И оба открывшихся навыка мальчика завораживают, поскольку он никак не ожидал, что среди заработанных способностей могут быть и такие. Под навыком, что всплывает первым, под названием «Красноречие», описание рассказывает, что это умение позволяет легче договариваться с людьми, а насколько описывает снова эта странная цифра 0.5, которую мальчик так и не научился понимать, сколько ни думал. А второй навык, «Торговля», и вовсе обещает, что на такое же значение увеличится цена всего, что только сумеет Исэндар продать, а кроме того, на те же 0.5 уменьшится и цена каждой его новой покупки.
В каком-то полусне мальчик возвращается назад на постоялый двор, приходит в комнату, сидит на кровати молча и ничего не говорит, слегка взволновав сумасшедшего. А впрочем, безумец видит новую одежду и быстро успокаивается, не сумев усмирить только интерес.
Затем, наконец, на лице мальчишки появляется улыбка, а после, все еще не спеша объясниться, он на радостях переменяет свои планы, велит дураку ждать, а сам уходит. Помывшись в реке неподалеку от города, Исэндар возвращается назад уже в чистой одежде, отчего даже хозяин постоялого двора на него смотрит иначе, когда мальчик подходит к нему с довольной улыбкой.
– Дядь, а, дядь, пива дай кружку. Я дураку отнесу.
Мужчина слегка медлит, но затем спокойно исполняет просьбу, не волнуясь ни о чем, кроме заработка, как и все, как и было в царствах, кажется, испокон веков. И мальчик, взяв угощение, отправляется в комнату, чтобы принести дураку быстро полюбившееся угощение.
В этот вечер дурак, напившись пива, долго и громко смеется, глядя на то, как Исэндар хвастает своим нарядом. Да и у самого мальчика настроение отличное, а от радости усталость застигает врасплох, неожиданно свалив обоих, и уже скоро приходится укладываться спать.
– Все, хватит, – успокаивает Исэндар, хотя сам продолжает смеяться. – Завтра дел много. Ложись, дурак.
И сумасшедший, кивнув, послушно исполняет повеление, отчего даже немного совестно, ведь не должен мальчишка указывать взрослому мужику. Впрочем, думать об этом времени нет, а потому уже скоро приходится отдаться воле переменчивых сновидений и еще быстрее проснуться, чтобы начать день.
– Сиди дома, никуда не выходи, – объясняет мальчик во время завтрака. – Я по делам, а когда вернусь, мы с тобой работать начнем. Ты пока вещи сторожи.
Про кинжал он добавляет шепотом: «Смотри, чтоб никто его не видел, а ежели что случится, так его в первую очередь спасай. Понял?».
После чего Исэндар снова отправляется на торговую улицу, где уже не так сильно боится столкнуться с царскими воинами. Один из них, как раз тот верзила, который чуть не ударил палкой, даже не узнает. Он только взглядывает и проходит мимо, а немного дальше, увидев пару беспризорных детей, гонит их руганью и криками.
Выдохнув, мальчик идет дальше и вскоре отыскивает лавку, дорогу к которой описал хозяин постоялого двора. Сразу зайти он не решается, потому как у травника как раз кто-то покупает зелья, или мази, или еще что-то, но зато, дожидаясь, когда внутри никого не будет, кроме самого травника, мальчик успевает хорошенько рассмотреть хозяина лавки.
Противный мужчина со скрипучим голосом и въевшимся в лицо отвращением, даже на покупателя смотрит так, будто тот вымазан навозом, или словно по человеку напротив ползают черви. Длинный, тонкий, горбатый, острый нос, большие, сплюснутые уши, оттопыренные, толстые мочки, губы полоской и чистое, словно вылизанное лицо. Настолько мерзко он выглядит, что вся лавка, кажется, пропитана какой-то болотной духотой, и входить совершенно не хочется.
А все же приходится бороться с собой, и как только покупатель торопливо выходит, с лицом, будто из черной, помойной мути вынырнул на свежий воздух, Исэндар делает шаг и проходит внутрь.
