«А ведь могли быть едины», — продолжал Иветре, протягивая к Багре руки. В словах — печаль и нежность. Но от рук Иветре тянулись к Багре нити, готовые превратить её в марионетку. Багра, и в её голосе звучала уверенность, как ветер, несущий надежду.
«Я свободна от всех, никто мне больше не отдаст приказа».
«Но как же я? …» — произнес Иветре, и в его тоне было что-то тоскливое.
«Я, только я имею над собой власть!» — Багра, полная решимости, подняла голову, её голос был как первый гром. «Только я имею значение!»
«Те, кто держал тебя в рабстве,», — произнес Иветре, и в его словах звучала нежность, как шёпот волн о берег. «Побеждены!»
«Я не рабыня, не слуга», — с гордостью произнесла Багра, и её слова были как меч, разрезающий тьму.
Лорд Мартин, чувствуя, как его сердце наполняется гордостью за эту сильную женщину, продолжал переводить, его голос становился всё более страстным. «Только я решаю, как мне жить. Ведь на всё моя лишь воля! Кто мне может помешать?» — воскликнула Багра, её голос звучал, как вызов, раздающийся в горах.
Иветре, словно тень, следовал за ней. «Как ты без меня? Пуста...»
«Свободна» — ответила Багра.
«Никогда!» — воскликнул Иветре, и в его словах была тоска, как умирающая звезда.
«Всегда!» — ответила Багра, её глаза сверкали, как огни на ночном небе. «Мой путь под силу мне самой!»
«Ты не сумеешь! Ты слаба» — произнес Иветре, и в его голосе звучала тревога, как предвестник шторма.
«Забудь меня», — произнесла Багра, и её слова были как последний вздох умирающего цветка.
«Ты мне нужна. А я тебе не меньше! Я направлю твою силу во благо мира» — ответил Иветре, и в его голосе звучала угроза, как предостережение.
Вместе они запели, и их голоса слились в единую мелодию:
"Не тебе решать" — уверял её Иветре, но Багра была непреклонна.
«Только мне решать, кого любить мне, и какие принимать решения. Ведь на всё моя лишь воля, кто мне может помешать? Это моя жизнь, и только я властна над ней».
В этот миг, когда слова заполнили зал, актёр, играющий Иветре, попытался накинуть на Багру нити, как у марионетки. Но она, с гордостью и силой, обрывала их раз за разом.
После окончания арии, когда тишина окутала зал, лорд Мартин почувствовал, как его сердце сжимается. Он смотрел на сцену, где разыгрывалась драма, и его кулаки крепко сжимались, как стальные цепи, не желающие отпускать. Внутри него бушевали эмоции, как буря, готовая вырваться наружу.
— Это точный и достоверный портрет души и разума человека, — произнес он, его голос был полон страсти и горечи. — Прикоснувшегося к великой силе Небесного Всадника, и не устоявшего перед соблазном завладеть этой силой. Таким был Иветре, великий художник и маг, убитый при попытке разбудить в княгине Этери кровь Небесных Всадников. Такова была Карин Бард, такова была мать Джесс, дочь последней известной казгийской жрицы. Таков был Леннард, жрец расстрига, укравший моего сына... Таков, я полагаю, и тот, кто стоит за обрушением золотого тоннеля.
— Ты подозреваешь кого-то конкретного? — спросила Уна.
Мартин тряхнул головой.
— Вначале нам надо попасть домой, чтобы понять, что происходит.
Уна прижала его руку к щеке. Сказала, взглянув ему в глаза:
— Хорошие воспоминания, Мартин. Положительные эмоции, помнишь?
Он поднёс сплетённые руки к лицу, поцеловал ладонь Уны.
— Ты со мной. Большего не надо.
Небо окрашивалось в мягкие оттенки розового и золотистого, когда Уна и лорд Мартин прогуливались по вечернему городу. Тихий шёпот ветра шуршал листьями, а вдалеке слышались звуки торжественной музыки из оперного театра.
