С его творческой подачи выяснилось, что эдаец Лиргу Кар-Вилл не только по приказу Арианы совращал и пытался от бога увести, но и вербовал в смертницы для подрыва храма в столице… Как раз во время разбора и заучивания этого занимательного факта в комнату заглянул озадаченный конвойный.
- Там комиссия приехала с проверкой, вас требуют…
Рунтор замолк на полуслове и раздражённо уставился на бойца:
- Что за бред? Какая ещё комиссия? С начальством не согласовано. Разворачивайте, на территорию не пускать!
- От комитета по правам человека и фонда ветеранов, у них разрешение мэра и они уже… - развёл руками конвойный.
- Уже на территории? - настороженно замер храмовник с исписанными листами в руках.
- Уже в здании… по пыточным пошли…
- Что?!
Ариана, с любопытством наблюдавшая мизансцену, замерла в предвкушении, прислушалась, прильнув всем телом к бронебойному стеклу. Просто хочется в это верить или… Или в коридоре в самом деле неразбериха?
Прихватив с собой папку и ожидающего распоряжений бойца, Рунтор выскочил за дверь. Интересный поворот… Комиссия по правам человека? Да её здесь отродясь никто не видывал. Нет, ежегодные отчёты комитет наверх отправлял: « всё в рамках, нарушений не выявлено, заключённые довольны, претензий не имеют», но осмотры проводились либо исключительно планово, либо вообще… заочно.
Что там за дверью? Девушку начинало потряхивать, а вполне просторная клетка дико раздражала и будила почти животную клаустрофобию. Если поднапрячься, можно было уловить топот множества ног, движение между этажами, невнятные разговоры на повышенных тонах… Выйти! Чёрт! Как же хочется выйти! Вот прямо сейчас… в этот солнечный, ещё по-летнему тёплый сентябрь. Выползти пусть даже полудохлой на улицу, на свет… на грядки! Главное – подальше отсюда. От этих мёртвых, бетонных стен, боли, заразы, безнадёги, улыбчиво-кивающего Рунтора…
«Ну же, Единый! Я тебе ничего не сделала! Мне есть ради чего жить! Так помоги немного… Самую малость… но прямо сейчас!»
Лейтенант испытующе уставилась на дверь, стараясь унять кипящую в крови лихорадку, и не начать биться об стекло. Немигающий взгляд зацепился за движение. Танкист… Как же она о нём забыла?
Огап Кар-Вилл сидел, опустив голову, опираясь локтями о колени – его неизменная поза во время всей встречи, словно лица своего стеснялся или прятался… Не от неё ли?
- Тварь, - отказывать себе в возможно последней, пусть и мимолётной радости Ариана не стала. – Шавка храмовая…
Мужчина сгорбился ещё больше, прерывисто вздохнув.
- Доволен, сержант? Эдайцы кончились, теперь своих косишь?
- Я не хотел так… - глухо просипел Огап, по-прежнему глядя себе под ноги. – Я только «головешку» думал от Лирги убрать…
- А чего грустный такой? Всё же получилось! – растянула губы в издевательски-насмешливой улыбке лейтенант. – Сработал на опережение: полстраны посадил, сестру ославил... К ней теперь в здравом уме вряд ли кто-то из женихов близко подойдёт.
Возможность поглумиться над незадачливым предателем была сладка как хлеб с маслом, но, вообще-то, на веселье не тянуло. Времени прошло достаточно, а распроклятая дверь до сих пор не открылась, и это ожидание нервировало и жгло не хуже спиртовой горелки.
- Я две недели назад приходил заявление забрать… Чтоб миром разойтись, как будто и не было ничего… Но оказалось нельзя, и дознаватель сказал, чтоб не смел, что плохо будет…
- И что? Доблестные танковые войска отступили? Страшно стало, родной? – сморщила нос Ариана, уперевшись руками в прозрачную стенку.
- Страшно, - наконец, поднял голову мужчина, – за Лиргу… Её как гулящую девку заклеймят, если я заартачусь. А после этого… жизни для неё нормальной не будет… нигде.
