Она развернула ткань, дала свету пройти по каждой складке, проверила каждый стежок. И не удержалась — прижалась щекой к мягкому полотну, как кошка, что трётся о хозяина, смешивая запахи, оставляя свой след.
Ткань пахла красителями, льном, чуть — её собственными травяными маслами для волос. Но в её воображении уже всплывал другой вопрос: каким будет запах Исарана, когда он наденет эту рубашку? Какой у него одеколон? Она никогда не думала об этом раньше, а теперь вдруг стало важно.
Наверное, что-то простое. Ненавязчивое. Не кричащее, не требующее внимания. Как он сам — тихий, сдержанный, и именно этим цепляющий сильнее любого громкого жеста. Тахо закрыла глаза, потерлась щекой ещё раз — и резко отстранилась. Сложила рубашку, перевязала лентой и заставила себя отложить коробку в сторону. Её работа окончена. Всё остальное — уже опасные игры воображения.
?? Пост Джоэла в блоге
В Сарнаваре волосы — это не просто эстетика. Это часть символического кода, встроенного в культуру, и напрямую связанного с их главной метафорой — нитями.
Когда я впервые заметил, что и мужчины, и женщины здесь чаще ходят с длинными волосами, я решил: «Ну, просто красиво». Но оказалось, что в этой стране нет ничего «просто красиво» — почти у каждого обычая есть корни и смысл.
Для сарнаварцев волосы — это внешнее проявление их нити судьбы.
Длинные волосы = длинная нить, которая тянется и вплетается в семейное плетение.
Заплетённые косы = знак связи с родом, с плетением. У плетений есть свои личные способы укладки волос, или особенные укоашения. У детей волосы часто плетут старшие — это ритуал, показывающий заботу.
Распущенные волосы = символ свободы, поиска, иногда даже уязвимости. Молодёжь часто так и ходит, особенно когда «ищет себя».
Срезанные волосы = тяжёлый знак. Обычно так делают в знак траура, обета или когда человек выходит из клана (становится бесплетельным). Это может быть и протест, и покаяние.
Кстати, в политике это тоже играет роль. Тахо Нордели, например, носит волосы распущенными — и это сразу читается как вызов: «Я сама выбираю, куда меня вплетёт судьба». А Эскани, будучи «главным бесплетельным», по традиции должен держать волосы относительно короткими, показывая, что его личная нить больше не принадлежит какому-то одному плетению, а вплетается в судьбу страны.
Меня как айтишника особенно впечатлила ещё одна параллель. У нас в программировании есть строки кода, у них — нити. У нас «обрезать строку» значит убрать лишнее, у них «срезать волосы» — знак потери или перелома судьбы. Символика похожа, но у них это про жизнь, а не про софт.
В общем, теперь я понимаю, почему местные парикмахеры тут больше похожи на философов: они не просто стригут — они интерпретируют.
Хотите — соберу подборку фото причесок сарнаварцев и объясню, что они значат?
?? Пост Джоэла в блоге
Если вам когда-нибудь казалось, что в вашей стране волонтёров мало, приезжайте в Сарнавар. Тут проблема прямо противоположная: волонтёров больше, чем задач.
Мне рассказали забавную историю: в одном небольшом городке волонтёры настолько активно решали все вопросы, что в какой-то момент… просто закончились люди, которым нужна помощь. Да-да, всё подчинили, отремонтировали, всех поддержали. Пришлось ездить в соседние города — но и там своих добровольцев хватало.
Вся система держится на том, что у них есть общий портал — вроде «биржи добра». Там можно увидеть заявки: от «помочь пожилой женщине установить солнечную батарею» до «сопровождение ребёнка в кружок» или «провести мастер-класс по шахматам». Любой, у кого есть свободное время и желание, выбирает и вплетается в общее дело.
Но сегодня я впервые увидел задание, которое выглядит… как квест из детектива. Управление Порядка и Безопасности выложило заявку:
нужны волонтёры (особенно с дарами вроде «поиск сокрытого» или схожими),
задание: сортировка мусора в поисках ткани, предположительно женского платья, белого цвета, испачканного сажей, которым пытались что-то скрыть.