— Ты знаешь, — начал лорд Мартин, — опера, которую мы посмотрели, была написана не кем иным, как царицей Киритой, небесной всадницей, матерью нынешней гелиатской императрицы, бабушкой нашей Джесс.
Уна с любопытством взглянула на него, её глаза заблестели.
— Я слышала, что она задумывала трилогию. Но успела написать только две части?
— Да, — подтвердил он, — вторая опера — о царе Исари, о его борьбе против казгицких жриц, и против Иветре, охотящемся за призраком потерянной Багры, и видящем её отражение в каждом отпрыске царствующего дома. О попытках Исари помочь находящимся в плену небесным всадникам. О его жертве. О его почти что смерти, и о его возвращении.
Уна нахмурилась.
— Это ужасно. Иветре, маг, освободивший её, имел свои планы, не так ли?
— Именно, — кивнул лорд Мартин. — Он хотел использовать её силу для своих целей. Казгийские жрицы утверждали, что небесные всадники не могут распоряжаться своей силой без поводыря. Их разум не столь остёр, как человеческий. Это делает их уязвимыми, и, к сожалению, они не способны лгать и защищаться так, как это сделал бы человек.
Уна вздохнула, осознавая всю беззащитность небесных всадников.
— Но они ничем не отличаются от людей! Как можно так жестоко обращаться с ними?
— Я знаю, — тихо ответил лорд Мартин. — Это печальная правда.
Она остановилась, обдумывая его слова.
— А как насчёт лорда Алистера? Есть ли опасность, что его тоже могут поработить?
Лорд Мартин вздохнул, его лицо стало серьёзным.
— Господин Исари был прав. Лорду Алистеру, возможно, будет спокойнее в Айзкане. Тут он сможет быть в безопасности, вдали от тех, кто может попытаться использовать его силу.
Уна кивнула, её мысли блуждали между страхами и надеждами. Вечерний воздух наполнился тишиной, и они продолжили свой путь, полные размышлений о свободе и несвободе, о любви и страхе.
«Я свободна от всех, никто мне больше не отдаст приказа».
«Но как же я? …» — произнес Иветре, и в его тоне было что-то тоскливое.
«Я, только я имею над собой власть!» — Багра, полная решимости, подняла голову, её голос был как первый гром. «Только я имею значение!»
«Те, кто держал тебя в рабстве,», — произнес Иветре, и в его словах звучала нежность, как шёпот волн о берег. «Побеждены!»
«Я не рабыня, не слуга», — с гордостью произнесла Багра, и её слова были как меч, разрезающий тьму.
Лорд Мартин, чувствуя, как его сердце наполняется гордостью за эту сильную женщину, продолжал переводить, его голос становился всё более страстным. «Только я решаю, как мне жить. Ведь на всё моя лишь воля! Кто мне может помешать?» — воскликнула Багра, её голос звучал, как вызов, раздающийся в горах.
Иветре, словно тень, следовал за ней. «Как ты без меня? Пуста...»
«Свободна» — ответила Багра.
«Никогда!» — воскликнул Иветре, и в его словах была тоска, как умирающая звезда.
«Всегда!» — ответила Багра, её глаза сверкали, как огни на ночном небе. «Мой путь под силу мне самой!»
«Ты не сумеешь! Ты слаба» — произнес Иветре, и в его голосе звучала тревога, как предвестник шторма.
«Забудь меня», — произнесла Багра, и её слова были как последний вздох умирающего цветка.
«Ты мне нужна. А я тебе не меньше! Я направлю твою силу во благо мира» — ответил Иветре, и в его голосе звучала угроза, как предостережение.
Вместе они запели, и их голоса слились в единую мелодию:
"Не тебе решать" — уверял её Иветре, но Багра была непреклонна.
