Кто-то с интересом рассматривал незваную гостью, кто-то обеспокоенно тараторил молитву и крестился, а кто-то и вовсе предпочел сделать вид, словно лишился в раз всех пяти чувств, руководствуясь максимой «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю» - разные реакции были и ни одного безучастного.
Посреди вытоптанной веками дороги, вдоль коей встретишь разве что извозчиков, стояла жалкая на вид побродяжка в монашеском подряснике. Босая, так еще и ноги обнажившая выше дозволенного. Грязная темно-синяя ткань одеяния волочилась за ней шлейфом, когда спасенная, кружась вокруг собственной оси, точно нечистыми силами мучимая, высматривала нечто одной ей известное.
-Господи-Боже, да что же это?..-прошептала одна из послушниц, прижимая ладонь к губам.
-Никак бес попутал?-вторила ей другая, осенив себя крестным знамением.
-Спаси и сохрани...
Извозчик, которого Пушкин бы описал как "Там русский дух, там Русью пахнет", первым подавший голос и первым же заметивший странную на первый взгляд послушницу, обратился к той еще раз:
-Девонька, ты чего это, а?-та не отозвалась и мужик предпринял еще одну попытку.-Эй, тебе слово молвлю!
Запряженный телегой конь разнервничался. И было от чего. То ли послушница, то ли юродивая, вытаращилась во все глаза, точно черта увидела. Извозчик сделал пару шагов назад, поглаживая пыхтящую животину по сильной шее:
-Чур меня!
И если мгновением ранее еще теплилась призрачная вера в то, что за пределами Боголюбского все встанет на круги своя, а попутку поймать не составит особого труда, сейчас же она разбилась в дребезги о скалы неминуемого осознания новых реалий. А новых ли?.. Запятнанная подпоясанная рубаха мужика, сам невысокий, седой, с шапкой на голове и лаптях - именно таким описывался среднестатистический житель Средневековой Руси, иллюстрации коего крупным планом пестрели сразу на форзаце для наглядности.
Седлав шаг назад, замерла. Огляделась. Ничего кроме длинной дороги начинающаяся незнамо где, а кончающаяся еще дальше, да обители Рождества Богородицы, видно не было. Ни справа, ни слева, ни пряма. Только лес да монастырь.
Резко поплохело. Пошатнувшись, прикоснулась ко лбу. Он горел. Шушуканья, посыпавшиеся со всех сторон, привлекли внимание. Вскинув голове, из последних сил сфокусировала взгляд на уже знакомом силуэте. Но нет, на этот раз не на Евдокии. На Марии, той самой молоденькой послушнице. Девушка находилась неподалеку и ужас, отразившийся на ее лице, вызвал еще большие волнения среди жительниц монастыря.
Нечто теплое потекло по губам, затем по подбородку. Дотронулась до носа. Кровь. Много.
Опять устремила взор в сторону Марии. Резко заложило уши.
Еще шаг назад. В глазах темнеет. И последнее, предстает пред взором прежде, чем повалиться без чувств на землю - это запыхавшуюся мать Евдокия.
Волнения прокатились по всем сестрам по вере. Не сказать, что монастырь на ушах стоял, бывали случаи и похуже. Например, когда по чьим-то лжесвидетельствам в обитель Рождества Пресвятой Богородицы нагрянули дознователи. Не буйствовали только благодаря Матушке Агафье. Настоятельница, вопреки уговорам той же матери Евдокии, следовала по стопам душегубов. Не бесчинствовали, лишь учинили грубый допрос, в ходе которого каждая послушница была вынуждена продемонстрировать все свое добро. Молодые девушки краснели, стыдливо пряча глаза, не желая подходить слишком близко. Они люди безбожные - так говорила мать Евдокия. С таковым требуется на стороже быть, невдомек никому, что в их бесстыдных головах творится, какие срамные мысли родятся.
Утихомирили пересуды быстро. Каждый вернулся к тому, на чем был вынужден прерваться.
