Но не было у Марии ни желания потворствовать носовождению ни тем паче оказаться застигнутой врасплох. Послушница старалась храбриться, не показывать душевные треволнения, что получалось у нее, мягко говоря, не по-Станиславски:
-Вестимо. Обаче ты не пужайся, Матушка игуменья щедра и благоразумна, николи в нуже страждущих не оставит, всех пригреет. Истинно Святая Ефросинья Полоцкая!-осенила себя крестным знамением.
Девушка заметила, как побродяжка проследила за ее символом веры, про себя поколебавшись. А может, зря она так?.. В самом деле, не сделала безымянная пока ничего дурного. Так к чему эти опасения и безосновательные сомнения? Не почувствовав никакого намека на злой умысел, Мария робко в нерешительности поинтересовалась:
-Яко имя твои?
Сразу не ответила. Упорно делала вид, будто вспоминаю, раз уж юродивой как-то нарекли, хотя на деле раздумывала: назваться или обмануть? Наверняка не знала, сколь хорошо они осведомлены деталями личной жизнью и насколько можно уповать на железобетонные гарантии мировой конфиденциальности. Да и где документы? Ежели их руки дотянулись до головных бумаг, подтверждающие личность владельца, вранье может выйти боком. Мария хоть и выглядела аки Агнец Божий, держать руку на пульсе стоило.
-Вера,-было вкрадчивое.
-То бишь Вероника?
Побродяжка неопределенно повела плечами, оставляя послушницу без четкого ответа. Оное не шибко то и требовалось. Вера так Вера.
Благоразумно выдержала паузу. С молчания спрос меньше, чем с необдуманного ответа - это усвоила на кафедре клинической психологии наверняка.
-А по батюшке?
И вновь во взгляде Веры читалась враждебность. Мария сглотнула. Напирать нет смысла. Захочет - расскажет, а коли нет, так к чему человека своими расспросами донимать?
Заятнувшуюся паузу истолковали по-своему, вложив в руки вещественный козырь, о коем сама навряд ли бы догадалась:
-Ужель сирота?
Отвратительное определение, навешивающее ярлык униженного и оскорбленного, побитого жизнью. Так мало того, подобный паттерн въедается в подсознание настолько сильно, что и модель поведения подстраивается под не тобой начатые условия игры. Становишься заложником общественного мнения. З
Что может быть лучше, чем пользоваться дарами данайцев против них же самих?
-Сирота,-для пущей реалистичности тяжко вздохнула.-Дед воспитал. Ни отца ни мать не видела со дня рождения, поэтому, даже имен их не ведаю, не то что фамилии своей.
Мария в раз погрустнела, сочувственно взирая уже не на безымянную, а Веру. Сколько их таких в монастыре, кому некуда идти и надежда лишь одна - в уповании на Господа-Бога? Как много среди них тех, кто пришел совсем недавно, еще вчера живя полноценную жизнь, имея полную чашу, батюшку и матушку, а сегодня страшась собственной тени? Скольких несправедливо сгубили... А она сама?..
-Отец наш Всевышний всечасно с тобой, Вера. Ибо Господь хранит пришельцев, поддерживает всякую сироту и вдову. Аминь,-перекрестилась.
Едва не поморщилась. Из всевозможных мест занесло именно в монастырь, буквально-таки кишащий христианской атрибутикой.
Благо послушница, глубоко увлеченная собственным ощущением присутствия Святого Духа, не обратила особого внимания на откровенно наплевательское отношение к канонам православия. Как не дрогал ни единый мускул во время праздника Святой Пасхи на боголепное «Христос Воскрес!» так не дрогает и поныне. Даже приличия для.
Помолившись и попросив милости для Веры, послушница активнее вступила в диалог, пытаясь разузнать побольше:
-Отколь будешь? Из Суздаля небось?
«Суздаль?.. С чего вдруг такие выводы?» - пронеслось в голове не безосновательно.
Думать долго возможности над ответом не было. За дверью послышались гулкие шаги, а историю, которая могла бы быть на руку, придумать требовалось немедля. И не сориентировавшись сразу, ляпнула первое что на ум пришло:
-Отнюдь. Издалека.
