Мать Эвана открыла мне дверь и удивленно взирала на меня, видно, не ожидая обнаружить на пороге меня. Я было бросилась к ней на шею, но была остановлена строгим взором. Марита встала, загораживая мне дорогу. Я сразу все поняла по ее поджатым губам, по ее воинственному виду, показывающему, что она не пропустит меня в дом, чего бы ей это не стоило.
— Ты зачем пришла? — грубо спросила меня женщина. А я стушевалась от презрения и холодности, сквозившей в ее голосе.
— Мама…. — мой голос дрогнул, но я не хотела уходить. Не хотела верить в то, что она от меня отказалась… Она же единственный близкий мне человек, и мне так сейчас нужна ее поддержка. Она не может так со мной, не должна…
— Какая я тебе мама, — прошипела женщина, наступая на меня, и закрывая за своей спиной дверь. Я невольно попятилась от ее грозного вида. — Да ты недостойна моего сына, мне очень жаль, что он с тобой связался. И я рада, что он на Элране, его не коснется позор, который благодаря тебе лег на наши плечи. Уходи отсюда и не смей больше приближаться к нашему дому и заговаривать со мной. Твое место в Луми, блудница! И сына моего оставь в покое!
И Мариты резко развернулась, отворила дверь, зашла внутрь дома, и с силой захлопнула ее. А я стояла, все еще не веря в то, что мне сказала женщина. Обида жгла в груди, несправедливые слова больно ранили. Я не виновата. Не виновата. И я не знала, как все изменить, как вернуть назад свою счастливую жизнь. Я перебирала в уме события последних дней и не понимала, где ошиблась, что я сделала не так, за что мне все это. Как я могла бы избежать случившегося? Как? Кто же знал, что Гари такое придумает. Тем более, как оказалось, он женился, причем на Элране! Зачем тогда ему все это? Вот зачем? Неужели его уязвленное самолюбие за отказ так задето, что он готов испортить мне жизнь, лишь бы добиться своего? И Эвана нет рядом. И ответа от него я все еще не получила.
Я пришла домой и устало бросилась на кровать. И просто лежала на ней, раскинув руки в стороны и бесцельно смотря в потолок. Хотелось реветь в голос, но я держалась. Не могла себе позволить такой слабости, как с госпожой Розой, мне еще выдержка понадобиться, мне нельзя сейчас раскисать и уплакать. А потому я просто лежала и думала, думала, думала…
Пока не услышала звон стекла. Я вскочила, обнаружив, что в окно бросили камнем, разбив его. Я открыла раму, выглядывая, но никого обнаружить не получилось. В это время раздался глухой сильный толчок в дверь. Я вздрогнула. Не похоже, что кто-то стучит, скорее, пнул со злобой. Но я все же осторожно отворила дверь, выглядывая на улицу. Никого на пороге не было. Но вся лицевая сторона дома вместе с входной дверью были исписаны яркой красной краской: «Здесь живет блудница!»
Я оглядывалась по сторонам, закипая бессильной яростью. Вынесла ведро воды, пытаясь смыть надпись, но у меня ничего не вышло. Я ничего не могла сделать. Следы краски оставались на своем месте, я сжимала кулаки, не зная, с кем придется сражаться. По улице как раз проходила дочка аптекаря, молодая скромная девушка, чуть моложе меня года на три. При взгляде на надпись, она вся покраснела и, отворачиваясь от меня, постаралась ускорить шаг. А ведь раньше она здоровалась со мной, останавливалась поболтать. А сейчас бежит как от огня.
А к вечеру заглянул Грег, младший сын госпожи Розы и брат Гари. Я испуганно рассматривала парня, который мялся около двери, краснея как рак и теребя в руках свою шляпу. Вот ему что еще понадобилось.
— Сесиль, — запинаясь и краснея еще больше, лепетал парень, — Ты не бойся, у меня есть сбережения, накоплено немного денег, но их хватит, чтобы покупать твои ночи какое-то время…. А потом я поеду в столицу, заработаю, и ты будешь только моей. Я не буду тебя обижать.