- Раньше думать надо было, - презрительно фыркнула лейтенант, скрывая злостью досаду. – Может, мне тебя пожалеть? Поутешать? Слезу пустить?
Огап снова сгорбился на стуле, тяжело сглотнув.
- Прости меня…
Ариана пару десятков секунд с некоторой долей удивления рассматривала застывшую фигуру сержанта, а потом отвернулась. Вот это запросы! Ай да, молодец! На этом свете выгоду поимел, ещё и на тот подсуетиться хочет. Чтоб с таким грехом в рай попасть надо, чтоб не только храмовники вину отпустили, но и жертва «добро» дала. А даже если, и правда, совесть замучила… Пошёл к чёрту! Предательство, оно хоть из страха, хоть по глупости - всё равно предательство. Да и с благодатью у лейтенанта последнее время что-то не очень, и ангельские перья ни из одного места не растут.
Отвлёкшись от не прошеного покаяния, девушка снова прислушалась к коридору: «…ять! ...ять! …ять! Тишина! Почему там опять тихо как в склепе?!» Ответ напрашивался сам собой, от него подгибались колени, и в глазах темнело, словно в самую душу выстрелили. Комиссия ушла, проверка окончена. И дождётся она в скором времени только своего верного дознавателя и конвой до камеры…
- Огап! – ломающимся от боли и обиды голосом шикнула лейтенант. Принципы принципами, но другого выхода у неё, похоже, нет. Так что… - Я тебя прощу… Даже при случае словечко за тебя перед Единым замолвлю… Серьёзно, - заверила она недоверчиво вскинувшегося мужчину. - Если сделаешь для меня кое-что… Сделаешь? Тогда запоминай…
***
Утро, день, вечер, ночь – всё по кругу, стандартный распорядок, одни и те же лица… Тимур с усердием доскребал со дна посудины припахивающую плесенью размазню и тщетно пытался прикинуть сегодняшнюю дату и сколько времени он у храмовников провёл. По подсчётам выходило не так уж много – недели три, а по ощущениям… лучше даже не представлять. А если этим месяцем тюрьма не кончится? Вдруг впереди ещё не один десяток месяцев или даже… лет?! Парень стиснул зубы и с силой вжался затылком в стену, стараясь погасить накатывающие волны паники, каждая из которых выше и чернее предыдущей. Знал ли он что-то подобное ранее? Наверное, нет… Растерянность и страх - на войне, отчаяние – когда оказался живым в общей могиле, неуверенность и опаска – пленным на ферме… А тут – дикая безысходность и с каждым днём тающие силы. Вокруг живые трупы, тлеющие мощи, поднятые с той стороны тьмы кем-то из варанов. И скоро он станет одним из них. Немощь для эдайца – хуже смерти, а он ещё и эвнек! Старший рода… Кого и куда он теперь поведёт?
- Ты что, паря, из-за вчерашнего, что ли, расстроился? – с осторожным любопытством топтался на границе его «участка» Шкура. – Радоваться надо: цельная комиссия на нас посмотреть приходила! Это ж как ангелы с небес спустились!
Тимур поджал губы и промолчал, скользнув неприязненным взглядом по заискивающе улыбающемуся стукачу. Комиссия, комиссия… С чего вдруг появление кучки каких-то там представителей наделало столько шума, он так и не понял. Насторожился – это да… Привык уже, что в этих стенах любая перемена далеко не к лучшему. А тут ни с того ни с сего в здании переполох, и охрана взвинченная, нервная… Заключённых из их камеры в коридор выгнали, построили… С одной стороны автоматчики и начальство, а с другой… пять пиджаков и две юбки. Ходили рассматривали, расспрашивали, записывали...
- Может теперь их благодатью на нас жратвы немного просыплется? – насмешливо подхватил сосед справа, шамкая беззубым ртом и вытирая обильные слюни. – А то эти помои даже с голодухи уже не лезут.
- Сова, так и попросил бы у ангелов харчей нормальных, чего ж молчал-то? – крикнули из центра.
