий свет молодого солнца, а все равно подниматься неохота, но приходится вставать.
С пустым животом, мальчик первым делом собирает приготовленные вечером мази, укутывает их в широкие листья дерева, нашедшегося неподалеку, а сам пытается не замечать голода и истязающей тело боли.
Впрочем, сейчас уже легче, чем вчера, а потому терпеть несложно, если все время себе об этом напоминать. Да и идти недалеко. Сумасшедший таращится на мальчишку, явно затаив вопрос, но Исэндар, хотя и угадывает его интерес, ничего не объясняет, а молча вылезает из укрытия, вздыхает, собираясь с духом, и направляется прямо к постоялому двору.
Дурак, едва поняв, следом за мальчишкой перебегает дорогу, хватает того за плечо, но только мычит.
– Э! э!
– Успокойся, – устало отряхивает Исэндар с плеча ладонь безумца. – Я же сказал, что все придумал.
Мужчина застывает, только глядит вслед, но больше не решается останавливать. Впрочем, несколько мгновений спустя он все же оживает и отправляется следом, пригнувшись и засеменив ногами, будто крадется
Исэндар успевает заметить, что дурак следует за ним, но не останавливает сумасшедшего, а проходит внутрь. А здесь он немедленно оказывается во вчерашнем дне. Вновь колотится сердце, подкашиваются ноги и от голода и слабости теперь с этими чувствами еще сложнее бороться.
И все же, становится лучше, стоит оглядеться. На постоялом дворе всего несколько человек и все сидят по одному в разных углах помещения. Еще один выходит из двери с сонным видом, зевает, взмахивает хозяину и проходит мимо.
Ничего другого не остается. План приходится изменять на ходу. Поскольку вчерашних мужиков нет, мальчик подходит к хозяину двора и взглядывает на него через стойку.
– Дядь, – зовет он.
Мужчина поднимает голову, взглядывает, мгновенно нахмуривается и поднимается с табурета.
– Ты?! – гудит он басом. – Опять попрошайничать?.. А ну кыш отсюда, пока все ребра не переломали!
Затем резкий, с болью прорвавшийся в грудь вздох помогает собраться. Взгляд немедленно бросается искать по округе шанс к спасению, бродит по лицам, но не отыскивает в мужиках сочувствия, а следом, как можно скорее пытается отыскать голову с сальными волосами, торчащую из-за стойки.
Голова в этот миг как раз уже поднимается. Под этой шапкой из грязных, жирных волос находится такое же блестящее от жира, немытое лицо, покрытое толстыми, мощными шрамами на лбу и украшенное вместительными щеками, похожими на старые, обвислые мешки.
– Эй! – заговаривает этот грозный толстяк, поднявшийся из-за стойки. Мощным, насыщенным, красивым басом он легко привлекает внимание мужчины, и тот на миг оставляет свои намерения и оборачивается к хозяину двора. – Ты чего удумал, а? Ежели прибьешь его тут, или даже во дворе у меня, так сам будешь потом и могилку копать и кровь оттирать. Понял?!
И все. Ни на миг не задержавшись, мужчина снова опускается на табурет, а из-за стойки вновь остается торчать лишь его грязная, немытая уже, наверное, целую неделю голова. А разбойник, обернувшись, хмыкает и подступает ближе.
Исэндар с трудом, но отползает. Его не пытаются догонять. Мальчишка ползет в угол, а мужчина спокойно идет за ним, ждет, если нужно, не мешает. За ним следом из-за стола встают и другие, подходят, но ничего не делают.
Только двое, которые пили, с виду суровые, но пьяные и оттого веселые, пытаются отговаривать.
– Брось ты его! – стучат они по плечу.
И мужчина оборачивается.
– Да я что? – удивляется он, а затем добавляет тише. – Убью я, что ли? Я так, шугну, чтобы не попрошайничал.
Мальчик его не слышит, и потому не находит повода успокоиться. В следующее мгновение он внезапно понимает, что именно сейчас, а не когда-нибудь должен смириться с гибелью, такой скоропостижной и неожиданной. Хозяину двора плевать, лишь бы только кровь отмыли и труп убрали, и никого кругом больше нет, так что и надеяться не на что.
Как вдруг, прямо за спинами мужиков в дверь проходит дурак. Мгновенно радость ожидания чуда теплом обдает все тело, заставляя даже боль ненадолго исчезнуть. Ведь он как-нибудь сумеет помочь, неясно как, но точно сумеет.