И он потянулся ко мне руками, не знаю, зачем, но я отшатнулась от Грега. Неужели Ксарина была права, и я и впрямь интересую парня как девушка? Этого еще не хватало. А мимо проходили женщины с фабрики. Перешептываясь, они глядели на меня, и одна крикнула:
— Вот ведь бесстыдница какая, еще в Луми не переехала, а уже клиентов собирает. Столичных дождаться не может, наших совращает…. А паренек-то еще совсем зеленый! Какая нахалка! Надо сообщить Розе, чем ее сын занимается….
Ей кто-то отвечал, осуждающий гул голосов я больше не могла слушать. Я оттолкнула Грега, тихо прошептав:
— Уходи, пожалуйста…
Не в силах выносить осуждение женщин, я вбежала в дом и закрылась. Навалилась на дверь изнутри, пытаясь совладать с дыханием. А потом вспомнила про платье блудниц, которое все еще находилось у меня в шкафу. Вот ведь какая я была дурочка, мечтала о наряде и радовалась, что мне его подарили. Завидовала блудницам, какие они богатые, как хорошо живут, как у них красиво в поселке Луми. Что ж, скоро все это и меня ждет, только отчего-то я не радовалась. Я вытащила стянутое узлом, чтобы меньше занимало место в шкафу, платье, подаренное мадам Эленой Фьери. Зло рассматривала наряд, который когда-то меня так обрадовал, а сейчас не вызывал ничего, кроме жгучей ненависти, как будто он был виноват во всех моих неприятностях. И с силой начала рвать платье. Срывала с него кружева и украшения, рвала тонкую сетку подола и рукавчиков. В какой-то момент я поняла, что мне не хватает сил, и я взяла ножницы. Я кромсала несчастный наряд до тех пор, пока он не превратился в груду мелких кусочков ткани. Я вымещала на нем свою боль и обиду.
Вскоре я поняла, что день, когда я порезала платье на мелкие кусочки, был не самым худшим. Следующие дни показали, все, что было до этого, — это только цветочки. Настоящий кошмар предстоял мне впереди.
В окна то и дело летели камни. Слышался звон бьющегося стекла. Я образовавшиеся проемы завесила старыми простынками, хорошо, что погода располагала, хотя ночью было прохладно, я укрывалась теплым одеялом, чтобы спастись от потоков холодного ветра. Выходить на улицу и встречаться с другими жителями поселка было невыносимо — со всех сторон я слышала перешептывания и нелицеприятные высказывания в свой адрес, которые с каждым разом становились все громче. Люди уже не отворачивались смущенно от меня и не отводили взгляда, а с вызовом смотрели и говорили такое, отчего мне становилось дурно. На третий день я перестала выходить за порог своего дома, чтобы ни с кем не встречаться и переждать опасный период внутри. Но и это не помогало.
Как-то я услышала стук в дверь. И открыла ее, не зная, кого ожидать. Лицо мужчины показалось мне знакомым, но я не могла вспомнить точно, кто это был. Он же как-то неприятно ухмылялся и нагло меня разглядывал:
— Я это… Зашел… Что ждать, пока ты в Луми переедешь… Деньги у меня есть, не боись…
При этом он вытащил откуда-то из штанов измятую пачку банкнот и протянул ее мне. Я просто захлопнула перед его носом дверь, а мужчина еще какое-то время стучал, потом крикнул громко: «дура!»
Дверь я с того момента тоже перестала открывать, сидела в своей комнате, надеясь, что никто не решится проникнуть внутрь. Все же я пока еще жительница Рейта, моя вина не доказана, а потому вправе требовать защиты властей поселка и неприкосновенности. К счастью, никто не попытался проникнуть в мой дом.
Отчаяние затопило все мое существо. Я не знала, чего ждать дальше. И от Эвана по-прежнему не было известий.