- Да все хороши… - с досадой буркнул калека в выцветшем камуфляже, пробираясь к выходу с миской. – Все здоровы, ни у кого претензий нет… Струсили, так чего уж теперь…
- Не то, чтоб прямо струсили, - вздохнул Сова по-старчески потирая руки и качая головой, - не ожидали, не разобрались… Да и, если по уму… Ангелы-то как прилетели, так и упорхнут, а мы останемся, и уж тут с нас за каждый чих втридорога спросят.
Народ отозвался одобрительным гулом, но не все. Горец с удивлением понял, что были и те, кто и впрямь надеялся на немедленное освобождение. Как говорится: «О волшебных пряниках размечтались…»
Тюремный телеграф ночью без передыху работал: комиссию эту невиданную обсуждали, которая по всем камерам хоть и рысью, но пробежалась и даже в некоторые дыры для «серых» нежелательные нос засунула. Предположения строили: из-за кого, надолго ли и что теперь будет… А для эдайца персональная весточка прилетела, её Касим по-тихому, в стороне от всех озвучил. Тимур с полминуты глазами недоверчиво хлопал, а потом старосту ещё раз повторить попросил. В голове не укладывалось: «стриженная» за болтовню про рабство на ферме не ругалась и расправой не угрожала, а предлагала сдать её со всеми потрохами, да ещё и краски сгустить, чтобы уж наверняка… Касим на его замешательство только плечами пожал: «Чудно это всё, но, кто его знает, что там у красны девицы за обстоятельства… Может, сломалась, может, крыша поехала… Решай сам, никто не осудит».
Горец весь следующий день о странной просьбе бывшей конвоирши думал.
А если не её эта причуда, а чей-то злой умысел? Хотя вряд ли… Здесь с телеграфом строго… Сломалась под пытками? Тогда бы про секту было. Тот же староста на пальцах объяснил, что должностные преступления не в компетенции Храма. Что остаётся? Рассудком тронулась? Решила до расстрела ещё и с пагонами расстаться?
К вечеру выдохнул и решил больше не гадать. Тут уже вопрос доверия получается: «Надо ей так? Будет!» Лишь бы лейтенант и сама знала, что делает…
Исключительно из соображений полезности снова завёл приятельские отношения со Шкурой. Информацию через него «серым» сливать – самое то. Стариков Тимур, как мог, отмазывал, Вардана не упоминал, а «стриженную» топил по полной. Вараны знают, зачем ей это надо.
Через пару дней от задушевных бесед с «приятелем» уже подташнивало, да и соседи по стенке косились неодобрительно. Только Касим, кажись, понимал, чего эдаец со стукачом вечерами засиживается, и народу установку дал не лезть и не мешать.
Шкура приятельству был рад радёшенек, не только слушал и выспрашивал, а и сам охотно и много болтал о вере, о неизбежной людской греховности, о необходимости страданий для очищения души… и о «серых мантиях». Тимур вдруг неожиданно понял, что откровенничает философ не просто от скуки, а потому что по себе его ровняет и ведёт к чему-то… не понятно только к чему.
В скором времени и это прояснилось. Как раз после медосмотра, когда их со Шкурой вдруг взяли и на карантин в отдельную камеру закрыли. И то ли «приятель» решил, что горец созрел, то ли сверху поторапливали, но разговор завёл в тот же день после отбоя. Тимур слушал его лениво и в пол уха, искренне собираясь послать, потому как про «добрых начальников» и их высокую миссию он и днём-то с трудом выдерживал, а уж ночью эта ахинея начинала откровенно злить. Но Шкура особо проницательным, видать, никогда не был, и тяжёлое молчание горца принимал за согласие и одобрение.
- Дознаватели, они ведь что? Они ради нашей души стараются, им помогать во всём надобно, гордыню свою усмирять… А некоторые не хотят… К примеру, Касим… Подумать только, святым отцом был! А от греха уберечься не смог, выше заветов божьих себя возомнил. Ереси попустительствовал, отчёты о «неблагонадёжных» в Храм не отправлял… Отступник! Ему бы одуматься да покаяться, а он и здесь смотри, что творит… В старосты выбился, порядки свои устанавливает, таких же «падших в вере» вокруг себя собрал… И кто знает, что они ещё удумать могут! Кто их бесовскую натуру сдержит? Кто служителей божьих предупредит? На нас одна надёжа…
Тимур перевернулся на спину и, приоткрыв глаза, впервые удостоил внимания сидящего рядом «приятеля».
