Теперь знаю. Прости. Я видел Арни в твоём мертвом войске, я видел других своих друзей. Мой учитель пожертвовал собой, чтобы, как он считал, остановить зло в вашем с лордом Рейнхальдом лице. И я сражался с тем, что принимал за зло.
Алистер коснулся лба:
- Они все ещё здесь. Во мне.
Слабая дрожащая рука скользнула на грудь.
- Вот здесь. Мне только надо их...разбудить.
После смерти лорда Рейнхальда Алистеру стало одновременно проще и сложнее взаимодействовать с людьми. Он надел маску, и она сделала его другим человеком в глазах окружающих. Это было хорошо.
Он чувствовал себя, будто бы помещённым в бутылку, в которую налили воду, растительное масло и расплавленный деготь, а потом долго трясли её, размешивая содержимое. Черный деготь непрозрачен, масло искажает и затемняет видимое, и только вода — тот якорь спасения, который поддерживает его связь с реальностью и предоставляет некоторую степень независимости. Это затрудняло не только зрение, но и все остальные чувства и эмоции. Когда он думал об этом, на ум приходили строки, написанные не то женой лорда Рейнхальда, не то навеянные ей шепотом бездны:
- Я так давно родился,
Что слышу иногда,
Как надо мной проходит
Студёная вода.
А я лежу на дне речном,
И если песню петь -
С травы начнём, песку зачерпнём
И губ не разомкнём. (°)
Это описание очень похоже на то, как воспринимал мир рыцарь разлома Илларин.
В тусклом свете магических светильников, отражающихся в стенах резиденции, Оливия осторожно вошла в комнату магистра Рейнхальда. Её шаги были легкими, как перышко, её силуэт знаком и привычен. Большая удача, что после войны она решила остаться у магистра Ордена тьмы.
— Доброе утро, магистр Рейнхальд, — произнесла она, подавая ему чашу с перетёртым мясом.
Алистер, скрытый за маской, лишь слегка наклонил голову в знак приветствия. Оливия наблюдала за ним, не зная, что он не может видеть её, но ощущает её присутствие.
— Я не нуждаюсь в пище, — его голос звучал глухо, но в нём чувствовалась уверенность.
Оливия вздохнула, поставила чашу на стол и занялась его волосами. Пока она аккуратно расчесывала его длинные седые волосы, вела неспешный разговор о хозяйственных делах. Её мысли всегда были сконцентрированы на том, чтобы сделать его жизнь чуть более комфортной.
— От портного прибыли несколько новых мантий для вас, — начала она, стараясь отвлечь его от тяжёлых мыслей. — Одна из них глубокого синего цвета, а другая черная — с золотым узором. Ещё серая, вышитая белым...
— Вы знаете, что мне всё равно, — его ответ был кратким, но в нём звучала лёгкая улыбка, которую она могла почти услышать.
— Но это важно, — настаивала она, продолжая расчёсывать его волосы. — Люди должны видеть, что вы — магистр, сильный и могущественный.
Алистер замолчал, позволяя ей говорить, но вскоре его внимание вновь отвлеклось на другой вопрос.
— Как обстоят дела с обустройством резиденции? — спросил он, даже не задумываясь о том, насколько это его интересует.
Оливия вздохнула, радуясь, что он проявил хоть малейший интерес.
— Я думала о том, чтобы добавить немного зелени в сад, несколько магических растений, которые могли бы цвести круглый год. Это придаст резиденции жизни.
— Действуйте по своему усмотрению, — произнес он, и в его голосе вновь зазвучала та же уверенность, что и прежде. — Я доверяю вашему мнению, мистрис Оливия.
Оливия улыбнулась, и он почувствовал её улыбку. Она приняла его слова как одобрение и продолжила заботиться о нём, уверенная в том, что, хотя бы в её руках, он чувствовал себя хоть немного более живым.
Я так давно родился,
Что говорить не могу,
И город мне приснился
На каменном берегу.
А я лежу на дне речном
И вижу из воды
Далекий свет, высокий дом,
Зеленый луч звезды.
