А я вдруг, поняла, что не знаю что сказать. Правду? А как я ее объясню? Как я объясню им всем, что знаю планы Миры и что она прямо сейчас собиралась сделать? С какого перепугу им всем верить маленькой девочке, которая ни с того ни с сего начинает обвинять лучшую подругу матери в страшных вещах? Я в отчаянии закусила губу и решила, что все равно скажу. И пусть думают что хотят, но эту гадину я больше к матери не подпущу.
— Отец… — наконец решилась я, — эта женщина пытается напоить маму отравой.
Отец, замерший в это время на середине комнаты и судорожно пытающийся понять откуда исходит опасность, уставился на меня в нескрываемом удивлении. Потом перевел взгляд на Миру.
Наверное, будь у нее больше опыта в этих делах, ей удалось бы быстрее взять себя в руки. Однако вспыхнувшую в ее глазах панику и мелькнувшую там же ненависть она скрыть не смогла. Вернее, смогла, но не сразу. И этого хватило, чтобы отец мне поверил… ненадолго. Потому что пару мгновений спустя эта интриганка сделала скорбное лицо и запричитала о том, как несправедливо ее обвинили в ужасном! И кто? Девочка, для которой она так старалась стать старшей наставницей! И в чем? В том, что она собиралась совершить страшное и неугодное Всевышнему дело! А ведь это всего лишь укрепляющий отвар! Слезы покатились из глаз Миры полноводным потоком. Она сделала несколько шагов, пытаясь покинуть комнату, и как бы ненароком споткнулась и разлила компрометирующую ее жидкость. Расплакалась с новой силой и, уже ни на кого не обращая внимания, кинулась вон из комнаты.
К моему немалому удивлению, Кирим ее не выпустил. Он схватил ее за руку уже у самых дверей и спокойно, но твердо проговорил:
— Госпожа Мира расстроена, ей нужно прийти в себя. Пойдемте, я отведу вас в комнату, где вы сможете это сделать.
После чего вытащил злополучную кружку из ее другой руки и очень аккуратно, но настойчиво повел женщину прочь. Из коридора послышались вопли пришедшей в себя Миры:
— Отпусти меня, презренный раб! Как ты смеешь прикасаться ко мне своими грязными руками?! Ратмир, что творится в этом доме?!
Вопли потихоньку стихли, в колыбельке, немного посопев, снова уснул малыш, а мы с отцом продолжали смотреть друг другу в глаза. Наконец, не выдержала Малика:
— Лейла, что только что произошло? Зачем ты обвинила Миру в таких страшных вещах? Никогда прежде я не замечала за тобой такой жестокости. — растерянно проговорила мама.
— Малика, постой. Я думаю, сейчас Лейла нам все объяснит. — А потом он обратился ко мне: — Лейла, ты понимаешь, что выдвинула страшные обвинения? И без должных доказательств это выглядит… отвратительно.
А я смотрела то на отца, то на мать и не знала, что им ответить. Что бы я сейчас им ни рассказала, все будет выглядеть неправдоподобно и даже дико.
В этот момент в комнату в компании только что проснувшегося лекаря вошел Кирим:
— Господин, я подумал, что лекарю стоит осмотреть госпожу и, возможно, кружку с остатками отвара.
Немного подумав, отец благодарно кивнул старому слуге и обратился к лекарю:
— Хорвус-аха, не могли бы вы осмотреть мою жену и кружку, что держит в руках мой раб? Возможно, вы сможете определить, какой настой в ней был.
— Да, конечно, Ратмир-аха, — с поклоном ответил тот и без лишних вопросов подошел к маме. Лекарь отодвинул ей нижнее веко, пощупал пульс, положил руку на лоб, определяя температуру, и немного поспрашивал о самочувствии. — Малика-ханан отлично справилась со своей тяжелой задачей, и сейчас ей нужен лишь отдых. Никаких проблем, способных вызвать ухудшение ее состояния, я пока не вижу. А с чего, собственно, вышел такой переполох? Я слышал, кричала Мира-ханан...