Побродяжку, имя коей и по сей час неведомо было, вернули туда, откуда сбежала - в Дом причта. У Марии оставалось еще много дел, однако наставница освободила послушницу от всего прочего, поручив присматреть за спасенной. Хотели было и Анну в помощницы определить, как это было в первый раз - не сумели. Старшая духовная сестра заартачилась. Сказала, что ни за что рядом с этим «бесовским отродьем» без шибкой надобности стоять не желает. О чем помыслила Анна в их первое столкновение с незнакомкой - Мария не знала. Лишь озабоченное лицо послушницы говорило о том, что ее ожидает бессонная ночь, наполненная молебными прошениями да покаяниями. На том и порешили.
Дабы не тратить попусту время в праздных размышлениях, Мария взялась за угодное Господу дело. Пока солнечный свет позволял, послушница зачитывалась Святым Писанием, мало-помалу выучивая его наизусть.
Время от времени взгляд так и норовил соскользнуть со страниц книги на мирно спящую побродяжку. Правильно ли было разглядывать спящего человека? Мария так не думала. Сначала прикрывала собственные намерения актом заботливого присмотра, пока не поймала себя на самообмане и не призналась в собственном неконтролируемом любопытстве, покаявшись. Ей думалось, что обуздать сей грех удалось много раньше. Но всякий раз Отец Всевышний напоминает о том, что:
-Возрастайте же в благодати и познании Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа,-перекрестилась.-Аминь.
И вновь взглянула на безымянную. Было много вопросов и ни одного ответа. Послушница попыталась было выведать что-нибудь у матери Евдокии, но и той было ведомо не более, чем кому-либо еще.
Подле Марии, на столе рядом с Библией лежала небольшая вытянутая книга в твердом темном переплете. Книга то оказалась не простая. Открываешь, а там пусто. Совсем. Только белые листы и те в странную блеклую полоску. Да и страницы такие тонкие, словно и не из древесины сделаны, а из волоса человеческого.
«Верну, как только вежды разомкнет,»-подумалось послушнице и она кивнула собственным мыслям.
Эту диковинку нашли рядом со спасенной, когда из реки вытаскивали. Вот ведь невидаль... Глядишь, действительно пропащей дочерью какого-нибудь заморского купца окажется. Али женой полноправной. Их теперь много. Даже мимо их Боголюбского монастыря нет-нет, да проедет дорого обряженная карета. Вот тогда диву все даются, седмицу еще шушукаются об увиденном. Конечно, ни монахини, ни уж тем более игуменья не одобряют подобный интерес к мирским благам. Их дело Богу прислуживать вместе с Богородицей, да Слово Его усердно уразумлять. Но что же поделать, коли дюже любопытно?..
За неуместными воспоминаниями Мария прозевала момент пробуждения поброджки.
Второй раз приходила в себя неохотно. Очень. И ладно бы нырнула в забытье, потеряла память, а далее - fresh start. Этакий тотальный "апгрейд", как бы выразился Семен. Но увы и ах воспоминания не то чтобы накатили, они никуда не пропадали и в минуты глубинной фазы сна, из которой волей-неволей была вынуждена вынырнуть в реальность.
Лежала на спине. Приоткрыв сначала один глаз, следом другой продолжила беззвучно и без каких-либо признаков жизни пребывать в горизонтальной плоскости трехмерного пространства.
Комнатушка все та же - это поняла по замысловатому рисунку из трещин на потолке над самой кровать, больше напоминающие работы Джексона Поллока.
Внезапно возник вопрос: а сколько сейчас, собственно, времени? По ощущениям где-то между обедом и полдником. А на деле?..
От размышлений о насущном отвлекло неприятное чувство покалывания в руках. Точнее в ладонях. Поднеся оную, предпочтительно правую, к лицу, внимательно принялась разглядывать пропитанную чем-то ткань. Кое-где виднелись блеклые пятна крови. От повязки пахло странно. Задумчиво насупившись, принюхалась. Запах показался отдаленно знакомым, словно...
