Рассказы

- Девочка, – отвечает Хуан, утирая слезы. – Маленькая девочка. Я всегда хотел быть девочкой.
       Боб задумывается, даже хмурится, чего обычно не делает, а затем опять на пару сантиметров поворачивает голову к Хуану.
       - А у тебя есть кто-нибудь?
       Хуан с удивлением поднимает глаза, всхлипывает, но даже немного успокаивается.
       - Конечно, есть, – отвечает он через миг. – Не все же мужики такие козлы.
       Али только отмахивается, продолжая смотреть фильм и не желая даже краем уха втягиваться в свернувшую в другую сторону беседу. Хотя он все равно слышит, о чем говорят соседи.
       - А…
       Боб мнется, хотя уже начал говорить, и Хуан сам не выдерживает давления интереса.
       - Да говори уже.
       - Ну…, – мямлит Боб. – А его не… ну… не посадят?
       - За что? – удивляется Хуан.
       - За растление малолетних, – говорит Боб.
       Али, повернув голову, застывает на мгновение, а потом начинает хохотать с такой силой, что от его смеха начинает звенеть в ушах.
       - Ну… ты же… ты сказал, что ты маленькая девочка! – оправдывается Боб, но его уже никто не слушает.
       Хуан, снова рыдая, начинает колотить Боба по плечу кулаками, Али продолжает хохотать, а Боб просто сидит, жмурится, но, впрочем, ударов Хуана даже и не чувствует.
       Хуан, чуть не увязнув в складках соседа, начинает рыдать, уронив лицо в руки. В этот момент в комнату входит девушка по имени Джессика, вернувшаяся с ночной прогулки. С короткой стрижкой, в кепке, джинсовых штанах, футболке с изображением знаменитой девушки-боксера, с темно синей помадой на губах и черными тенями.
       Ее никто не замечает, но Джессика живо умудряется стянуть на себя все внимание. Пнув Али, катающегося от смеха по полу, она тут же заставляет его умолкнуть и вскочить, но сама преспокойно садится на диван, развалившись, занимает не меньше места, чем Боб, и отталкивает локтем плачущего Хуана.
       - Хорош сопли размазывать, слюнтяй, – толкает Джессика Хуана еще раз, вынуждая успокоиться, а сама переключает канал.
       - Э! Я смотрю, между прочим! – изображает Али недовольство.
       - Стерся, уголек.
       Али открывает рот, как всегда, живописно реагируя на происходящее, но ничего не отвечает, качает головой, отмахивается и садится рядом с Джессикой на край дивана.
       Сама же Джессика, широко раздвинув ноги, переключает каналы, не обращая на остальных внимания. На миг снова раздается голос мальчишки, орущего в своей комнате, но как только начинается разговор, то мальчишку опять становится едва слышно.
       - А понежнее нельзя? – тихо, боязливо замечает Хуан.
       - Завали, шпилька, – отвечает Джессика, – пока в тюбик не закатала.
       Хуан ничего не отвечает, боязливо вдавливаясь в потный бок глотающего бутерброды Боба.
       - У-у! – протягивает Али, глядя на девушку. – Кто-то не в настроении!
       - Пф, еще как в настроении, – отвечает Джессика, шире раздвигает ноги и беззастенчиво чешет бедро возле паха. – Я этой ночью выдоила пару самцов! Теперь они ходить ровно неделю не смогут. Гы-гы.
       - Черт, девочка! – играет Али бровями, пододвигаясь. – Зачем куда-то ходить? Таких самцов, как здесь, ты нигде не найдешь.
       Джессика оборачивается, перестав щелкать по каналам, но миг спустя возвращается к этому занятию.
       - В мужиках меня интересует только одно, – отвечает она спустя пару мгновений. – И это не твой длинный язык.
       Хуан с Бобом даже посмеиваются, а Али взглядывает слегка обиженно.
       - Черт, женщина! – говорит он. – Да мой дилер с клиентами нежнее обращается!
       Джессика тут же бросает на него презрительный, яростный взгляд.
       - Что ты сказал, тряпка кочегарная?
       - Уоу, уоу! Полегче, женщина!
       - Женщина?! – взвывает Джессика.
       Она тут же вскакивает с дивана, встает перед Али, Хуаном и Бобом и начинает кричать на всех троих.