Ищут, кстати, особенно активно в нашем районе, вокруг дома семейного плетения Кашвад.
Я сперва подумал, что это шутка. Но нет, это официальный запрос. Выглядит так, будто ищут улику. И да, это волонтёрская работа — помочь полиции.
В Сарнаваре вообще стирается грань между «гражданским активизмом» и «правоохранительной системой». Для них помощь — это базовая реакция на проблему, независимо от того, бытовая это мелочь или потенциальное преступление.
В США у нас волонтёрство часто связано с НКО и фондами. Здесь — это повседневность. Хочешь почувствовать себя полезным? Открыл сайт, выбрал заявку, поехал. Всё.
И если честно — это работает.
?? Пост Джоэла в блоге.
Чем больше я узнаю про систему медицины в Сарнаваре, тем больше у меня ощущение, что здесь медицина — это не только про «вылечить», но и про «вернуть человека к жизни».
Да, в стандартный пакет комплексной реабилитации входят физиотерапия, психотерапия, работа с телом и навыками. Но вот что меня поразило: при каждом отделении реабилитации после тяжёлых травм есть… стилист.
Стилист в больнице — не про моду, а про идентичность.
Это человек, который помогает пациенту подобрать новый образ, учит снова любить своё тело — изменившееся, но всё ещё своё. Одежда, причёска, аксессуары — это не «поверхностные мелочи», а часть возвращения уверенности.
Например, стилист, работавший с Эскани Исараном, предложил ему сменить прическу, чтобы мягко скрыть несколько рубцов у виска и слуховой аппарат. Но дело не только в эстетике. Стилисты эти ещё и обладатель подходящего дара — одни умеют ускорять рост волос, что немаловажно для самоощущения раковых больных, например, и «договариваться» с ними, чтобы они хорошо ложились. А кто-то видит чуть человека и помогает высказать ее через образы.
Результат? К выписке наш Эскани вышел не только восстановившийся физически, но и с новой причёской, которая помогла ему снова выглядеть так, как он себя чувствует — собранным и уверенным.
Запах манной каши был густой, сладковатый. Исаран лениво поковырял ложкой, не находя в себе сил съесть даже немного.
— Опять ничего, — с упрёком, но ласково сказала медсестра. — Мой Эскани, ты ж без еды не поправишься. Ну хоть хлебушек доешь.
Он криво усмехнулся, не споря.
Дверь скрипнула, и в палату вошёл следователь — в мятом костюме, с папкой под мышкой.
— Доброе утро, — коротко кивнул он и подошёл ближе.
Глаза его на секунду задержались на тарелке. Не потому что его занимал аппетит пациента, а просто потому, что он сам был голоден. Желудок предательски напомнил об этом. Он кашлянул и отвернулся, будто сосредотачиваясь на бумагах.
— По делу о покушении есть обновления, — сказал он сухо и раскрыл папку.
Медсестра вздохнула, поправила плед на коленях Исарана и вышла. В палате стало тише, и запах каши только сильнее резал нос — одному не хотелось есть, другому было неловко оттого, что очень хотелось.
Исаран заметил, как взгляд Омара задержался на тарелке. Не профессионально-внимательный — а чисто человеческий, голодный.
— Есть будете? — спросил он тихо, даже с оттенком иронии.
Следователь замер на секунду, а потом рассмеялся:
— Объедать выздоравливающего? За кого вы меня принимаете?
И тут же, не моргнув, добавил:
— Конечно буду!
Он придвинул себе стул, ловко перехватил ложку и принялся за кашу с видом человека, который наконец нашёл настоящую улику — горячую и съедобную.
Исаран смотрел, как тот ест, и впервые за утро почувствовал лёгкость. Иногда правильнее делить даже завтрак, чем тащить его в одиночку.
— Вы как будто три дня не ели, — заметил Исаран.