Резиденция ордена Разума — весьма впечатляющее зрелище. Смешение архитектурных стилей, цветов и даже звуков создавали ощущение, будто резиденция находится на пересечении миров, в месте, где тонкая ткань мироздания совсем истончилась, и, если приглядеться, можно увидеть тени и отблески других миров… Кто знает, может, так оно и есть.
Резиденция постоянно переживала перестройку — каждый новый магистр пытался переделать здание под себя, а со временем забывал о своих планах.
Стояла осень, говорят, даже вполне золотая — его магическое, серо-черно-белое зрение не давало ему возможности наслаждаться золотом и багрянцем. Приходится верить на слово. Он опустился на мраморную скамейку у пруда, снял перчатку с левой руки, провёл ею по стволу клёна. Хотелось снять маску, вдохнуть горьковатый осенний запах полной грудью… Но он, конечно, этого не сделал, а наоборот, натянул перчатку обратно.
Стоило уйти ещё тогда, после войны, но Рейнхальд…
— Здрасте, — сказал кто-то за спиной. — Я не помешаю?
Это был подросток, лет шестнадцати или чуть старше. Несколько полноватый, и с серёжкой в носу. Кажется, это называется пирсинг.
Он обернулся и ничего не сказал. Нечего было говорить.
— Офигеть, — протянул парень. — Магистр ордена Тьмы!
Ни раболепия, ни страха, ни даже уважения не было в его голосе.
— Говорят, вы очень изменились после войны, — сказал парень, присаживаясь на листья. — От старых друзей отдалились, а новых не завели. Это же свихнуться можно — управлять целым орденом и не иметь ни одного друга. Когда я стану магистром ордена Разума, я не повторю этой ошибки! Придумаю свои.
Алистер вздохнул. Вспомнил этого юношу, больным ребёнком, которого он исцелил. Что этот мальчик может понимать? Какие у него, убийцы, демона, изгоя, могут быть друзья?
Вспомнилась другая осень, несколько лет назад, когда он, во время путешествия по провинции, рискнул выйти на улицу без маски. Темнело рано, а ему так надоела эта маска, вечной давящая на лицо. Он так давно не был собой, а этого хотелось больше всего на свете — даже если быть собой означало вылезти из присвоенной шкуры мага и аристократа, воплощения благородства, и снова стать уродом, воплощением грязи и смерти.
Просто постоять в одиночестве, в полной темноте, не скрывая самого себя хотя бы от себя, было неожиданно приятно. Запретное, болезненное удовольствие. Стоило уйти ещё тогда, после войны, но Рейнхальд…
— Пуфик, — закричал звонкий мальчишечий голос, — Пуфик, вредная ты собака, быстро ко мне!
В колено ему ткнулось что-то теплое и живое. Он замер — животные избегали его, не кидались, но и не подходили. Он присел на корточки, опустил руку и дотронулся до теплой спины некрупной собаки. Странно было ощущать живое тепло под рукой.
— Пуфик, глупая ты собака, — повторил мальчишка, подходя ближе. — Зачем ты пачкаешь мистера… Ого! Вы маг? В самом деле? То есть… извините мою собаку, не надо её ни в кого превращать. Если она вас оскорбила, превратите лучше меня… Пуфик, домой.
— Не бойся, — хрипло ответил он. Он давно отвык говорить от себя — не с кем и не зачем… За него говорила тень лорда Рейнхальда, его маска… — Я не ем… ни детей, ни собак.
— И очень правильно делаете, господин маг, — беспечно ответил мальчишка, и, подхватив собаку на руки, припустил со всех ног. Отважный и сумасшедший…
Голос юного разумника заставил его вынырнуть из воспоминаний.
— Так вот, — произнёс юноша, нелепо размахивая руками. — Говорят, наш орден — психушка, и чем сильнее маг, тем сильнее у него «ля» западает… Я и думаю, раз уж я все равно в этой психушке, нужно стать главным психом. Если уж сильные маги сходят с ума, то, может быть, если сойти с ума, станешь сильным магом? И вот я претворяю свою теорию в жизнь: уже полчаса надоедаю магистру ордена Тьмы и всё ещё жив! Удивительно, правда?