-Зверобой и гусиная лапка,-раздалось негромкое по ощущениям из-за спины.
Вздрогнув, повернула голову, пытаясь найти говорящего. А он и не скрывался. Точнее она - Мария. Сидя за невысоким столом, перебирая деревянную, густо обработанную лаком, вербицу, девушка, хоть и нервничала, храбрилась - улыбкой одаривала.
Послушницу напрягал немигающий взгляд зеленых глаз. Такие обычно зовутся колдовскими, хотя и среди представителей духовенства с подобным цветом немало расхаживает. И все глубоко духовные и уважаемые люди.
За Марией следили минуту-другую вообще не шевелясь. После же, спохватившись, заглянули под покрывало. До ее слуха донесся выдох полный облегчения. Побродяжка заметно расслабилась, удостоверившись в наличии подрясника на ней. Послушница продолжала украдкой наблюдать за спасенной, гадая, каковы же будут ее последующие действия.
Просидев какое-то время в полусогнутом состоянии, открыла рот. Закрыла, проглотив слова. Бросила взгляд из-за плеча на отвлекшуюся на шум за дверью послушницу.
Детали побега всплыли в памяти. Это ж надо было, оказавшись на свободе, вернуться туда, откуда начинала. Если бы не оцепенение с шоком от увиденного бросилась бы куда глаза глядят и будь что будет. А ежели мозгами пораскинуть, что будет? Голодная смерть в лесу? Тот же конец, но от клыков и когтей хищников? К чему вообще приспособлен человек 21 века и на что он может рассчитывать в отрыве от своего «цифрового прогресса»? Не заперли в подвале для надежности и на том спасибо.
21 век и извозчик в лаптях и подпоясанной рубахе по самые колени вместе с груженой повозкой. Голова снова разболелась.
Оставили один на один с духовной сестрой, которую толкни посильнее тут же с ног повалится. Тощая до нельзя, даже сквозь мешковатое одеяние кости торчат. Необдуманно. Или же смекнули, что дальше дороги ходу нет?
Повисшее молчание напрягало обе стороны негласного противостояния. Не с послушницей, нет. Эта немощь бледная сидит, четки свои перебирает, беззвучно губами шевеля. Молится. Противостояние с этим местом. С происходящим.
Комната метр-на-метр давила со всех сторон, а низкий потолок словно поглощал и без того небольшое количество кислорода. Притупившаяся мигрень давала шанс поработать мозгами всласть. Каковы были шансы на новый побег? Судя по тому, как неплотно была закрыта дверь - ровно такие же, как и в прошлый раз. А вот есть ли в этом смысл - уже другой вопрос.
Опять же: что ожидает там, за пределами монастыря, в окружении дикой природы во всей ее красе? Верно. НИЧЕГО. Мало того, что попала черт знает куда черт знает как, так еще и посреди леса. Уму непостижимо! Принялась дербанить заусенцы на пальцах.
Насколько далеко от дома? Где находится этот их Боголюбский? А если даже и вырваться отсюда, сколько километров до первого поселения? Сомнений в том, что они здесь все начисто отбитые, не было совершенно. Это ж надо придумать - 7077 год! От Сотворения Мира! Византийский календарь!
Смешок вырвался непроизвольно, привлекая ненужное внимание сердобольной на вид послушницы:
-Паки возболети? Ты обожди, я за матерью Евдокией метнусь, я мигом!..
Выслушивать дальнейшее кудахтанье желания не было. Вместо этого напрашивался иного рода вопрос:
-Как долго я провалялась в отключке?
Ответа не последовало. Кожей ощущался ступор Марии. Свесив ноги с кровати и присев на самый ее краешек, встретилась с собеседницей взглядами. Ее глаза округлились, став похожими на большие блюдечки, а тонкие ресницы затрепетали. Чуть приоткрыв губы, огорошила:
-Я... не разумею.
Происходящее больше походило на фарс. Дешевый спектакль поставленный непонятно кем непонятно зачем. Не понимает? Смешно! Один язык, одна земля. В одном временном отрезке!