— Я обязательно отвечу на ваш вопрос, но не могли бы вы определить, что здесь было? — отец протянул ему взятую у Кирима кружку.
— А! Так вот откуда запах, который я уловил, когда прошел в комнату…
— Да, Хорвус-аха, совсем недавно здесь пролили это снадобье, — отец указал на лужу, которую еще не успели убрать.
— Поня-я-ятно… — задумчиво протянул лекарь. — Давненько я не слышал такого насыщенного запаха этой травки. Видите ли, это по сути совершенно безобидный ингредиент, но если используется в очень малых долях, так как имеет несколько очень неприятных свойств, если заваривать ее в большом количестве.
Отец нетрепливо перебил:
— Каких же?!
Лекарь нахмурился и, немного пожевав губу, ответил:
— Видите ли, я не могу разглашать подобные сведения, так как они могут принести потенциальный вред в будущем... Да и сама эта травка встречается так редко, что, специально не задаваясь целью, заварить ее в больших количествах практически невозможно… — развел он руками.
— И тем не менее совсем недавно отвар из этой, как вы выразились, безобидной травки был предложен моей жене в качестве укрепляющего средства! — явно скрывая обуревающие его чувства, возразил отец.
Лекарь снова задумался, вертя в руках злополучную кружку:
— У меня есть два варианта: первый — просто произошла ужасная ошибка из-за незнания свойств этой травки, ведь в малых дозах она и правда используется в общеукрепляющих отварах; и второй… — он немного помялся, но все же произнес, — вашей жене целенаправленно хотели причинить вред. — И тут же затараторил: — Но я слабо в это верю, так как подобные свойства трав изучаются в специализированных лекарских институтах! И даже знахаркам подобные сведения никогда не передаются. Разве что кто-то случайно узнает…
— Я вас понял, — оборвал его отец. — Но все же хочу знать о том, что только что угрожало моей жене.
Лекарь вновь ненадолго задумался и решительно тряхнул головой:
— Хорошо, но я расскажу об этом только вам, и вы пообещаете, что эти сведения больше никуда не уйдут и не будут использованы вами в личных целях.
Отец кивнул и сделал жест, приглашающий лекаря перейти для разговора в другое место. Я же осталась с недоумевающей мамой наедине. Что ей сказать? Как объяснить свои действия? Я не представляла.
— Лейла? — тихо, но требовательно позвала мама. — Объясни — что только что произошло?
Мне оставалось только тяжело вздохнуть и ответить так, чтобы минимизировать вред от своих объяснений:
— Понимаешь, мне приснился сон, что ты в опасности. Я не понимала, откуда она исходит, но с каждой минутой тревога становилась все сильнее. — я запнулась, понимая, что ступаю на очень тонкий лед. — А потом пришло понимание, что мне нужно тебя спасти! Спасти немедленно, прямо сейчас! И тогда в моей голове отчетливо прозвучало «Проснись». И я проснулась и тут же побежала к тебе. Здесь, рядом с тобой, показалось, что все мои страхи — это лишь дурной сон. Но когда Мира взяла меня за руку и попросила от тебя отойти точно так же, как во сне, внутри меня прозвучал голос, и пришло понимание: «Эта женщина хочет отравить мою мать». — Я провела раскрытыми ладонями вдоль лица и сомкнула их под подбородком. — И я не могла смолчать! Никак не могла! Понимаешь?
Я, наконец, подняла на нее глаза и испытующе в них заглянула. Подобное объяснение прозвучало как нечто мистическое, намекающее на чужую волю и проведение. Я подумала, что один раз уклон в мистику и намек на Всевышнего мне уже помогли, когда пришлось объяснять свои познания в некоторых областях, в том числе в кулинарии, так почему бы не сослаться на это и сейчас? К тому же дело и правда не обошлось без высших сил. Правда, я была совсем не уверена, что именно они дали мне эти эмпатические способности. Да я вообще ни в чем не была уверена, когда дело касалось этих самых высших сил и Всевышнего, которому здесь поклонялись.