И здесь все же не воняет. Хотя, запах странный, но это от засушенных растений, совсем как дома раньше, когда мать заготавливала много трав и вешала их сушиться в темный угол за печью.
– Чего тебе? – сразу перебивает мысли торговец.
Не успев оглядеться, мальчик подходит ближе, оборачивается ко входу и лишь убедившись, что позади никого нет, заговаривает.
– А… кхм… – теряется он на миг, лишь по привычке, но травник успевает только нахмуриться сильней, а вот сказать что-нибудь Исэндар ему не дает. – Дядь, я по делу к тебе пришел. Скажи, дядь, ты... тебе денег надо?
Торговец прищуривается и наклоняется, мгновенно выдав свой интерес, хотя и сделав это нечаянно. Затем он сразу берет себя в руки и осматривает мальчишку уже с недовольством.
– А кому их не надо? – сердится мужчина. – Чего пришел, говори или проваливай на все четыре стороны.
Мальчик уже смелеет, да и видит, что слова его действуют на торговца, и нужно только не останавливаться.
– Да ты погоди, не гони, ты послушай… – собирается уже Исэндар все выдать, как и хотел, но вдруг понимает, что есть и другой, отличный способ добиться своего, пусть и немного приврав. – Слушай, дядь, меня к тебе другой травник послал. Мы с ним мимо путешествуем. Да тут такое дело вышло, торговать-то он не собирался, ну и… э… разрешение забыл… там… ну, сам знаешь. Бывает. А денег надобно капельку, а то до дома не доберемся. Так вот, мы от твоего имени поторгуем, а взамен половину цены тебе отдадим, а? Целую половину, дядь.
Травник заинтересованно молчит. Он смотрит на мальчика, ничего не говорит, но видно, что гнать уже не собирается. Тогда и появляется мысль дожать торгаша, не давать ему продыху.
– Мы только мази продадим немножко, да и только, – объясняет он. – Ты же ничего не теряешь. Все твое у тебя и останется, а мы половину отдадим от того, что наторгуем. Всем только лучше будет. Мы по дороге с голоду не умрем, а ты ни за что получишь деньги, а? Ну, соглашайся, дядь, чего тебе?
Мужчина фыркает, но сердито выходит только от привычки. Теперь уже и Исэндар замечает, что это выражение на лице торговца вообще не сменяется, и что все его чувства вынуждены пробиваться через такой неприятный, мерзкий вид.
Впрочем, уговаривать и дальше уже не приходится. Наконец, травник вздыхает, прищуривается и теперь уже выдает свои подозрения, а не прячет их в недоступной другим обители мыслей.
– И откуда ж мне знать, сколько вы от моего имени продали, м? – наклоняется мужчина. – Давай-ка, дружок, передай ты своему травнику, чтобы он мне сюда мази принес, а уж я их продам, а тогда и…
– Он такое не велел… – перебивает Исэндар, но сказать ничего не успевает.
– Ну, так ты ему передай, вот и посмотрим, – отнимает торговец слово обратно.
Остается лишь вздохнуть и дальше придумывать, как бы обмануть травника, чтобы он согласился.
– Дядь, ты не думай, мы прятать деньги не станем, – изменяет мальчик тон. – Мы в прошлом городе хотели поторговать, скопить немного, чтобы только на путь хватило, да нас торгаш проклятый обманул. Ты не сердись, мы люди-то сами не злые, только вот теперь уж моего… дядю моего теперь уже не убедишь, чтобы он так отдал мази. А то ведь опять без ничего останемся.
– Ну, это не моя забота, – отклоняется мужчина.
Становится ясно, что сейчас все может провалиться. Нужно что-нибудь предпринять, и способ изменить ситуацию находится быстро. Исэндар успевает к этому времени разгадать, что к монетам травник явно тяготеет, а потому доверять ему нельзя. Все же, именно об этом говорила работница постоялого двора, когда провожала мальчишку с дураком в путь.
Теперь, понимая, что с жадностью дела нужно вести осторожно, мальчик не уступает, а кроме того, знает, куда надавить.