Никто более слова вымолвить не успел - дверь открылась. Настигло чувство дежавю, когда довелось лицезреть на пороге недовольную Евдокию, старательно скрывающую за маской невозмутимости неприязнь. Рядом с ней, облаченная в длинную черную мантию, показалась совсем невысокого роста женщина преклонных лет. Уже знакомый золотой наперсный крест на цепи, свисающий с шеи, выглядел настолько увесисто, что показалось, будто игуменья сутулится больше под его тяжестью, нежели под гнетом прожитых лет. Она опиралась на незатейливую деревянную клюку, передвигаясь семимильными шажками.
Взгляд блеклых глаз Настоятельницы упал на Марию. Тепло улыбнувшись послушнице, ответила той на приветствие негромким "Да благословит тебя Господь". Толковая девчушка всегда радовала глаз. К ней старшие монахини испытывали особое чувство привязанности.
Игуменья встала перед побродяжкой, преодолев весь путь с помощью Евдокии.
-Матушка Агафья забажалась воочию с тобой спознаться,-уведомила монахиня, впершись колючим взглядом в бесовку.
Та хранила молчание, волком глядела, разве что пасть не скалила. Матушка Агафья оглядел спасенную с головы до ног. Внимательно так оглядела, оценивающе, задаваясь лишь одним вопросом: «Откуда ж ты, милая, к нам попала?».
-Благослови Господь,-заговорила в конце концов игуменья.-Имя, дитя?
Ни в зуба ногой в правилах церковного этикета, обошлась учтивым кивком головы, что вызвало неодобрительный прищур от Евдокии. Неужто самому элементарному не обучена?..
«Да где ж и кто тя взрастил эдакую дивию?» - хотелось спросить монахине.
То ли и впрямь юродивая, то ли просто прикидывается. Чего больше - непонятно. Одно известно наверняка - долго ее при монастыре держать себе дороже. Воспрепятствовать бесстыдным обыскам, будто и не в святое место шагнули, а в кабак какой-нибудь, Матушка Агафья более будет не в состоянии. Не те лета, да и здоровье подводит. Ежели кто донесет быть беде. Итак шуму наделали с утра пораньше. Антип свидетелем был. Благо, сам по себе не болтливый, в чужие дела не лезет, лишь бы его никто не трогал и работать давал. А не приведи Господь кто еще опричь оного заинтересуется? О подобном и помыслить страшно...
-Безгласна?-Настоятельница озадаченно обернулась к Марии.
Девушке не дала высказаться монахиня:
-Диковата мальски.
Лишь силой воли получилось удержать мину невозмутимости.
-Безчиние содеяла,-вторила Агафья.-Всех взбулгачила всуе.
В ее голосе не было недовольства. Скорее, игуменья просто констатировала факты. Настоятельница в узких кругах славилась широтой души и непредвзятостью взглядов. «Ну суди, да не судим будешь,» - любила увещевать старушка с поводом и без.
За молчунью решила вступиться Мария, по доброте душевной излив все без утайки:
-Она не из здешняя, откуда-то издалеча. Притом сиротка. А нарекати Верой.
-Издалеча? Отонудуже? - Агафья заинтересованно покосилась в сторону побродяжки.
Вера точно язык проглотила - не проронила ни слова. Скрестив руки на груди, переменилась с одной ноги на другую. Глазищами зыркает, точно гром и молнии мечет.
«Эка чудная,» - дала про себя описательную характеристику Настоятельница монастыря.
-Того и нам неведомо. Не речет. Да трекает она...-Евдокия осеклась, подбирая слово.-Дюже клусно. Вроде и по нашенски, а апосля враз и ино да глагол заморский авити. Абие и не вразумеешь, то ли и впрямь дивия, то ли попросту бесная.
Бесная... Агафья пригляделась, силясь уловить присутствие нечистого, но по итогу лишь хмыкнула. Сестра Евдокия была скора на суждения и зачастую далеко не лестные. А Вера попросту напугана, оттого и кусает всех и каждого.