Мама пристально смотрела мне в глаза. Я видела, что внутри нее идет нешуточная борьба. Видела и понимала, именно в эту самую минуту решалось не просто поверят мне или нет, сейчас решалось, будет ли в семье все как прежде: доверие, любовь, понимание. И больше всего я боялась, что то, о чем я сейчас ей рассказала, на фоне всего, что уже было мной совершено, может заставить ее меня бояться и сторониться. Ведь люди всегда боятся неизведанного и непонятного. Сердце защемило от понимания того, что Малика, ставшая мне настоящей матерью, может испытывать по отношению ко мне страх…
Мама все молчала, а меня потихоньку охватывало отчаяние. Неужели прямо сейчас я снова лишусь матери? Неужели она отвернется от меня? Неужели на этом и закончится то счастье, в котором я купалась последнее время? Неужели…
В маминых глазах набухли слезы. Сморгнув их, она крепко-крепко меня обняла и, укачивая, начала говорить:
— Лейла, солнышко, ну чего ты плачешь? Думала, не поверю? Дурочка... Я давно поняла, что Всевышний стоит за твоим плечом. Просто очень трудно принять, когда говорят, что твоя лучшая подруга хотела тебя убить. Проще поверить в другое. И проще и легче. — Она вытирала мои щеки, а я и не заметила, что слезы уже давно катятся из моих глаз.
А еще в этот момент я остро осознала, как мне повезло с матерью. Меня любили, несмотря на то что я не родная, мне верили, несмотря на зыбкость моих доводов, и от меня не отворачивались, несмотря на всю мою странность и непонятность.
— Мамочка, я тебя очень сильно люблю, — наконец облекла я в слова все, что сейчас кипело в душе.
Так вошедший отец нас и застал: обнимающихся и плачущих. Ничего не говоря, он пересек комнату и обнял нас обеих. Некоторое время мы так и сидели, потом родители обговорили несколько домашних вопросов так, будто и не было сегодняшнего инцидента. А потом проснулся младенец, и отец передал его маме.
— Лейла, пойдем, не будем маме мешать кормить твоего братика.
Поцеловав ее напоследок, мы вышли из комнаты и направились в кабинет отца. Я знала, что мне предстоит разговор и с ним, но не знала, что ему говорить. Конечно, можно было рассказать ту же историю, что и матери, только мне казалось, что правильнее будет рассказать ему правду. Всю дорогу я терзалась, и как только вошли в кабинет, взяла отца за руку и заставила обернуться:
— Отец... — Я глядела ему в глаза и думала, как ему все объяснить. Как наяву видела перед собой все, что при прикосновении передалось мне от Миры. Видела и понимала, что не смогу рассказать отцу всю правду о себе. И не потому, что не найду слов, а потому что до чертиков боюсь увидеть в его глазах страх. Страх прикасаться ко мне, страх меня.
В это мгновение в его сглазах и правда появился ужас и отвращение. Неужели он все понял? Неужели отвернется от меня? С ног до головы меня окатил ужас.
— Что это было, Лейла? — наконец выдавил отец.
— Ч-что? — задала я дурацкий вопрос.
— То, что я только что увидел.
— Ч-что? — не менее оригинально продолжила я.
— Лейла, я только что почувствовал себя Мирой, — недоумевая, проговорил он. — Я ощущал ее мысли… ощущал себя ею.
У меня чуть глаза из орбит не вылезли:
— Папа, я, кажется, смогла передать тебе все то, что увидела и почувствовала сама.
— Не понял... — В глазах отца непонимание повышало градус.
А я решила, что раз сгорел сарай, то гори и хата. И рассказала все, что сама успела понять о своих проснувшихся способностях. По мере моего рассказа страх и отвращение из глаз отца уходили. Видимо, их он испытывал не ко мне, а к тому, что мне удалось ему передать. Надо же, я, оказывается, могу и такое! Кто бы мог подумать!