Омар, не прекращая, отмахнулся:
— Может, так и есть. Вчера не помню, обедал ли. А ужин точно пропустил. Работа.
И продолжил, будто в доказательство.
Исаран смотрел и вдруг поймал себя на том, что впервые за долгое время почувствовал настоящий аппетит. Как будто чужое удовольствие от простой каши вернуло ему вкус жизни. Он взял хлеб, отломил кусок и тоже положил в рот.
Пища оставалась всё той же, но ощущалась уже иначе.
Омар Сарден подмигнул ему:
— Что? Разыгрался аппетит? У меня сын был такой же малоежка, и на него всегда действовало, когда я рядом с аппетитом ел. Дочка говорит, есть во внешнем интернете какие-то люди, которые на камеру едят и этим деньги зарабатывают.
Исаран улыбнулся. Что-то такое он тоже слышал. Во всех этих трендах он ориентировался слабо. Это Лайна знала всё обо всём...
Думать о Лайне было неприятно. Неужели он не заслужил расставания глаза в глаза?
И тут же мысленно хмыкнул. Не заслужил. Проклятый дар. Она всегда его боялась.
Дверь открылась и вошла медсестра с ещё одной тарелкой каши. И строго сказала:
— Ну, мой эскани! Так и знайте, не поедите, нажалуюсь на вашему психотерапевту, он найдет у вас какие нибудь прстрессовое расстройство пищевого поведения, и вы ещё неделю как минимум, будете сидеть здесь ещё неделю, и ежедневно взвешиваться.
— Давайте сюда вашу кашу.
Обсуждение отрывка книги на литературном сайте. Читатели читают книгу с самого начала знают сюжет и героев
Завтрак закончился, и сменился тон разговора. Исаран сидел, положив обе руки на трость. Омар — напротив, папка раскрыта, ручка наготове. В их тоне не было пафоса — только расчёт и аккуратная решимость.
— Мы не дергаем тигра за усы? — спросил Омар ровно, будто задаёт вопрос по рискам проекта.
— Нет, — ответил Исаран коротко. — Мы выманиваем крысу из норы.
Омар прищурился, пересчитывая варианты в уме.
— Крысу... и что дальше, когда нора пуста?
— Мне нужно, чтобы Шоланна знала, что я всё знаю. Чтобы боялась. Чтобы раскаялась.
Омар записал пару слов и посмотрел поверх бумаги, деловой интерес сменился уважением.
— Значит — не расправа, а сценарий. Давление точечно, публичность минимальна. Делать больно фактом, не шумом. Понял.
Исаран посмотрел в окно, как будто мерил расстояние до её дома, до её репутаций.
— Правильно. Факты в правильном порядке. Пусть сама решит, что страшнее — страх или покаяние. Наша цель — не уничтожить, а очистить поле.
Омар кивнул, уже мысленно формируя маршрут.
Исаран усмехнулся почти без эмоций.
— Делай то, что умеешь. И не позволяй никому превращать это в спектакль. Пусть она сама выберет стыд или молчание — оба варианта работают на нас.
Хорошо, давай сделаем это как сцену, где деловой чек-лист превращается в напряжённый живой диалог.
— Контроль фактов, — сказал Омар, не глядя на Исарана. Он вытянул руку к вазе с фруктами, взял мандарин и, медленно проворачивая его в пальцах, начал чистить. — Сначала хронология, свидетели, бумаги. Никаких эмоций, только то, что невозможно оспорить.
Исаран поднялся с кресла и подошёл к окну. Движение далось с заметным усилием — он опёрся тростью о паркет, другой рукой на подоконник. За стеклом темнел сад, и он словно искал там ответы.
— Согласен. Без этого разговор с ней превратится в игру слов.
Омар кивнул, взгляд всё ещё на мандарине. Белые прожилки кожи прилипли к его ногтям.
— Второе. Коммуникационная изоляция. Никаких слухов, никакого шума. Чем меньше людей вовлечено, тем труднее ей сориентироваться.