Он встал. Если действительно прошло полчаса, то он вот-вот опоздает…
— Я хотел бы стать вам другом, — сказал ему в спину сумасшедший разумник по имени Дэниэл Кемен. — Не сейчас, конечно, а потом, когда стану магистром.
Смысл праздников обычно ускользал от Алистера. В его серо-белом приглушённом мире ничего не вызывало у него ярких эмоций. Это создало ему интересную репутацию хладнокровного человека. Кто-то в шутку называл его магическим вычислительным механизмом. В этом была своя правда. Но так было легче.
Тем не менее, светскую жизнь он игнорировать не мог. Это было полезно для ордена. В ордене было единственным, что имело значение. Потому он не мог пропустить день рождения магистра ордена Разума, лорда Дайна.
За устроение праздника отвечал самый молодой лорд ордена Разума, Дэниэл Кемен. Был арендован дирижабль. Были фейерверки, был концерт, собранный из лучших представителей астурийского шоу-бизнеса. Множество гостей, из всех четырёх домов: политики, бизнесмены и светские львицы и львы, поздравляли именинника.
Но настоящий праздник начался гораздо позже — когда лишние гости разошлись, а те, кого магистр ордена Разума называл своими друзьями, поднялись на борт дирижабля. Магистр ордена света тоже был зол, и каждый взгляд на темных заставлял его привычно морщиться. Среди магистров он считался самым молодым. Молодняк тут же бросился к рулю. Маги всех четырёх орденов помоложе столпились рядом, избавляясь от своих строгих мантий и оставаясь в весьма экстравагантной одежде.
Он, впрочем, во всей этой суете участия не принимал, опустился в кресло, стоящее в тени, и замер, с интересом наблюдая за магами, радующимися новой игрушке. Маги ордена Разума косились на него, но они давно привыкли к молчаливому другу своего магистра, которого тот всё пытался выцарапать из скорлупы…
— Дайте порулить и нам, магистр, — жалобно заскулила девушка в коротком блестящем платье и своеобразной прической — с одной стороны длинные пряди спускались до подбородка, а с другой волосы были выбриты почти до затылка. — Пожалуйста-пожалуйста!
Элмирион засмеялся и уступил ей место. Он подошел к минибару, наполнил стакан чем-то и уселся в кресло рядом с молчаливой фигурой в маске, застывшей в кресле.
— А ты не хочешь порулить? — спросил он и подмигнул. Подошедший к ним лорд Дэниэл поклонился магистрам.
— Руль, конечно, ненастоящий. Команда в соседнем отсеке. Чудесная иллюстрация к нашей жизни: мы все кочевряжимся, делаем вид, что стоим у руля и управляем нашей жизнью, а на деле руль в руках — ни что иное, как бутафория.
— И у кого же тогда настоящий руль? У Хозяина и Хозяйки?
Память лорда Рейнхальда услужливо подсказала с десяток цитат, подходящих к этому разговору.
Дэниэл только махнул рукой.
— Это было бы слишком скучно. Руля нет ни у кого вообще. Предпочитаю считать, будто живу в книге. Надеюсь, что в длинной и с хорошим концом. Это означало бы, что я действительно бессмертен: каждый новый читатель создает меня заново. И каждый раз я немного другой, пропущенный через его восприятие. Ещё я думаю, кто же главный герой истории? Точно не я, я так, статист.
Они помолчали, каждый думая о своём. Элмирион снова спросил:
— Так как? Не хочешь порулить? Или тебе милее ещё сто лет изображать памятник самому себе?
— Нет.
— Ну, насчёт лорда Рейнхальда я уверен — он мужик серьезный, а тот парень за маской? Он тоже не хочет? Кто из вас у руля?
Дэниэл Кемен, стоявший рядом с креслом магистра Элмириона, вцепился взглядом в фарфоровую маску.
Сказать было нечего. Он снова промолчал. Но этот разговор засел в груди, словно заноза, и однажды, снимая перед сном маску, он развернул её к себе и прошипел:
— Я у руля, слышишь? Я! А ты — всего лишь глупая маска!