       - Проклятые мужики! Сексисты! Козлы! Сволочи! – кричит она зло, выплескивая огнем полыхнувшую ярость. – Женщина?! Я человек, а не женщина!
       - А женщина разве не человек? – удивляется Боб, но тут же гаснет, поймав злобный взгляд Джессики.
       - А вот она так не думает, – замечает Хуан.
       - Заткните свои поганые, женоненавистнические рты! Вам всем нужно только одно! Знаю я, куда вы все время смотрите!
       Джессика разворачивается, выпячивает зад и начинает, выглядывая из-за плеча, шлепать себя по ягодицам.
       - Этого вы хотите?! А?! Этого?!
       Али прикладывает кулак ко рту, зачем-то раздвинув ноги, роняет гантель и она разваливается, а когда из пластмассового корпуса выкатывается маленькая гирька, Али, испуганно оглянувшись, тут же пинает ее за диван, пока никто не заметил.
       Хуан, глядя на упругие ягодицы Джессики, оказавшиеся прямо перед его лицом, так манерно, так по-женски прикрывает ладонью открытый от удивления рот, как не способна ни одна женщина. А Боб, еще шире открыв рот, медленно и с удовольствием начинает заталкивать в него бутерброд, наблюдая за происходящим так сосредоточенно, что даже вытекающая по нижней губе слюна не отвлекает его от развернувшегося зрелища.
       Джессика продолжает кричать и ни на миг не успокаивается. Видя реакцию мужчин, она разворачивается, быстрым и резким движением сдвигает майку, обнажает грудь и начинает трясти ей перед Хуаном, Али и Бобом. Хуан даже закрывает ладонью глаза, но откровенно выглядывает сквозь пальцы, а Али с Бобом даже застывают, вытаращив глаза.
       - Всем вам одно только нужно! – бушует Джессика. – Это!
       Взяв свои груди в ладони, крича, Джессика начинает трясти ими еще сильнее, и шум мгновенно привлекает мальчишку, оравшего все это время в своей комнате. Услышав крики, мальчик тут же открывает дверь, вбегает в комнату, вскакивает на диван, наступив кому-то на руку, и поднимает вверх кулак.
       - Даешь революцию! – кричит писклявым голосом буйный тринадцатилетка.
       Мальцу, помешавшему наслаждаться шоу, с двух сторон тут же отпускают подзатыльники, он сваливается с дивана, получает от Джессики пинок, за то, что растет мужиком и, следовательно, гадом и сволочью, которая едва почуяв женскую грудь тут же выскочила на нее пялиться. Впрочем, мальчик не теряет настрой, вскакивает и уносится на кухню.
       Пробежав мимо Марии, то есть, Мамашки, крикливый малец хватает первую подвернувшуюся под руку кастрюлю с половником, высовывается по пояс из окна и начинает тарабанить половником по звенящей от ударов кастрюле.
       - Свободу политзаключенным! – кричит мальчик и чуть не вываливается из окна.
       Марии, то есть, Мамашке, приходится бросить готовку, но она успевает отскочить от плиты, схватить мальчика и затащить его обратно.
       - Долой тоталитарный режим! – кричит пацан, оттоптав Мамашке стопу. – Даешь свободу! Нет коррупции!
       Он продолжает кричать, бегая по кухне, а Мария, закрыв окно, подхватывает мальчика и несет обратно в комнату.
       - Долой диктатуру власти! – продолжает кричать мальчик, брыкаясь на женском плече, пока Мария, изо всех сил напрягаясь, старается быстрее вернуть мальчишку в комнату. – Прочь фашистский режим! Мы здесь власть! Мы здесь власть!
       Последние слова мальчик продолжает кричать уже из-за двери, а Мария, прислонившись к стене и выдохнув, лишь теперь замечает, как Джессика, крича, трясет перед юношами грудью.
       - Да что же вы делаете? – подступает женщина ближе к Джессике, Бобу, Хуану и Али. – Любушка, Петя, Коля, Васенька!
       На нее не обращают внимания. А миг спустя, Мария бросается на кухню, голыми руками, обжигаясь, убирает с плиты кастрюлю, содержимое которой успело вскипеть и вырваться на свободу под высокопарные лозунги мальчишки. Женщина взглядывает на грязную плиту, в мыслях потеряв надежду выкроить себе хоть минутку отдыха.