– Дядь, ну ты чего? – изумляется он. – Ладно, давай так, мы тебе заплатим… мы тебе пятьдесят бронзовых дадим за один день, а всего дня два или три будем торговать, как пойдет. Только ты имя разреши свое использовать, а то же ведь палатки у нас тоже нет, так мы и твоим людям продадим, но ты зато ничего не потеряешь, а только заработаешь, а, дядь? Соглашайся!
Травник снова наклоняется, даже глаза слегка выпучивает, отчего его лицо становится еще более отвратительным.
– Серебряный за два дня?! – удивляется торговец. – Ха! Да ты, видать, дурак? Ну, знаешь, ежели вы мне по полсеребряника в день будете приносить, так я согласен. У меня и у самого так не всегда бывает, чтобы в день по полсеребряника.
Исэндар оживляется, и даже перестает видеть в лице торговца неприятные черты. Сразу весь мир, и даже это гадкое лицо, становится яснее и чище.
– По рукам, дядь! А ежели…
– А ежели за первый же день мне не заплатите, как условились, – перебивает травник, – так и уговору конец.
На миг только мальчик застывает.
– Да! – спустя короткое мгновение соглашается он. – Завтра же начнем! Завтра я тебе к вечеру принесу бронзовых пятьдесят монет… то есть, полсеребряника.
Мужчина вздыхает недовольно, но не спорит.
– Завтра, так завтра, – отвечает он. – А теперь иди, не мозоль глаза. И дяде своему передай, чтобы обманывать меня и не думал. У меня со стражей договор, понял? Ежели обмануть вздумаете, так я вас с того света вытащу.
– Ладно, дядь! – радостно соглашается Исэндар, а сам уже бросается к выходу. – По рукам!
Не оглядываясь, он так и прибегает обратно на постоялый двор, сразу направляется в комнату и бросается к дураку, схватив того за рукав.
Сумасшедший даже пугается, видя безумное выражение на лице мальчишки. Тот выпучивает глаза, держит за плечи, да и сжимает так, что от мальчика его лет никак нельзя такого ожидать.
– Готово, дурак! Я все сделал! – говорит Исэндар. – Я… а… нет, мне мази надо готовить. Дурак, ты воды натаскаешь? Принеси воды, а? Прошу. А я пока травы соберу, да и еще кое-что нужно сделать. А ты только воды принеси, а потом сиди тут, никуда не выходи, да сторожи вещи, как следует.
Сумасшедший успевает кивнуть, но даже звука не произносит. Лишь когда мальчишка уже выбегает из комнаты, глядя на захлопнувшуюся дверь, безумец проговаривает: «Да».
Сам же Исэндар бежит вовсе не собирать травы. Он проносится по городу, неся с собой мази, какие остались, и взглядом ищет кругом всех, кому только могут понадобиться его чудодейственные средства.
И поначалу выходит довольно легко. Кожевенники, работники кузни, столяры, да даже и обычные работники – куда ни глянь, всюду те, кто непременно день за днем зарабатывает ссадины, ушибы и порезы. И если от синяков мазь не очень-то спасает, то вот раны исцеляет так быстро, что купить ее выгоднее, чем оставить порезы затягиваться самостоятельно.
– Теть! Возьми, вот! – подбегает мальчик к торговке, от спешки даже не сразу узнав женщину, продавшую ему одежду.
– Какая я тебе тетя? – сердится она, как и в прошлый раз.
Правда, сейчас времени оправдываться нет, а потому Исэндар его и не растрачивает на пустую болтовню.
– Теть, ты возьми. Рана у тебя, гляжу? А я сразу заметил, – пристает мальчишка. – На, ты вот этим намажь, да и погляди, как скоро пройдет, а? Слушай, теть, завтра я торговать буду мазями этими, это травник ваш… э, наш травник, местный, он несколько дней мази дешево отдает, потому что… много их получилось, и надо бы сбыть! А я помогаю. Ты возьми, за это платы не надо. Попробуй, а завтра, ежели понравится, так ты еще возьмешь, а? Всего семь с половиною медяков за одну! Я завтра подойду, а ты попробуй, не забудь! Намажь! Увидишь, как пройдет!
