И в тот момент, когда Дримо, перехватив лошадь у какого-то рыцаря, вскакивал на нее, полковник сказал ему в спину:
–– Не слушай больше ни чьих приказов! Это – самое важное!
Дримо кивнул. Ему уже ничего не надо было объяснять. Он помчался. Одновременно с этим от передовой линии сражавшихся отделился всадник на Маусаперте. Промчавшись вдоль напиравших на людей Рамидов, Йориг подскочил к нескольким серым, копавшимся на земле.
–– Ну что там с плетениями?!
–– Да мы, мы почти...
–– Считаю сейчас самое время! Как закончите (тут он схватил у одного из них стенку плетенного забора) – наполняйте их магией и запускайте во врага. Так в книжках написано! –– Последние слова он проорал, т.к. топот копыт заглушал звуки.
–– Но ведь здесь...
–– Что-о?!
–– Но ведь здесь некуда прикреплять магию! Как нам их наполнить?!
Йориг посмотрел на плетень и покрутил ее перед носом. Насупив рыло, он попытался наполнить ее магией сам, но магия прошла сквозь дыры в заборе и пролилась на землю.
–– Да чтоб быть чистым! Ну... Ну я не знаю!.. Ну найдите мешок какой-нибудь!
–– Мешок?!
–– Мешок! Прицепите его к плетению, наполните его магией и тогда уж бросайте!
–– А не проще тогда сразу мешки кидать? Или вообще, как все, по старинке – просто швыряться магией? –– Донеслось вдруг.
–– Кто?! Кто это сказал?! Ты что, считаешь себя умнее книги?! Там по бумаге буквой написано: пле-те-ни-и! Живо!
В этот момент генерал Курт, как и Огло, тоже увидел начавшую подминать их кавалерию. Щетинясь копьями и встречая ее огнем, легионеры вынуждены были отбивать атаки с двух направлений – с флангов и спереди. Некоторые, получив от Дримо приказ отходить, начали медленно отступление. Их вид обозлил Курта. Исход боя казался ему почти выигранным, оставалось только чутка додавить. Да, на флангах появилась некритичная кавалерия. Ее всего ничего! Генерал находился очень близко к сражавшимся и не мог оценить масштабов охвата. К тому же ему на глаза попался шедший на него Лактамор. Он поразил его своими размерами. Они были значительны. Как раз под стать той победе, какую генерал намеревался одержать. Гневно окрикнув отступавших, заставив тех тем самым замешкаться и понести некоторые потери, он созвал к себе всех, до кого смог докричаться и, увлекая их за собой, бросился прямиком в вихрь смерти. Лактамор был ему не по плечу никаким боком, но Бегсен-то об этом не знал. Ища генерала Огло к своему ужасу увидел, как большая часть войска последовала за Куртом, бездумно давая себя окружить.
–– Пи-ба-ди-и-и!
Но было поздно. Прорвавшись к Лактамору, группа легионеров была окружена. Плотным кольцом сомкнулись вокруг них чумные войны. Стальная удавка начала давить. Кровь полилась еще обильнее, серые падали, умирали и люди. Увлеченный Бегсен обернулся, желая подивиться героизму и восхищению, несомненно внушаемому этим поступком войскам, но увидел он только груды искореженных тел, черную и грязную, багровую кровь, осколки копий, торчащие из пронзенных тел, мертвых лошадей со скрюченными лапами и горстки прорывавшихся к деревням людей. Всего четверть часа потребовалась Лактамаору, чтобы на голову разбить людей, изведя на равнине большую часть единственного боеспособного войска, бывшего у столицы в оперативном ресурсе. Тут Бегсен посмотрел на людей, доверившихся ему. На их лицах, также осознавших свою судьбу, видны были страх, отчаяние и злоба на командира. Они напоминали заспавшихся, которые, свернув вроде туда же, куда и обычно, оказались вдруг не в уборной, а прямо в преисподней и двери захлопнулись у них перед носом. Осознание неминуемой гибели и одновременный протест против свой судьбы, уже не могущий ничего изменить, вырвался из груди несчастных и с этим воплем, леденящем кровь, один за одним они начали падать, сражаемые беспощадными к ним Рамидами. И Курт испугался. Подстегнув коня, он развернулся и, сшибая людей, помчался прочь. Подскочив к всадникам, он с неожиданной для него горячностью рассек одного пополам, второго просто вышвырнул из седла и помчался далее. Увидев это, Лактамор шагнул за ним, чтобы раз и навсегда покончить с генералом. Однако в следующую секунду путь его был прегражден. Лактомор склонил голову. На его пути стоял простой рядовой давно за триста. У него были серебряные усы, вместе с лысым черепом блестевшие на солнце, частично заслоняемым чумным гигантом. Во всем его облике словно запечатлелись слова, сказанные самой жизнью, в последний раз наделившей его силой: «–– Блистай!».