- На кого это «на нас»?
- На неравнодушных… информаторов… тебя и меня, - вдохновенным шёпотом пояснил мужичок. – Я же вижу… Там в камере… Они тебе тоже не нравятся и как равного никогда не примут…
Парень на пару секунд онемел. Это что же? Его сейчас в «крысы» вербуют?! Видать, сильно он с толерантностью перестарался, раз Шкура в нём своего почуял. Хотелось, конечно, ему ещё пару моментов про «страшную лейтенантшу» слить, но, похоже, дружбу пора заканчивать.
- Уйди, - приподнимаясь на локтях, душевно предупредил Тимур. – По-хорошему прошу.
- Ну, зачем ты так? – натурально расстроился «приятель». – Прими Единого, и он о тебе позаботится. Вот я… под расстрельной статьёй хожу и давно бы в могиле гнил, но я преданный, смиренный раб, и, пока пользу праведному миру приношу, господь меня бережёт. Ты тоже так сможешь!
- А я не раб! – раздражённо скрипнул зубами горец. – Тебе нравится – вот сам и живи на коленях. С меня спрос только перед Эджес–Вухом будет.
- Дык ты ж уже… - удивлённо заулыбался Шкура. – Уже девку эту из миграционного отдела слил… И знал, что делаешь, и тебе понравилось, правда? Одним махом за все унижения с ней рассчитался. Так зачем останавливаться?
- С этой девкой у меня свои счёты, а тебе я сейчас башку отверну, - угрюмо подобрался эдаец. – Сам уйдёшь, нет?
- Ты пока просто не понимаешь: по эту сторону решётки тоже можно неплохо жить! – недоумевая, чуть отпрянул благодетель, давясь торопливым шёпотом. – Без пыток, без голода… Не хочешь здесь работать – так в другую камеру переведут, в другую тюрьму. У тебя все карты на руках: вон как к Касиму втёрся. Я видел, староста то и дело тебя в сторону отводит, шушукается, заступается… Молодец! Всё правильно рассчитал, и с любым так можно! Ясное дело: молодой, смазливый и…
Короткий, заполошный то ли вскрик, то ли писк как в вату ушёл в удушливую черноту камеры, хруст шейных позвонков и последние судороги незадачливого Шкуры… Нет, никогда бы не вышло из эдайца адепта «светлой веры». Говорили, что даже в момент убийства истинный слуга Единого должен молиться о загубленной душе… Тимур же молился о том, чтоб из коридора их не услышали, а ещё сожалел… что нет ножа. Им он орудовал куда как проворнее, а для «приятеля» так и вообще бы расстарался.
***
Тяжёлые, грозовые тучи девятым валом накатывались с юго-востока, менялся ветер, и сбор урожая пора было прекращать. Майор Вардан Овал-Мурт окинул взглядом оставшийся недокопаным край картофельного поля, стряхнул землю с лопаты, подхватил ведро. Господи, как с родителями общаться сложно стало… Здоровья нет, возраст, слабость – и всё равно на этом поле уже неделю копошатся. Привёл солдат – за полдня бы управились. Так нет! Им не надо! Они Тимура с Арьей подождут… Сам помогать взялся – опять не довольны: спина, осколок… Сиди все выходные и смотри, как они тут одни упираются.
Расторопно, не желая попасть под ливень, мужчина забросил в отцовский микроавтобус последний мешок с урожаем, примостил хозинвентарь и тронулся в сторону фермы. Выкошенная и вытоптанная дорога между полями услужливо стелилась под колёса сухой колеёй, шумел ветер, и мысли неизменно возвращались к больной теме. Что может майор на гражданке против незыблемого, многоликого Храма? По первой злобе хотелось сделать то, что лучше всего умел: аккуратный штурм с последующей зачисткой свидетелей. Солдаты и техника в наличии, а уж за последствия он бы ответил… но только сам.