— Ты боишься утечек? — спросил Исаран.
— Я боюсь, что она ими воспользуется, — отрезал следователь. — Вбросы, слухи, пересуды в плетении. В этом она мастер.
Исаран тихо усмехнулся, но в его усмешке не было веселья.
— Значит, нужно лишить её привычного оружия.
— Точно, — Омар бросил кожуру на блюдце, но мандарин так и остался в его руке. — Дальше: психологическая стратегия. Она должна ясно видеть три выхода: признание, молчание, контратака. И мы убедим её, что только признание сокращает её потери.
Исаран повернулся, опираясь на подоконник, и посмотрел прямо на него.
— Ты хочешь построить для неё клетку из собственных ошибок. .
— Я хочу, чтобы она вошла туда сама, — спокойно сказал Омар.
Наступила пауза. Исаран снова перевёл взгляд на сад.
— Я не хочу чтобы кто-то пострадал, пока мы вро де как тянем ее к раскаянию.
— Я прослежу, — тут же ответил следователь.
Исаран медленно кивнул. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на печаль.
— Она поймёт, что это я веду игру. И начнёт ненавидеть ещё сильнее.
— Пусть, — Омар пожал плечами. — Ненависть не мешает раскаянию. Иногда помогает.
Мандарин всё ещё оставался в его ладони. Он посмотрел на него как на чужой предмет и хмыкнул.
— И последнее. План «Б». Если тигр сорвётся с цепи.
— Ты готов? — спросил Исаран.
— Я следователь, а не политик, — ответил Омар жёстко. — Правовые шаги, смена группы, охрана. Всё предусмотрено.
Исаран закрыл глаза на мгновение.
— Тогда начнём.
Омар молча кивнул. Мандарин так и остался несъеденным.
— Проверь, над чем работал муж Шоланны в Институте изучения даров, — сказал Исаран, снова поворачиваясь, опираясь обеими рука о подоконник и глядя вглубь сада.
Омар нахмурился:
— Думаешь, его смерть не на совести Ленгари?
— Ленгари умеют быть жесткими, но не дураками, — спокойно ответил Исаран. — Перехватить у конкурентов заказ — обычная экономическая игра. Ради этого не убивают людей, которые в торгах даже не участвовали.
Он выдержал паузу:
— А вот исследования мужа Шоланны куда интереснее. Он пытался уловить закономерности: какой именно дар проявится у ребёнка, с какой силой, как влияет возраст родителей, их плетение, события в жизни.
Омар тихо присвистнул.
Исаран взглянул на мандарин в его руке.
— Сурдо владел магией огня. Какой дар у Шоланны? Что то ментальное, насколько я помню? Кто этот загадочный огненный одаренный, который ей второй раз помогает?
Исаран задержался у зеркала.
Брюки закрывали протез, туфли сидели безукоризненно — и не скажешь, что нога ниже колена ненастоящая. Новая рубашка, новый пиджак — всё по размеру, всё аккуратно. В старых вещах он теперь выглядел как мальчишка, надевший одежду взрослого.
Силиконовые пальцы легли на место, и кисть снова стала похожа на кисть. Прическа — работа стилиста при клинике — скрывала и рубец на виске, и крошечный слуховой аппарат. Левый глаз тоже больше не выдавал себя: правильный цвет, правильный блеск.
Он кивнул отражению, словно проверяя: ну? получилось?
Получилось.
И всё равно от этого образа веяло жалостью. Слишком собранно, слишком старательно естественно — будто каждый миллиметр тела прошёл через чьи-то руки и правку.
К счастью, его дар различал иллюзию и ложь. Исаран скрывал свои увечья лишь визуально, он не лгал о них напрямую, и потому его дар молчал.
Он взял трость и сделал шаг. Протез ноги отзывался чужеродным: вроде держит, но каждый толчок отдаётся в кость вибрацией, будто идёшь по металлическому настилу. Ему всё ещё казалось, что где-то слева нога короче — и рука непроизвольно тянулась проверить, ощупать, убедиться.