Аккуратно подойдя к окну, осторожно отодвигая простыню и выглядывая в окно, чтобы меня не заметил никто из соседей или мимо проходящих жителей Рейта, я подозвала голубя. У меня оставался небольшой кусочек ленты Эвана, мне ее должно хватить, чтобы отправить еще одно послание на Элран. Кто знает, вдруг жених не получил моего предыдущего письма?! Что-то случилось с посланной птицей, Эван не мог просто так не отвечать. Он уже давно должен был прилететь, чтобы защитить меня.
Я оторвала кусочек своей одежды, закрепила его к одному крылу голубя для того, чтобы он возвратился после доставки сообщения обратно ко мне. Чтобы знать, что письмо кто-то забрал. К другому крылу голубя я прикрепила послание:
«Эван, я так жду тебя. Я теряюсь в догадках, почему ты до сих пор не прилетел, быть может, ты не получил моего послания?! Или с тобой что-то случилось, и ты заболел и не можешь передвигаться?! Ты не представляешь, что сейчас происходит в поселке. Жители словно сошли с ума — все меня презирают. Я боюсь выходить на улицу, и даже в собственном доме мне страшно, того и гляди кто-нибудь ворвется, и я не знаю, что мне тогда делать. Я совершенно беззащитна. Час суда приближается. Кроме тебя, мне больше не на кого рассчитывать и надеяться, помоги мне, Эван, прошу тебя. Кроме тебя у меня никого больше нет. Я уверенна, что ни в чем перед тобой не виновата, и высший суд смог бы это доказать. Прилетай скорее, Эван. Медлить нельзя. Времени почти не осталось. Я взываю к тебе не только как к своему жениху, но и как к высшему судье, который вправе рассудить! Ответь мне, пожалуйста, хоть что-нибудь, чтобы я знала, что ты получил мое письмо».
И я отпустила птицу и долго наблюдала за удаляющейся точкой высоко в небо. Голубь улетел к Эвану. Остается снова только ждать.
Незаметно наступил следующий день. Вернулась назад отправленная на Элран птица. Никаких сообщений для меня у нее не было. Но хотя бы я точно знала, что письмо доставлено. Конечно, оставалась вероятность, что его получил не Эван, но я надеялась на лучшее. Не может же быть все ужасно?! Или может? Почему Эван ничего не ответил? Возможно, ему нужно время, все же не каждый день получаешь подобные известия. Или же он бросился собираться, не терять времени на сообщения, и вот-вот прилетит…
Надеюсь, все так и произойдет.
Раздался стук в дверь. Я по привычке сжалась на кровати и испуганно замерла, не собираясь открывать. Стук повторился. И был он не таким резким, как предыдущие, а скорее неуверенным, аккуратным. Но я все равно не спешила к двери. Тогда на улице раздался голос главы поселка мистера Крама, который звучал глухо и как-то нетвердо:
— Сесиль, именем закона, открой дверь!
Я не знала, что чувствовать — облегчение или же приход мистера Крама грозит очередными неприятностями. Но все же проследовала к двери и отворила ее.
— Сесиль, суд придется перенести! В поселке из-за тебя творится беспредел, — при этом глава поселка старательно отводил от меня взгляд, а на его щеках выступил румянец. Затем, понизив тон, практически шепотом он спросил у меня:
— Ты будешь требовать высшего суда? Боюсь, что я для тебя ничего уже не могу сделать. Я и так, как мог, сдерживал особо активных жителей, заявляя, что до суда ты все еще под защитой поселка, и за беззакония каждому придется ответить. Но я не могу больше обуздывать эту жаждущую расправы толпу. Если они все вместе объединятся и сорвутся, то….
Он не договорил. Но я и сама понимала, что ничем хорошим это не обернется. И весь поселок наказывать за какую-то блудницу никто не станет.
— Суд переносим на сегодня, — уже своим обычным голосом произнес глава. — Так что с высшим судом?
— Я жду Эвана, я написала ему…. — Что ж, сегодня, значит, сегодня. Я надеюсь, Эван уже вылетел, и он вот-вот прибудет. Лишь бы только успел. — Он мой высший суд. Я верю, он скоро прилетит и защитит меня. Можно подождать хотя бы еще немножко?