Безумец ловит взгляд Исэндара, полный надежды, а затем отворачивается и спокойно крадется к столу, пока его никто не заметил. Мальчик в тот же миг застывает, а только что согретое радостью сердце замирает от холода безысходности и уныния.
– Хе-хе, все, щенок, сейчас я тебе башку сверну! – ухмыляется пьяный мужик.
И даже если бы мальчик знал, что эта угроза пуста, все равно бы не сумел избавиться от страха. А все же, самое горестное в этом положении даже не то, что приходится думать о скорой гибели, отчего-то именно предательство сумасшедшего отзывается в душе самой чувствительной болью.
Правда, стремительно и резко все переворачивается с ног на голову. Может, дурак что-нибудь задумал и сейчас как-то сумеет помочь. Наконец, ему с одной рукой не стоит даже и пытаться лезть в драку с пьяными мужиками. Прибьют, даже и не задумаются, но эти мысли не слишком ободряют.
К сожалению, радость проходит так же стремительно, как и появилась. Оказавшись рядом со столом, безумец хватает с него кусок мяса и буханку хлеба, больше ничего на деревянных тарелках не отыскав. А следом дурак так же тихонько прокрадывается к двери, чтобы выйти, и почти сбегает, ничего не предприняв, как вдруг его замечает приподнявшийся из-за стойки хозяин двора.
– Э! А ну стой, погань! – кричит мужчина с сальными волосами и жирной, противной кожей.
Мужики тут же оборачиваются, а дурак застывает. Он держит в зубах кусок мяса, в руке кусок хлеба, мгновение ждет неясно чего, но и мужики соображают медленно, не сразу догадавшись, что угощение однорукий стащил с их стола. А затем сумасшедший бросается убегать, стрелой вылетев во двор.
– Ах ты псина! – сразу кидается следом тот, который только что грозил мальчишке смертью.
За ним и остальные мужики. Только двое, которые пытались хоть как-то успокоить, выходят спокойнее, но тоже идут быстрым шагом, не желая пропускать зрелищную драку, если вдруг она начнется.
Хозяин же двора, недовольно посмотрев на забившегося в угол Исэндара, делает небрежный жест рукой.
– Проваливай! Чего разлегся?! – ругается он, а затем снова опускается на свой табурет, оставив торчать из-за стойки одну только голову.
Сердце начинает бить сильнее, грудь втягивает воздух. Силы, которых миг назад не было, теперь наполняют все тело, но стоит подняться на ноги, как все они немедленно и пропадают.
Впрочем, мальчик не сдается. Пытаясь терпеть головокружение и боль, свалив в мешочек раздавленные листики с мазью, он выбирается на улицу.
Мужиков рядом нет, все погнались за безумцем. С двух сторон шум, из города и со стороны дороги, откуда Исэндар пришел, но сейчас четко различить звуки не удается, а потому мальчишка сразу и бросает это дело. С обеих сторон продолжает шуметь, как шелест, какой-то неразборчивый галдеж, взгляд опять начинает застилать алая дымка, пульсирующая и мешающая видеть, и мальчик торопится как можно скорее выбраться с постоялого двора и спрятаться под каким-нибудь забором, где его не найдут озлобленные мужики, вернувшиеся после погони за сумасшедшим.
Только вот сил хватает лишь для того, чтобы на дрожащих ногах перейти дорогу, едва не упав в обморок, пролезть через дырявый забор явно заброшенного дома и там повалиться на землю.
Сердце из груди чуть не выпрыгивает, а боль в животе такая, что время от времени, когда она обостряется, в глазах темнеет. И все равно больше всего пугает именно этот алый, едва заметный туман перед глазами.
Именно эта кровавая дымка, пульсирующая красным светом, еще совсем недавно стояла перед глазами. Тогда едва удалось выжить после отравления, а сейчас ослабшее тело снова оказывается на грани. Точно сказать нельзя, но Исэндар верно догадывается, что ничего хорошего этот красный туман, заволокший взгляд, не сулит.
Скоро и мужики возвращаются. Они ругаются, проходят мимо, через дырявый забор, обросший сорной травой, мальчика не замечают и направляются обратно к постоялому двору, наверное, собираясь продолжить свою пирушку.
Из их разговора Исэндар узнает, что дурака поймать так и не удалось. А стоит про него вспомнить, как ум мгновенно заполняет злоба.
Еды нет. Воды тоже. Бурдюк и остальные вещи мальчик оставил у дурака, когда собирался войти во двор. С собой у него только мешочек, кинжал, мази, ступка и пестик, а впрочем, припасы все равно закончились еще в дороге.
Как бы там ни было, а радоваться нечему.