–– Умрем же как полагается! –– Вскричал Укаризо. Возглас его был столь звучен, а сила, черпавшая истоки в бесстрашном сердце легионера, которым остался он до конца, была столь велики, что лежавшие у его ног израненные и стоявшие на одном колене, будучи уже наполовину в могилах люди, неправильно истолковали его посыл. Вместо желания сплотиться, собраться и умереть, они, очарованные его силой, обрели в его фигуре надежду к спасению. Ложная, губительная черта человека – в девяти случаях из десяти не умеет он определить момента для достойной смерти и, как может, отдаляет его, прячась за выдумками о последнем шансе, своей особой удачливости или персту судьбы, которым с небес только в него тыкают Боги. Тем еще фактурнее был поступок Укаризо Мура – познавший в детстве и юношестве все разновидности людского стесненья и горя, отдавший все силы и жизнь свою армию, он, уроженец другой звездной системы, встал теперь здесь, чтобы умереть за равнодушную к нему столицу, за незнакомых ему людей, живших на Малом Вулво и его ветеранов, о которых он и не думал в тот момент, спасая труса, недостойного и куда меньшей чести. Вид этого человека насмешил Лактомора. В его лысом черепе и суховатой фигуре он увидел сходство с чертами лекаря, последнего лекаря, к которому он обратился в людской жизни, моля того о спасении своей возлюбленной. Травник спустил его с лестницы, Лактамор пал, и только чудом сумел не уронить ее – ту, чье имя он уже не мог вспомнить. На следующий день она умерла, а он осознал свою беспомощность... Теперь же он был преисполнен силы, энергии и жизни было в нем за них двоих. Теперь он не был беспомощным и тот, кто смел вставать между ним и столицей людей, рисковал ощутить на себе всю мощь его гнева.
Рука Пакета сама подняла меч. Завидев это остановились даже бывалые ветераны Первой Толчковой. Затих и сом, что ему вообще не было свойственно. Замах пошел из-за спины. Огненной дугой Рамид рассек воздух, обдав лежащих на земле жаром, бросая на лица отблески пламени. Укаризо весь обратился в рефлексы. Блеснула сталь. На мгновение все, и люди, и серые, увидели, как небесного цвета железо столкнулось с накатом бушующего огня. Меч оскверненного был схож с огненным валом. Клинок Укаризо напоминал речушку, горную и искрящуюся в лучах звезды, компактно упакованную в границах ножен. Когда они встретились, река огню не уступила. Перекрестье оружия вспыхнули и на мгновение людям почудилось, словно они слышат журчание. Жар оставил на миг смертельно раненных.
От удара Укаризо по щиколотки ушел в землю. В следующее мгновение он уже наносил горизонтальный удар и уже Лактамору к собственной ярости пришлось защищаться.
Тем временем Юнеак Огло был у подножия Не Крохотной, с вершин которой стрелки спешно перетащили дальнострелы. Ящики были спущены. До зарядки оставалась пара мгновений. Развернувшись, Юнеак Огло увидел то, чего не мог забыть до конца своих дней – крохотный человек и ужасающий монстр, на пределе сил, со скоростью доступной лишь кометам в космосе, бились на мечах в окружении бесчисленного множества нелюдей, в которых в тот миг горело вполне человеческое настроение: они уже не были воинами. На время сражения они стали болельщиками.