Мистер Крам поднял, наконец-то, на меня глаза, и я заметила в них неприкрытое сочувствие и жалость. Он несколько помялся, а потом произнес:
— Хорошо, у тебя есть еще полдня, после обеда я пришлю за тобой людей. И я очень рекомендую тебе все же не дожидаться Эвана, а потребовать высшего суда.
И он ушел, а я уселась на кровать, сложила руки в молитвенном жесте на груди и принялась горячо просить высшие силы о том, чтобы мой жених успел, прилетел вовремя. Сердце гулко отбивало ритм, время тянулось бесконечно долго. И вот в дверь снова постучали. Низкий грубый голос объявил:
— Сесиль Касар, именем закона, будьте добры выйти и проследовать за нами.
Я подчинилась. Несколько мужчин в форме сопроводили меня на главную площадь города перед административным зданием. А я всю дорогу смотрела в небо, надеясь, что мое спасение уже близко, что вот-вот на горизонте появится стремительно приближающаяся точка. Но к моменту, когда мы добрались до площади и обнаружили там уже беснующую толпу, мои надежды растаяли. А дальше все было словно во сне.
Мистер Крам несколько раз еще взывал к моему разуму, чтобы я потребовала высшего суда. Но я была так подавлена и огорчена. Никакой точки в небе не появилось, Эван не прилетел. Не успел или не захотел, я не знаю. Но внутри меня стало так пусто. Мысль о том, что если бы Эван хотел мне помочь, он был бы уже здесь, не давала мне покоя. А раз жениха не было, значит, он не собирался мне помогать. Времени у него было предостаточно. Но он не появился. Мне вдруг стало все равно, что произойдет со мной дальше. Я так устала бояться и ждать, находиться в постоянном напряжении. Устала чувствовать на себе презрительные и осуждающие взгляды, устала от намеков и оскорбительных высказываний в свой адрес настолько, что мечтала только лишь о том, чтобы все скорее закончилось.
Показания давали Гари и его жена, которая обнаружила своего мужа у меня. Сам Гари утверждал, что не помнит, как все произошло, но уверял, что предупреждал меня о том, что в его жизни появилась женщина, и он счастлив. Ксарина свидетельствовала об этом разговоре. Да и я не отрицала — ведь все так и было. Именно поэтому я поверила Гари и позволила себя проводить до дома. Затем ведущий маг администрации поселка оценил уровень моей магии. Подтвердил, что во мне она есть, а значит, брачные вязи на руках Гари я должна была видеть. У Ксарины, например, подобный же уровень силы, и она видела символы. И данный факт — наличие магии — оказался решающим. А показания женщин о том, что я всегда стремилась очаровать их мужей, была неравнодушна к Луми и неоднократно посещала поселок блудниц, уже не играли такой роли, хотя и слышать подобное о себе было неприятно. Речи Ксарины о том, что я неоднократно приставала к обоим ее братьям, я вообще пропускала мимо ушей, ничего другого не ожидая от девушки.
Приговор вынесен был быстро и единодушно. Признать меня блудницей, нанести мне метку и отправить в ссылку в Луми на постоянное проживание. Меня держали за руки два крепких мужчины в форме, когда третий из специального ящичка достал магический метчик, оголил мое плечо. Мужчины усилили хватку, видно, чтобы я не сопротивлялась. Но я и не собиралась этого делать. Я сдалась. Я не желала больше бороться, я не видела в этом смысла. Все, моя жизнь потеряла для меня интерес, а потому, какая разница, что будет дальше, где я буду жить, и что будут делать с моим телом. Мне сейчас было абсолютно все равно, что мое плечо неприлично обнажено, что весь поселок пялится на него. Я на ватных ногах стояла, не делая попыток к сопротивлению. Однако же, когда метчик поднесли к моему плечу, я невольно дернулась, пытаясь вырваться, острая боль обожгла мое плечо огнем, магия заструилась, перетекая из метчика на мое плечо и оставляя на нем золотой светящийся след, причиняя мне нестерпимую боль. Золотая стрекоза словно живая засветилась на моем плече. И если бы не то значение, которое она символизировала, то можно было бы восхититься красотой и магией метки.