Ему показалось, будто красивые белые губы улыбаются не мудро и печально, а ехидно и зло.
Но куда ему идти? Зачем? Зачем жить другой жизнью? Он всего лишь магический вычислительный механизм, выполняющий программу, заложенную в него лордом Рейнхальдом.
Я так давно родился,
Что если ты придешь
И руку положишь мне на глаза,
То это будет ложь,
А я тебя удержать не могу,
И если ты уйдешь
И я за тобой не пойду, как слепой,
То это будет ложь.
И вдруг он понял, что ему есть ради кого жить. Его свет...Айрис.
° - Арсений Твардовский
Когда Джесс и Авис оказывались оба дома, они отпускали няню, кухарку и горничную, погружались в домашние хлопоты с радостью и восторгом людей, не слишком-то часто этим самым бытом занимавшихся. За два-три дня все это не успевало им надоесть. Не так-то часто они оба были свободны одновременно.
- И хорошо, - шутила Джесс, нарезая хлеб. - А то Авис уговорит меня на пятого ребенка, а режиссер мне голову открутит, если у меня опять живот на нос полезет.
- Не открутит, - не согласился Авис, сосредоточенно изучая узор на скатерти. - Голову проще оторвать, чем открутить. А нападение на членов семьи небесного всадника является преступлением против государства и карается...
Джесс поцеловала мужа в покрытую короткой щетиной щеку.
- Это была шутка, любовь моя.
Он потер лицо руками.
- А, извини. Я сегодня не в форме.
Джесс прижалась к его крепкому плечу.
- Все хорошо, милый.
Она взглянула на Уну с улыбкой. Безграничная нежность затопила сознание Уны. Чья она? Уснувшей навеки Маргариты? Или сама Уна уже так полюбила эту необычную семью?
Солнечные лучи пробивались сквозь окна кухни, освещая лица детей, собравшихся за столом. Лукиан, старший из них, уже пытался вести взрослую беседу о планах отца на ближайшую экспедицию, в то время как Райан с интересом разглядывал своего младшего брата, Аннара, который, поглощая кусок хлеба, пытался воспроизвести звуки, которые слышал на уроках музыки.
- Папа, а ты действительно пойдешь в Бездну? А дедушка и дядя Энтони? - спросил Райан, перегнувшись через стол.
Авис, оторвавшись от размышлений о сложностях предстоящего путешествия, посмотрел на сына и кивнул.
- Да, мы с дедом и Уной должны узнать, что происходит в Эуропе.
- И что, там действительно живут драконы? - не унимался Лукиан, подмигнув сестре Маргарите, которая, в свою очередь, с любопытством наблюдала за разговором.
- В Бездне можно встретить все, что угодно, - заметила Джесс, налив молока в чашку. - Я была там всего раз, но мне хватило на всю жизнь.
Уна, сидя в углу за столом, слушала их разговор с легкой улыбкой.
- А ты пойдешь с ними, Уна? - спросила Маргарита, ее глаза светились восторгом.
- Конечно, - ответила она с улыбкой.
- Мы должны быть готовы ко всему, - произнес Авис, обращаясь к Уне и к лорду Мартину, который, казалось, с интересом следил за разговором. - В Бездне может быть опасно, и нам нужно учитывать все риски.
- Мой сын прав, - согласился Мартин, отложив чашку. - Мы не можем позволить себе недооценивать Бездну. Энтони говорит, что что-то в Бездне изменилось... Он, конечно, не утерпел, уже побывал в ней.
- Что именно изменилось? - спросила Джесс, наклоняясь ближе к столу. Ее голос звучал настороженно.
- Он говорит, что там стали появляться аномалии, - ответил Авис, задумчиво теребя скатерть. - Они могут быть опасны, но одновременно и интересны. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям.
Лукиан с любопытством подался вперед, его глаза блестели от волнения.
- А аномалии — это что? Такие же, как в книгах? А может, всамделишные драконы? Не искусственно созданные, а настоящие?