И тут же он уносится дальше, пробегает по всей торговой улице, направо и налево раздавая всю мазь, какая есть.
– А ну стоять! – хватает мальчика один из стражников, когда уже мази почти не остается. – Ты кто такой? Я тебя не видел раньше.
Мужчина держит мальчишку над землей, взяв за грудки, но спустя пару мгновений ставит все же на землю. Исэндар молчит, пугается от неожиданности, а потому не сразу отвечает.
– Кто такой, спрашиваю, м?!
– Я… я травнику помогаю, – робко отвечает мальчик, но теперь уже вспоминает, где он и что происходит. – Травник мази отдает… хорошие… за семь с половиной медяков всего… а вот… попробуй…
Стражник, переглянувшись с другими воинами, быстро успокаивается, но на слово поверить все же не спешит.
– Травник, говоришь? А ну-ка пойдем, у него и спросим.
Приходится идти, терять время, незаметно объясняться с торговцем, чтобы ничего не выдать царским воинам.
– Завтра же ведь торговать начинаем, как и договорились, – говорит он травнику, чувствуя, будто одним своим присутствием воины давят на спину. – Ну так вот я пока бесплатно чуток мази раздаю… как уговаривались, чтобы людей привлечь. Ну и… вот… не поверили…
Торговец, вздохнув, кивает.
– Все верно, – говорит он воинам. – Был такой уговор. Это он от моего имени торгует. А у меня разрешение есть. Еще луна не сменилась, как я налог уплатил.
– Ну коли так, тогда ладно, – хмыкает стражник, и после воины уходят, оставив мальчика в покое.
А вот торговец с интересом щурится.
– За так, говоришь, отдаешь? – наклоняется он. – Этак ты полсеребряника не наберешь назавтра.
Исэндар хмурится, опускает глаза, только выглядывает исподлобья, но уступать все равно не желает.
– Почему это? Я только чуть-чуть даю, чтобы опробовать. Я так всегда делал… ну, дядя так всегда говорил. И ничего, – поднимает мальчик взгляд. – Работало.
– Ну, как знаете, – отклоняется мужчина. – Мне, главное, принеси завтра полсеребряника, а иначе я стражу предупрежу, что уговору конец.
– Ага! Принесу, дядь! – выпаливает мальчик и тут же убегает.
Работы еще много, а день стремительно заканчивается. Даже про обед Исэндар напрочь забывает. Едва раздав всю мазь, он тут же бросается собирать травы, прикупив себе на рынке большую, хорошую кожаную сумку, которая гораздо лучше подходит для такой работы, чем старый, продырявленный, сшитый из каких-то тряпок мешок.
И до самого вечера мальчишка лазает по кустам и вдоль дорог по окраине. Набить сумку травами до отказа не получается, но все же мальчик собирает так много сырья, что хватит на пару дней вперед. И даже так, останавливается он лишь потому, что глаза в темноте уже ничего не различают, а значит вскоре могут появиться бродячие собаки, которые наверняка лазают где-нибудь рядом с этим огромным городом.
Усталым и голодным мальчик возвращается обратно на постоялый двор, мечтая лишь о том, чтобы поесть и уснуть, но понимая, что это ему удастся не скоро.
– Дядь, ужин сделаешь? И пиво одно дураку моему, мы в комнате поедим, – говорит он хозяину, не заметив у того на лице непривычную хмурость. – И вот еще, дядь, мне печью надобно будет воспользоваться. Можно?
Вздохнув, мужчина поднимается с табурета и опирается на стойку обеими руками, глядит хмуро и теперь Исэндар это замечает, но понять, чем он мог вызвать недовольство хозяина, все равно не может.
– Вот как за жилье и за еду заплатишь, так ужин и повелю сделать, – говорит он. – А за печь еще два медяка возьму. За дрова, да и просто за очаг, потому как он и для готовки тоже может пригодиться. Так что давай плату, а тогда можешь и печью воспользоваться, но прежде все же за ночлег мне заплати.
– Ах, да… – спохватывается мальчик, начинает рыскать по карманам, и только потом вспоминает, что всю мелочь потратил, а остальное лежит в мешочке в комнате, под охраной дурака. – Ты пока ужин вели готовить, а оплату я сейчас принесу.