– Предатель… – шепчет мальчишка.
Он злится, не находя сил терпеть все разом, не умея одновременно справляться и с болью, и со страхом, и с навязчивой мыслью о том, что сумасшедший бросил его лишь затем, чтобы стащить еды и набить живот.
Хотя, чем больше времени проходит, чем сильнее пульсирует в глазах красный туман, тем быстрее Исэндар мирится с происходящим и тем лучше объясняет себе его причины, не видя никакого смысла хранить силы и не напрягать ум. Все сильнее, ярче становится пульс алой дымки, застилающей взгляд, но в этот раз уже спасения ждать неоткуда.
И все же, сердце постепенно успокаивается, да и злоба тоже пропадает. Мальчик думает о том, что винить безумца все равно не за что. Если бы не он, то Исэндара так и забили бы ногами прямо там, в углу постоялого двора. Если бы не дурак, то умереть пришлось бы еще в пути. Да и разве можно винить того, кто вот уже не меньше десяти лет носился по деревне с криками «Реки крови! Море крови!»?
И сразу как-то легче дышать. Жаль только, что так скоро, но мальчик закрывает глаза и собирается в последние мгновения последовать напутствию матери, вернее, напутствию, переданному через ее уста отцом. Остается лишь дышать спокойно и легко, чтобы и последний вздох был радостным, и чтобы ни капли печали в нем не осталось.
А после наступает мрак. Темный ночной мрак, разорвавший середину ясного дня и принесший такую внезапную ночь. И вот уже тянутся сонными видениями руки проклятых пажей, истекающих слюной, а один из них, застыв напротив, разевает пасть, готовится закричать своим противным голосом, что от одного предвкушения хочется съежиться, как можно сильнее.
Как вдруг щеку что-то обжигает. А затем еще и еще. И эта пытка все продолжается до тех пор, пока Исэндар не открывает глаза и не различает лицо безумца, вставшее перед взглядом, который все еще покрывает алый туман.
Дурак вздыхает и улыбается, а затем торопливо подносит к губам мальчика полный воды бурдюк.
– Реки к… хм… реки… м? М! – тычет он горлышком в губы.
Исэндар делает глоток, откашливается, поперхнувшись из-за неудобной позы и слабости, но затем немного оживляется, ждет, пьет еще и спустя некоторое время, когда уже приближается вечер, окончательно приходит в себя.
Дурак тоже оживляется, видя, что мальчику стало лучше.
– Реки крови… аа! – хватается он за голову и треплет волосы, не зная, как объясниться.
Мальчик только смотрит и ничего не говорит, а его безумный спутник, помотав головой, встает и вместо того, чтобы объяснять свои мысли словами, теперь пытается их изображать в движениях.
Он машет рукой, согнув в локте, будто куда-то бежит. Долго изображает погоню и угадать ее легко. Затем сумасшедший внезапно останавливается, оглядывается и будто никого не замечает. После он жмет плечами и начинает раздвигать кусты, и делает так, пока не добирается до Исэндара.
В миг, когда взгляд дурака оказывается на мальчике, на лице сумасшедшего появляется улыбка. Не самая искренняя, явно сыгранная, но вполне передающая эмоции сумасшедшего. Даже в самом Исэндаре нежданно вспыхивает приятное и такое же радостное чувство. А потом дурак берет его за плечо и застывает.
Мальчик угадывает, что больше дурак показать не в силах.
– Ты сбежал… ты искал меня? – спрашивает он.
– Реки!... хм… а! – сердится безумец.
Мальчик нахмуривается, задумывается, а потом снова глядит на мужчину.
– Ты можешь сказать да или нет? Ты же можешь говорить, скажи да или нет. Попробуй.
Дурак хлопает в ладоши, ошеломленный чем-то, присаживается рядом, смотрит в лицо мальчика, а затем с трудом выдавливает:
– Д… да. Да!
От радости даже про остальные чувства выходит пока не думать. Да и алый туман, мерцавший перед взором, теперь уже пропал, стоило отдохнуть и напиться воды. Двигаться и даже просто говорить все еще трудно, но этот бедный разговор с сумасшедшим удивительно сильно увлекает Исэндара, позволяя ему игнорировать все прочее.
– Ты меня искал… значит… а зачем ты полез во двор? Ты же не собирался меня спасать?
Сумасшедший вскакивает, словно ужаленный, отступает на шаг и копошится в кустах, стоящих за его спиной. Там он не сразу что-то отыскивает, а затем довольный, глотая слюни, оборачивается и сует в руку мальчишки кусок мяса, украденного в постоялом дворе.