- Возможно, даже более странные, - ответила Уна. - Но они могут открывать новые возможности, если мы будем осторожны.
Алистер коснулся лба:
- Они все ещё здесь. Во мне.
Слабая дрожащая рука скользнула на грудь.
- Вот здесь. Мне только надо их...разбудить.
Прода от 30.03.2025, 17:54
После смерти лорда Рейнхальда Алистеру стало одновременно проще и сложнее взаимодействовать с людьми. Он надел маску, и она сделала его другим человеком в глазах окружающих. Это было хорошо.
Он чувствовал себя, будто бы помещённым в бутылку, в которую налили воду, растительное масло и расплавленный деготь, а потом долго трясли её, размешивая содержимое. Черный деготь непрозрачен, масло искажает и затемняет видимое, и только вода — тот якорь спасения, который поддерживает его связь с реальностью и предоставляет некоторую степень независимости. Это затрудняло не только зрение, но и все остальные чувства и эмоции. Когда он думал об этом, на ум приходили строки, написанные не то женой лорда Рейнхальда, не то навеянные ей шепотом бездны:
- Я так давно родился,
Что слышу иногда,
Как надо мной проходит
Студёная вода.
А я лежу на дне речном,
И если песню петь -
С травы начнём, песку зачерпнём
И губ не разомкнём. (°)
Это описание очень похоже на то, как воспринимал мир рыцарь разлома Илларин.
В тусклом свете магических светильников, отражающихся в стенах резиденции, Оливия осторожно вошла в комнату магистра Рейнхальда. Её шаги были легкими, как перышко, её силуэт знаком и привычен. Большая удача, что после войны она решила остаться у магистра Ордена тьмы.
— Доброе утро, магистр Рейнхальд, — произнесла она, подавая ему чашу с перетёртым мясом.
Алистер, скрытый за маской, лишь слегка наклонил голову в знак приветствия. Оливия наблюдала за ним, не зная, что он не может видеть её, но ощущает её присутствие.
— Я не нуждаюсь в пище, — его голос звучал глухо, но в нём чувствовалась уверенность.
Оливия вздохнула, поставила чашу на стол и занялась его волосами. Пока она аккуратно расчесывала его длинные седые волосы, вела неспешный разговор о хозяйственных делах. Её мысли всегда были сконцентрированы на том, чтобы сделать его жизнь чуть более комфортной.
— От портного прибыли несколько новых мантий для вас, — начала она, стараясь отвлечь его от тяжёлых мыслей. — Одна из них глубокого синего цвета, а другая черная — с золотым узором. Ещё серая, вышитая белым...
— Вы знаете, что мне всё равно, — его ответ был кратким, но в нём звучала лёгкая улыбка, которую она могла почти услышать.
— Но это важно, — настаивала она, продолжая расчёсывать его волосы. — Люди должны видеть, что вы — магистр, сильный и могущественный.
Алистер замолчал, позволяя ей говорить, но вскоре его внимание вновь отвлеклось на другой вопрос.
— Как обстоят дела с обустройством резиденции? — спросил он, даже не задумываясь о том, насколько это его интересует.
Оливия вздохнула, радуясь, что он проявил хоть малейший интерес.
— Я думала о том, чтобы добавить немного зелени в сад, несколько магических растений, которые могли бы цвести круглый год. Это придаст резиденции жизни.
— Действуйте по своему усмотрению, — произнес он, и в его голосе вновь зазвучала та же уверенность, что и прежде. — Я доверяю вашему мнению, мистрис Оливия.
Оливия улыбнулась, и он почувствовал её улыбку. Она приняла его слова как одобрение и продолжила заботиться о нём, уверенная в том, что, хотя бы в её руках, он чувствовал себя хоть немного более живым.
***
Я так давно родился,
Что говорить не могу,
И город мне приснился
На каменном берегу.
А я лежу на дне речном
И вижу из воды
Далекий свет, высокий дом,
Зеленый луч звезды.
***
Резиденция ордена Разума — весьма впечатляющее зрелище. Смешение архитектурных стилей, цветов и даже звуков создавали ощущение, будто резиденция находится на пересечении миров, в месте, где тонкая ткань мироздания совсем истончилась, и, если приглядеться, можно увидеть тени и отблески других миров… Кто знает, может, так оно и есть.