— Лейла, твои способности… — отец замялся. — Они могут быть очень опасны, и в первую очередь для тебя самой. Понимаешь? — а потом обернулся: — Да что же это мы почти в самых дверях стоим?! Давай присядем…
В этот момент от кресла, которое было повернуто к окну, раздался знакомый голос:
— Да-а, это действительно может стать проблемой. — И из кресла поднялся профессор собственной персоной. — Простите, Ратмир-аха, ждал вас, чтобы поговорить, и невольно стал свидетелем вашей беседы.
Картина Репина «Приплыли». Мы с отцом замерли двумя перепуганными статуями и откровенно не знали, что делать и как реагировать на внезапное появление профа.
— Эээ… — промямлил отец.
— Мда-а… — поддержала я.
— Ну что же вы застыли? Проходите, присаживайтесь. Нам всем нужно поговорить и обсудить все, что только что было озвучено. Признаться, нечто подобное я и подозревал. Нет-нет, — поспешил заверить он, увидев наши вытянувшееся лица, — не то, что у Лейлы дар эмпатии, а что у нее в принципе имеется какой-то дар.
— То есть вы уже давно догадывались, что я маг?
— не выдержала и задала вопрос я.
— Да какой ты маг? — возмутился профессор. — Ученые мужи уже дано доказали, что никакой магии не существует! — И замолчал, выдерживая эффектную паузу.
— А что же, по-вашему, такое мой дар, если не магия? — озадачилась я.
— Ничто иное, как простая способность отдельно взятой личности, — лекторским тоном ответил профессор. — Вот смотрите, что в представлении необразованного обывателя значит магия? Это все необычное, не укладывающееся в привычную картину мира. Однако с научной точки зрения магия должна представлять собой некую совокупность действий и слов, обладающих чудодейственными свойствами, способными подчинить так называемые сверхъестественные силы. Что же мы видим на самом деле? — И снова эффектная пауза.
— Что? — Не стала я разочаровывать профессора.
— На самом деле, после детального изучения всех имеющихся данных о проявлениях дара, можно сделать вывод, что никакой общей тенденции нет.
— В смысле? — Не поняла я витиеватой фразы профессора.
— В том смысле, юная анна, что у каждого изученного индивида есть своя способность или особенность, и она не поддается никаким алгоритмам, то есть если что-то делает один человек, то другой, даже имеющий схожие способности, произвести их в той же последовательности или при помощи тех же способов, что и первый, не может.
— То есть?
— То есть каждый учится овладевать своим даром сам, — ворчливо пояснил простым языком профессор, раздраженной моей недогадливостью. — И даже если существует несколько человек с похожим даром, каждый из них имеет свои способы его активации и контроля. А потому ученым сообществом Тализии было принято, что магии как таковой не существует, так как не существует общих алгоритмов ее подчинения. А существует личная особенность отдельного человека.
Мы с отцом смотрели на профессора, приоткрыв рты. А меня мучил один очень важный вопрос:
— И что же, в Тализии на таких людей нет гонений?
Профессор немного смутился, но все же ответил:
— Видишь ли, Лейла, я этого не говорил. Просто сейчас к таким людям стали относиться терпимее, особенно в высших слоях общества — одаренные приносят очень много пользы, если работают на благо государства. Простой народ такой широты взглядов не разделяет. Да что там! Монархи многих стран думают точно так же! У меня даже по этому поводу вышел нешуточный спор с султаном Турании. — Профессор ненадолго ушел в себя, видимо, вспоминая тот конфликт. — Но, в любом случае, наш король делает все, чтобы одаренным, состоящим на его службе, жилось хорошо и вольно. — Мы с отцом призадумались, а профессор продолжил излагать новые для нас сведения: — Король Фаргоции, к слову, тоже уже ступил на путь привлечения таких людей в Национальный Тализийский университет. И имеет свою квоту в привлечении одаренных при их распределении.