Захотелось вернуть шпильку им же в тон. Вовремя осеклась, прикусив язык. Порядки местные до сих пор пологом неизведанного покрыты, чего ждать от этой своры - оставалось только догадываться. Да и на говор внимание обращают - внимательные через чур для тех, кто безвылазно в монастыре сидит, в люди не выходит.
Краем глаза заметила, как после щедрого эпитета "заморское", глаза Марии с любопытством загорелись. Однако девушка тут же зарделась, стоило ей напороться на строгий взор монахини, служащий напоминанием о ее отречении от всего мирского. А еще говорят, что любопытство не порок...
-Яко ж ты в реку-то угодила, сиротка?-игуменья поудобнее перехватила клюку.
Шокированная услышанным, надеясь, что просто истолковала неверно, ибо понимать "слуг Господних" удавалось через раз, переспросила на всякий случай:
-Куда-куда?
Все три представительницы духовенства переглянулись. Причем такое недопонимание читалось на их лицах, что впору и призадуматься - возможно, это далеко не они здесь умом тронулись?
Затянувшуюся тишину нарушил вопрос от монахини, пропитанный недоверием:
-Ты... Что ти памятуешь?
Лицезревшая доселе разный спектр эмоций, отражающихся на бледном лице Веры, Мария остолбенела от того ужаса, коим наполнились зеленые очи. Отхлынувшая кровь настолько выбелила щеки, что сделалось страшно за побродяжку. Так выглядят разве что покойники...
Плотно сомкнутые губы расслабились в тот же миг, стоило только покопаться в недрах памяти.
Невидящим взглядом хаотично перескакивала с Евдокии на Агафью и Марию. Женщины обеспокоенно следили за метаниями побродяжки, пока послушница в конце концов не сразила наповал, подытожив:
-Память отшибло...
В лице переменилась даже монахиня. Скупая на жалость, она прикрыла рот ладонью, обеспокоенно наблюдая за тем, как в болезненных попытках, едва ли не конвульсиях, Вера разрывает себя изнутри.
Хотелось рвать и метать от осознания провалов в памяти. И даже хуже - амнезии! Сердце гулко забилось о ребра, причиняя боль, разгоняя по венам кровь с такой силой, что грозило разрывом аорты.
До нервного срыва было рукой подать. И он бы накрыл, если бы не Настоятельница Агафья.
Подойдя близко и при этом совершенно бесшумно, старушка практически невесомо прикоснулась к голове бедняжке, пригладив короткие волосы. Почувствовав, как та вздрогнула, а после отпрянула, приняв оборонительную позицию, игуменья не оскорбилась. Наоборот, повидавшая на своем веку многое, она понимающе покивала, приговаривая:
-Господь с тобой, дитя, не кручинься. Дневай и ночуй в монастыре, вгажати делу праведному, помолись, авось глядишь и память к те воротится. Поди, довелось тужити лихое, коли Отец Всевышний замыслил от памяти тебя отчуджить, на то его воля и промысел.
Предложение, сделанное по-матерински заботливым и мягким тоном голоса, подкупало. Проблема в том, знакома была сия тактика. Человек уязвим в моменты полного отчаяния, а соответственно, и навязать ему свое в разы легче. Да и не лишал никто никакой памяти! Уж точно не Бог. Ему нет до этого дела.
Подозрительно сощурив глаза, поинтересовалась:
-На каких условиях?
В ответ - молчание. Не поняли. Или, по крайне мере, сделали вид, что не поняли. Чертовы сектанты, хорошо свою роль отыгрывают. Стремление выжить и выбраться отсюда усиливалось с каждой секундой, а значит, включиться в их игру придется. Даже супротив собственных желаний.
В том, что Вера не местная Агафья убедилась на собственном опыте. «Условиях»... Слово-то какое чудное. И впрямь заморское, не слышала таких прежде.
Облизав пересохшие губы и борясь с негодованием, перестроила предложение так, чтобы оно хотя бы малость напоминало привычное им:
-Чем буду должна? Как сочтемся?