       На миг Мария чувствует, как у нее сдавливает сердце, будто оно сейчас остановится, не желая больше гнать кровь по молодому, но уставшему телу женщины. На глазах Марии начинают проступать слезы, она невольно корчит лицо, но затем резко вздыхает, только раз всхлипывает, отирает вспотевшее лицо фартуком, и принимается оттирать плиту от пригоревшей еды, забыв о минутной слабости… потому что кто-то должен.
       

       Глава 6

       
       Любов
       
       Утро, как и обычно, начинается почти мгновенно, внезапно оставив сонливый туман раннего пробуждения в забытых снах ушедшей ночи.
       Мила встает раньше. Как, впрочем, и всегда. Мужа она оставляет в постели, с сонной медлительностью вздохнув, а затем коснувшись его рукой, но после выходит на кухню, где немедленно вовлекается в дела.
       Когда в окно пробивается первый лучик света, Мила уже забывает про сон. Она готовит завтрак, собирает мусор, приготовив его к выносу, бегает от чайника к сковородке, торопясь приготовить вкусное угощение, и о ее стараниях рассказывает невидимому зрителю упавшая с подбородка капелька пота.
       А затем начинает играть будильник. Наскоро закончив готовку, Мила отправляется в комнату. Сонная атмосфера комнаты к этому мгновению уже теряет свое вялое очарование. В спальне остается лишь ночной запах, который дразнит пробудившееся обоняние мутным привкусом застоявшихся ароматов.
       – Уф! – намеренно громко произносит Мила, ладошкой развевая от лица не очень приятный запах. – Вставай, родной! Давай, просыпайся!
       Мужчина открывает глаза, взглядывает на супругу, но когда Мила одергивает шторы, собираясь распахнуть форточку, ее муж тут же переваливается на другой бок, лениво промычав.
       – Вставай! – говорит Мила строже.
       Не дожидаясь ответа, она подходит ближе, одной рукой упирается в широкое плечо, другой в бедро, давит всем весом и раскачивает мужчину на пружинистом матрасе.
       – Вставай! – повторяет она еще раз, а затем ударяет мужа по ягодице, отчего тот сразу открывает глаза и поворачивается. – Завтрак готов. Еще мусор нужно вынести. Поднимайся.
       Улыбнувшись, Мила уходит обратно на кухню, где уже свистит чайник, а ее муж, лениво замычав, утыкается в подушку лицом.
       Минут через десять, Вадим приходит на кухню. Заботливая жена к этому мгновению успевает все разложить на столе, приготовить кофе, сама начинает завтрак, уже бодрая и готовая к новому дню. Мужчина же, еще сонный, медленно приступает к завтраку, делает глоток и выпускает хриплый возглас сытого довольства.
       – Ааах!
       – Мусор ты не вынес? Я у двери поставила.
       – Буду выходить… – отвечает Вадим.
       – Не забудь.
       И, наконец, из дома постепенно выветривается сонная атмосфера протухающей ночи.
       Мила продолжает заниматься своими делами. Она умывается, заправляет постель, моет посуду, красится, чтобы покинуть дом в приятном, ухоженном виде, готовит платье, приготавливает мужу рубашку и брюки, наскоро разгладив, и вскоре уже начинает собираться.
       Вадим успевает поесть, умыться, а затем одевается, шутя, что женщина могла бы не торопиться, если бы не тратила столько времени на покраску ногтей и лица. И собирается он быстрее. Надев выглаженную рубашку и брюки, затянув на округлом пузе ремень, он целует жену и уходит.
       – Родной, я же просила! – говорит Мила в телефон, прижав его к щеке плечом, закрывая дверь и держа мусорный пакет.
       – Чего? А! Блин… точно… ну, оставь. Я потом вынесу.
       – Нет, ну, правда, так сложно вынести мусор?
       В трубке раздается вздох.
       – Мила, давай не будем, – отвечает муж. – Я же говорю: вынесу потом.
       – Ты каждый раз это говоришь.
       – Ну… блин. Мила… все. Я опаздываю. У меня сегодня завал на работе. Давай потом.
       Женщина открывает рот, но в трубке раздаются гудки и, вздохнув, покачав головой, Мила убирает в сумочку телефон, бросает пакет в мусоропровод, а затем и сама отправляется на работу.