Силиконовые пальцы подчинялись, но память тела шептала: их там нет. Иногда хватало секунды, чтобы споткнуться на пустом месте.
В глухом ухе не смолкал звон — тонкий, настырный, как комар в темноте. От него кружилась голова, и равновесие ускользало. Каждый шаг превращался в маленький штурм.
Он сжал трость так, что побелели костяшки. Зеркало отражало мужчину в костюме, собранного и уверенного. Но внутри это был человек, который ходит по канату и каждый миг боится сорваться.
Ткань пахла красителями, льном, чуть — её собственными травяными маслами для волос. Но в её воображении уже всплывал другой вопрос: каким будет запах Исарана, когда он наденет эту рубашку? Какой у него одеколон? Она никогда не думала об этом раньше, а теперь вдруг стало важно.
Наверное, что-то простое. Ненавязчивое. Не кричащее, не требующее внимания. Как он сам — тихий, сдержанный, и именно этим цепляющий сильнее любого громкого жеста. Тахо закрыла глаза, потерлась щекой ещё раз — и резко отстранилась. Сложила рубашку, перевязала лентой и заставила себя отложить коробку в сторону. Её работа окончена. Всё остальное — уже опасные игры воображения.
Прода от 24.09.2025, 16:40
?? Пост Джоэла в блоге
В Сарнаваре волосы — это не просто эстетика. Это часть символического кода, встроенного в культуру, и напрямую связанного с их главной метафорой — нитями.
Когда я впервые заметил, что и мужчины, и женщины здесь чаще ходят с длинными волосами, я решил: «Ну, просто красиво». Но оказалось, что в этой стране нет ничего «просто красиво» — почти у каждого обычая есть корни и смысл.
Для сарнаварцев волосы — это внешнее проявление их нити судьбы.
Длинные волосы = длинная нить, которая тянется и вплетается в семейное плетение.
Заплетённые косы = знак связи с родом, с плетением. У плетений есть свои личные способы укладки волос, или особенные укоашения. У детей волосы часто плетут старшие — это ритуал, показывающий заботу.
Распущенные волосы = символ свободы, поиска, иногда даже уязвимости. Молодёжь часто так и ходит, особенно когда «ищет себя».
Срезанные волосы = тяжёлый знак. Обычно так делают в знак траура, обета или когда человек выходит из клана (становится бесплетельным). Это может быть и протест, и покаяние.
Кстати, в политике это тоже играет роль. Тахо Нордели, например, носит волосы распущенными — и это сразу читается как вызов: «Я сама выбираю, куда меня вплетёт судьба». А Эскани, будучи «главным бесплетельным», по традиции должен держать волосы относительно короткими, показывая, что его личная нить больше не принадлежит какому-то одному плетению, а вплетается в судьбу страны.
Меня как айтишника особенно впечатлила ещё одна параллель. У нас в программировании есть строки кода, у них — нити. У нас «обрезать строку» значит убрать лишнее, у них «срезать волосы» — знак потери или перелома судьбы. Символика похожа, но у них это про жизнь, а не про софт.
В общем, теперь я понимаю, почему местные парикмахеры тут больше похожи на философов: они не просто стригут — они интерпретируют.
Хотите — соберу подборку фото причесок сарнаварцев и объясню, что они значат?
?? Пост Джоэла в блоге
Если вам когда-нибудь казалось, что в вашей стране волонтёров мало, приезжайте в Сарнавар. Тут проблема прямо противоположная: волонтёров больше, чем задач.
Мне рассказали забавную историю: в одном небольшом городке волонтёры настолько активно решали все вопросы, что в какой-то момент… просто закончились люди, которым нужна помощь. Да-да, всё подчинили, отремонтировали, всех поддержали. Пришлось ездить в соседние города — но и там своих добровольцев хватало.
Вся система держится на том, что у них есть общий портал — вроде «биржи добра». Там можно увидеть заявки: от «помочь пожилой женщине установить солнечную батарею» до «сопровождение ребёнка в кружок» или «провести мастер-класс по шахматам». Любой, у кого есть свободное время и желание, выбирает и вплетается в общее дело.