- Там комиссия приехала с проверкой, вас требуют…
Рунтор замолк на полуслове и раздражённо уставился на бойца:
- Что за бред? Какая ещё комиссия? С начальством не согласовано. Разворачивайте, на территорию не пускать!
- От комитета по правам человека и фонда ветеранов, у них разрешение мэра и они уже… - развёл руками конвойный.
- Уже на территории? - настороженно замер храмовник с исписанными листами в руках.
- Уже в здании… по пыточным пошли…
- Что?!
Ариана, с любопытством наблюдавшая мизансцену, замерла в предвкушении, прислушалась, прильнув всем телом к бронебойному стеклу. Просто хочется в это верить или… Или в коридоре в самом деле неразбериха?
Глава 40
Прихватив с собой папку и ожидающего распоряжений бойца, Рунтор выскочил за дверь. Интересный поворот… Комиссия по правам человека? Да её здесь отродясь никто не видывал. Нет, ежегодные отчёты комитет наверх отправлял: « всё в рамках, нарушений не выявлено, заключённые довольны, претензий не имеют», но осмотры проводились либо исключительно планово, либо вообще… заочно.
Что там за дверью? Девушку начинало потряхивать, а вполне просторная клетка дико раздражала и будила почти животную клаустрофобию. Если поднапрячься, можно было уловить топот множества ног, движение между этажами, невнятные разговоры на повышенных тонах… Выйти! Чёрт! Как же хочется выйти! Вот прямо сейчас… в этот солнечный, ещё по-летнему тёплый сентябрь. Выползти пусть даже полудохлой на улицу, на свет… на грядки! Главное – подальше отсюда. От этих мёртвых, бетонных стен, боли, заразы, безнадёги, улыбчиво-кивающего Рунтора…
«Ну же, Единый! Я тебе ничего не сделала! Мне есть ради чего жить! Так помоги немного… Самую малость… но прямо сейчас!»
Лейтенант испытующе уставилась на дверь, стараясь унять кипящую в крови лихорадку, и не начать биться об стекло. Немигающий взгляд зацепился за движение. Танкист… Как же она о нём забыла?
Огап Кар-Вилл сидел, опустив голову, опираясь локтями о колени – его неизменная поза во время всей встречи, словно лица своего стеснялся или прятался… Не от неё ли?
- Тварь, - отказывать себе в возможно последней, пусть и мимолётной радости Ариана не стала. – Шавка храмовая…
Мужчина сгорбился ещё больше, прерывисто вздохнув.
- Доволен, сержант? Эдайцы кончились, теперь своих косишь?
- Я не хотел так… - глухо просипел Огап, по-прежнему глядя себе под ноги. – Я только «головешку» думал от Лирги убрать…
- А чего грустный такой? Всё же получилось! – растянула губы в издевательски-насмешливой улыбке лейтенант. – Сработал на опережение: полстраны посадил, сестру ославил... К ней теперь в здравом уме вряд ли кто-то из женихов близко подойдёт.
Возможность поглумиться над незадачливым предателем была сладка как хлеб с маслом, но, вообще-то, на веселье не тянуло. Времени прошло достаточно, а распроклятая дверь до сих пор не открылась, и это ожидание нервировало и жгло не хуже спиртовой горелки.
- Я две недели назад приходил заявление забрать… Чтоб миром разойтись, как будто и не было ничего… Но оказалось нельзя, и дознаватель сказал, чтоб не смел, что плохо будет…
- И что? Доблестные танковые войска отступили? Страшно стало, родной? – сморщила нос Ариана, уперевшись руками в прозрачную стенку.
- Страшно, - наконец, поднял голову мужчина, – за Лиргу… Её как гулящую девку заклеймят, если я заартачусь. А после этого… жизни для неё нормальной не будет… нигде.
- Раньше думать надо было, - презрительно фыркнула лейтенант, скрывая злостью досаду. – Может, мне тебя пожалеть? Поутешать? Слезу пустить?