Сознание решило надавить на ахиллесову пяту, напомнив невзначай о 7077 годе от Сотворения Мира...
Чушь!
Не может быть такого!
Или может?..
-Да что ж за хрень-то происходит?..
-А?
Неокортекс выдал новую, по его соображениям, логичную зацепку: а насколько им здесь всем промыли мозги?.. И есть ли вообще смысл пытаться добиться хотя бы чего-то вразумительного от Марии? Невинные девичьи глаза прямо говорили - нет.
-Где ваша эта старшая?-поинтересовалась прежде чем встать с кровати.
Шипение совпало с тихим голосом послушницы:
-Мать Евдокия?
-Да-да, она,-кивнула, разглядывая причину внезапной реакции на боль - ступни.
Начиная от кончиков пальцев ног до середины икр вся поверхность замотана плотной тканью. На вид точно такой же, что и на руках. Предвосхищая ответ, уточнила:
-Это откуда?
Послушница терялась всякий раз, стоило спасенной открыть рот и извлечь очередной звук. А зачастую именно звуком это и являлось для девичьего уха! Малую часть удавалось понять с первого раза, что удивляло сильнее. Вроде на одном языке говорят, но будто бы на разных?.. Как такое вообще возможно? Марии понадобилось время для того, чтобы правильно сформулировать ответ:
-Аще се... Ты бо исцарапати поколь средь заросли еловой хоронилась. И нози и руци, довелось раны проринуть и микстурою подживлять с биндами.
-Понятно,-досадливо поморщилась.-Так, где Евдокия?
-У Матушки Настоятельницы,-девушка едва заметно улыбнулась, гремя бусинами.-О ти вопрошати, авось в трудницы наятят...
Послушница осеклась, напоровшись на острый, точно сталь ножа, взгляд. Если безымянной что-то и не понравилось она предпочла оставить это при себе. И Марии было невдомек, что послужило предтечей подобному? Ведь это совершенно нормально трудиться во имя Отца их Иисуса Христа и уж где, как не в монастыре Рождества Присвятой Богородицы? Возможно, Анна предприняла верное решение держаться подальше от незваной гостьи?..
Услышанное мозг переваривал со скрипом. И все же одного «трудницы» было более чем достаточно, чтобы смекнуть весь цимес происходящего. Умудрились все за всех решить. В себя еще толком не успела прийти, а уже вербуют, в чернорабочие определяют?!
В руки себя взять пришлось. Верно говорят, что привычка - это вторая натура. В особенности профессиональные. Желание отсюда выбраться не должно застилать здравый рассудок. Двух зайцев одним выстрелом убить не удастся - сие ясно как белый день. Следственно, время менять тактику. Колорит местной флоры и фауны сам себя не изучит. Здесь только Мазай.
Побродяжка о чем-то крепко задумалась и Марию постигло странное ощущение, словно она подглядывает за чем-то глубоко личным. Девушка предпочтительно уткнулась в книгу, читая один и тот же стих много раз, но так и не усвоив смысла.
Попыталась снова вспомнить хоть что-то касаемо Боголюбский монастыря, но постигла все та же неудача. На вскидку, что это за община? Представители разного рода еретических и не только направлений, находясь под всесозерцающей эгидой централизованной власти, словно мышки Леминга, выстраиваются в одну ровную шеренгу, ведомые лишь одним импульсом - феноменом коллективного бессознательного. И зачастую те, кто телепаются в самом конце иерархической цепи, ведают не больше своих собратьев по религиозному психозу, оставив все мирское позади, вливаясь в стройную жизнь одного гигантского муравейника. Мария не была исключением - она то и была нужна.
Сменив гнев на милость и расслабившись настолько, насколько это было возможно в окружении нынешнего положения вещей, мягко задала наводящий вопрос:
-Без матушки Настоятельницы такие вопросы не кумекаются, да?