Сквозным ударом Укаризо пронзил торс Лактамора выше бедра, попав тому в сочленение доспеха, а затем, выдернув меч, взмахнул им, целясь в голову. Шлем Пакета вспыхнул, рождая искры. Его глаза смотрели на фейерверк потрясенными. Он отступил на шаг, словно балансируя между собранностью и поражением. Внезапно свой голос подала жажда мести, подобная эху крика, доносящегося из горной расщелины. «Неужто ты дашь остановить себя в менее чем неделе пути от Мафора?!». Ответом был всесокрушающий удар. Налетев на Укаризо, Лактамор нанес его, свершив выпад снизу, вынуждая тем самым Мура защищаться. Он заблокировал меч, но Лактомор по инерции налетел на него. Укаризо был готов к столкновению. Но Пакет не стремился сбить его с ног.
В последнюю секунду, ставшей решающей, он подставил Укаризо плечо, насадив того лицом на основание рог. Поддев его, серый выпрямился, поднимая корчащегося человека. Кровь хлынула из уничтоженного лица, меч война выпал, руки затрепетали. Толпа чумных чудищ родила оглушительный рев. Даже Пунатвой, всегда спокойный, не удержался и стукнул себя по груди, и та ответила, выплюнув снопы искр из огненной трещины. В такт этой ярости Лактамор затрубил в рог. Сокрушающий импульс сотряс пронзенное тело, открыв на под броней сквозные раны, из которых буквально вытряхнуло все органы. Зачумленные кони ближайших всадников бросились поглощать их ног своего владыки, кусая друг друга из конкуренции. Неожиданно для себя Лактамор почувствовал великую радость, как бывало с ним в далекие годы, первые после обращения к Великому Смафлу, когда он радовался своим начальным свершениям, возвышениям, а также спокойствию, отсутствию боли. Что-то подобное он испытывал и в самом начале своей, еще людской жизни, когда, убив час, вернул-таки птенца на дерево. «Какую же радость испытаю я от разрушенья Мафора?» –– Подумалось ему. Находясь в своих мыслях, он сорвал с рога тело Укаризо и отшвырнул его далеко за спины всадников, так что оно пролетело почти сотню метров. На поблекших людей кинулись серые. Позади, довольный, с плетением в руке и обвешенный двумя мешками, появился Йориг. Чтобы завершить разгром, направив воинов на деревни, Лактомор вырвал из плеча окровавленный рог, поднося его к губам, и в этот момент его очи расширились. Подскакав к возившимся у треног стрельщикам, отнюдь не нуждавшимся в его команде, Бегсен заорал:
–– Огонь!
Новая огненная волна устремилась в сторону серых. Мешок выпал из руки Йорига. Одним движением вогнав рог обратно, Лактамор вместо того, чтобы дунуть, поспешно всосал воздух в себя, на глазах уменьшаясь до размера ребенка. Застигнутые врасплох Рамиды бросились кто куда. Пунатвой, стоявший дальше всех и не находившийся в зоне опасности, от неожиданности протянул руку к войскам.
–– Нет! –– Вырвалось у него, но было поздно. В следующую секунду огненный вал залил пространство отгремевшего боя, обращая в пепел погибших и торжествующих.
Когда дым рассеялся, зажмурившийся Олго увидел следующую картину: черная с серым земля, изрытая полосами и покрытая черным пеплом, как уже лежащим толстым слоем на ней, так и еще оседавшим после огненного буйства, дрожала. Плазма сделала свое дело – менее чем за один миг от более чем двух третей войска Пакета не осталось и следа: всадников и скакунов попросту переплавило, оставив на их месте только рассыпчатые холмы, поддеваемые начавшим налетать ветром; молодая поросль, возглавляемая Йоригом Болтуном, поджимавшая людей по флангам, также обратилась в пыль, лишь редкие их скелеты, серые и потрескавшиеся, блестевшие на свету в кругу урывками поднимавшегося от пепла дыма, остались лежать, заваленные искореженными остатками брони и оружия. Еще минуту назад, равнина полнилась войнами, обретшими возвышения и новые силы. Теперь же чернота покрыла все, настолько рыхлая, что казалась пухом. Пунатвой потрясенно смотрел на все это. Огло, оценив обстановку по-быстрому, кликнул ближайшего всадника и повернул в сторону пепелища.
