Он лежал на спине, раскинув в стороны руки, и улыбался, закрыв глаза. Над ним кружили и сверкали в лучах солнца острые лезвия и мягкие шары. Кружили, кружили, завораживая металлическим блеском и оранжевым теплом. Будто маленькие солнца бодались острыми жаркими лучами.
Застыли.
От неожиданности застыла невидимая зрительница. Хлопнула глазами, когда ножи и шары дрогнули. Вскочила на ноги и громко закричала, когда они стремительно полетели вниз.
И лишь потом увидела, что пока маленькие солнца скатываются с широкой груди, острые лучи замерли в каком-то сантиметре от куртки Дерика.
Инна затопала ногами и еще раз закричала, выпуская напряжение от внезапного приступа страха. Парень позволил ножам упасть рядом с ним в траву и захохотал. Счастливым смехом.
Так стали возвращаться отрывки из давно закончившегося фильма. Отдельными сценами. Вплоть до той самой, после которой их не стало. Когда Инна закрыла им путь.
Согласилась на предложение Вадима. Вышла замуж.
У нее росли двое замечательных детей.
Но воспоминания возвращались, дополнялись вопросами: «А как там…» и превращались в спрятанные под маской любопытства желания. Пока однажды в переполненном автобусе, по дороге из садика на работу, сжатая со всех сторон людьми в демисезонных пальто (в город робко начинала заглядывать весна), Инна не отправилась в «путешествие».
Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что темнота плохо освещенного автобуса превратилась в полумрак огромного собора (сразу стало ясно, что это не простой собор, а очень и очень важный, как, например, недавно восстановленный в Москве), окружавшие ее люди одеты не в теплые и бесформенные одежды, а в строгие костюмы и изысканные платья.
Инна оказалась в первом ряду среди гостей какого-то торжественного события.
Как прежде, ее не замечали. Как и прежде, она ничего не слышала. Зажмурившись и поморгав от неожиданности, она открыла глаза и стала осматриваться. Похоже, она попала на свадебную церемонию.
Незнакомой хорошенькой девушки и Дерика О’Брайена.
Незримой и незваной гостье понадобилось несколько мгновений для осознания увиденного. Первой мыслью была та, что это не первая свадьба Дерика, следом – уверенность, что в таком важном соборе и в присутствии стольких лиц судьбы не соединяются по несколько раз.
Среди гостей обнаружилась та самая, похожая на Инну молодая женщина, которая, как она думала, уже годы как была женой О’Брайена. Только она стояла под руку с незнакомым мужчиной и, улыбаясь время от времени своему спутнику, с интересом следила за церемонией.
Но как же… Дерик?
Сколько ему сейчас лет? Тридцать? Годы, как умелый скульптор, отточили и отшлифовали его внешность, сделав еще привлекательней. Лицо стало строже, более выразительным, отчетливо проступали линии скул, и сильно выделялись глаза, в этот момент — без синевы. Все такой же прямой была спина, напряженность которой выдавала силу характера. В сумраке собора О’Брайен выглядел очень загорелым, как путешественник, только что вернувшийся из жарких стран.
Когда к нему повернулся служитель и прозвучал вопрос (беззвучный для Инны, он был, тем не менее, понятным), Дерик не ответил. Опустив голову, он стоял, словно к чему-то прислушиваясь. (Но после этого вопроса многие прислушиваются к себе. Или ничего не слышат, объятые отчаянным волнением, как Инна на собственной свадьбе).
Дерик молчал.
В затянувшейся и ставшей очевидной всем паузе взгляд Инны метался по лицам гостей, пока не замер на родителях О’Брайена, и она видела в их глазах тревогу. По тому как исчезла эта тревога, слегка разглаживая постаревшие лица, Инна поняла, что Дерик ответил «Да».
Если у нее еще оставались сомнения, что это не первая свадьба, они развеялись.