Резиденция постоянно переживала перестройку — каждый новый магистр пытался переделать здание под себя, а со временем забывал о своих планах.
Стояла осень, говорят, даже вполне золотая — его магическое, серо-черно-белое зрение не давало ему возможности наслаждаться золотом и багрянцем. Приходится верить на слово. Он опустился на мраморную скамейку у пруда, снял перчатку с левой руки, провёл ею по стволу клёна. Хотелось снять маску, вдохнуть горьковатый осенний запах полной грудью… Но он, конечно, этого не сделал, а наоборот, натянул перчатку обратно.
Стоило уйти ещё тогда, после войны, но Рейнхальд…
— Здрасте, — сказал кто-то за спиной. — Я не помешаю?
Это был подросток, лет шестнадцати или чуть старше. Несколько полноватый, и с серёжкой в носу. Кажется, это называется пирсинг.
Он обернулся и ничего не сказал. Нечего было говорить.
— Офигеть, — протянул парень. — Магистр ордена Тьмы!
Ни раболепия, ни страха, ни даже уважения не было в его голосе.
— Говорят, вы очень изменились после войны, — сказал парень, присаживаясь на листья. — От старых друзей отдалились, а новых не завели. Это же свихнуться можно — управлять целым орденом и не иметь ни одного друга. Когда я стану магистром ордена Разума, я не повторю этой ошибки! Придумаю свои.
Алистер вздохнул. Вспомнил этого юношу, больным ребёнком, которого он исцелил. Что этот мальчик может понимать? Какие у него, убийцы, демона, изгоя, могут быть друзья?
Вспомнилась другая осень, несколько лет назад, когда он, во время путешествия по провинции, рискнул выйти на улицу без маски. Темнело рано, а ему так надоела эта маска, вечной давящая на лицо. Он так давно не был собой, а этого хотелось больше всего на свете — даже если быть собой означало вылезти из присвоенной шкуры мага и аристократа, воплощения благородства, и снова стать уродом, воплощением грязи и смерти.
Просто постоять в одиночестве, в полной темноте, не скрывая самого себя хотя бы от себя, было неожиданно приятно. Запретное, болезненное удовольствие. Стоило уйти ещё тогда, после войны, но Рейнхальд…
— Пуфик, — закричал звонкий мальчишечий голос, — Пуфик, вредная ты собака, быстро ко мне!
В колено ему ткнулось что-то теплое и живое. Он замер — животные избегали его, не кидались, но и не подходили. Он присел на корточки, опустил руку и дотронулся до теплой спины некрупной собаки. Странно было ощущать живое тепло под рукой.
— Пуфик, глупая ты собака, — повторил мальчишка, подходя ближе. — Зачем ты пачкаешь мистера… Ого! Вы маг? В самом деле? То есть… извините мою собаку, не надо её ни в кого превращать. Если она вас оскорбила, превратите лучше меня… Пуфик, домой.
— Не бойся, — хрипло ответил он. Он давно отвык говорить от себя — не с кем и не зачем… За него говорила тень лорда Рейнхальда, его маска… — Я не ем… ни детей, ни собак.
— И очень правильно делаете, господин маг, — беспечно ответил мальчишка, и, подхватив собаку на руки, припустил со всех ног. Отважный и сумасшедший…
Голос юного разумника заставил его вынырнуть из воспоминаний.
— Так вот, — произнёс юноша, нелепо размахивая руками. — Говорят, наш орден — психушка, и чем сильнее маг, тем сильнее у него «ля» западает… Я и думаю, раз уж я все равно в этой психушке, нужно стать главным психом. Если уж сильные маги сходят с ума, то, может быть, если сойти с ума, станешь сильным магом? И вот я претворяю свою теорию в жизнь: уже полчаса надоедаю магистру ордена Тьмы и всё ещё жив! Удивительно, правда?