— Не понял. — Встрепенулся отец. — Что это значит?
— А это значит, мой дорогой друг, что в этот университет могут поступать только отпрыски знатных и… или… очень богатых семейств, и без экзаменов берут любых одаренных, даже крестьян.
— Отец… — наконец решилась я, — эта женщина пытается напоить маму отравой.
Отец, замерший в это время на середине комнаты и судорожно пытающийся понять откуда исходит опасность, уставился на меня в нескрываемом удивлении. Потом перевел взгляд на Миру.
Наверное, будь у нее больше опыта в этих делах, ей удалось бы быстрее взять себя в руки. Однако вспыхнувшую в ее глазах панику и мелькнувшую там же ненависть она скрыть не смогла. Вернее, смогла, но не сразу. И этого хватило, чтобы отец мне поверил… ненадолго. Потому что пару мгновений спустя эта интриганка сделала скорбное лицо и запричитала о том, как несправедливо ее обвинили в ужасном! И кто? Девочка, для которой она так старалась стать старшей наставницей! И в чем? В том, что она собиралась совершить страшное и неугодное Всевышнему дело! А ведь это всего лишь укрепляющий отвар! Слезы покатились из глаз Миры полноводным потоком. Она сделала несколько шагов, пытаясь покинуть комнату, и как бы ненароком споткнулась и разлила компрометирующую ее жидкость. Расплакалась с новой силой и, уже ни на кого не обращая внимания, кинулась вон из комнаты.
К моему немалому удивлению, Кирим ее не выпустил. Он схватил ее за руку уже у самых дверей и спокойно, но твердо проговорил:
— Госпожа Мира расстроена, ей нужно прийти в себя. Пойдемте, я отведу вас в комнату, где вы сможете это сделать.
После чего вытащил злополучную кружку из ее другой руки и очень аккуратно, но настойчиво повел женщину прочь. Из коридора послышались вопли пришедшей в себя Миры:
— Отпусти меня, презренный раб! Как ты смеешь прикасаться ко мне своими грязными руками?! Ратмир, что творится в этом доме?!
Вопли потихоньку стихли, в колыбельке, немного посопев, снова уснул малыш, а мы с отцом продолжали смотреть друг другу в глаза. Наконец, не выдержала Малика:
— Лейла, что только что произошло? Зачем ты обвинила Миру в таких страшных вещах? Никогда прежде я не замечала за тобой такой жестокости. — растерянно проговорила мама.
— Малика, постой. Я думаю, сейчас Лейла нам все объяснит. — А потом он обратился ко мне: — Лейла, ты понимаешь, что выдвинула страшные обвинения? И без должных доказательств это выглядит… отвратительно.
А я смотрела то на отца, то на мать и не знала, что им ответить. Что бы я сейчас им ни рассказала, все будет выглядеть неправдоподобно и даже дико.
В этот момент в комнату в компании только что проснувшегося лекаря вошел Кирим:
— Господин, я подумал, что лекарю стоит осмотреть госпожу и, возможно, кружку с остатками отвара.
Немного подумав, отец благодарно кивнул старому слуге и обратился к лекарю:
— Хорвус-аха, не могли бы вы осмотреть мою жену и кружку, что держит в руках мой раб? Возможно, вы сможете определить, какой настой в ней был.
— Да, конечно, Ратмир-аха, — с поклоном ответил тот и без лишних вопросов подошел к маме. Лекарь отодвинул ей нижнее веко, пощупал пульс, положил руку на лоб, определяя температуру, и немного поспрашивал о самочувствии. — Малика-ханан отлично справилась со своей тяжелой задачей, и сейчас ей нужен лишь отдых. Никаких проблем, способных вызвать ухудшение ее состояния, я пока не вижу. А с чего, собственно, вышел такой переполох? Я слышал, кричала Мира-ханан...
— Я обязательно отвечу на ваш вопрос, но не могли бы вы определить, что здесь было? — отец протянул ему взятую у Кирима кружку.