«Только мне решать, кого любить мне, и какие принимать решения. Ведь на всё моя лишь воля, кто мне может помешать? Это моя жизнь, и только я властна над ней».
В этот миг, когда слова заполнили зал, актёр, играющий Иветре, попытался накинуть на Багру нити, как у марионетки. Но она, с гордостью и силой, обрывала их раз за разом.
После окончания арии, когда тишина окутала зал, лорд Мартин почувствовал, как его сердце сжимается. Он смотрел на сцену, где разыгрывалась драма, и его кулаки крепко сжимались, как стальные цепи, не желающие отпускать. Внутри него бушевали эмоции, как буря, готовая вырваться наружу.
— Это точный и достоверный портрет души и разума человека, — произнес он, его голос был полон страсти и горечи. — Прикоснувшегося к великой силе Небесного Всадника, и не устоявшего перед соблазном завладеть этой силой. Таким был Иветре, великий художник и маг, убитый при попытке разбудить в княгине Этери кровь Небесных Всадников. Такова была Карин Бард, такова была мать Джесс, дочь последней известной казгийской жрицы. Таков был Леннард, жрец расстрига, укравший моего сына... Таков, я полагаю, и тот, кто стоит за обрушением золотого тоннеля.
— Ты подозреваешь кого-то конкретного? — спросила Уна.
Мартин тряхнул головой.
— Вначале нам надо попасть домой, чтобы понять, что происходит.
Уна прижала его руку к щеке. Сказала, взглянув ему в глаза:
— Хорошие воспоминания, Мартин. Положительные эмоции, помнишь?
Он поднёс сплетённые руки к лицу, поцеловал ладонь Уны.
— Ты со мной. Большего не надо.
Небо окрашивалось в мягкие оттенки розового и золотистого, когда Уна и лорд Мартин прогуливались по вечернему городу. Тихий шёпот ветра шуршал листьями, а вдалеке слышались звуки торжественной музыки из оперного театра.
— Ты знаешь, — начал лорд Мартин, — опера, которую мы посмотрели, была написана не кем иным, как царицей Киритой, небесной всадницей, матерью нынешней гелиатской императрицы, бабушкой нашей Джесс.
Уна с любопытством взглянула на него, её глаза заблестели.
— Я слышала, что она задумывала трилогию. Но успела написать только две части?
— Да, — подтвердил он, — вторая опера — о царе Исари, о его борьбе против казгицких жриц, и против Иветре, охотящемся за призраком потерянной Багры, и видящем её отражение в каждом отпрыске царствующего дома. О попытках Исари помочь находящимся в плену небесным всадникам. О его жертве. О его почти что смерти, и о его возвращении.
Уна нахмурилась.
— Это ужасно. Иветре, маг, освободивший её, имел свои планы, не так ли?
— Именно, — кивнул лорд Мартин. — Он хотел использовать её силу для своих целей. Казгийские жрицы утверждали, что небесные всадники не могут распоряжаться своей силой без поводыря. Их разум не столь остёр, как человеческий. Это делает их уязвимыми, и, к сожалению, они не способны лгать и защищаться так, как это сделал бы человек.
Уна вздохнула, осознавая всю беззащитность небесных всадников.
— Но они ничем не отличаются от людей! Как можно так жестоко обращаться с ними?
— Я знаю, — тихо ответил лорд Мартин. — Это печальная правда.
Она остановилась, обдумывая его слова.
— А как насчёт лорда Алистера? Есть ли опасность, что его тоже могут поработить?
Лорд Мартин вздохнул, его лицо стало серьёзным.
— Господин Исари был прав. Лорду Алистеру, возможно, будет спокойнее в Айзкане. Тут он сможет быть в безопасности, вдали от тех, кто может попытаться использовать его силу.
Уна кивнула, её мысли блуждали между страхами и надеждами. Вечерний воздух наполнился тишиной, и они продолжили свой путь, полные размышлений о свободе и несвободе, о любви и страхе.