Пройдя в комнату и бросив свою новую, большую сумку, почти целиком забитую травами на пол, Исэндар тут же забирается руками под настил, где в сене припрятан мешочек с бронзовыми и медными монетами.
В каком-то полусне мальчик возвращается назад на постоялый двор, приходит в комнату, сидит на кровати молча и ничего не говорит, слегка взволновав сумасшедшего. А впрочем, безумец видит новую одежду и быстро успокаивается, не сумев усмирить только интерес.
Затем, наконец, на лице мальчишки появляется улыбка, а после, все еще не спеша объясниться, он на радостях переменяет свои планы, велит дураку ждать, а сам уходит. Помывшись в реке неподалеку от города, Исэндар возвращается назад уже в чистой одежде, отчего даже хозяин постоялого двора на него смотрит иначе, когда мальчик подходит к нему с довольной улыбкой.
– Дядь, а, дядь, пива дай кружку. Я дураку отнесу.
Мужчина слегка медлит, но затем спокойно исполняет просьбу, не волнуясь ни о чем, кроме заработка, как и все, как и было в царствах, кажется, испокон веков. И мальчик, взяв угощение, отправляется в комнату, чтобы принести дураку быстро полюбившееся угощение.
В этот вечер дурак, напившись пива, долго и громко смеется, глядя на то, как Исэндар хвастает своим нарядом. Да и у самого мальчика настроение отличное, а от радости усталость застигает врасплох, неожиданно свалив обоих, и уже скоро приходится укладываться спать.
– Все, хватит, – успокаивает Исэндар, хотя сам продолжает смеяться. – Завтра дел много. Ложись, дурак.
И сумасшедший, кивнув, послушно исполняет повеление, отчего даже немного совестно, ведь не должен мальчишка указывать взрослому мужику. Впрочем, думать об этом времени нет, а потому уже скоро приходится отдаться воле переменчивых сновидений и еще быстрее проснуться, чтобы начать день.
– Сиди дома, никуда не выходи, – объясняет мальчик во время завтрака. – Я по делам, а когда вернусь, мы с тобой работать начнем. Ты пока вещи сторожи.
Про кинжал он добавляет шепотом: «Смотри, чтоб никто его не видел, а ежели что случится, так его в первую очередь спасай. Понял?».
После чего Исэндар снова отправляется на торговую улицу, где уже не так сильно боится столкнуться с царскими воинами. Один из них, как раз тот верзила, который чуть не ударил палкой, даже не узнает. Он только взглядывает и проходит мимо, а немного дальше, увидев пару беспризорных детей, гонит их руганью и криками.
Выдохнув, мальчик идет дальше и вскоре отыскивает лавку, дорогу к которой описал хозяин постоялого двора. Сразу зайти он не решается, потому как у травника как раз кто-то покупает зелья, или мази, или еще что-то, но зато, дожидаясь, когда внутри никого не будет, кроме самого травника, мальчик успевает хорошенько рассмотреть хозяина лавки.
Противный мужчина со скрипучим голосом и въевшимся в лицо отвращением, даже на покупателя смотрит так, будто тот вымазан навозом, или словно по человеку напротив ползают черви. Длинный, тонкий, горбатый, острый нос, большие, сплюснутые уши, оттопыренные, толстые мочки, губы полоской и чистое, словно вылизанное лицо. Настолько мерзко он выглядит, что вся лавка, кажется, пропитана какой-то болотной духотой, и входить совершенно не хочется.
А все же приходится бороться с собой, и как только покупатель торопливо выходит, с лицом, будто из черной, помойной мути вынырнул на свежий воздух, Исэндар делает шаг и проходит внутрь.
И здесь все же не воняет. Хотя, запах странный, но это от засушенных растений, совсем как дома раньше, когда мать заготавливала много трав и вешала их сушиться в темный угол за печью.
– Чего тебе? – сразу перебивает мысли торговец.
Не успев оглядеться, мальчик подходит ближе, оборачивается ко входу и лишь убедившись, что позади никого нет, заговаривает.