Настоятельницу порадовал вопрос. Не нахлебница, значит, и работы не боится. Агафья мягко настояла:
-Сочтемся-сочтемся, ты точию робити добро и верно, да молись неустанно. Неже крепче твоя вера темь ходче к тебе былое воротится. Господь Бог ниспосылает нам туги, а наш святый долг выдюжить да чаять, ибо пути его неисповедимы.
С каждым словом внутри скручивалась тугая спираль. Рационалист и скептик внутренне вопили на перебой, протестовали, требовали как можно скорее покинуть сей обитель Опиума Народа.
Рискуя, решила поинтересоваться, особо не надеясь на что-то конкретное:
-Когда я смогу покинуть монастырь?
Монахиня тихо фыркнула, предчувствуя неладное. Игуменья же удивленно приподняла брови, не совсем понимания к чему клонит Вера, ибо все монастырь их основывался исключительно на взаимопомощи и доброй воли, без принуждения:
-Егда те будет потребно, дщерь моя,-и тут же добавила.-Токмо доколе ты ту витати, блюсти устав монастырский лепо: о мирских блазнах не язычим. А ужотко тебе подсоблит сестра Мария.
Девушка покладисто сложила ладони, поравнявшись с Настоятельницей:
-Яко ти кажешь, Матушка. Благослови.
Дабы избежать крещения, коим «наградили» послушницу, пришлось играть в Великого Слепого, упорно делая вид, что занята разглядыванием открывающегося пейзажа с окна. Попросту зазевалась.
Нарочитое избегание любого крестного знамения насторожило монахиню.
«Что эта девчонка себе возомнила?-мысленно поджала губы мать Евдокия.-Неужто Господа Бога не принимает? Иноверка? Ежели издали то и католичкой может оказаться. Только ереси в стенах Храма Православного не хватало...»
Настаивать никто не стал. Игуменья прошептала "Бог в помощь" и скрылась вместе с тщетно пытающейся скрыть раздражение Евдокией.
Мария испытала неловкость, оставаясь тет-а-тет с Верой. Снова.
-Дюже борзе настанет час повечерняя трапезы,-пустилась в пояснения девушка, пытаясь хоть как-то отогнать от себя нервозность.-Надобно монастырские земли обойти, дабы ты ненароком не заплутала...
По взгляду Веры делалось понятным, что побродяжка где-то не здесь. Слишком уж он у нее отсутствующий. Послушница замолкла, не закончив фразы. И тут же нить разговора перехватила ее собеседница, кружа вокруг одной интересующей ее темы:
-Еще раз, которое лето на дворе?
-Так 7077...
-Где мы?
-В Богомильском монастыре Рождества...
-Да это то понятно,-оборвала говорящую.-Имею ввиду, где монастырь находится? Что есть неподалеку?
Скорее почувствовав, нежели заметив, нарастающий дискомфорт Марии, чертыхнулась про себя. По запарке перешла на резко-официальный тон. Такой, каким обычно выбивала правду из вандалов и прочих деклассированных элементов общества. Держать себя в руках - вот главный залог успеха.
-Извини,-понизила голос, даже взгляд в сторону увела.-Я совсем ничего не помню и это пугает... Хочется узнать как можно больше и про монастырь и про местные порядки.
Хоть импровизация это особо и не назвать, а Станиславский и вовсе тухлыми помидорами закидал бы, но резкая смена регистров дала свои плоды. Здесь не требуется диплом о высшем театральном образовании в ГИТИС-е. Только правильный подход, а его находить умела. Переобувшись в жертву обстоятельств, внушила доверие, играя на чувстве жалости послушницы. Нравилось ли это? Нет. Вот только порой трубка - это всего лишь трубка, а макиавеллизм не раз позволял добиться желаемого.
-Се есть Суздальская волость,-моя собеседница вдруг наклонилась, достав из-под кровати пару на вид совсем простеньких тапочек, называемые монками.-А в верстах этак 10, Владимир. Аможе добраться льзя до зарании, ежели спозаранку отправиться,-монки недвусмысленно пододвинули ближе.-А ти что же, во Владимир намереваешься?