–– За мной боец! –– Воскликнул он, хлестнув по лошади. –– Надо забрать тело Укаризо!..
–– Полковник Огло-о-о! –– Крик Курта Бегсена прозвучал истерически. –– Я вам запрещаю покидать строй!.. Полковник Огло!.. Если вы не остановитесь, я вас разжалую...
–– Успехов в этом! –– Выкрикнул Юнеак и вместе с всадником и присоединившимся к ним Дримо, поскакал к останкам Укаризо.
–– Весь командный состав шестого – предатели! –– Заорал Курт, у которого перед глазами еще стоял взгляд Лактамора. –– Все видели?! Все...
Но никто не обратил на него внимания – стрелки вертелись у дальнострелов, снимая с лафетов орудия и готовя их к переноске, немногие пехотинцы и кавалерия – жалкая часть того конного рыцарства, какой она была пару минут назад, отходили за холм. О продолжении битвы не могло быть и речи. Об этом, видимо, и зашептал ему на ухо Паскудо.
Подскакав к трупу, Юнеак, Дримо и всадник слезли с коней. Колеблющийся впереди враг поражен был не меньше отступающих легионеров и потому пребывал в нерешительности. Юнеак склонился над телом Укаризо. Облезлый, изодранный, его труп напоминал половую тряпку, давно потерявшуюся в самом темном угол сеней. Все силы жизни, казалось, испарились из него, словно в момент трепетанья на роге, все омоложения, пережитые им в свое время, исчезли; серебряные усы потеряли цвет и прилипли к лицу, как иной раз лист прилипает к коровьему боку. Юнеак попытался приподнять его. Оказалось, что останки воина практически ничего не весят. Подняв то, что осталось от Укаризо Мура, Огло повернулся к коню и закрепил тело позади седла. В это мгновение позади полковника раздался шелест. Следом за этим из огромной и черной пепельной тучи выросло тело размером с утес. Лактамор Пакет, застигнутый пламенем и переживший его только благодаря тому, что, уменьшившись, смог затеряться среди щитов, доспехов и кротовой ямы, с обожженными плечами поднялся из мрака. Разрозненные крики радости уцелевших Рамидов послали ему приветствия, но Лактамор никак на них не отвечал. Не сводя взгляд с плеча, приложившись к рогу, он рвал и метал головой в сторону. Наконец, после многих попыток, Рамид смел оторвать от него обгоревшие губы (нижняя, правда, так и осталась на нем) и, простерев в сторону людей руку, усилием воли призвал Рамидов наброситься на них, ощутив... пустоту. В его руке, обычно крепко державшей их помыслы, словно бы не хватало нитей. Не понимая, в чем дело, Лактамор обернулся и тут только увидел он, какие понес потери. Ветераны, горсть всадников, немногочисленный резерв Рамидов Пунатвоя, прозорливо прибереженные им напоследок, телепаты и кучка калек Йорига Болтуна, чей предводитель, туша гнилью из глаз обгоревший хвост Маусоперты, сокрушенно произносил: «–– Подумать только... Ну надо ж так – все мешки!..». То – позади него. А впереди – люди. С их войском произошло тоже самое. Была утрачена боеспособность, дух, но доберись они до Мафора, займи они его укрепления, нынешним войскам Лактамора столица окажется не по зубам. Этого нельзя было допустить ни в коем случае. Пакет отдал мысленный приказ: «–– Атакуйте!», не смогший, однако, обуздать сумбур, творившийся в рядах серых. Его управление также было потеряно – у некоторых телепатов выкипели мозги, и они лежали, держась за головы. Постепенно мозг их остывал, однако это влекло только гибель. Выкипевшие мозги – не совсем мозги.
Тогда Лактомор сам бросился на людей. Он кипел злобой. Ярость его была столь велика, что стрельщики вынуждены были бросать дальнострелы вместе с телегами и бежать, покуда Пакет крушил их в приступе ярости.