— А! Так вот откуда запах, который я уловил, когда прошел в комнату…
— Да, Хорвус-аха, совсем недавно здесь пролили это снадобье, — отец указал на лужу, которую еще не успели убрать.
— Поня-я-ятно… — задумчиво протянул лекарь. — Давненько я не слышал такого насыщенного запаха этой травки. Видите ли, это по сути совершенно безобидный ингредиент, но если используется в очень малых долях, так как имеет несколько очень неприятных свойств, если заваривать ее в большом количестве.
Отец нетрепливо перебил:
— Каких же?!
Лекарь нахмурился и, немного пожевав губу, ответил:
— Видите ли, я не могу разглашать подобные сведения, так как они могут принести потенциальный вред в будущем... Да и сама эта травка встречается так редко, что, специально не задаваясь целью, заварить ее в больших количествах практически невозможно… — развел он руками.
— И тем не менее совсем недавно отвар из этой, как вы выразились, безобидной травки был предложен моей жене в качестве укрепляющего средства! — явно скрывая обуревающие его чувства, возразил отец.
Лекарь снова задумался, вертя в руках злополучную кружку:
— У меня есть два варианта: первый — просто произошла ужасная ошибка из-за незнания свойств этой травки, ведь в малых дозах она и правда используется в общеукрепляющих отварах; и второй… — он немного помялся, но все же произнес, — вашей жене целенаправленно хотели причинить вред. — И тут же затараторил: — Но я слабо в это верю, так как подобные свойства трав изучаются в специализированных лекарских институтах! И даже знахаркам подобные сведения никогда не передаются. Разве что кто-то случайно узнает…
— Я вас понял, — оборвал его отец. — Но все же хочу знать о том, что только что угрожало моей жене.
Лекарь вновь ненадолго задумался и решительно тряхнул головой:
— Хорошо, но я расскажу об этом только вам, и вы пообещаете, что эти сведения больше никуда не уйдут и не будут использованы вами в личных целях.
Отец кивнул и сделал жест, приглашающий лекаря перейти для разговора в другое место. Я же осталась с недоумевающей мамой наедине. Что ей сказать? Как объяснить свои действия? Я не представляла.
— Лейла? — тихо, но требовательно позвала мама. — Объясни — что только что произошло?
Мне оставалось только тяжело вздохнуть и ответить так, чтобы минимизировать вред от своих объяснений:
— Понимаешь, мне приснился сон, что ты в опасности. Я не понимала, откуда она исходит, но с каждой минутой тревога становилась все сильнее. — я запнулась, понимая, что ступаю на очень тонкий лед. — А потом пришло понимание, что мне нужно тебя спасти! Спасти немедленно, прямо сейчас! И тогда в моей голове отчетливо прозвучало «Проснись». И я проснулась и тут же побежала к тебе. Здесь, рядом с тобой, показалось, что все мои страхи — это лишь дурной сон. Но когда Мира взяла меня за руку и попросила от тебя отойти точно так же, как во сне, внутри меня прозвучал голос, и пришло понимание: «Эта женщина хочет отравить мою мать». — Я провела раскрытыми ладонями вдоль лица и сомкнула их под подбородком. — И я не могла смолчать! Никак не могла! Понимаешь?
Я, наконец, подняла на нее глаза и испытующе в них заглянула. Подобное объяснение прозвучало как нечто мистическое, намекающее на чужую волю и проведение. Я подумала, что один раз уклон в мистику и намек на Всевышнего мне уже помогли, когда пришлось объяснять свои познания в некоторых областях, в том числе в кулинарии, так почему бы не сослаться на это и сейчас? К тому же дело и правда не обошлось без высших сил. Правда, я была совсем не уверена, что именно они дали мне эти эмпатические способности. Да я вообще ни в чем не была уверена, когда дело касалось этих самых высших сил и Всевышнего, которому здесь поклонялись.