Послушницу действительно взволновал сей вопрос. Не далее как днесь в себя пришла, оклематься не успела, и уже в путь дорогу?
-Вестимо. Обаче ты не пужайся, Матушка игуменья щедра и благоразумна, николи в нуже страждущих не оставит, всех пригреет. Истинно Святая Ефросинья Полоцкая!-осенила себя крестным знамением.
Девушка заметила, как побродяжка проследила за ее символом веры, про себя поколебавшись. А может, зря она так?.. В самом деле, не сделала безымянная пока ничего дурного. Так к чему эти опасения и безосновательные сомнения? Не почувствовав никакого намека на злой умысел, Мария робко в нерешительности поинтересовалась:
-Яко имя твои?
Сразу не ответила. Упорно делала вид, будто вспоминаю, раз уж юродивой как-то нарекли, хотя на деле раздумывала: назваться или обмануть? Наверняка не знала, сколь хорошо они осведомлены деталями личной жизнью и насколько можно уповать на железобетонные гарантии мировой конфиденциальности. Да и где документы? Ежели их руки дотянулись до головных бумаг, подтверждающие личность владельца, вранье может выйти боком. Мария хоть и выглядела аки Агнец Божий, держать руку на пульсе стоило.
-Вера,-было вкрадчивое.
-То бишь Вероника?
Побродяжка неопределенно повела плечами, оставляя послушницу без четкого ответа. Оное не шибко то и требовалось. Вера так Вера.
Благоразумно выдержала паузу. С молчания спрос меньше, чем с необдуманного ответа - это усвоила на кафедре клинической психологии наверняка.
-А по батюшке?
И вновь во взгляде Веры читалась враждебность. Мария сглотнула. Напирать нет смысла. Захочет - расскажет, а коли нет, так к чему человека своими расспросами донимать?
Заятнувшуюся паузу истолковали по-своему, вложив в руки вещественный козырь, о коем сама навряд ли бы догадалась:
-Ужель сирота?
Отвратительное определение, навешивающее ярлык униженного и оскорбленного, побитого жизнью. Так мало того, подобный паттерн въедается в подсознание настолько сильно, что и модель поведения подстраивается под не тобой начатые условия игры. Становишься заложником общественного мнения. З
Что может быть лучше, чем пользоваться дарами данайцев против них же самих?
-Сирота,-для пущей реалистичности тяжко вздохнула.-Дед воспитал. Ни отца ни мать не видела со дня рождения, поэтому, даже имен их не ведаю, не то что фамилии своей.
Мария в раз погрустнела, сочувственно взирая уже не на безымянную, а Веру. Сколько их таких в монастыре, кому некуда идти и надежда лишь одна - в уповании на Господа-Бога? Как много среди них тех, кто пришел совсем недавно, еще вчера живя полноценную жизнь, имея полную чашу, батюшку и матушку, а сегодня страшась собственной тени? Скольких несправедливо сгубили... А она сама?..
-Отец наш Всевышний всечасно с тобой, Вера. Ибо Господь хранит пришельцев, поддерживает всякую сироту и вдову. Аминь,-перекрестилась.
Едва не поморщилась. Из всевозможных мест занесло именно в монастырь, буквально-таки кишащий христианской атрибутикой.
Благо послушница, глубоко увлеченная собственным ощущением присутствия Святого Духа, не обратила особого внимания на откровенно наплевательское отношение к канонам православия. Как не дрогал ни единый мускул во время праздника Святой Пасхи на боголепное «Христос Воскрес!» так не дрогает и поныне. Даже приличия для.
Помолившись и попросив милости для Веры, послушница активнее вступила в диалог, пытаясь разузнать побольше:
-Отколь будешь? Из Суздаля небось?
«Суздаль?.. С чего вдруг такие выводы?» - пронеслось в голове не безосновательно.
Думать долго возможности над ответом не было. За дверью послышались гулкие шаги, а историю, которая могла бы быть на руку, придумать требовалось немедля. И не сориентировавшись сразу, ляпнула первое что на ум пришло:
-Отнюдь. Издалека.