–– Не слушай больше ни чьих приказов! Это – самое важное!
Дримо кивнул. Ему уже ничего не надо было объяснять. Он помчался. Одновременно с этим от передовой линии сражавшихся отделился всадник на Маусаперте. Промчавшись вдоль напиравших на людей Рамидов, Йориг подскочил к нескольким серым, копавшимся на земле.
–– Ну что там с плетениями?!
–– Да мы, мы почти...
–– Считаю сейчас самое время! Как закончите (тут он схватил у одного из них стенку плетенного забора) – наполняйте их магией и запускайте во врага. Так в книжках написано! –– Последние слова он проорал, т.к. топот копыт заглушал звуки.
–– Но ведь здесь...
–– Что-о?!
–– Но ведь здесь некуда прикреплять магию! Как нам их наполнить?!
Йориг посмотрел на плетень и покрутил ее перед носом. Насупив рыло, он попытался наполнить ее магией сам, но магия прошла сквозь дыры в заборе и пролилась на землю.
–– Да чтоб быть чистым! Ну... Ну я не знаю!.. Ну найдите мешок какой-нибудь!
–– Мешок?!
–– Мешок! Прицепите его к плетению, наполните его магией и тогда уж бросайте!
–– А не проще тогда сразу мешки кидать? Или вообще, как все, по старинке – просто швыряться магией? –– Донеслось вдруг.
–– Кто?! Кто это сказал?! Ты что, считаешь себя умнее книги?! Там по бумаге буквой написано: пле-те-ни-и! Живо!
В этот момент генерал Курт, как и Огло, тоже увидел начавшую подминать их кавалерию. Щетинясь копьями и встречая ее огнем, легионеры вынуждены были отбивать атаки с двух направлений – с флангов и спереди. Некоторые, получив от Дримо приказ отходить, начали медленно отступление. Их вид обозлил Курта. Исход боя казался ему почти выигранным, оставалось только чутка додавить. Да, на флангах появилась некритичная кавалерия. Ее всего ничего! Генерал находился очень близко к сражавшимся и не мог оценить масштабов охвата. К тому же ему на глаза попался шедший на него Лактамор. Он поразил его своими размерами. Они были значительны. Как раз под стать той победе, какую генерал намеревался одержать. Гневно окрикнув отступавших, заставив тех тем самым замешкаться и понести некоторые потери, он созвал к себе всех, до кого смог докричаться и, увлекая их за собой, бросился прямиком в вихрь смерти. Лактамор был ему не по плечу никаким боком, но Бегсен-то об этом не знал. Ища генерала Огло к своему ужасу увидел, как большая часть войска последовала за Куртом, бездумно давая себя окружить.
–– Пи-ба-ди-и-и!
Но было поздно. Прорвавшись к Лактамору, группа легионеров была окружена. Плотным кольцом сомкнулись вокруг них чумные войны. Стальная удавка начала давить. Кровь полилась еще обильнее, серые падали, умирали и люди. Увлеченный Бегсен обернулся, желая подивиться героизму и восхищению, несомненно внушаемому этим поступком войскам, но увидел он только груды искореженных тел, черную и грязную, багровую кровь, осколки копий, торчащие из пронзенных тел, мертвых лошадей со скрюченными лапами и горстки прорывавшихся к деревням людей. Всего четверть часа потребовалась Лактамаору, чтобы на голову разбить людей, изведя на равнине большую часть единственного боеспособного войска, бывшего у столицы в оперативном ресурсе. Тут Бегсен посмотрел на людей, доверившихся ему. На их лицах, также осознавших свою судьбу, видны были страх, отчаяние и злоба на командира. Они напоминали заспавшихся, которые, свернув вроде туда же, куда и обычно, оказались вдруг не в уборной, а прямо в преисподней и двери захлопнулись у них перед носом. Осознание неминуемой гибели и одновременный протест против свой судьбы, уже не могущий ничего изменить, вырвался из груди несчастных и с этим воплем, леденящем кровь, один за одним они начали падать, сражаемые беспощадными к ним Рамидами. И Курт испугался. Подстегнув коня, он развернулся и, сшибая людей, помчался прочь. Подскочив к всадникам, он с неожиданной для него горячностью рассек одного пополам, второго просто вышвырнул из седла и помчался далее. Увидев это, Лактамор шагнул за ним, чтобы раз и навсегда покончить с генералом. Однако в следующую секунду путь его был прегражден. Лактомор склонил голову. На его пути стоял простой рядовой давно за триста. У него были серебряные усы, вместе с лысым черепом блестевшие на солнце, частично заслоняемым чумным гигантом. Во всем его облике словно запечатлелись слова, сказанные самой жизнью, в последний раз наделившей его силой: «–– Блистай!».