– А… кхм… – теряется он на миг, лишь по привычке, но травник успевает только нахмуриться сильней, а вот сказать что-нибудь Исэндар ему не дает. – Дядь, я по делу к тебе пришел. Скажи, дядь, ты... тебе денег надо?
Торговец прищуривается и наклоняется, мгновенно выдав свой интерес, хотя и сделав это нечаянно. Затем он сразу берет себя в руки и осматривает мальчишку уже с недовольством.
– А кому их не надо? – сердится мужчина. – Чего пришел, говори или проваливай на все четыре стороны.
Мальчик уже смелеет, да и видит, что слова его действуют на торговца, и нужно только не останавливаться.
– Да ты погоди, не гони, ты послушай… – собирается уже Исэндар все выдать, как и хотел, но вдруг понимает, что есть и другой, отличный способ добиться своего, пусть и немного приврав. – Слушай, дядь, меня к тебе другой травник послал. Мы с ним мимо путешествуем. Да тут такое дело вышло, торговать-то он не собирался, ну и… э… разрешение забыл… там… ну, сам знаешь. Бывает. А денег надобно капельку, а то до дома не доберемся. Так вот, мы от твоего имени поторгуем, а взамен половину цены тебе отдадим, а? Целую половину, дядь.
Травник заинтересованно молчит. Он смотрит на мальчика, ничего не говорит, но видно, что гнать уже не собирается. Тогда и появляется мысль дожать торгаша, не давать ему продыху.
– Мы только мази продадим немножко, да и только, – объясняет он. – Ты же ничего не теряешь. Все твое у тебя и останется, а мы половину отдадим от того, что наторгуем. Всем только лучше будет. Мы по дороге с голоду не умрем, а ты ни за что получишь деньги, а? Ну, соглашайся, дядь, чего тебе?
Мужчина фыркает, но сердито выходит только от привычки. Теперь уже и Исэндар замечает, что это выражение на лице торговца вообще не сменяется, и что все его чувства вынуждены пробиваться через такой неприятный, мерзкий вид.
Впрочем, уговаривать и дальше уже не приходится. Наконец, травник вздыхает, прищуривается и теперь уже выдает свои подозрения, а не прячет их в недоступной другим обители мыслей.
– И откуда ж мне знать, сколько вы от моего имени продали, м? – наклоняется мужчина. – Давай-ка, дружок, передай ты своему травнику, чтобы он мне сюда мази принес, а уж я их продам, а тогда и…
– Он такое не велел… – перебивает Исэндар, но сказать ничего не успевает.
– Ну, так ты ему передай, вот и посмотрим, – отнимает торговец слово обратно.
Остается лишь вздохнуть и дальше придумывать, как бы обмануть травника, чтобы он согласился.
– Дядь, ты не думай, мы прятать деньги не станем, – изменяет мальчик тон. – Мы в прошлом городе хотели поторговать, скопить немного, чтобы только на путь хватило, да нас торгаш проклятый обманул. Ты не сердись, мы люди-то сами не злые, только вот теперь уж моего… дядю моего теперь уже не убедишь, чтобы он так отдал мази. А то ведь опять без ничего останемся.
– Ну, это не моя забота, – отклоняется мужчина.
Становится ясно, что сейчас все может провалиться. Нужно что-нибудь предпринять, и способ изменить ситуацию находится быстро. Исэндар успевает к этому времени разгадать, что к монетам травник явно тяготеет, а потому доверять ему нельзя. Все же, именно об этом говорила работница постоялого двора, когда провожала мальчишку с дураком в путь.
Теперь, понимая, что с жадностью дела нужно вести осторожно, мальчик не уступает, а кроме того, знает, куда надавить.
– Дядь, ну ты чего? – изумляется он. – Ладно, давай так, мы тебе заплатим… мы тебе пятьдесят бронзовых дадим за один день, а всего дня два или три будем торговать, как пойдет. Только ты имя разреши свое использовать, а то же ведь палатки у нас тоже нет, так мы и твоим людям продадим, но ты зато ничего не потеряешь, а только заработаешь, а, дядь? Соглашайся!