Инна глотнула воздуха, почему-то переполненного солью, как если бы она очутилась на берегу холодного моря, а не внутри полного людей собора, и снова оказалась в автобусе. Вовремя.
Чтобы успеть прийти в себя перед тем, как прозвучало название ее остановки.
Растерянная молодая женщина, не разбирая дороги, шла по мокрому снегу и грязным лужам и несла в груди раскаленный камень, в который превратилось ее сердце.
Не помогали доводы разума и успокоительные чаи, заваренные Владой Михайловной. Не принесли облегчения рутина и знакомые цифры отчетов.
Инне стало легче в автобусе по дороге домой после честного признания самой себе, что боль в груди вызвана сценами чужой свадьбы, а беспокойство – бредовыми мыслями о правильности принятого в восемнадцать лет решения. Мыслями, что оно было поспешным. Инна тут же отругала себя за них – не может быть ошибкой то, что подарило ей счастье материнства и двух замечательных детей.
И все же она расплакалась, отвернувшись к холодному стеклу.
К вечеру подморозило, словно днем не чирикали на голых ветках воробьи, сообщая, что весна уже здесь, в городе, только еще слишком не уверена в себе — застенчивая девушка.
Слезы, чувство вины и холодное стекло возвращали, привязывали к настоящему, приводя в чувство. К подъезду дома Инна подходила, оставляя сомнения почти закончившегося дня промозглому ветру. Надеясь, что видений больше не будет.
Но непостижимое дело!
Дерик О’Брайен возвращался в ее жизнь. Сколько Инна ни старалась закрыться, «путешествия» происходили время от времени, лишая покоя и ненадолго превращая в ее собственном мире в тень. Она делала ошибки в отчетах, опаздывала забрать с занятий детей, не смотрела в сторону мужа.
Инна снова стала бывать в знакомом ей раньше доме.
Комната, где строгие родители когда-то отчитывали провинившегося сына, стала кабинетом Дерика. Новый хозяин расширил библиотеку и устроил рядом с ней лабораторию. Первое время после свадьбы О?Брайен редко приходил в эти комнаты. Он проводил его с молодой женой, пытаясь стать хорошим мужем. Супруги путешествовали, выходили в театр и на концерты, встречались с друзьями. Тот, кто считался близким другом, бросал украдкой слишком заинтересованные взгляды на жену Дерика.
Даже коротких мгновений, выпадавших Инне, хватало понять, что особого тепла в новой семье нет, но его пытались создать. Прежде всего, сам Дерик.
Единственный раз, когда Инна оказалась на зеленом лугу, О’Брайен был один.
Он смотрел на далекие горы.
Больше всего Инне не хотелось бы попасть в дом О?Брайена вечером. Точнее, ночью.
В спальню. Один раз это почти случилось, и она увидела Дерика уже сбросившим на пол рубашку. Мужчина оказался не таким широкоплечим, как Вадим, не таким высоким, как Ирин брат — баскетболист. И выпуклого рисунка мышц с фотографий в женских журналах тоже не было на груди и руках О?Брайена, и все же во всем теле, в каждом движении чувствовалась сила. О?Брайен притягивал взгляд.
Инна закрыла глаза, почувствовав, что заливается краской, словно девчонка, заглянувшая в мальчишескую раздевалку. У нее получилось быстро вернуться обратно – в комнату финансового отдела, за стол напротив Влады Михайловны, под ее пристальный взгляд. Пробормотав что-то невнятное, Инна поднялась со стула и быстро выскочила в коридор. Почти бегом добралась до туалета и долго освежала лицо прохладной водой.
Еще никогда в жизни ей не было так стыдно.
За то, что «подсматривала» за полураздетым мужчиной.
За то, что, глядя на него, испытала похожие чувства, как в тот единственный раз во время поцелуя с Виктором в подъезде родительского дома.
За то, что ей нравился существующий только в ее воображении мужчина.
Нравился он. А не собственный муж.