–– Умрем же как полагается! –– Вскричал Укаризо. Возглас его был столь звучен, а сила, черпавшая истоки в бесстрашном сердце легионера, которым остался он до конца, была столь велики, что лежавшие у его ног израненные и стоявшие на одном колене, будучи уже наполовину в могилах люди, неправильно истолковали его посыл. Вместо желания сплотиться, собраться и умереть, они, очарованные его силой, обрели в его фигуре надежду к спасению. Ложная, губительная черта человека – в девяти случаях из десяти не умеет он определить момента для достойной смерти и, как может, отдаляет его, прячась за выдумками о последнем шансе, своей особой удачливости или персту судьбы, которым с небес только в него тыкают Боги. Тем еще фактурнее был поступок Укаризо Мура – познавший в детстве и юношестве все разновидности людского стесненья и горя, отдавший все силы и жизнь свою армию, он, уроженец другой звездной системы, встал теперь здесь, чтобы умереть за равнодушную к нему столицу, за незнакомых ему людей, живших на Малом Вулво и его ветеранов, о которых он и не думал в тот момент, спасая труса, недостойного и куда меньшей чести. Вид этого человека насмешил Лактомора. В его лысом черепе и суховатой фигуре он увидел сходство с чертами лекаря, последнего лекаря, к которому он обратился в людской жизни, моля того о спасении своей возлюбленной. Травник спустил его с лестницы, Лактамор пал, и только чудом сумел не уронить ее – ту, чье имя он уже не мог вспомнить. На следующий день она умерла, а он осознал свою беспомощность... Теперь же он был преисполнен силы, энергии и жизни было в нем за них двоих. Теперь он не был беспомощным и тот, кто смел вставать между ним и столицей людей, рисковал ощутить на себе всю мощь его гнева.
Рука Пакета сама подняла меч. Завидев это остановились даже бывалые ветераны Первой Толчковой. Затих и сом, что ему вообще не было свойственно. Замах пошел из-за спины. Огненной дугой Рамид рассек воздух, обдав лежащих на земле жаром, бросая на лица отблески пламени. Укаризо весь обратился в рефлексы. Блеснула сталь. На мгновение все, и люди, и серые, увидели, как небесного цвета железо столкнулось с накатом бушующего огня. Меч оскверненного был схож с огненным валом. Клинок Укаризо напоминал речушку, горную и искрящуюся в лучах звезды, компактно упакованную в границах ножен. Когда они встретились, река огню не уступила. Перекрестье оружия вспыхнули и на мгновение людям почудилось, словно они слышат журчание. Жар оставил на миг смертельно раненных.
От удара Укаризо по щиколотки ушел в землю. В следующее мгновение он уже наносил горизонтальный удар и уже Лактамору к собственной ярости пришлось защищаться.
Тем временем Юнеак Огло был у подножия Не Крохотной, с вершин которой стрелки спешно перетащили дальнострелы. Ящики были спущены. До зарядки оставалась пара мгновений. Развернувшись, Юнеак Огло увидел то, чего не мог забыть до конца своих дней – крохотный человек и ужасающий монстр, на пределе сил, со скоростью доступной лишь кометам в космосе, бились на мечах в окружении бесчисленного множества нелюдей, в которых в тот миг горело вполне человеческое настроение: они уже не были воинами. На время сражения они стали болельщиками.