— Ты зачем пришла? — грубо спросила меня женщина. А я стушевалась от презрения и холодности, сквозившей в ее голосе.
— Мама…. — мой голос дрогнул, но я не хотела уходить. Не хотела верить в то, что она от меня отказалась… Она же единственный близкий мне человек, и мне так сейчас нужна ее поддержка. Она не может так со мной, не должна…
— Какая я тебе мама, — прошипела женщина, наступая на меня, и закрывая за своей спиной дверь. Я невольно попятилась от ее грозного вида. — Да ты недостойна моего сына, мне очень жаль, что он с тобой связался. И я рада, что он на Элране, его не коснется позор, который благодаря тебе лег на наши плечи. Уходи отсюда и не смей больше приближаться к нашему дому и заговаривать со мной. Твое место в Луми, блудница! И сына моего оставь в покое!
И Мариты резко развернулась, отворила дверь, зашла внутрь дома, и с силой захлопнула ее. А я стояла, все еще не веря в то, что мне сказала женщина. Обида жгла в груди, несправедливые слова больно ранили. Я не виновата. Не виновата. И я не знала, как все изменить, как вернуть назад свою счастливую жизнь. Я перебирала в уме события последних дней и не понимала, где ошиблась, что я сделала не так, за что мне все это. Как я могла бы избежать случившегося? Как? Кто же знал, что Гари такое придумает. Тем более, как оказалось, он женился, причем на Элране! Зачем тогда ему все это? Вот зачем? Неужели его уязвленное самолюбие за отказ так задето, что он готов испортить мне жизнь, лишь бы добиться своего? И Эвана нет рядом. И ответа от него я все еще не получила.
Я пришла домой и устало бросилась на кровать. И просто лежала на ней, раскинув руки в стороны и бесцельно смотря в потолок. Хотелось реветь в голос, но я держалась. Не могла себе позволить такой слабости, как с госпожой Розой, мне еще выдержка понадобиться, мне нельзя сейчас раскисать и уплакать. А потому я просто лежала и думала, думала, думала…
Пока не услышала звон стекла. Я вскочила, обнаружив, что в окно бросили камнем, разбив его. Я открыла раму, выглядывая, но никого обнаружить не получилось. В это время раздался глухой сильный толчок в дверь. Я вздрогнула. Не похоже, что кто-то стучит, скорее, пнул со злобой. Но я все же осторожно отворила дверь, выглядывая на улицу. Никого на пороге не было. Но вся лицевая сторона дома вместе с входной дверью были исписаны яркой красной краской: «Здесь живет блудница!»
Я оглядывалась по сторонам, закипая бессильной яростью. Вынесла ведро воды, пытаясь смыть надпись, но у меня ничего не вышло. Я ничего не могла сделать. Следы краски оставались на своем месте, я сжимала кулаки, не зная, с кем придется сражаться. По улице как раз проходила дочка аптекаря, молодая скромная девушка, чуть моложе меня года на три. При взгляде на надпись, она вся покраснела и, отворачиваясь от меня, постаралась ускорить шаг. А ведь раньше она здоровалась со мной, останавливалась поболтать. А сейчас бежит как от огня.
А к вечеру заглянул Грег, младший сын госпожи Розы и брат Гари. Я испуганно рассматривала парня, который мялся около двери, краснея как рак и теребя в руках свою шляпу. Вот ему что еще понадобилось.
— Сесиль, — запинаясь и краснея еще больше, лепетал парень, — Ты не бойся, у меня есть сбережения, накоплено немного денег, но их хватит, чтобы покупать твои ночи какое-то время…. А потом я поеду в столицу, заработаю, и ты будешь только моей. Я не буду тебя обижать.