Огап снова сгорбился на стуле, тяжело сглотнув.
- Прости меня…
Ариана пару десятков секунд с некоторой долей удивления рассматривала застывшую фигуру сержанта, а потом отвернулась. Вот это запросы! Ай да, молодец! На этом свете выгоду поимел, ещё и на тот подсуетиться хочет. Чтоб с таким грехом в рай попасть надо, чтоб не только храмовники вину отпустили, но и жертва «добро» дала. А даже если, и правда, совесть замучила… Пошёл к чёрту! Предательство, оно хоть из страха, хоть по глупости - всё равно предательство. Да и с благодатью у лейтенанта последнее время что-то не очень, и ангельские перья ни из одного места не растут.
Отвлёкшись от не прошеного покаяния, девушка снова прислушалась к коридору: «…ять! ...ять! …ять! Тишина! Почему там опять тихо как в склепе?!» Ответ напрашивался сам собой, от него подгибались колени, и в глазах темнело, словно в самую душу выстрелили. Комиссия ушла, проверка окончена. И дождётся она в скором времени только своего верного дознавателя и конвой до камеры…
- Огап! – ломающимся от боли и обиды голосом шикнула лейтенант. Принципы принципами, но другого выхода у неё, похоже, нет. Так что… - Я тебя прощу… Даже при случае словечко за тебя перед Единым замолвлю… Серьёзно, - заверила она недоверчиво вскинувшегося мужчину. - Если сделаешь для меня кое-что… Сделаешь? Тогда запоминай…
***
Утро, день, вечер, ночь – всё по кругу, стандартный распорядок, одни и те же лица… Тимур с усердием доскребал со дна посудины припахивающую плесенью размазню и тщетно пытался прикинуть сегодняшнюю дату и сколько времени он у храмовников провёл. По подсчётам выходило не так уж много – недели три, а по ощущениям… лучше даже не представлять. А если этим месяцем тюрьма не кончится? Вдруг впереди ещё не один десяток месяцев или даже… лет?! Парень стиснул зубы и с силой вжался затылком в стену, стараясь погасить накатывающие волны паники, каждая из которых выше и чернее предыдущей. Знал ли он что-то подобное ранее? Наверное, нет… Растерянность и страх - на войне, отчаяние – когда оказался живым в общей могиле, неуверенность и опаска – пленным на ферме… А тут – дикая безысходность и с каждым днём тающие силы. Вокруг живые трупы, тлеющие мощи, поднятые с той стороны тьмы кем-то из варанов. И скоро он станет одним из них. Немощь для эдайца – хуже смерти, а он ещё и эвнек! Старший рода… Кого и куда он теперь поведёт?
- Ты что, паря, из-за вчерашнего, что ли, расстроился? – с осторожным любопытством топтался на границе его «участка» Шкура. – Радоваться надо: цельная комиссия на нас посмотреть приходила! Это ж как ангелы с небес спустились!
Тимур поджал губы и промолчал, скользнув неприязненным взглядом по заискивающе улыбающемуся стукачу. Комиссия, комиссия… С чего вдруг появление кучки каких-то там представителей наделало столько шума, он так и не понял. Насторожился – это да… Привык уже, что в этих стенах любая перемена далеко не к лучшему. А тут ни с того ни с сего в здании переполох, и охрана взвинченная, нервная… Заключённых из их камеры в коридор выгнали, построили… С одной стороны автоматчики и начальство, а с другой… пять пиджаков и две юбки. Ходили рассматривали, расспрашивали, записывали...
- Может теперь их благодатью на нас жратвы немного просыплется? – насмешливо подхватил сосед справа, шамкая беззубым ртом и вытирая обильные слюни. – А то эти помои даже с голодухи уже не лезут.
- Сова, так и попросил бы у ангелов харчей нормальных, чего ж молчал-то? – крикнули из центра.