Сквозным ударом Укаризо пронзил торс Лактамора выше бедра, попав тому в сочленение доспеха, а затем, выдернув меч, взмахнул им, целясь в голову. Шлем Пакета вспыхнул, рождая искры. Его глаза смотрели на фейерверк потрясенными. Он отступил на шаг, словно балансируя между собранностью и поражением. Внезапно свой голос подала жажда мести, подобная эху крика, доносящегося из горной расщелины. «Неужто ты дашь остановить себя в менее чем неделе пути от Мафора?!». Ответом был всесокрушающий удар. Налетев на Укаризо, Лактамор нанес его, свершив выпад снизу, вынуждая тем самым Мура защищаться. Он заблокировал меч, но Лактомор по инерции налетел на него. Укаризо был готов к столкновению. Но Пакет не стремился сбить его с ног.
В последнюю секунду, ставшей решающей, он подставил Укаризо плечо, насадив того лицом на основание рог. Поддев его, серый выпрямился, поднимая корчащегося человека. Кровь хлынула из уничтоженного лица, меч война выпал, руки затрепетали. Толпа чумных чудищ родила оглушительный рев. Даже Пунатвой, всегда спокойный, не удержался и стукнул себя по груди, и та ответила, выплюнув снопы искр из огненной трещины. В такт этой ярости Лактамор затрубил в рог. Сокрушающий импульс сотряс пронзенное тело, открыв на под броней сквозные раны, из которых буквально вытряхнуло все органы. Зачумленные кони ближайших всадников бросились поглощать их ног своего владыки, кусая друг друга из конкуренции. Неожиданно для себя Лактамор почувствовал великую радость, как бывало с ним в далекие годы, первые после обращения к Великому Смафлу, когда он радовался своим начальным свершениям, возвышениям, а также спокойствию, отсутствию боли. Что-то подобное он испытывал и в самом начале своей, еще людской жизни, когда, убив час, вернул-таки птенца на дерево. «Какую же радость испытаю я от разрушенья Мафора?» –– Подумалось ему. Находясь в своих мыслях, он сорвал с рога тело Укаризо и отшвырнул его далеко за спины всадников, так что оно пролетело почти сотню метров. На поблекших людей кинулись серые. Позади, довольный, с плетением в руке и обвешенный двумя мешками, появился Йориг. Чтобы завершить разгром, направив воинов на деревни, Лактомор вырвал из плеча окровавленный рог, поднося его к губам, и в этот момент его очи расширились. Подскакав к возившимся у треног стрельщикам, отнюдь не нуждавшимся в его команде, Бегсен заорал:
–– Огонь!
Новая огненная волна устремилась в сторону серых. Мешок выпал из руки Йорига. Одним движением вогнав рог обратно, Лактамор вместо того, чтобы дунуть, поспешно всосал воздух в себя, на глазах уменьшаясь до размера ребенка. Застигнутые врасплох Рамиды бросились кто куда. Пунатвой, стоявший дальше всех и не находившийся в зоне опасности, от неожиданности протянул руку к войскам.
–– Нет! –– Вырвалось у него, но было поздно. В следующую секунду огненный вал залил пространство отгремевшего боя, обращая в пепел погибших и торжествующих.
Когда дым рассеялся, зажмурившийся Олго увидел следующую картину: черная с серым земля, изрытая полосами и покрытая черным пеплом, как уже лежащим толстым слоем на ней, так и еще оседавшим после огненного буйства, дрожала. Плазма сделала свое дело – менее чем за один миг от более чем двух третей войска Пакета не осталось и следа: всадников и скакунов попросту переплавило, оставив на их месте только рассыпчатые холмы, поддеваемые начавшим налетать ветром; молодая поросль, возглавляемая Йоригом Болтуном, поджимавшая людей по флангам, также обратилась в пыль, лишь редкие их скелеты, серые и потрескавшиеся, блестевшие на свету в кругу урывками поднимавшегося от пепла дыма, остались лежать, заваленные искореженными остатками брони и оружия. Еще минуту назад, равнина полнилась войнами, обретшими возвышения и новые силы. Теперь же чернота покрыла все, настолько рыхлая, что казалась пухом. Пунатвой потрясенно смотрел на все это. Огло, оценив обстановку по-быстрому, кликнул ближайшего всадника и повернул в сторону пепелища.