Никто более слова вымолвить не успел - дверь открылась. Настигло чувство дежавю, когда довелось лицезреть на пороге недовольную Евдокию, старательно скрывающую за маской невозмутимости неприязнь. Рядом с ней, облаченная в длинную черную мантию, показалась совсем невысокого роста женщина преклонных лет. Уже знакомый золотой наперсный крест на цепи, свисающий с шеи, выглядел настолько увесисто, что показалось, будто игуменья сутулится больше под его тяжестью, нежели под гнетом прожитых лет. Она опиралась на незатейливую деревянную клюку, передвигаясь семимильными шажками.
Взгляд блеклых глаз Настоятельницы упал на Марию. Тепло улыбнувшись послушнице, ответила той на приветствие негромким "Да благословит тебя Господь". Толковая девчушка всегда радовала глаз. К ней старшие монахини испытывали особое чувство привязанности.
Игуменья встала перед побродяжкой, преодолев весь путь с помощью Евдокии.
-Матушка Агафья забажалась воочию с тобой спознаться,-уведомила монахиня, впершись колючим взглядом в бесовку.
Та хранила молчание, волком глядела, разве что пасть не скалила. Матушка Агафья оглядел спасенную с головы до ног. Внимательно так оглядела, оценивающе, задаваясь лишь одним вопросом: «Откуда ж ты, милая, к нам попала?».
-Благослови Господь,-заговорила в конце концов игуменья.-Имя, дитя?
Ни в зуба ногой в правилах церковного этикета, обошлась учтивым кивком головы, что вызвало неодобрительный прищур от Евдокии. Неужто самому элементарному не обучена?..
«Да где ж и кто тя взрастил эдакую дивию?» - хотелось спросить монахине.
То ли и впрямь юродивая, то ли просто прикидывается. Чего больше - непонятно. Одно известно наверняка - долго ее при монастыре держать себе дороже. Воспрепятствовать бесстыдным обыскам, будто и не в святое место шагнули, а в кабак какой-нибудь, Матушка Агафья более будет не в состоянии. Не те лета, да и здоровье подводит. Ежели кто донесет быть беде. Итак шуму наделали с утра пораньше. Антип свидетелем был. Благо, сам по себе не болтливый, в чужие дела не лезет, лишь бы его никто не трогал и работать давал. А не приведи Господь кто еще опричь оного заинтересуется? О подобном и помыслить страшно...
-Безгласна?-Настоятельница озадаченно обернулась к Марии.
Девушке не дала высказаться монахиня:
-Диковата мальски.
Лишь силой воли получилось удержать мину невозмутимости.
-Безчиние содеяла,-вторила Агафья.-Всех взбулгачила всуе.
В ее голосе не было недовольства. Скорее, игуменья просто констатировала факты. Настоятельница в узких кругах славилась широтой души и непредвзятостью взглядов. «Ну суди, да не судим будешь,» - любила увещевать старушка с поводом и без.
За молчунью решила вступиться Мария, по доброте душевной излив все без утайки:
-Она не из здешняя, откуда-то издалеча. Притом сиротка. А нарекати Верой.
-Издалеча? Отонудуже? - Агафья заинтересованно покосилась в сторону побродяжки.
Вера точно язык проглотила - не проронила ни слова. Скрестив руки на груди, переменилась с одной ноги на другую. Глазищами зыркает, точно гром и молнии мечет.
«Эка чудная,» - дала про себя описательную характеристику Настоятельница монастыря.
-Того и нам неведомо. Не речет. Да трекает она...-Евдокия осеклась, подбирая слово.-Дюже клусно. Вроде и по нашенски, а апосля враз и ино да глагол заморский авити. Абие и не вразумеешь, то ли и впрямь дивия, то ли попросту бесная.
Бесная... Агафья пригляделась, силясь уловить присутствие нечистого, но по итогу лишь хмыкнула. Сестра Евдокия была скора на суждения и зачастую далеко не лестные. А Вера попросту напугана, оттого и кусает всех и каждого.