И он потянулся ко мне руками, не знаю, зачем, но я отшатнулась от Грега. Неужели Ксарина была права, и я и впрямь интересую парня как девушка? Этого еще не хватало. А мимо проходили женщины с фабрики. Перешептываясь, они глядели на меня, и одна крикнула:
— Вот ведь бесстыдница какая, еще в Луми не переехала, а уже клиентов собирает. Столичных дождаться не может, наших совращает…. А паренек-то еще совсем зеленый! Какая нахалка! Надо сообщить Розе, чем ее сын занимается….
Ей кто-то отвечал, осуждающий гул голосов я больше не могла слушать. Я оттолкнула Грега, тихо прошептав:
— Уходи, пожалуйста…
Не в силах выносить осуждение женщин, я вбежала в дом и закрылась. Навалилась на дверь изнутри, пытаясь совладать с дыханием. А потом вспомнила про платье блудниц, которое все еще находилось у меня в шкафу. Вот ведь какая я была дурочка, мечтала о наряде и радовалась, что мне его подарили. Завидовала блудницам, какие они богатые, как хорошо живут, как у них красиво в поселке Луми. Что ж, скоро все это и меня ждет, только отчего-то я не радовалась. Я вытащила стянутое узлом, чтобы меньше занимало место в шкафу, платье, подаренное мадам Эленой Фьери. Зло рассматривала наряд, который когда-то меня так обрадовал, а сейчас не вызывал ничего, кроме жгучей ненависти, как будто он был виноват во всех моих неприятностях. И с силой начала рвать платье. Срывала с него кружева и украшения, рвала тонкую сетку подола и рукавчиков. В какой-то момент я поняла, что мне не хватает сил, и я взяла ножницы. Я кромсала несчастный наряд до тех пор, пока он не превратился в груду мелких кусочков ткани. Я вымещала на нем свою боль и обиду.
***
Вскоре я поняла, что день, когда я порезала платье на мелкие кусочки, был не самым худшим. Следующие дни показали, все, что было до этого, — это только цветочки. Настоящий кошмар предстоял мне впереди.
В окна то и дело летели камни. Слышался звон бьющегося стекла. Я образовавшиеся проемы завесила старыми простынками, хорошо, что погода располагала, хотя ночью было прохладно, я укрывалась теплым одеялом, чтобы спастись от потоков холодного ветра. Выходить на улицу и встречаться с другими жителями поселка было невыносимо — со всех сторон я слышала перешептывания и нелицеприятные высказывания в свой адрес, которые с каждым разом становились все громче. Люди уже не отворачивались смущенно от меня и не отводили взгляда, а с вызовом смотрели и говорили такое, отчего мне становилось дурно. На третий день я перестала выходить за порог своего дома, чтобы ни с кем не встречаться и переждать опасный период внутри. Но и это не помогало.
Как-то я услышала стук в дверь. И открыла ее, не зная, кого ожидать. Лицо мужчины показалось мне знакомым, но я не могла вспомнить точно, кто это был. Он же как-то неприятно ухмылялся и нагло меня разглядывал:
— Я это… Зашел… Что ждать, пока ты в Луми переедешь… Деньги у меня есть, не боись…
При этом он вытащил откуда-то из штанов измятую пачку банкнот и протянул ее мне. Я просто захлопнула перед его носом дверь, а мужчина еще какое-то время стучал, потом крикнул громко: «дура!»
Дверь я с того момента тоже перестала открывать, сидела в своей комнате, надеясь, что никто не решится проникнуть внутрь. Все же я пока еще жительница Рейта, моя вина не доказана, а потому вправе требовать защиты властей поселка и неприкосновенности. К счастью, никто не попытался проникнуть в мой дом.
Отчаяние затопило все мое существо. Я не знала, чего ждать дальше. И от Эвана по-прежнему не было известий.
Аккуратно подойдя к окну, осторожно отодвигая простыню и выглядывая в окно, чтобы меня не заметил никто из соседей или мимо проходящих жителей Рейта, я подозвала голубя. У меня оставался небольшой кусочек ленты Эвана, мне ее должно хватить, чтобы отправить еще одно послание на Элран. Кто знает, вдруг жених не получил моего предыдущего письма?! Что-то случилось с посланной птицей, Эван не мог просто так не отвечать. Он уже давно должен был прилететь, чтобы защитить меня.