Спокойствие, с которым вдруг заговорила спасенная, шло в разрез с холодом взгляда. Опустив веки можно было и поверить в добрые помыслы безымянной - настолько подкупала ее учтивость.
Посреди вытоптанной веками дороги, вдоль коей встретишь разве что извозчиков, стояла жалкая на вид побродяжка в монашеском подряснике. Босая, так еще и ноги обнажившая выше дозволенного. Грязная темно-синяя ткань одеяния волочилась за ней шлейфом, когда спасенная, кружась вокруг собственной оси, точно нечистыми силами мучимая, высматривала нечто одной ей известное.
-Господи-Боже, да что же это?..-прошептала одна из послушниц, прижимая ладонь к губам.
-Никак бес попутал?-вторила ей другая, осенив себя крестным знамением.
-Спаси и сохрани...
Извозчик, которого Пушкин бы описал как "Там русский дух, там Русью пахнет", первым подавший голос и первым же заметивший странную на первый взгляд послушницу, обратился к той еще раз:
-Девонька, ты чего это, а?-та не отозвалась и мужик предпринял еще одну попытку.-Эй, тебе слово молвлю!
Запряженный телегой конь разнервничался. И было от чего. То ли послушница, то ли юродивая, вытаращилась во все глаза, точно черта увидела. Извозчик сделал пару шагов назад, поглаживая пыхтящую животину по сильной шее:
-Чур меня!
И если мгновением ранее еще теплилась призрачная вера в то, что за пределами Боголюбского все встанет на круги своя, а попутку поймать не составит особого труда, сейчас же она разбилась в дребезги о скалы неминуемого осознания новых реалий. А новых ли?.. Запятнанная подпоясанная рубаха мужика, сам невысокий, седой, с шапкой на голове и лаптях - именно таким описывался среднестатистический житель Средневековой Руси, иллюстрации коего крупным планом пестрели сразу на форзаце для наглядности.
Седлав шаг назад, замерла. Огляделась. Ничего кроме длинной дороги начинающаяся незнамо где, а кончающаяся еще дальше, да обители Рождества Богородицы, видно не было. Ни справа, ни слева, ни пряма. Только лес да монастырь.
Резко поплохело. Пошатнувшись, прикоснулась ко лбу. Он горел. Шушуканья, посыпавшиеся со всех сторон, привлекли внимание. Вскинув голове, из последних сил сфокусировала взгляд на уже знакомом силуэте. Но нет, на этот раз не на Евдокии. На Марии, той самой молоденькой послушнице. Девушка находилась неподалеку и ужас, отразившийся на ее лице, вызвал еще большие волнения среди жительниц монастыря.
Нечто теплое потекло по губам, затем по подбородку. Дотронулась до носа. Кровь. Много.
Опять устремила взор в сторону Марии. Резко заложило уши.
Еще шаг назад. В глазах темнеет. И последнее, предстает пред взором прежде, чем повалиться без чувств на землю - это запыхавшуюся мать Евдокия.
*******************************************************
Волнения прокатились по всем сестрам по вере. Не сказать, что монастырь на ушах стоял, бывали случаи и похуже. Например, когда по чьим-то лжесвидетельствам в обитель Рождества Пресвятой Богородицы нагрянули дознователи. Не буйствовали только благодаря Матушке Агафье. Настоятельница, вопреки уговорам той же матери Евдокии, следовала по стопам душегубов. Не бесчинствовали, лишь учинили грубый допрос, в ходе которого каждая послушница была вынуждена продемонстрировать все свое добро. Молодые девушки краснели, стыдливо пряча глаза, не желая подходить слишком близко. Они люди безбожные - так говорила мать Евдокия. С таковым требуется на стороже быть, невдомек никому, что в их бесстыдных головах творится, какие срамные мысли родятся.
Утихомирили пересуды быстро. Каждый вернулся к тому, на чем был вынужден прерваться.