Мама пристально смотрела мне в глаза. Я видела, что внутри нее идет нешуточная борьба. Видела и понимала, именно в эту самую минуту решалось не просто поверят мне или нет, сейчас решалось, будет ли в семье все как прежде: доверие, любовь, понимание. И больше всего я боялась, что то, о чем я сейчас ей рассказала, на фоне всего, что уже было мной совершено, может заставить ее меня бояться и сторониться. Ведь люди всегда боятся неизведанного и непонятного. Сердце защемило от понимания того, что Малика, ставшая мне настоящей матерью, может испытывать по отношению ко мне страх…
Мама все молчала, а меня потихоньку охватывало отчаяние. Неужели прямо сейчас я снова лишусь матери? Неужели она отвернется от меня? Неужели на этом и закончится то счастье, в котором я купалась последнее время? Неужели…
В маминых глазах набухли слезы. Сморгнув их, она крепко-крепко меня обняла и, укачивая, начала говорить:
— Лейла, солнышко, ну чего ты плачешь? Думала, не поверю? Дурочка... Я давно поняла, что Всевышний стоит за твоим плечом. Просто очень трудно принять, когда говорят, что твоя лучшая подруга хотела тебя убить. Проще поверить в другое. И проще и легче. — Она вытирала мои щеки, а я и не заметила, что слезы уже давно катятся из моих глаз.
А еще в этот момент я остро осознала, как мне повезло с матерью. Меня любили, несмотря на то что я не родная, мне верили, несмотря на зыбкость моих доводов, и от меня не отворачивались, несмотря на всю мою странность и непонятность.
— Мамочка, я тебя очень сильно люблю, — наконец облекла я в слова все, что сейчас кипело в душе.
Так вошедший отец нас и застал: обнимающихся и плачущих. Ничего не говоря, он пересек комнату и обнял нас обеих. Некоторое время мы так и сидели, потом родители обговорили несколько домашних вопросов так, будто и не было сегодняшнего инцидента. А потом проснулся младенец, и отец передал его маме.
— Лейла, пойдем, не будем маме мешать кормить твоего братика.
Поцеловав ее напоследок, мы вышли из комнаты и направились в кабинет отца. Я знала, что мне предстоит разговор и с ним, но не знала, что ему говорить. Конечно, можно было рассказать ту же историю, что и матери, только мне казалось, что правильнее будет рассказать ему правду. Всю дорогу я терзалась, и как только вошли в кабинет, взяла отца за руку и заставила обернуться:
— Отец... — Я глядела ему в глаза и думала, как ему все объяснить. Как наяву видела перед собой все, что при прикосновении передалось мне от Миры. Видела и понимала, что не смогу рассказать отцу всю правду о себе. И не потому, что не найду слов, а потому что до чертиков боюсь увидеть в его глазах страх. Страх прикасаться ко мне, страх меня.
В это мгновение в его сглазах и правда появился ужас и отвращение. Неужели он все понял? Неужели отвернется от меня? С ног до головы меня окатил ужас.
— Что это было, Лейла? — наконец выдавил отец.
— Ч-что? — задала я дурацкий вопрос.
— То, что я только что увидел.
— Ч-что? — не менее оригинально продолжила я.
— Лейла, я только что почувствовал себя Мирой, — недоумевая, проговорил он. — Я ощущал ее мысли… ощущал себя ею.
У меня чуть глаза из орбит не вылезли:
— Папа, я, кажется, смогла передать тебе все то, что увидела и почувствовала сама.
— Не понял... — В глазах отца непонимание повышало градус.
А я решила, что раз сгорел сарай, то гори и хата. И рассказала все, что сама успела понять о своих проснувшихся способностях. По мере моего рассказа страх и отвращение из глаз отца уходили. Видимо, их он испытывал не ко мне, а к тому, что мне удалось ему передать. Надо же, я, оказывается, могу и такое! Кто бы мог подумать!