Инна начала искать способы освободиться от опасного наваждения, которое не иначе как сводило ее с ума и разрушало настоящую жизнь. Она копалась в воспоминаниях, словно там могло быть скрыто объяснение, откуда взялись «путешествия», и почему она привязана в них к одному человеку. Читая книги по психологии, Инна проверяла описания различных синдромов, но не нашла ни одного, подходившего к тому, что с ней происходило.
Она сходила к психологу, которого посоветовала Влада Михайловна (по ее словам – лучшему в городе). Но, признавшись в видениях, Инна не рассказала, как долго они сопутствуют ей по жизни, испугавшись, что психолог сочтет ее не просто душевнобольной, а потенциально опасной для окружающих. Что, если он направит Инну в психиатрическую клинику, и ее дети останутся без матери? Вернее, с матерью-тенью, упрятанной в белоснежную палату?
Конечно, это было преувеличением, но рисковать не хотелось.
А еще не хотелось делиться теми подробностями, которые были слишком личными.
Психолог определил у пациентки профессиональное выгорание и лечил от него.
Инна сходила к двум бабкам (тоже по совету Влады Михайловны) и к одному черному колдуну, которого нашла сама по объявлению в газете.
Бабки высмотрели на ней следы приворота, и Инна, прилежно следуя предписаниям, пила странные настойки, заработав расстройство кишечника в одном случае и непонятную аллергию на локтях во втором. От аллергии она так больше и не отделалась. Настойчивая сухость и жжение появлялись на руках, стоило немного понервничать.
Колдун оказался порядочным. Он не стал просить денег за помощь от несуществующего недуга, сказав, что не видит в ауре посетительницы присутствия чужой воли.
Батюшка в церкви назвал Инну грешницей.
Она согласилась с ним.
Потому что сама считала себя грешницей.
Не согрешив ни разу даже в собственных видениях и мечтах.
Это были годы бесплодной борьбы.
Чем настойчивей Инна пыталась освободиться от «путешествий», тем чаще они происходили, хоть и стали совсем короткими. Настолько, что она не всегда успевала оглядеться вокруг, как уже возвращалась обратно. Азбукой морзе неизвестного языка были эти видения.
Из них складывались понятные фразы.
Дерик не полюбил свою жену. Но старался быть хорошим мужем.
Его сердце принадлежало сыну – забавному мальчишке с такими же серо-голубыми глазами и темными кудрями, как у отца. Но оттенок кожи детского лица был светлее, а черты – тоньше. Дерик приводил сына на зеленый луг и показывал ему трюки с жонглированием. Мальчишка смеялся, зажимая руками рот, как когда-то маленькая Инна.
Она улыбалась, наблюдая за ними (только на лугу получалось задержаться чуть дольше). Улыбалась, и хоть это была счастливая улыбка, в ней всегда присутствовала капелька грусти.
Дети Инны, старше черноволосого мальчишки Дерика, поспешно росли, обзаводились друзьями, мечтами, историями. Мама оставалась важной частью их жизни, но эта часть с каждым годом становилась меньше.
Освобождавшееся от забот время Инна занимала работой, вместе с Владой Михайловной шагая по карьерной лестнице. Она пыталась найти себе разные хобби, но они выходили короткоживущими. Наибольшее удовольствие приносили встречи с друзьями и ежегодная поездка семьей на юг.
А потом наступил год страшных испытаний, когда в жизнь Инны ворвалась беда. Машина друзей, в которой находился Димка, попала в аварию. Все пассажиры получили увечья разной степени тяжести, у сына был серьезный перелом ноги и черепно-мозговая травма. Спасая от боли, врачи ввели его в медикаментозную кому, но парень не выходил из нее.
Бесконечных два месяца.
То страшное время запомнилось Инне как одна белая — не черная, а именно белая — полоса. Слепившая белизной больничных простыней и светом ночных ламп в коридоре больницы, удушливая от запаха лекарств и слез, которые не лились из глаз, но затопили душу.