Побродяжку, имя коей и по сей час неведомо было, вернули туда, откуда сбежала - в Дом причта. У Марии оставалось еще много дел, однако наставница освободила послушницу от всего прочего, поручив присматреть за спасенной. Хотели было и Анну в помощницы определить, как это было в первый раз - не сумели. Старшая духовная сестра заартачилась. Сказала, что ни за что рядом с этим «бесовским отродьем» без шибкой надобности стоять не желает. О чем помыслила Анна в их первое столкновение с незнакомкой - Мария не знала. Лишь озабоченное лицо послушницы говорило о том, что ее ожидает бессонная ночь, наполненная молебными прошениями да покаяниями. На том и порешили.
Дабы не тратить попусту время в праздных размышлениях, Мария взялась за угодное Господу дело. Пока солнечный свет позволял, послушница зачитывалась Святым Писанием, мало-помалу выучивая его наизусть.
Время от времени взгляд так и норовил соскользнуть со страниц книги на мирно спящую побродяжку. Правильно ли было разглядывать спящего человека? Мария так не думала. Сначала прикрывала собственные намерения актом заботливого присмотра, пока не поймала себя на самообмане и не призналась в собственном неконтролируемом любопытстве, покаявшись. Ей думалось, что обуздать сей грех удалось много раньше. Но всякий раз Отец Всевышний напоминает о том, что:
-Возрастайте же в благодати и познании Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа,-перекрестилась.-Аминь.
И вновь взглянула на безымянную. Было много вопросов и ни одного ответа. Послушница попыталась было выведать что-нибудь у матери Евдокии, но и той было ведомо не более, чем кому-либо еще.
Подле Марии, на столе рядом с Библией лежала небольшая вытянутая книга в твердом темном переплете. Книга то оказалась не простая. Открываешь, а там пусто. Совсем. Только белые листы и те в странную блеклую полоску. Да и страницы такие тонкие, словно и не из древесины сделаны, а из волоса человеческого.
«Верну, как только вежды разомкнет,»-подумалось послушнице и она кивнула собственным мыслям.
Эту диковинку нашли рядом со спасенной, когда из реки вытаскивали. Вот ведь невидаль... Глядишь, действительно пропащей дочерью какого-нибудь заморского купца окажется. Али женой полноправной. Их теперь много. Даже мимо их Боголюбского монастыря нет-нет, да проедет дорого обряженная карета. Вот тогда диву все даются, седмицу еще шушукаются об увиденном. Конечно, ни монахини, ни уж тем более игуменья не одобряют подобный интерес к мирским благам. Их дело Богу прислуживать вместе с Богородицей, да Слово Его усердно уразумлять. Но что же поделать, коли дюже любопытно?..
За неуместными воспоминаниями Мария прозевала момент пробуждения поброджки.
Второй раз приходила в себя неохотно. Очень. И ладно бы нырнула в забытье, потеряла память, а далее - fresh start. Этакий тотальный "апгрейд", как бы выразился Семен. Но увы и ах воспоминания не то чтобы накатили, они никуда не пропадали и в минуты глубинной фазы сна, из которой волей-неволей была вынуждена вынырнуть в реальность.
Лежала на спине. Приоткрыв сначала один глаз, следом другой продолжила беззвучно и без каких-либо признаков жизни пребывать в горизонтальной плоскости трехмерного пространства.
Комнатушка все та же - это поняла по замысловатому рисунку из трещин на потолке над самой кровать, больше напоминающие работы Джексона Поллока.
Внезапно возник вопрос: а сколько сейчас, собственно, времени? По ощущениям где-то между обедом и полдником. А на деле?..
От размышлений о насущном отвлекло неприятное чувство покалывания в руках. Точнее в ладонях. Поднеся оную, предпочтительно правую, к лицу, внимательно принялась разглядывать пропитанную чем-то ткань. Кое-где виднелись блеклые пятна крови. От повязки пахло странно. Задумчиво насупившись, принюхалась. Запах показался отдаленно знакомым, словно...
-Зверобой и гусиная лапка,-раздалось негромкое по ощущениям из-за спины.