Травник снова наклоняется, даже глаза слегка выпучивает, отчего его лицо становится еще более отвратительным.
– Серебряный за два дня?! – удивляется торговец. – Ха! Да ты, видать, дурак? Ну, знаешь, ежели вы мне по полсеребряника в день будете приносить, так я согласен. У меня и у самого так не всегда бывает, чтобы в день по полсеребряника.
Исэндар оживляется, и даже перестает видеть в лице торговца неприятные черты. Сразу весь мир, и даже это гадкое лицо, становится яснее и чище.
– По рукам, дядь! А ежели…
– А ежели за первый же день мне не заплатите, как условились, – перебивает травник, – так и уговору конец.
На миг только мальчик застывает.
– Да! – спустя короткое мгновение соглашается он. – Завтра же начнем! Завтра я тебе к вечеру принесу бронзовых пятьдесят монет… то есть, полсеребряника.
Мужчина вздыхает недовольно, но не спорит.
– Завтра, так завтра, – отвечает он. – А теперь иди, не мозоль глаза. И дяде своему передай, чтобы обманывать меня и не думал. У меня со стражей договор, понял? Ежели обмануть вздумаете, так я вас с того света вытащу.
– Ладно, дядь! – радостно соглашается Исэндар, а сам уже бросается к выходу. – По рукам!
Не оглядываясь, он так и прибегает обратно на постоялый двор, сразу направляется в комнату и бросается к дураку, схватив того за рукав.
Сумасшедший даже пугается, видя безумное выражение на лице мальчишки. Тот выпучивает глаза, держит за плечи, да и сжимает так, что от мальчика его лет никак нельзя такого ожидать.
– Готово, дурак! Я все сделал! – говорит Исэндар. – Я… а… нет, мне мази надо готовить. Дурак, ты воды натаскаешь? Принеси воды, а? Прошу. А я пока травы соберу, да и еще кое-что нужно сделать. А ты только воды принеси, а потом сиди тут, никуда не выходи, да сторожи вещи, как следует.
Сумасшедший успевает кивнуть, но даже звука не произносит. Лишь когда мальчишка уже выбегает из комнаты, глядя на захлопнувшуюся дверь, безумец проговаривает: «Да».
Сам же Исэндар бежит вовсе не собирать травы. Он проносится по городу, неся с собой мази, какие остались, и взглядом ищет кругом всех, кому только могут понадобиться его чудодейственные средства.
И поначалу выходит довольно легко. Кожевенники, работники кузни, столяры, да даже и обычные работники – куда ни глянь, всюду те, кто непременно день за днем зарабатывает ссадины, ушибы и порезы. И если от синяков мазь не очень-то спасает, то вот раны исцеляет так быстро, что купить ее выгоднее, чем оставить порезы затягиваться самостоятельно.
– Теть! Возьми, вот! – подбегает мальчик к торговке, от спешки даже не сразу узнав женщину, продавшую ему одежду.
– Какая я тебе тетя? – сердится она, как и в прошлый раз.
Правда, сейчас времени оправдываться нет, а потому Исэндар его и не растрачивает на пустую болтовню.
– Теть, ты возьми. Рана у тебя, гляжу? А я сразу заметил, – пристает мальчишка. – На, ты вот этим намажь, да и погляди, как скоро пройдет, а? Слушай, теть, завтра я торговать буду мазями этими, это травник ваш… э, наш травник, местный, он несколько дней мази дешево отдает, потому что… много их получилось, и надо бы сбыть! А я помогаю. Ты возьми, за это платы не надо. Попробуй, а завтра, ежели понравится, так ты еще возьмешь, а? Всего семь с половиною медяков за одну! Я завтра подойду, а ты попробуй, не забудь! Намажь! Увидишь, как пройдет!
И тут же он уносится дальше, пробегает по всей торговой улице, направо и налево раздавая всю мазь, какая есть.
– А ну стоять! – хватает мальчика один из стражников, когда уже мази почти не остается. – Ты кто такой? Я тебя не видел раньше.