Инне казалось, что она превратилась в тяжелую металлическую ось, и чтобы колесо продолжало крутиться, она должна оставаться целой. Поэтому она работала, занималась дочерью, которой, как никогда, требовалась помощь и забота, проводила много времени в больнице. Поддерживала Вадима. Профессиональный хирург, он не мог смотреть на сына, неподвижно лежащего в кровати, сливаясь цветом лица с постелью.
Когда Димка наконец очнулся, начался долгий процесс реабилитации.
Они прошли его все вместе – семьей.
За все это долгое и сначала безрадостное время Инна ни разу не оказывалась в другом мире, но «путешествие» случилось внезапно, когда она совершенно не ожидала, решив, что наконец оставила видения в прошлом.
Инна появилась в комнате, куда заносили Дерика в разорванной и залитой кровью одежде. Внесли, положили на кровать. Над раненым засуетились слуги, склонился целитель. Чуть позже он разговаривал с женой и отцом Дерика. Инна едва узнала старшего О’Брайена сквозь печати возраста, оставленные на лице и фигуре.
То, что положение серьезное, было понятно по едва различимому дыханию раненого и неподвижности его тела. Это читалось на лицах собравшихся вокруг. Безнадежность ситуации Инна осознала, когда в комнату привели десятилетнего мальчика. Сын Дерика старался держаться, но его руки дрожали, пока он сжимал безжизненную ладонь отца, и детская спина выглядела сгорбленной.
Жена Дерика задержалась в комнате дольше остальных. Инна не верила ее слезам.
Эта женщина никогда не испытывала искренних чувств к своему мужу, и взгляд, когда она подошла к окну, был похож на взгляд Главбуха, начинавшего подготовку к годовому отчету.
Чуть позже с раненым останется только целитель и Инна, потерявшая счет времени, забывшая, что «путешествие» длится невероятно долго. Она сделает шаг к кровати, на которой лежит Дерик, потом еще один, и впервые подойдет очень близко, ей даже покажется, что она различает тяжелое дыхание мужчины. Дерик умирал. Он уходил в такую даль, куда гостья из другого мира не сможет последовать. Инна отчетливо поймет, что со смертью О’Брайена закончатся все видения, она по-настоящему «вернется» в свою собственную жизнь. В прошлом скроются сомнения, тоска и непозволительные чувства к этому мужчине. Он превратится в того, кем был всегда, – в героя саги или длинного, но завершившегося сериала. Инне будет грустно.
Но ведь станет легче?!
Глядя на посеревшее лицо Дерика, она поймет: не станет. Чужой, из другого измерения, или всего лишь создание ее воображения, О’Брайен ей необходим.
Инна не коснется умиравшего. В его мире она – только дух, невидимый зритель, отделенный от происходящего непреодолимой стеной. Но она позовет Дерика и потянется к нему в поиске тех нитей, что связывали их. Снова станет осью, которая поднимет колесо и поможет ему начать вращаться. Прольет реки слез – их накопилось целое море. Не успевшее излиться море слез от времени, проведенного в страхе за сына.
Слезы будут литься по щекам, попадать на руки, но не на пол.
Прежде чем Инну утянет обратно в ее реальность, ресницы Дерика дрогнут, и к его постели подбежит изумленный целитель.
Вернувшись домой, первым делом Инна зайдет в спальню к мирно спящему сыну. Молодость берет свое и вершит чудеса. Измученная женщина сдержит сухие рыдания и устало улыбнется, поверив в то, что самое страшное осталось позади.
В обоих мирах.
Инна проверила время – почти пять вечера.
Скоро нести отчет Генеральному.
Она поднялась из-за стола и отошла к окну.
Слишком сильно разволновалась.
Стояла и смотрела на улицу.
Но вместо суетливого, пропылившегося после недельной засухи города видела зеленый луг.