Исэндар застывает, а дурак в это время достает еще и кусок хлеба и вкладывает его во вторую руку. Он глядит с улыбкой на замершего мальчика, а потом берет за предплечье и подталкивает угощение ближе ко рту.
Мальчишка же едва удерживается от слез, вспомнив, что с трудом прогнал мысли о предательстве. Он смотрит на кусок мяса, видит на нем следы зубов, но вместо отвращения испытывает такие проникновенные чувства, что даже не бросается немедленно утолить дикий голод.
Дурак, взяв мясо зубами, а в руке утащив хлеб, за все это время даже кусочка не откусил. След от зубов так и остался, и даже странно, что это зрелище не вызывает хотя бы капли неприязни. Приходится замереть и не двигаться, чтобы удержать слезы, которые так и просятся из глаз.
– М? – наклоняется дурак, заглядывая снизу прямо в лицо.
– Да уйди ты! – отталкивает его мальчик, а сам отворачивается, вытирает лицо о рукав, а затем рывком откусывает чуть больше половины куска, хотя намеревался оторвать поменьше. Угостившись, Исэндар протягивает мясо сумасшедшему, не оборачиваясь. – На. Ешь. Дурень. Помрешь еще от голода.
Мужчина не сразу, но принимает угощение обратно и тоже начинает есть. Затем мальчик делится и хлебом, в этот раз уже оставив себе меньшую часть. А позже, заметив, что уже темнеет, Исэндар просит насобирать веток, чтобы разжечь костер, согреться и отпугнуть диких собак, которые вполне могут шастать ночами по городу.
– Рано еще помирать, – заявляет он решительно, когда тепло костра окончательно разгоняет прежние тяжелые мысли. – Завтра я все сделаю. Я уже все придумал. А ты потерпи. Завтра мы поедим, как следует. Вот увидишь. Завтра все получится.
И он, ничего толком не объясняя, принимается толочь оставшуюся в мешочке траву, чтобы к утру успеть приготовить новые, еще более качественные мази, а старые, вывалившиеся из порванных листков, в порыве решительности мальчишка смело выбрасывает.
Так он и проводит большую часть ночи, постепенно оправляясь от побоев, спасаясь от холодного лунного дыхания, а заодно рассматривая новые значки, расположившиеся в левой части взора, там, где продолжают одним своим существованием терзать ум символы еще нераскрытых навыков.
Глава десятая
Тень голоса
Наутро Исэндар просыпается с трудом. Прямо сквозь веки глаза режет яркий свет молодого солнца, а все равно подниматься неохота, но приходится вставать.
С пустым животом, мальчик первым делом собирает приготовленные вечером мази, укутывает их в широкие листья дерева, нашедшегося неподалеку, а сам пытается не замечать голода и истязающей тело боли.
Впрочем, сейчас уже легче, чем вчера, а потому терпеть несложно, если все время себе об этом напоминать. Да и идти недалеко. Сумасшедший таращится на мальчишку, явно затаив вопрос, но Исэндар, хотя и угадывает его интерес, ничего не объясняет, а молча вылезает из укрытия, вздыхает, собираясь с духом, и направляется прямо к постоялому двору.
Дурак, едва поняв, следом за мальчишкой перебегает дорогу, хватает того за плечо, но только мычит.
– Э! э!
– Успокойся, – устало отряхивает Исэндар с плеча ладонь безумца. – Я же сказал, что все придумал.
Мужчина застывает, только глядит вслед, но больше не решается останавливать. Впрочем, несколько мгновений спустя он все же оживает и отправляется следом, пригнувшись и засеменив ногами, будто крадется
Исэндар успевает заметить, что дурак следует за ним, но не останавливает сумасшедшего, а проходит внутрь. А здесь он немедленно оказывается во вчерашнем дне. Вновь колотится сердце, подкашиваются ноги и от голода и слабости теперь с этими чувствами еще сложнее бороться.
И все же, становится лучше, стоит оглядеться. На постоялом дворе всего несколько человек и все сидят по одному в разных углах помещения. Еще один выходит из двери с сонным видом, зевает, взмахивает хозяину и проходит мимо.
Ничего другого не остается. План приходится изменять на ходу. Поскольку вчерашних мужиков нет, мальчик подходит к хозяину двора и взглядывает на него через стойку.
– Дядь, – зовет он.
Мужчина поднимает голову, взглядывает, мгновенно нахмуривается и поднимается с табурета.
– Ты?! – гудит он басом. – Опять попрошайничать?.. А ну кыш отсюда, пока все ребра не переломали!