- Да все хороши… - с досадой буркнул калека в выцветшем камуфляже, пробираясь к выходу с миской. – Все здоровы, ни у кого претензий нет… Струсили, так чего уж теперь…
- Не то, чтоб прямо струсили, - вздохнул Сова по-старчески потирая руки и качая головой, - не ожидали, не разобрались… Да и, если по уму… Ангелы-то как прилетели, так и упорхнут, а мы останемся, и уж тут с нас за каждый чих втридорога спросят.
Народ отозвался одобрительным гулом, но не все. Горец с удивлением понял, что были и те, кто и впрямь надеялся на немедленное освобождение. Как говорится: «О волшебных пряниках размечтались…»
Тюремный телеграф ночью без передыху работал: комиссию эту невиданную обсуждали, которая по всем камерам хоть и рысью, но пробежалась и даже в некоторые дыры для «серых» нежелательные нос засунула. Предположения строили: из-за кого, надолго ли и что теперь будет… А для эдайца персональная весточка прилетела, её Касим по-тихому, в стороне от всех озвучил. Тимур с полминуты глазами недоверчиво хлопал, а потом старосту ещё раз повторить попросил. В голове не укладывалось: «стриженная» за болтовню про рабство на ферме не ругалась и расправой не угрожала, а предлагала сдать её со всеми потрохами, да ещё и краски сгустить, чтобы уж наверняка… Касим на его замешательство только плечами пожал: «Чудно это всё, но, кто его знает, что там у красны девицы за обстоятельства… Может, сломалась, может, крыша поехала… Решай сам, никто не осудит».
Горец весь следующий день о странной просьбе бывшей конвоирши думал.
А если не её эта причуда, а чей-то злой умысел? Хотя вряд ли… Здесь с телеграфом строго… Сломалась под пытками? Тогда бы про секту было. Тот же староста на пальцах объяснил, что должностные преступления не в компетенции Храма. Что остаётся? Рассудком тронулась? Решила до расстрела ещё и с пагонами расстаться?
К вечеру выдохнул и решил больше не гадать. Тут уже вопрос доверия получается: «Надо ей так? Будет!» Лишь бы лейтенант и сама знала, что делает…
Исключительно из соображений полезности снова завёл приятельские отношения со Шкурой. Информацию через него «серым» сливать – самое то. Стариков Тимур, как мог, отмазывал, Вардана не упоминал, а «стриженную» топил по полной. Вараны знают, зачем ей это надо.
Через пару дней от задушевных бесед с «приятелем» уже подташнивало, да и соседи по стенке косились неодобрительно. Только Касим, кажись, понимал, чего эдаец со стукачом вечерами засиживается, и народу установку дал не лезть и не мешать.
Шкура приятельству был рад радёшенек, не только слушал и выспрашивал, а и сам охотно и много болтал о вере, о неизбежной людской греховности, о необходимости страданий для очищения души… и о «серых мантиях». Тимур вдруг неожиданно понял, что откровенничает философ не просто от скуки, а потому что по себе его ровняет и ведёт к чему-то… не понятно только к чему.
В скором времени и это прояснилось. Как раз после медосмотра, когда их со Шкурой вдруг взяли и на карантин в отдельную камеру закрыли. И то ли «приятель» решил, что горец созрел, то ли сверху поторапливали, но разговор завёл в тот же день после отбоя. Тимур слушал его лениво и в пол уха, искренне собираясь послать, потому как про «добрых начальников» и их высокую миссию он и днём-то с трудом выдерживал, а уж ночью эта ахинея начинала откровенно злить. Но Шкура особо проницательным, видать, никогда не был, и тяжёлое молчание горца принимал за согласие и одобрение.
- Дознаватели, они ведь что? Они ради нашей души стараются, им помогать во всём надобно, гордыню свою усмирять… А некоторые не хотят… К примеру, Касим… Подумать только, святым отцом был! А от греха уберечься не смог, выше заветов божьих себя возомнил. Ереси попустительствовал, отчёты о «неблагонадёжных» в Храм не отправлял… Отступник! Ему бы одуматься да покаяться, а он и здесь смотри, что творит… В старосты выбился, порядки свои устанавливает, таких же «падших в вере» вокруг себя собрал… И кто знает, что они ещё удумать могут! Кто их бесовскую натуру сдержит? Кто служителей божьих предупредит? На нас одна надёжа…
Тимур перевернулся на спину и, приоткрыв глаза, впервые удостоил внимания сидящего рядом «приятеля».