Она попала на него пару месяцев спустя после покушения на Дерика. О’Брайен сидел к ней спиной, изучая далекие горы. Но стоило невидимой гостье появиться, мужчина стремительно обернулся, и на короткое мгновение Инне показалось, что он...
Застыли.
От неожиданности застыла невидимая зрительница. Хлопнула глазами, когда ножи и шары дрогнули. Вскочила на ноги и громко закричала, когда они стремительно полетели вниз.
И лишь потом увидела, что пока маленькие солнца скатываются с широкой груди, острые лучи замерли в каком-то сантиметре от куртки Дерика.
Инна затопала ногами и еще раз закричала, выпуская напряжение от внезапного приступа страха. Парень позволил ножам упасть рядом с ним в траву и захохотал. Счастливым смехом.
Так стали возвращаться отрывки из давно закончившегося фильма. Отдельными сценами. Вплоть до той самой, после которой их не стало. Когда Инна закрыла им путь.
Согласилась на предложение Вадима. Вышла замуж.
У нее росли двое замечательных детей.
Но воспоминания возвращались, дополнялись вопросами: «А как там…» и превращались в спрятанные под маской любопытства желания. Пока однажды в переполненном автобусе, по дороге из садика на работу, сжатая со всех сторон людьми в демисезонных пальто (в город робко начинала заглядывать весна), Инна не отправилась в «путешествие».
Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что темнота плохо освещенного автобуса превратилась в полумрак огромного собора (сразу стало ясно, что это не простой собор, а очень и очень важный, как, например, недавно восстановленный в Москве), окружавшие ее люди одеты не в теплые и бесформенные одежды, а в строгие костюмы и изысканные платья.
Инна оказалась в первом ряду среди гостей какого-то торжественного события.
Как прежде, ее не замечали. Как и прежде, она ничего не слышала. Зажмурившись и поморгав от неожиданности, она открыла глаза и стала осматриваться. Похоже, она попала на свадебную церемонию.
Незнакомой хорошенькой девушки и Дерика О’Брайена.
Незримой и незваной гостье понадобилось несколько мгновений для осознания увиденного. Первой мыслью была та, что это не первая свадьба Дерика, следом – уверенность, что в таком важном соборе и в присутствии стольких лиц судьбы не соединяются по несколько раз.
Среди гостей обнаружилась та самая, похожая на Инну молодая женщина, которая, как она думала, уже годы как была женой О’Брайена. Только она стояла под руку с незнакомым мужчиной и, улыбаясь время от времени своему спутнику, с интересом следила за церемонией.
Но как же… Дерик?
Сколько ему сейчас лет? Тридцать? Годы, как умелый скульптор, отточили и отшлифовали его внешность, сделав еще привлекательней. Лицо стало строже, более выразительным, отчетливо проступали линии скул, и сильно выделялись глаза, в этот момент — без синевы. Все такой же прямой была спина, напряженность которой выдавала силу характера. В сумраке собора О’Брайен выглядел очень загорелым, как путешественник, только что вернувшийся из жарких стран.
Когда к нему повернулся служитель и прозвучал вопрос (беззвучный для Инны, он был, тем не менее, понятным), Дерик не ответил. Опустив голову, он стоял, словно к чему-то прислушиваясь. (Но после этого вопроса многие прислушиваются к себе. Или ничего не слышат, объятые отчаянным волнением, как Инна на собственной свадьбе).
Дерик молчал.
В затянувшейся и ставшей очевидной всем паузе взгляд Инны метался по лицам гостей, пока не замер на родителях О’Брайена, и она видела в их глазах тревогу. По тому как исчезла эта тревога, слегка разглаживая постаревшие лица, Инна поняла, что Дерик ответил «Да».
Если у нее еще оставались сомнения, что это не первая свадьба, они развеялись.
Инна глотнула воздуха, почему-то переполненного солью, как если бы она очутилась на берегу холодного моря, а не внутри полного людей собора, и снова оказалась в автобусе. Вовремя.
Чтобы успеть прийти в себя перед тем, как прозвучало название ее остановки.