— Лейла, твои способности… — отец замялся. — Они могут быть очень опасны, и в первую очередь для тебя самой. Понимаешь? — а потом обернулся: — Да что же это мы почти в самых дверях стоим?! Давай присядем…
В этот момент от кресла, которое было повернуто к окну, раздался знакомый голос:
— Да-а, это действительно может стать проблемой. — И из кресла поднялся профессор собственной персоной. — Простите, Ратмир-аха, ждал вас, чтобы поговорить, и невольно стал свидетелем вашей беседы.
Картина Репина «Приплыли». Мы с отцом замерли двумя перепуганными статуями и откровенно не знали, что делать и как реагировать на внезапное появление профа.
— Эээ… — промямлил отец.
— Мда-а… — поддержала я.
— Ну что же вы застыли? Проходите, присаживайтесь. Нам всем нужно поговорить и обсудить все, что только что было озвучено. Признаться, нечто подобное я и подозревал. Нет-нет, — поспешил заверить он, увидев наши вытянувшееся лица, — не то, что у Лейлы дар эмпатии, а что у нее в принципе имеется какой-то дар.
— То есть вы уже давно догадывались, что я маг?
— не выдержала и задала вопрос я.
— Да какой ты маг? — возмутился профессор. — Ученые мужи уже дано доказали, что никакой магии не существует! — И замолчал, выдерживая эффектную паузу.
— А что же, по-вашему, такое мой дар, если не магия? — озадачилась я.
— Ничто иное, как простая способность отдельно взятой личности, — лекторским тоном ответил профессор. — Вот смотрите, что в представлении необразованного обывателя значит магия? Это все необычное, не укладывающееся в привычную картину мира. Однако с научной точки зрения магия должна представлять собой некую совокупность действий и слов, обладающих чудодейственными свойствами, способными подчинить так называемые сверхъестественные силы. Что же мы видим на самом деле? — И снова эффектная пауза.
— Что? — Не стала я разочаровывать профессора.
— На самом деле, после детального изучения всех имеющихся данных о проявлениях дара, можно сделать вывод, что никакой общей тенденции нет.
— В смысле? — Не поняла я витиеватой фразы профессора.
— В том смысле, юная анна, что у каждого изученного индивида есть своя способность или особенность, и она не поддается никаким алгоритмам, то есть если что-то делает один человек, то другой, даже имеющий схожие способности, произвести их в той же последовательности или при помощи тех же способов, что и первый, не может.
— То есть?
— То есть каждый учится овладевать своим даром сам, — ворчливо пояснил простым языком профессор, раздраженной моей недогадливостью. — И даже если существует несколько человек с похожим даром, каждый из них имеет свои способы его активации и контроля. А потому ученым сообществом Тализии было принято, что магии как таковой не существует, так как не существует общих алгоритмов ее подчинения. А существует личная особенность отдельного человека.
Мы с отцом смотрели на профессора, приоткрыв рты. А меня мучил один очень важный вопрос:
— И что же, в Тализии на таких людей нет гонений?
Профессор немного смутился, но все же ответил:
— Видишь ли, Лейла, я этого не говорил. Просто сейчас к таким людям стали относиться терпимее, особенно в высших слоях общества — одаренные приносят очень много пользы, если работают на благо государства. Простой народ такой широты взглядов не разделяет. Да что там! Монархи многих стран думают точно так же! У меня даже по этому поводу вышел нешуточный спор с султаном Турании. — Профессор ненадолго ушел в себя, видимо, вспоминая тот конфликт. — Но, в любом случае, наш король делает все, чтобы одаренным, состоящим на его службе, жилось хорошо и вольно. — Мы с отцом призадумались, а профессор продолжил излагать новые для нас сведения: — Король Фаргоции, к слову, тоже уже ступил на путь привлечения таких людей в Национальный Тализийский университет. И имеет свою квоту в привлечении одаренных при их распределении.
— Не понял. — Встрепенулся отец. — Что это значит?
— А это значит, мой дорогой друг, что в этот университет могут поступать только отпрыски знатных и… или… очень богатых семейств, и без экзаменов берут любых одаренных, даже крестьян.