Он встал. Если действительно прошло полчаса, то он вот-вот опоздает…
— Я хотел бы стать вам другом, — сказал ему в спину сумасшедший разумник по имени Дэниэл Кемен. — Не сейчас, конечно, а потом, когда стану магистром.
***
Смысл праздников обычно ускользал от Алистера. В его серо-белом приглушённом мире ничего не вызывало у него ярких эмоций. Это создало ему интересную репутацию хладнокровного человека. Кто-то в шутку называл его магическим вычислительным механизмом. В этом была своя правда. Но так было легче.
Тем не менее, светскую жизнь он игнорировать не мог. Это было полезно для ордена. В ордене было единственным, что имело значение. Потому он не мог пропустить день рождения магистра ордена Разума, лорда Дайна.
За устроение праздника отвечал самый молодой лорд ордена Разума, Дэниэл Кемен. Был арендован дирижабль. Были фейерверки, был концерт, собранный из лучших представителей астурийского шоу-бизнеса. Множество гостей, из всех четырёх домов: политики, бизнесмены и светские львицы и львы, поздравляли именинника.
Но настоящий праздник начался гораздо позже — когда лишние гости разошлись, а те, кого магистр ордена Разума называл своими друзьями, поднялись на борт дирижабля. Магистр ордена света тоже был зол, и каждый взгляд на темных заставлял его привычно морщиться. Среди магистров он считался самым молодым. Молодняк тут же бросился к рулю. Маги всех четырёх орденов помоложе столпились рядом, избавляясь от своих строгих мантий и оставаясь в весьма экстравагантной одежде.
Он, впрочем, во всей этой суете участия не принимал, опустился в кресло, стоящее в тени, и замер, с интересом наблюдая за магами, радующимися новой игрушке. Маги ордена Разума косились на него, но они давно привыкли к молчаливому другу своего магистра, которого тот всё пытался выцарапать из скорлупы…
— Дайте порулить и нам, магистр, — жалобно заскулила девушка в коротком блестящем платье и своеобразной прической — с одной стороны длинные пряди спускались до подбородка, а с другой волосы были выбриты почти до затылка. — Пожалуйста-пожалуйста!
Элмирион засмеялся и уступил ей место. Он подошел к минибару, наполнил стакан чем-то и уселся в кресло рядом с молчаливой фигурой в маске, застывшей в кресле.
— А ты не хочешь порулить? — спросил он и подмигнул. Подошедший к ним лорд Дэниэл поклонился магистрам.
— Руль, конечно, ненастоящий. Команда в соседнем отсеке. Чудесная иллюстрация к нашей жизни: мы все кочевряжимся, делаем вид, что стоим у руля и управляем нашей жизнью, а на деле руль в руках — ни что иное, как бутафория.
— И у кого же тогда настоящий руль? У Хозяина и Хозяйки?
Память лорда Рейнхальда услужливо подсказала с десяток цитат, подходящих к этому разговору.
Дэниэл только махнул рукой.
— Это было бы слишком скучно. Руля нет ни у кого вообще. Предпочитаю считать, будто живу в книге. Надеюсь, что в длинной и с хорошим концом. Это означало бы, что я действительно бессмертен: каждый новый читатель создает меня заново. И каждый раз я немного другой, пропущенный через его восприятие. Ещё я думаю, кто же главный герой истории? Точно не я, я так, статист.
Они помолчали, каждый думая о своём. Элмирион снова спросил:
— Так как? Не хочешь порулить? Или тебе милее ещё сто лет изображать памятник самому себе?
— Нет.
— Ну, насчёт лорда Рейнхальда я уверен — он мужик серьезный, а тот парень за маской? Он тоже не хочет? Кто из вас у руля?
Дэниэл Кемен, стоявший рядом с креслом магистра Элмириона, вцепился взглядом в фарфоровую маску.
Сказать было нечего. Он снова промолчал. Но этот разговор засел в груди, словно заноза, и однажды, снимая перед сном маску, он развернул её к себе и прошипел:
— Я у руля, слышишь? Я! А ты — всего лишь глупая маска!
Ему показалось, будто красивые белые губы улыбаются не мудро и печально, а ехидно и зло.