Мужчина держит мальчишку над землей, взяв за грудки, но спустя пару мгновений ставит все же на землю. Исэндар молчит, пугается от неожиданности, а потому не сразу отвечает.
– Кто такой, спрашиваю, м?!
– Я… я травнику помогаю, – робко отвечает мальчик, но теперь уже вспоминает, где он и что происходит. – Травник мази отдает… хорошие… за семь с половиной медяков всего… а вот… попробуй…
Стражник, переглянувшись с другими воинами, быстро успокаивается, но на слово поверить все же не спешит.
– Травник, говоришь? А ну-ка пойдем, у него и спросим.
Приходится идти, терять время, незаметно объясняться с торговцем, чтобы ничего не выдать царским воинам.
– Завтра же ведь торговать начинаем, как и договорились, – говорит он травнику, чувствуя, будто одним своим присутствием воины давят на спину. – Ну так вот я пока бесплатно чуток мази раздаю… как уговаривались, чтобы людей привлечь. Ну и… вот… не поверили…
Торговец, вздохнув, кивает.
– Все верно, – говорит он воинам. – Был такой уговор. Это он от моего имени торгует. А у меня разрешение есть. Еще луна не сменилась, как я налог уплатил.
– Ну коли так, тогда ладно, – хмыкает стражник, и после воины уходят, оставив мальчика в покое.
А вот торговец с интересом щурится.
– За так, говоришь, отдаешь? – наклоняется он. – Этак ты полсеребряника не наберешь назавтра.
Исэндар хмурится, опускает глаза, только выглядывает исподлобья, но уступать все равно не желает.
– Почему это? Я только чуть-чуть даю, чтобы опробовать. Я так всегда делал… ну, дядя так всегда говорил. И ничего, – поднимает мальчик взгляд. – Работало.
– Ну, как знаете, – отклоняется мужчина. – Мне, главное, принеси завтра полсеребряника, а иначе я стражу предупрежу, что уговору конец.
– Ага! Принесу, дядь! – выпаливает мальчик и тут же убегает.
Работы еще много, а день стремительно заканчивается. Даже про обед Исэндар напрочь забывает. Едва раздав всю мазь, он тут же бросается собирать травы, прикупив себе на рынке большую, хорошую кожаную сумку, которая гораздо лучше подходит для такой работы, чем старый, продырявленный, сшитый из каких-то тряпок мешок.
И до самого вечера мальчишка лазает по кустам и вдоль дорог по окраине. Набить сумку травами до отказа не получается, но все же мальчик собирает так много сырья, что хватит на пару дней вперед. И даже так, останавливается он лишь потому, что глаза в темноте уже ничего не различают, а значит вскоре могут появиться бродячие собаки, которые наверняка лазают где-нибудь рядом с этим огромным городом.
Усталым и голодным мальчик возвращается обратно на постоялый двор, мечтая лишь о том, чтобы поесть и уснуть, но понимая, что это ему удастся не скоро.
– Дядь, ужин сделаешь? И пиво одно дураку моему, мы в комнате поедим, – говорит он хозяину, не заметив у того на лице непривычную хмурость. – И вот еще, дядь, мне печью надобно будет воспользоваться. Можно?
Вздохнув, мужчина поднимается с табурета и опирается на стойку обеими руками, глядит хмуро и теперь Исэндар это замечает, но понять, чем он мог вызвать недовольство хозяина, все равно не может.
– Вот как за жилье и за еду заплатишь, так ужин и повелю сделать, – говорит он. – А за печь еще два медяка возьму. За дрова, да и просто за очаг, потому как он и для готовки тоже может пригодиться. Так что давай плату, а тогда можешь и печью воспользоваться, но прежде все же за ночлег мне заплати.
– Ах, да… – спохватывается мальчик, начинает рыскать по карманам, и только потом вспоминает, что всю мелочь потратил, а остальное лежит в мешочке в комнате, под охраной дурака. – Ты пока ужин вели готовить, а оплату я сейчас принесу.
Пройдя в комнату и бросив свою новую, большую сумку, почти целиком забитую травами на пол, Исэндар тут же забирается руками под настил, где в сене припрятан мешочек с бронзовыми и медными монетами.