Захотелось вернуть шпильку им же в тон. Вовремя осеклась, прикусив язык. Порядки местные до сих пор пологом неизведанного покрыты, чего ждать от этой своры - оставалось только догадываться. Да и на говор внимание обращают - внимательные через чур для тех, кто безвылазно в монастыре сидит, в люди не выходит.
Краем глаза заметила, как после щедрого эпитета "заморское", глаза Марии с любопытством загорелись. Однако девушка тут же зарделась, стоило ей напороться на строгий взор монахини, служащий напоминанием о ее отречении от всего мирского. А еще говорят, что любопытство не порок...
-Яко ж ты в реку-то угодила, сиротка?-игуменья поудобнее перехватила клюку.
Шокированная услышанным, надеясь, что просто истолковала неверно, ибо понимать "слуг Господних" удавалось через раз, переспросила на всякий случай:
-Куда-куда?
Все три представительницы духовенства переглянулись. Причем такое недопонимание читалось на их лицах, что впору и призадуматься - возможно, это далеко не они здесь умом тронулись?
Затянувшуюся тишину нарушил вопрос от монахини, пропитанный недоверием:
-Ты... Что ти памятуешь?
Лицезревшая доселе разный спектр эмоций, отражающихся на бледном лице Веры, Мария остолбенела от того ужаса, коим наполнились зеленые очи. Отхлынувшая кровь настолько выбелила щеки, что сделалось страшно за побродяжку. Так выглядят разве что покойники...
Плотно сомкнутые губы расслабились в тот же миг, стоило только покопаться в недрах памяти.
Невидящим взглядом хаотично перескакивала с Евдокии на Агафью и Марию. Женщины обеспокоенно следили за метаниями побродяжки, пока послушница в конце концов не сразила наповал, подытожив:
-Память отшибло...
В лице переменилась даже монахиня. Скупая на жалость, она прикрыла рот ладонью, обеспокоенно наблюдая за тем, как в болезненных попытках, едва ли не конвульсиях, Вера разрывает себя изнутри.
Хотелось рвать и метать от осознания провалов в памяти. И даже хуже - амнезии! Сердце гулко забилось о ребра, причиняя боль, разгоняя по венам кровь с такой силой, что грозило разрывом аорты.
До нервного срыва было рукой подать. И он бы накрыл, если бы не Настоятельница Агафья.
Подойдя близко и при этом совершенно бесшумно, старушка практически невесомо прикоснулась к голове бедняжке, пригладив короткие волосы. Почувствовав, как та вздрогнула, а после отпрянула, приняв оборонительную позицию, игуменья не оскорбилась. Наоборот, повидавшая на своем веку многое, она понимающе покивала, приговаривая:
-Господь с тобой, дитя, не кручинься. Дневай и ночуй в монастыре, вгажати делу праведному, помолись, авось глядишь и память к те воротится. Поди, довелось тужити лихое, коли Отец Всевышний замыслил от памяти тебя отчуджить, на то его воля и промысел.
Предложение, сделанное по-матерински заботливым и мягким тоном голоса, подкупало. Проблема в том, знакома была сия тактика. Человек уязвим в моменты полного отчаяния, а соответственно, и навязать ему свое в разы легче. Да и не лишал никто никакой памяти! Уж точно не Бог. Ему нет до этого дела.
Подозрительно сощурив глаза, поинтересовалась:
-На каких условиях?
В ответ - молчание. Не поняли. Или, по крайне мере, сделали вид, что не поняли. Чертовы сектанты, хорошо свою роль отыгрывают. Стремление выжить и выбраться отсюда усиливалось с каждой секундой, а значит, включиться в их игру придется. Даже супротив собственных желаний.
В том, что Вера не местная Агафья убедилась на собственном опыте. «Условиях»... Слово-то какое чудное. И впрямь заморское, не слышала таких прежде.
Облизав пересохшие губы и борясь с негодованием, перестроила предложение так, чтобы оно хотя бы малость напоминало привычное им:
-Чем буду должна? Как сочтемся?