Но куда ему идти? Зачем? Зачем жить другой жизнью? Он всего лишь магический вычислительный механизм, выполняющий программу, заложенную в него лордом Рейнхальдом.
***
Я так давно родился,
Что если ты придешь
И руку положишь мне на глаза,
То это будет ложь,
А я тебя удержать не могу,
И если ты уйдешь
И я за тобой не пойду, как слепой,
То это будет ложь.
***
И вдруг он понял, что ему есть ради кого жить. Его свет...Айрис.
° - Арсений Твардовский
Прода от 01.04.2025, 18:59
Глава 18
Когда Джесс и Авис оказывались оба дома, они отпускали няню, кухарку и горничную, погружались в домашние хлопоты с радостью и восторгом людей, не слишком-то часто этим самым бытом занимавшихся. За два-три дня все это не успевало им надоесть. Не так-то часто они оба были свободны одновременно.
- И хорошо, - шутила Джесс, нарезая хлеб. - А то Авис уговорит меня на пятого ребенка, а режиссер мне голову открутит, если у меня опять живот на нос полезет.
- Не открутит, - не согласился Авис, сосредоточенно изучая узор на скатерти. - Голову проще оторвать, чем открутить. А нападение на членов семьи небесного всадника является преступлением против государства и карается...
Джесс поцеловала мужа в покрытую короткой щетиной щеку.
- Это была шутка, любовь моя.
Он потер лицо руками.
- А, извини. Я сегодня не в форме.
Джесс прижалась к его крепкому плечу.
- Все хорошо, милый.
Она взглянула на Уну с улыбкой. Безграничная нежность затопила сознание Уны. Чья она? Уснувшей навеки Маргариты? Или сама Уна уже так полюбила эту необычную семью?
Солнечные лучи пробивались сквозь окна кухни, освещая лица детей, собравшихся за столом. Лукиан, старший из них, уже пытался вести взрослую беседу о планах отца на ближайшую экспедицию, в то время как Райан с интересом разглядывал своего младшего брата, Аннара, который, поглощая кусок хлеба, пытался воспроизвести звуки, которые слышал на уроках музыки.
- Папа, а ты действительно пойдешь в Бездну? А дедушка и дядя Энтони? - спросил Райан, перегнувшись через стол.
Авис, оторвавшись от размышлений о сложностях предстоящего путешествия, посмотрел на сына и кивнул.
- Да, мы с дедом и Уной должны узнать, что происходит в Эуропе.
- И что, там действительно живут драконы? - не унимался Лукиан, подмигнув сестре Маргарите, которая, в свою очередь, с любопытством наблюдала за разговором.
- В Бездне можно встретить все, что угодно, - заметила Джесс, налив молока в чашку. - Я была там всего раз, но мне хватило на всю жизнь.
Уна, сидя в углу за столом, слушала их разговор с легкой улыбкой.
- А ты пойдешь с ними, Уна? - спросила Маргарита, ее глаза светились восторгом.
- Конечно, - ответила она с улыбкой.
- Мы должны быть готовы ко всему, - произнес Авис, обращаясь к Уне и к лорду Мартину, который, казалось, с интересом следил за разговором. - В Бездне может быть опасно, и нам нужно учитывать все риски.
- Мой сын прав, - согласился Мартин, отложив чашку. - Мы не можем позволить себе недооценивать Бездну. Энтони говорит, что что-то в Бездне изменилось... Он, конечно, не утерпел, уже побывал в ней.
- Что именно изменилось? - спросила Джесс, наклоняясь ближе к столу. Ее голос звучал настороженно.
- Он говорит, что там стали появляться аномалии, - ответил Авис, задумчиво теребя скатерть. - Они могут быть опасны, но одновременно и интересны. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям.
Лукиан с любопытством подался вперед, его глаза блестели от волнения.
- А аномалии — это что? Такие же, как в книгах? А может, всамделишные драконы? Не искусственно созданные, а настоящие?
- Возможно, даже более странные, - ответила Уна. - Но они могут открывать новые возможности, если мы будем осторожны.