- На кого это «на нас»?
- На неравнодушных… информаторов… тебя и меня, - вдохновенным шёпотом пояснил мужичок. – Я же вижу… Там в камере… Они тебе тоже не нравятся и как равного никогда не примут…
Парень на пару секунд онемел. Это что же? Его сейчас в «крысы» вербуют?! Видать, сильно он с толерантностью перестарался, раз Шкура в нём своего почуял. Хотелось, конечно, ему ещё пару моментов про «страшную лейтенантшу» слить, но, похоже, дружбу пора заканчивать.
- Уйди, - приподнимаясь на локтях, душевно предупредил Тимур. – По-хорошему прошу.
- Ну, зачем ты так? – натурально расстроился «приятель». – Прими Единого, и он о тебе позаботится. Вот я… под расстрельной статьёй хожу и давно бы в могиле гнил, но я преданный, смиренный раб, и, пока пользу праведному миру приношу, господь меня бережёт. Ты тоже так сможешь!
- А я не раб! – раздражённо скрипнул зубами горец. – Тебе нравится – вот сам и живи на коленях. С меня спрос только перед Эджес–Вухом будет.
- Дык ты ж уже… - удивлённо заулыбался Шкура. – Уже девку эту из миграционного отдела слил… И знал, что делаешь, и тебе понравилось, правда? Одним махом за все унижения с ней рассчитался. Так зачем останавливаться?
- С этой девкой у меня свои счёты, а тебе я сейчас башку отверну, - угрюмо подобрался эдаец. – Сам уйдёшь, нет?
- Ты пока просто не понимаешь: по эту сторону решётки тоже можно неплохо жить! – недоумевая, чуть отпрянул благодетель, давясь торопливым шёпотом. – Без пыток, без голода… Не хочешь здесь работать – так в другую камеру переведут, в другую тюрьму. У тебя все карты на руках: вон как к Касиму втёрся. Я видел, староста то и дело тебя в сторону отводит, шушукается, заступается… Молодец! Всё правильно рассчитал, и с любым так можно! Ясное дело: молодой, смазливый и…
Короткий, заполошный то ли вскрик, то ли писк как в вату ушёл в удушливую черноту камеры, хруст шейных позвонков и последние судороги незадачливого Шкуры… Нет, никогда бы не вышло из эдайца адепта «светлой веры». Говорили, что даже в момент убийства истинный слуга Единого должен молиться о загубленной душе… Тимур же молился о том, чтоб из коридора их не услышали, а ещё сожалел… что нет ножа. Им он орудовал куда как проворнее, а для «приятеля» так и вообще бы расстарался.
***
Тяжёлые, грозовые тучи девятым валом накатывались с юго-востока, менялся ветер, и сбор урожая пора было прекращать. Майор Вардан Овал-Мурт окинул взглядом оставшийся недокопаным край картофельного поля, стряхнул землю с лопаты, подхватил ведро. Господи, как с родителями общаться сложно стало… Здоровья нет, возраст, слабость – и всё равно на этом поле уже неделю копошатся. Привёл солдат – за полдня бы управились. Так нет! Им не надо! Они Тимура с Арьей подождут… Сам помогать взялся – опять не довольны: спина, осколок… Сиди все выходные и смотри, как они тут одни упираются.
Расторопно, не желая попасть под ливень, мужчина забросил в отцовский микроавтобус последний мешок с урожаем, примостил хозинвентарь и тронулся в сторону фермы. Выкошенная и вытоптанная дорога между полями услужливо стелилась под колёса сухой колеёй, шумел ветер, и мысли неизменно возвращались к больной теме. Что может майор на гражданке против незыблемого, многоликого Храма? По первой злобе хотелось сделать то, что лучше всего умел: аккуратный штурм с последующей зачисткой свидетелей. Солдаты и техника в наличии, а уж за последствия он бы ответил… но только сам.