Прода от 06.11.2024, 23:00
Растерянная молодая женщина, не разбирая дороги, шла по мокрому снегу и грязным лужам и несла в груди раскаленный камень, в который превратилось ее сердце.
Не помогали доводы разума и успокоительные чаи, заваренные Владой Михайловной. Не принесли облегчения рутина и знакомые цифры отчетов.
Инне стало легче в автобусе по дороге домой после честного признания самой себе, что боль в груди вызвана сценами чужой свадьбы, а беспокойство – бредовыми мыслями о правильности принятого в восемнадцать лет решения. Мыслями, что оно было поспешным. Инна тут же отругала себя за них – не может быть ошибкой то, что подарило ей счастье материнства и двух замечательных детей.
И все же она расплакалась, отвернувшись к холодному стеклу.
К вечеру подморозило, словно днем не чирикали на голых ветках воробьи, сообщая, что весна уже здесь, в городе, только еще слишком не уверена в себе — застенчивая девушка.
Слезы, чувство вины и холодное стекло возвращали, привязывали к настоящему, приводя в чувство. К подъезду дома Инна подходила, оставляя сомнения почти закончившегося дня промозглому ветру. Надеясь, что видений больше не будет.
Но непостижимое дело!
Дерик О’Брайен возвращался в ее жизнь. Сколько Инна ни старалась закрыться, «путешествия» происходили время от времени, лишая покоя и ненадолго превращая в ее собственном мире в тень. Она делала ошибки в отчетах, опаздывала забрать с занятий детей, не смотрела в сторону мужа.
Инна снова стала бывать в знакомом ей раньше доме.
Комната, где строгие родители когда-то отчитывали провинившегося сына, стала кабинетом Дерика. Новый хозяин расширил библиотеку и устроил рядом с ней лабораторию. Первое время после свадьбы О?Брайен редко приходил в эти комнаты. Он проводил его с молодой женой, пытаясь стать хорошим мужем. Супруги путешествовали, выходили в театр и на концерты, встречались с друзьями. Тот, кто считался близким другом, бросал украдкой слишком заинтересованные взгляды на жену Дерика.
Даже коротких мгновений, выпадавших Инне, хватало понять, что особого тепла в новой семье нет, но его пытались создать. Прежде всего, сам Дерик.
Единственный раз, когда Инна оказалась на зеленом лугу, О’Брайен был один.
Он смотрел на далекие горы.
Больше всего Инне не хотелось бы попасть в дом О?Брайена вечером. Точнее, ночью.
В спальню. Один раз это почти случилось, и она увидела Дерика уже сбросившим на пол рубашку. Мужчина оказался не таким широкоплечим, как Вадим, не таким высоким, как Ирин брат — баскетболист. И выпуклого рисунка мышц с фотографий в женских журналах тоже не было на груди и руках О?Брайена, и все же во всем теле, в каждом движении чувствовалась сила. О?Брайен притягивал взгляд.
Инна закрыла глаза, почувствовав, что заливается краской, словно девчонка, заглянувшая в мальчишескую раздевалку. У нее получилось быстро вернуться обратно – в комнату финансового отдела, за стол напротив Влады Михайловны, под ее пристальный взгляд. Пробормотав что-то невнятное, Инна поднялась со стула и быстро выскочила в коридор. Почти бегом добралась до туалета и долго освежала лицо прохладной водой.
Еще никогда в жизни ей не было так стыдно.
За то, что «подсматривала» за полураздетым мужчиной.
За то, что, глядя на него, испытала похожие чувства, как в тот единственный раз во время поцелуя с Виктором в подъезде родительского дома.
За то, что ей нравился существующий только в ее воображении мужчина.
Нравился он. А не собственный муж.