Вздрогнув, повернула голову, пытаясь найти говорящего. А он и не скрывался. Точнее она - Мария. Сидя за невысоким столом, перебирая деревянную, густо обработанную лаком, вербицу, девушка, хоть и нервничала, храбрилась - улыбкой одаривала.
Послушницу напрягал немигающий взгляд зеленых глаз. Такие обычно зовутся колдовскими, хотя и среди представителей духовенства с подобным цветом немало расхаживает. И все глубоко духовные и уважаемые люди.
За Марией следили минуту-другую вообще не шевелясь. После же, спохватившись, заглянули под покрывало. До ее слуха донесся выдох полный облегчения. Побродяжка заметно расслабилась, удостоверившись в наличии подрясника на ней. Послушница продолжала украдкой наблюдать за спасенной, гадая, каковы же будут ее последующие действия.
Просидев какое-то время в полусогнутом состоянии, открыла рот. Закрыла, проглотив слова. Бросила взгляд из-за плеча на отвлекшуюся на шум за дверью послушницу.
Детали побега всплыли в памяти. Это ж надо было, оказавшись на свободе, вернуться туда, откуда начинала. Если бы не оцепенение с шоком от увиденного бросилась бы куда глаза глядят и будь что будет. А ежели мозгами пораскинуть, что будет? Голодная смерть в лесу? Тот же конец, но от клыков и когтей хищников? К чему вообще приспособлен человек 21 века и на что он может рассчитывать в отрыве от своего «цифрового прогресса»? Не заперли в подвале для надежности и на том спасибо.
21 век и извозчик в лаптях и подпоясанной рубахе по самые колени вместе с груженой повозкой. Голова снова разболелась.
Оставили один на один с духовной сестрой, которую толкни посильнее тут же с ног повалится. Тощая до нельзя, даже сквозь мешковатое одеяние кости торчат. Необдуманно. Или же смекнули, что дальше дороги ходу нет?
Повисшее молчание напрягало обе стороны негласного противостояния. Не с послушницей, нет. Эта немощь бледная сидит, четки свои перебирает, беззвучно губами шевеля. Молится. Противостояние с этим местом. С происходящим.
Комната метр-на-метр давила со всех сторон, а низкий потолок словно поглощал и без того небольшое количество кислорода. Притупившаяся мигрень давала шанс поработать мозгами всласть. Каковы были шансы на новый побег? Судя по тому, как неплотно была закрыта дверь - ровно такие же, как и в прошлый раз. А вот есть ли в этом смысл - уже другой вопрос.
Опять же: что ожидает там, за пределами монастыря, в окружении дикой природы во всей ее красе? Верно. НИЧЕГО. Мало того, что попала черт знает куда черт знает как, так еще и посреди леса. Уму непостижимо! Принялась дербанить заусенцы на пальцах.
Насколько далеко от дома? Где находится этот их Боголюбский? А если даже и вырваться отсюда, сколько километров до первого поселения? Сомнений в том, что они здесь все начисто отбитые, не было совершенно. Это ж надо придумать - 7077 год! От Сотворения Мира! Византийский календарь!
Смешок вырвался непроизвольно, привлекая ненужное внимание сердобольной на вид послушницы:
-Паки возболети? Ты обожди, я за матерью Евдокией метнусь, я мигом!..
Выслушивать дальнейшее кудахтанье желания не было. Вместо этого напрашивался иного рода вопрос:
-Как долго я провалялась в отключке?
Ответа не последовало. Кожей ощущался ступор Марии. Свесив ноги с кровати и присев на самый ее краешек, встретилась с собеседницей взглядами. Ее глаза округлились, став похожими на большие блюдечки, а тонкие ресницы затрепетали. Чуть приоткрыв губы, огорошила:
-Я... не разумею.
Происходящее больше походило на фарс. Дешевый спектакль поставленный непонятно кем непонятно зачем. Не понимает? Смешно! Один язык, одна земля. В одном временном отрезке!
Сознание решило надавить на ахиллесову пяту, напомнив невзначай о 7077 годе от Сотворения Мира...