Настоятельницу порадовал вопрос. Не нахлебница, значит, и работы не боится. Агафья мягко настояла:
-Сочтемся-сочтемся, ты точию робити добро и верно, да молись неустанно. Неже крепче твоя вера темь ходче к тебе былое воротится. Господь Бог ниспосылает нам туги, а наш святый долг выдюжить да чаять, ибо пути его неисповедимы.
С каждым словом внутри скручивалась тугая спираль. Рационалист и скептик внутренне вопили на перебой, протестовали, требовали как можно скорее покинуть сей обитель Опиума Народа.
Рискуя, решила поинтересоваться, особо не надеясь на что-то конкретное:
-Когда я смогу покинуть монастырь?
Монахиня тихо фыркнула, предчувствуя неладное. Игуменья же удивленно приподняла брови, не совсем понимания к чему клонит Вера, ибо все монастырь их основывался исключительно на взаимопомощи и доброй воли, без принуждения:
-Егда те будет потребно, дщерь моя,-и тут же добавила.-Токмо доколе ты ту витати, блюсти устав монастырский лепо: о мирских блазнах не язычим. А ужотко тебе подсоблит сестра Мария.
Девушка покладисто сложила ладони, поравнявшись с Настоятельницей:
-Яко ти кажешь, Матушка. Благослови.
Дабы избежать крещения, коим «наградили» послушницу, пришлось играть в Великого Слепого, упорно делая вид, что занята разглядыванием открывающегося пейзажа с окна. Попросту зазевалась.
Нарочитое избегание любого крестного знамения насторожило монахиню.
«Что эта девчонка себе возомнила?-мысленно поджала губы мать Евдокия.-Неужто Господа Бога не принимает? Иноверка? Ежели издали то и католичкой может оказаться. Только ереси в стенах Храма Православного не хватало...»
Настаивать никто не стал. Игуменья прошептала "Бог в помощь" и скрылась вместе с тщетно пытающейся скрыть раздражение Евдокией.
Мария испытала неловкость, оставаясь тет-а-тет с Верой. Снова.
-Дюже борзе настанет час повечерняя трапезы,-пустилась в пояснения девушка, пытаясь хоть как-то отогнать от себя нервозность.-Надобно монастырские земли обойти, дабы ты ненароком не заплутала...
По взгляду Веры делалось понятным, что побродяжка где-то не здесь. Слишком уж он у нее отсутствующий. Послушница замолкла, не закончив фразы. И тут же нить разговора перехватила ее собеседница, кружа вокруг одной интересующей ее темы:
-Еще раз, которое лето на дворе?
-Так 7077...
-Где мы?
-В Богомильском монастыре Рождества...
-Да это то понятно,-оборвала говорящую.-Имею ввиду, где монастырь находится? Что есть неподалеку?
Скорее почувствовав, нежели заметив, нарастающий дискомфорт Марии, чертыхнулась про себя. По запарке перешла на резко-официальный тон. Такой, каким обычно выбивала правду из вандалов и прочих деклассированных элементов общества. Держать себя в руках - вот главный залог успеха.
-Извини,-понизила голос, даже взгляд в сторону увела.-Я совсем ничего не помню и это пугает... Хочется узнать как можно больше и про монастырь и про местные порядки.
Хоть импровизация это особо и не назвать, а Станиславский и вовсе тухлыми помидорами закидал бы, но резкая смена регистров дала свои плоды. Здесь не требуется диплом о высшем театральном образовании в ГИТИС-е. Только правильный подход, а его находить умела. Переобувшись в жертву обстоятельств, внушила доверие, играя на чувстве жалости послушницы. Нравилось ли это? Нет. Вот только порой трубка - это всего лишь трубка, а макиавеллизм не раз позволял добиться желаемого.
-Се есть Суздальская волость,-моя собеседница вдруг наклонилась, достав из-под кровати пару на вид совсем простеньких тапочек, называемые монками.-А в верстах этак 10, Владимир. Аможе добраться льзя до зарании, ежели спозаранку отправиться,-монки недвусмысленно пододвинули ближе.-А ти что же, во Владимир намереваешься?
Послушницу действительно взволновал сей вопрос. Не далее как днесь в себя пришла, оклематься не успела, и уже в путь дорогу?