       День, как день. Ничего необычного. Куча работы, пара неприятных моментов, бумаги, документы, писанина, звонки. Только в обед Миле удается немного передохнуть, вымотавшись уже к середине дня.
       – Хоть бы на выходных получилось отдохнуть… – жалуется она подруге.
       И то ли усталость под конец недели заставляет разговориться, выбившись из сил, то ли просто накопилось, но Мила внезапно даже для себя начинает вдруг жаловаться, а едва начав, уже и сама не хочет останавливаться.
       – Нет, я правда не понимаю, – рассказывает она. – Неужели так сложно мусор вынести? Прямо у двери поставила. Несколько раз ему напомнила.
       – Ну, забыл, – вступается за мужа подруга. – Может, дела какие-нибудь важные, или на работе….
       – Так все время же одно и то же, – обрывает Мила. – Знаешь, сколько мы уже вместе не отдыхали? Весь прошлый отпуск копалась у его родителей в огороде…. Ох…. Да хоть бы просто….
       Наконец, сказав первое, Мила в уме уже распаляется, а потому следом переходит к остальному, не желая останавливаться.
       – За неделю ни разу мне «люблю» не сказал, – жалуется она. – Говорит: «я тоже», – а потом отворачивается и засыпает раньше, чем я слово произнесу.
       – Ой, да ладно, – отмахивается подруга. – А ты что думала? Знаешь, когда мне мой последний раз цветы дарил?
       Мила взглядывает с затаенным в глазах блеском сочувствия, но подруга слабо улыбается.
       – Тебе же не пятнадцать лет….
       – Ну хоть обнять можно? Поцеловать? – не соглашается Мила. – Я же не прошу ничего такого….
       – Ладно, – перебивает увлекшаяся беседой подруга. – Когда ты видела в последний раз, чтобы отец твоей маме дарил цветы, или в любви признавался, или еще что-то такое?
       Мила сразу тускнеет, не отыскав в памяти ни одного примера, но затем все же решается ответить.
       – Просто не при мне он это делал… наверное.
       – Ага. Наверное, – улыбается подруга. – Вот что, если хочешь, чтобы он о любви тебе говорил, ну так попроси.
       Мила даже вытягивает шею, явно не согласная с таким решением проблемы.
       – Ну и зачем это мне тогда? Мне же не это нужно.
       – Как знаешь. Я так и делаю. Если что-то еще придумаешь, то расскажи, я тоже воспользуюсь.
       А затем разговор оканчивается, поскольку слишком много дел не ждет своего часа, продолжая захламлять виртуальные и реальные рабочие столы.
       Занявшись работой, Мила даже забывает на какое-то время о своих переживаниях, грызших изнутри уже давно. И если бы не дорога домой, если бы не другие дела, то женщина и вовсе о них бы не вспомнила, но все наваливается в кучу.
       Приходится зайти по пути домой в магазин. Позвонив мужу, Мила с ним почти не разговаривает, услышав лишь торопливые отговорки и просьбу отложить разговоры на потом, больше похожую на повеление.
       Остается лишь отправиться домой в общественном транспорте с сумкой продуктов. Где одна неосторожная старушка наступает на ногу. И Мила бы не рассердилась, но старушка, злобно глянув, додумалась еще и вести себя осторожнее и не разбрасывать свои ступни у других под ногами, опираясь на аргумент о том, что она, старушка, могла бы так спотыкнуться, упасть, разбить голову и умереть. Словом, настроение к вечеру ничуть не выправляется, а даже наоборот. И потому, когда Мила, зайдя в подъезд, узнает, что лифт на ремонте, хотя еще с утра работал, она начинает быстро терять над чувствами контроль, пусть это и выражается лишь буйством ее мыслей.
       Кроме легкой хмурости, настроение женщины никак не проявляется. Хотя усталость под вечер начинает донимать все сильнее. Впрочем, еще неприятнее оттого, что Вадим, как кажется Миле, уже дома, и эта мысль тем легче и глубже въедается в голову, чем выше поднимается женщина.
       На третьем этаже Мила делает остановку, но лишь затем, чтобы отдышаться и позвонить. Наконец, еще три, даже четыре этажа она бы прошла спокойно, но тащиться с пакетом на одиннадцатый совсем не хочется.
       – Алло, Вадь, – зовет женщина, дозвонившись. – Ты дома?
       Мужчина вдруг заминается.
       – А… что такое?