Чушь!
Не может быть такого!
Или может?..
-Да что ж за хрень-то происходит?..
-А?
Неокортекс выдал новую, по его соображениям, логичную зацепку: а насколько им здесь всем промыли мозги?.. И есть ли вообще смысл пытаться добиться хотя бы чего-то вразумительного от Марии? Невинные девичьи глаза прямо говорили - нет.
-Где ваша эта старшая?-поинтересовалась прежде чем встать с кровати.
Шипение совпало с тихим голосом послушницы:
-Мать Евдокия?
-Да-да, она,-кивнула, разглядывая причину внезапной реакции на боль - ступни.
Начиная от кончиков пальцев ног до середины икр вся поверхность замотана плотной тканью. На вид точно такой же, что и на руках. Предвосхищая ответ, уточнила:
-Это откуда?
Послушница терялась всякий раз, стоило спасенной открыть рот и извлечь очередной звук. А зачастую именно звуком это и являлось для девичьего уха! Малую часть удавалось понять с первого раза, что удивляло сильнее. Вроде на одном языке говорят, но будто бы на разных?.. Как такое вообще возможно? Марии понадобилось время для того, чтобы правильно сформулировать ответ:
-Аще се... Ты бо исцарапати поколь средь заросли еловой хоронилась. И нози и руци, довелось раны проринуть и микстурою подживлять с биндами.
-Понятно,-досадливо поморщилась.-Так, где Евдокия?
-У Матушки Настоятельницы,-девушка едва заметно улыбнулась, гремя бусинами.-О ти вопрошати, авось в трудницы наятят...
Послушница осеклась, напоровшись на острый, точно сталь ножа, взгляд. Если безымянной что-то и не понравилось она предпочла оставить это при себе. И Марии было невдомек, что послужило предтечей подобному? Ведь это совершенно нормально трудиться во имя Отца их Иисуса Христа и уж где, как не в монастыре Рождества Присвятой Богородицы? Возможно, Анна предприняла верное решение держаться подальше от незваной гостьи?..
Услышанное мозг переваривал со скрипом. И все же одного «трудницы» было более чем достаточно, чтобы смекнуть весь цимес происходящего. Умудрились все за всех решить. В себя еще толком не успела прийти, а уже вербуют, в чернорабочие определяют?!
В руки себя взять пришлось. Верно говорят, что привычка - это вторая натура. В особенности профессиональные. Желание отсюда выбраться не должно застилать здравый рассудок. Двух зайцев одним выстрелом убить не удастся - сие ясно как белый день. Следственно, время менять тактику. Колорит местной флоры и фауны сам себя не изучит. Здесь только Мазай.
Побродяжка о чем-то крепко задумалась и Марию постигло странное ощущение, словно она подглядывает за чем-то глубоко личным. Девушка предпочтительно уткнулась в книгу, читая один и тот же стих много раз, но так и не усвоив смысла.
Попыталась снова вспомнить хоть что-то касаемо Боголюбский монастыря, но постигла все та же неудача. На вскидку, что это за община? Представители разного рода еретических и не только направлений, находясь под всесозерцающей эгидой централизованной власти, словно мышки Леминга, выстраиваются в одну ровную шеренгу, ведомые лишь одним импульсом - феноменом коллективного бессознательного. И зачастую те, кто телепаются в самом конце иерархической цепи, ведают не больше своих собратьев по религиозному психозу, оставив все мирское позади, вливаясь в стройную жизнь одного гигантского муравейника. Мария не была исключением - она то и была нужна.
Сменив гнев на милость и расслабившись настолько, насколько это было возможно в окружении нынешнего положения вещей, мягко задала наводящий вопрос:
-Без матушки Настоятельницы такие вопросы не кумекаются, да?
Спокойствие, с которым вдруг заговорила спасенная, шло в разрез с холодом взгляда. Опустив веки можно было и поверить в добрые помыслы безымянной - настолько подкупала ее учтивость.