–– За мной боец! –– Воскликнул он, хлестнув по лошади. –– Надо забрать тело Укаризо!..
–– Полковник Огло-о-о! –– Крик Курта Бегсена прозвучал истерически. –– Я вам запрещаю покидать строй!.. Полковник Огло!.. Если вы не остановитесь, я вас разжалую...
–– Успехов в этом! –– Выкрикнул Юнеак и вместе с всадником и присоединившимся к ним Дримо, поскакал к останкам Укаризо.
–– Весь командный состав шестого – предатели! –– Заорал Курт, у которого перед глазами еще стоял взгляд Лактамора. –– Все видели?! Все...
Но никто не обратил на него внимания – стрелки вертелись у дальнострелов, снимая с лафетов орудия и готовя их к переноске, немногие пехотинцы и кавалерия – жалкая часть того конного рыцарства, какой она была пару минут назад, отходили за холм. О продолжении битвы не могло быть и речи. Об этом, видимо, и зашептал ему на ухо Паскудо.
Подскакав к трупу, Юнеак, Дримо и всадник слезли с коней. Колеблющийся впереди враг поражен был не меньше отступающих легионеров и потому пребывал в нерешительности. Юнеак склонился над телом Укаризо. Облезлый, изодранный, его труп напоминал половую тряпку, давно потерявшуюся в самом темном угол сеней. Все силы жизни, казалось, испарились из него, словно в момент трепетанья на роге, все омоложения, пережитые им в свое время, исчезли; серебряные усы потеряли цвет и прилипли к лицу, как иной раз лист прилипает к коровьему боку. Юнеак попытался приподнять его. Оказалось, что останки воина практически ничего не весят. Подняв то, что осталось от Укаризо Мура, Огло повернулся к коню и закрепил тело позади седла. В это мгновение позади полковника раздался шелест. Следом за этим из огромной и черной пепельной тучи выросло тело размером с утес. Лактамор Пакет, застигнутый пламенем и переживший его только благодаря тому, что, уменьшившись, смог затеряться среди щитов, доспехов и кротовой ямы, с обожженными плечами поднялся из мрака. Разрозненные крики радости уцелевших Рамидов послали ему приветствия, но Лактамор никак на них не отвечал. Не сводя взгляд с плеча, приложившись к рогу, он рвал и метал головой в сторону. Наконец, после многих попыток, Рамид смел оторвать от него обгоревшие губы (нижняя, правда, так и осталась на нем) и, простерев в сторону людей руку, усилием воли призвал Рамидов наброситься на них, ощутив... пустоту. В его руке, обычно крепко державшей их помыслы, словно бы не хватало нитей. Не понимая, в чем дело, Лактамор обернулся и тут только увидел он, какие понес потери. Ветераны, горсть всадников, немногочисленный резерв Рамидов Пунатвоя, прозорливо прибереженные им напоследок, телепаты и кучка калек Йорига Болтуна, чей предводитель, туша гнилью из глаз обгоревший хвост Маусоперты, сокрушенно произносил: «–– Подумать только... Ну надо ж так – все мешки!..». То – позади него. А впереди – люди. С их войском произошло тоже самое. Была утрачена боеспособность, дух, но доберись они до Мафора, займи они его укрепления, нынешним войскам Лактамора столица окажется не по зубам. Этого нельзя было допустить ни в коем случае. Пакет отдал мысленный приказ: «–– Атакуйте!», не смогший, однако, обуздать сумбур, творившийся в рядах серых. Его управление также было потеряно – у некоторых телепатов выкипели мозги, и они лежали, держась за головы. Постепенно мозг их остывал, однако это влекло только гибель. Выкипевшие мозги – не совсем мозги.
Тогда Лактомор сам бросился на людей. Он кипел злобой. Ярость его была столь велика, что стрельщики вынуждены были бросать дальнострелы вместе с телегами и бежать, покуда Пакет крушил их в приступе ярости.