Инна начала искать способы освободиться от опасного наваждения, которое не иначе как сводило ее с ума и разрушало настоящую жизнь. Она копалась в воспоминаниях, словно там могло быть скрыто объяснение, откуда взялись «путешествия», и почему она привязана в них к одному человеку. Читая книги по психологии, Инна проверяла описания различных синдромов, но не нашла ни одного, подходившего к тому, что с ней происходило.
Она сходила к психологу, которого посоветовала Влада Михайловна (по ее словам – лучшему в городе). Но, признавшись в видениях, Инна не рассказала, как долго они сопутствуют ей по жизни, испугавшись, что психолог сочтет ее не просто душевнобольной, а потенциально опасной для окружающих. Что, если он направит Инну в психиатрическую клинику, и ее дети останутся без матери? Вернее, с матерью-тенью, упрятанной в белоснежную палату?
Конечно, это было преувеличением, но рисковать не хотелось.
А еще не хотелось делиться теми подробностями, которые были слишком личными.
Психолог определил у пациентки профессиональное выгорание и лечил от него.
Инна сходила к двум бабкам (тоже по совету Влады Михайловны) и к одному черному колдуну, которого нашла сама по объявлению в газете.
Бабки высмотрели на ней следы приворота, и Инна, прилежно следуя предписаниям, пила странные настойки, заработав расстройство кишечника в одном случае и непонятную аллергию на локтях во втором. От аллергии она так больше и не отделалась. Настойчивая сухость и жжение появлялись на руках, стоило немного понервничать.
Колдун оказался порядочным. Он не стал просить денег за помощь от несуществующего недуга, сказав, что не видит в ауре посетительницы присутствия чужой воли.
Батюшка в церкви назвал Инну грешницей.
Она согласилась с ним.
Потому что сама считала себя грешницей.
Не согрешив ни разу даже в собственных видениях и мечтах.
Это были годы бесплодной борьбы.
Чем настойчивей Инна пыталась освободиться от «путешествий», тем чаще они происходили, хоть и стали совсем короткими. Настолько, что она не всегда успевала оглядеться вокруг, как уже возвращалась обратно. Азбукой морзе неизвестного языка были эти видения.
Из них складывались понятные фразы.
Дерик не полюбил свою жену. Но старался быть хорошим мужем.
Его сердце принадлежало сыну – забавному мальчишке с такими же серо-голубыми глазами и темными кудрями, как у отца. Но оттенок кожи детского лица был светлее, а черты – тоньше. Дерик приводил сына на зеленый луг и показывал ему трюки с жонглированием. Мальчишка смеялся, зажимая руками рот, как когда-то маленькая Инна.
Она улыбалась, наблюдая за ними (только на лугу получалось задержаться чуть дольше). Улыбалась, и хоть это была счастливая улыбка, в ней всегда присутствовала капелька грусти.
Дети Инны, старше черноволосого мальчишки Дерика, поспешно росли, обзаводились друзьями, мечтами, историями. Мама оставалась важной частью их жизни, но эта часть с каждым годом становилась меньше.
Освобождавшееся от забот время Инна занимала работой, вместе с Владой Михайловной шагая по карьерной лестнице. Она пыталась найти себе разные хобби, но они выходили короткоживущими. Наибольшее удовольствие приносили встречи с друзьями и ежегодная поездка семьей на юг.
А потом наступил год страшных испытаний, когда в жизнь Инны ворвалась беда. Машина друзей, в которой находился Димка, попала в аварию. Все пассажиры получили увечья разной степени тяжести, у сына был серьезный перелом ноги и черепно-мозговая травма. Спасая от боли, врачи ввели его в медикаментозную кому, но парень не выходил из нее.
Бесконечных два месяца.
То страшное время запомнилось Инне как одна белая — не черная, а именно белая — полоса. Слепившая белизной больничных простыней и светом ночных ламп в коридоре больницы, удушливая от запаха лекарств и слез, которые не лились из глаз, но затопили душу.