Я оторвала кусочек своей одежды, закрепила его к одному крылу голубя для того, чтобы он возвратился после доставки сообщения обратно ко мне. Чтобы знать, что письмо кто-то забрал. К другому крылу голубя я прикрепила послание:
«Эван, я так жду тебя. Я теряюсь в догадках, почему ты до сих пор не прилетел, быть может, ты не получил моего послания?! Или с тобой что-то случилось, и ты заболел и не можешь передвигаться?! Ты не представляешь, что сейчас происходит в поселке. Жители словно сошли с ума — все меня презирают. Я боюсь выходить на улицу, и даже в собственном доме мне страшно, того и гляди кто-нибудь ворвется, и я не знаю, что мне тогда делать. Я совершенно беззащитна. Час суда приближается. Кроме тебя, мне больше не на кого рассчитывать и надеяться, помоги мне, Эван, прошу тебя. Кроме тебя у меня никого больше нет. Я уверенна, что ни в чем перед тобой не виновата, и высший суд смог бы это доказать. Прилетай скорее, Эван. Медлить нельзя. Времени почти не осталось. Я взываю к тебе не только как к своему жениху, но и как к высшему судье, который вправе рассудить! Ответь мне, пожалуйста, хоть что-нибудь, чтобы я знала, что ты получил мое письмо».
И я отпустила птицу и долго наблюдала за удаляющейся точкой высоко в небо. Голубь улетел к Эвану. Остается снова только ждать.
***
Незаметно наступил следующий день. Вернулась назад отправленная на Элран птица. Никаких сообщений для меня у нее не было. Но хотя бы я точно знала, что письмо доставлено. Конечно, оставалась вероятность, что его получил не Эван, но я надеялась на лучшее. Не может же быть все ужасно?! Или может? Почему Эван ничего не ответил? Возможно, ему нужно время, все же не каждый день получаешь подобные известия. Или же он бросился собираться, не терять времени на сообщения, и вот-вот прилетит…
Надеюсь, все так и произойдет.
Раздался стук в дверь. Я по привычке сжалась на кровати и испуганно замерла, не собираясь открывать. Стук повторился. И был он не таким резким, как предыдущие, а скорее неуверенным, аккуратным. Но я все равно не спешила к двери. Тогда на улице раздался голос главы поселка мистера Крама, который звучал глухо и как-то нетвердо:
— Сесиль, именем закона, открой дверь!
Я не знала, что чувствовать — облегчение или же приход мистера Крама грозит очередными неприятностями. Но все же проследовала к двери и отворила ее.
— Сесиль, суд придется перенести! В поселке из-за тебя творится беспредел, — при этом глава поселка старательно отводил от меня взгляд, а на его щеках выступил румянец. Затем, понизив тон, практически шепотом он спросил у меня:
— Ты будешь требовать высшего суда? Боюсь, что я для тебя ничего уже не могу сделать. Я и так, как мог, сдерживал особо активных жителей, заявляя, что до суда ты все еще под защитой поселка, и за беззакония каждому придется ответить. Но я не могу больше обуздывать эту жаждущую расправы толпу. Если они все вместе объединятся и сорвутся, то….
Он не договорил. Но я и сама понимала, что ничем хорошим это не обернется. И весь поселок наказывать за какую-то блудницу никто не станет.
— Суд переносим на сегодня, — уже своим обычным голосом произнес глава. — Так что с высшим судом?
— Я жду Эвана, я написала ему…. — Что ж, сегодня, значит, сегодня. Я надеюсь, Эван уже вылетел, и он вот-вот прибудет. Лишь бы только успел. — Он мой высший суд. Я верю, он скоро прилетит и защитит меня. Можно подождать хотя бы еще немножко?