Инне казалось, что она превратилась в тяжелую металлическую ось, и чтобы колесо продолжало крутиться, она должна оставаться целой. Поэтому она работала, занималась дочерью, которой, как никогда, требовалась помощь и забота, проводила много времени в больнице. Поддерживала Вадима. Профессиональный хирург, он не мог смотреть на сына, неподвижно лежащего в кровати, сливаясь цветом лица с постелью.
Когда Димка наконец очнулся, начался долгий процесс реабилитации.
Они прошли его все вместе – семьей.
За все это долгое и сначала безрадостное время Инна ни разу не оказывалась в другом мире, но «путешествие» случилось внезапно, когда она совершенно не ожидала, решив, что наконец оставила видения в прошлом.
Инна появилась в комнате, куда заносили Дерика в разорванной и залитой кровью одежде. Внесли, положили на кровать. Над раненым засуетились слуги, склонился целитель. Чуть позже он разговаривал с женой и отцом Дерика. Инна едва узнала старшего О’Брайена сквозь печати возраста, оставленные на лице и фигуре.
То, что положение серьезное, было понятно по едва различимому дыханию раненого и неподвижности его тела. Это читалось на лицах собравшихся вокруг. Безнадежность ситуации Инна осознала, когда в комнату привели десятилетнего мальчика. Сын Дерика старался держаться, но его руки дрожали, пока он сжимал безжизненную ладонь отца, и детская спина выглядела сгорбленной.
Жена Дерика задержалась в комнате дольше остальных. Инна не верила ее слезам.
Эта женщина никогда не испытывала искренних чувств к своему мужу, и взгляд, когда она подошла к окну, был похож на взгляд Главбуха, начинавшего подготовку к годовому отчету.
Чуть позже с раненым останется только целитель и Инна, потерявшая счет времени, забывшая, что «путешествие» длится невероятно долго. Она сделает шаг к кровати, на которой лежит Дерик, потом еще один, и впервые подойдет очень близко, ей даже покажется, что она различает тяжелое дыхание мужчины. Дерик умирал. Он уходил в такую даль, куда гостья из другого мира не сможет последовать. Инна отчетливо поймет, что со смертью О’Брайена закончатся все видения, она по-настоящему «вернется» в свою собственную жизнь. В прошлом скроются сомнения, тоска и непозволительные чувства к этому мужчине. Он превратится в того, кем был всегда, – в героя саги или длинного, но завершившегося сериала. Инне будет грустно.
Но ведь станет легче?!
Глядя на посеревшее лицо Дерика, она поймет: не станет. Чужой, из другого измерения, или всего лишь создание ее воображения, О’Брайен ей необходим.
Инна не коснется умиравшего. В его мире она – только дух, невидимый зритель, отделенный от происходящего непреодолимой стеной. Но она позовет Дерика и потянется к нему в поиске тех нитей, что связывали их. Снова станет осью, которая поднимет колесо и поможет ему начать вращаться. Прольет реки слез – их накопилось целое море. Не успевшее излиться море слез от времени, проведенного в страхе за сына.
Слезы будут литься по щекам, попадать на руки, но не на пол.
Прежде чем Инну утянет обратно в ее реальность, ресницы Дерика дрогнут, и к его постели подбежит изумленный целитель.
Вернувшись домой, первым делом Инна зайдет в спальню к мирно спящему сыну. Молодость берет свое и вершит чудеса. Измученная женщина сдержит сухие рыдания и устало улыбнется, поверив в то, что самое страшное осталось позади.
В обоих мирах.
Инна проверила время – почти пять вечера.
Скоро нести отчет Генеральному.
Она поднялась из-за стола и отошла к окну.
Слишком сильно разволновалась.
Стояла и смотрела на улицу.
Но вместо суетливого, пропылившегося после недельной засухи города видела зеленый луг.
Она попала на него пару месяцев спустя после покушения на Дерика. О’Брайен сидел к ней спиной, изучая далекие горы. Но стоило невидимой гостье появиться, мужчина стремительно обернулся, и на короткое мгновение Инне показалось, что он...