Мистер Крам поднял, наконец-то, на меня глаза, и я заметила в них неприкрытое сочувствие и жалость. Он несколько помялся, а потом произнес:
— Хорошо, у тебя есть еще полдня, после обеда я пришлю за тобой людей. И я очень рекомендую тебе все же не дожидаться Эвана, а потребовать высшего суда.
И он ушел, а я уселась на кровать, сложила руки в молитвенном жесте на груди и принялась горячо просить высшие силы о том, чтобы мой жених успел, прилетел вовремя. Сердце гулко отбивало ритм, время тянулось бесконечно долго. И вот в дверь снова постучали. Низкий грубый голос объявил:
— Сесиль Касар, именем закона, будьте добры выйти и проследовать за нами.
Я подчинилась. Несколько мужчин в форме сопроводили меня на главную площадь города перед административным зданием. А я всю дорогу смотрела в небо, надеясь, что мое спасение уже близко, что вот-вот на горизонте появится стремительно приближающаяся точка. Но к моменту, когда мы добрались до площади и обнаружили там уже беснующую толпу, мои надежды растаяли. А дальше все было словно во сне.
Мистер Крам несколько раз еще взывал к моему разуму, чтобы я потребовала высшего суда. Но я была так подавлена и огорчена. Никакой точки в небе не появилось, Эван не прилетел. Не успел или не захотел, я не знаю. Но внутри меня стало так пусто. Мысль о том, что если бы Эван хотел мне помочь, он был бы уже здесь, не давала мне покоя. А раз жениха не было, значит, он не собирался мне помогать. Времени у него было предостаточно. Но он не появился. Мне вдруг стало все равно, что произойдет со мной дальше. Я так устала бояться и ждать, находиться в постоянном напряжении. Устала чувствовать на себе презрительные и осуждающие взгляды, устала от намеков и оскорбительных высказываний в свой адрес настолько, что мечтала только лишь о том, чтобы все скорее закончилось.
Показания давали Гари и его жена, которая обнаружила своего мужа у меня. Сам Гари утверждал, что не помнит, как все произошло, но уверял, что предупреждал меня о том, что в его жизни появилась женщина, и он счастлив. Ксарина свидетельствовала об этом разговоре. Да и я не отрицала — ведь все так и было. Именно поэтому я поверила Гари и позволила себя проводить до дома. Затем ведущий маг администрации поселка оценил уровень моей магии. Подтвердил, что во мне она есть, а значит, брачные вязи на руках Гари я должна была видеть. У Ксарины, например, подобный же уровень силы, и она видела символы. И данный факт — наличие магии — оказался решающим. А показания женщин о том, что я всегда стремилась очаровать их мужей, была неравнодушна к Луми и неоднократно посещала поселок блудниц, уже не играли такой роли, хотя и слышать подобное о себе было неприятно. Речи Ксарины о том, что я неоднократно приставала к обоим ее братьям, я вообще пропускала мимо ушей, ничего другого не ожидая от девушки.
Приговор вынесен был быстро и единодушно. Признать меня блудницей, нанести мне метку и отправить в ссылку в Луми на постоянное проживание. Меня держали за руки два крепких мужчины в форме, когда третий из специального ящичка достал магический метчик, оголил мое плечо. Мужчины усилили хватку, видно, чтобы я не сопротивлялась. Но я и не собиралась этого делать. Я сдалась. Я не желала больше бороться, я не видела в этом смысла. Все, моя жизнь потеряла для меня интерес, а потому, какая разница, что будет дальше, где я буду жить, и что будут делать с моим телом. Мне сейчас было абсолютно все равно, что мое плечо неприлично обнажено, что весь поселок пялится на него. Я на ватных ногах стояла, не делая попыток к сопротивлению. Однако же, когда метчик поднесли к моему плечу, я невольно дернулась, пытаясь вырваться, острая боль обожгла мое плечо огнем, магия заструилась, перетекая из метчика на мое плечо и оставляя на нем золотой светящийся след, причиняя мне нестерпимую боль. Золотая стрекоза словно живая засветилась на моем плече. И если бы не то значение, которое она символизировала, то можно было бы восхититься красотой и магией метки.