Но сегодня я впервые увидел задание, которое выглядит… как квест из детектива. Управление Порядка и Безопасности выложило заявку:
нужны волонтёры (особенно с дарами вроде «поиск сокрытого» или схожими),
задание: сортировка мусора в поисках ткани, предположительно женского платья, белого цвета, испачканного сажей, которым пытались что-то скрыть.
Ищут, кстати, особенно активно в нашем районе, вокруг дома семейного плетения Кашвад.
Я сперва подумал, что это шутка. Но нет, это официальный запрос. Выглядит так, будто ищут улику. И да, это волонтёрская работа — помочь полиции.
В Сарнаваре вообще стирается грань между «гражданским активизмом» и «правоохранительной системой». Для них помощь — это базовая реакция на проблему, независимо от того, бытовая это мелочь или потенциальное преступление.
В США у нас волонтёрство часто связано с НКО и фондами. Здесь — это повседневность. Хочешь почувствовать себя полезным? Открыл сайт, выбрал заявку, поехал. Всё.
И если честно — это работает.
?? Пост Джоэла в блоге.
Чем больше я узнаю про систему медицины в Сарнаваре, тем больше у меня ощущение, что здесь медицина — это не только про «вылечить», но и про «вернуть человека к жизни».
Да, в стандартный пакет комплексной реабилитации входят физиотерапия, психотерапия, работа с телом и навыками. Но вот что меня поразило: при каждом отделении реабилитации после тяжёлых травм есть… стилист.
Стилист в больнице — не про моду, а про идентичность.
Это человек, который помогает пациенту подобрать новый образ, учит снова любить своё тело — изменившееся, но всё ещё своё. Одежда, причёска, аксессуары — это не «поверхностные мелочи», а часть возвращения уверенности.
Например, стилист, работавший с Эскани Исараном, предложил ему сменить прическу, чтобы мягко скрыть несколько рубцов у виска и слуховой аппарат. Но дело не только в эстетике. Стилисты эти ещё и обладатель подходящего дара — одни умеют ускорять рост волос, что немаловажно для самоощущения раковых больных, например, и «договариваться» с ними, чтобы они хорошо ложились. А кто-то видит чуть человека и помогает высказать ее через образы.
Результат? К выписке наш Эскани вышел не только восстановившийся физически, но и с новой причёской, которая помогла ему снова выглядеть так, как он себя чувствует — собранным и уверенным.
Прода от 25.09.2025, 05:56
Запах манной каши был густой, сладковатый. Исаран лениво поковырял ложкой, не находя в себе сил съесть даже немного.
— Опять ничего, — с упрёком, но ласково сказала медсестра. — Мой Эскани, ты ж без еды не поправишься. Ну хоть хлебушек доешь.
Он криво усмехнулся, не споря.
Дверь скрипнула, и в палату вошёл следователь — в мятом костюме, с папкой под мышкой.
— Доброе утро, — коротко кивнул он и подошёл ближе.
Глаза его на секунду задержались на тарелке. Не потому что его занимал аппетит пациента, а просто потому, что он сам был голоден. Желудок предательски напомнил об этом. Он кашлянул и отвернулся, будто сосредотачиваясь на бумагах.
— По делу о покушении есть обновления, — сказал он сухо и раскрыл папку.
Медсестра вздохнула, поправила плед на коленях Исарана и вышла. В палате стало тише, и запах каши только сильнее резал нос — одному не хотелось есть, другому было неловко оттого, что очень хотелось.
Исаран заметил, как взгляд Омара задержался на тарелке. Не профессионально-внимательный — а чисто человеческий, голодный.
— Есть будете? — спросил он тихо, даже с оттенком иронии.
Следователь замер на секунду, а потом рассмеялся:
— Объедать выздоравливающего? За кого вы меня принимаете?
И тут же, не моргнув, добавил:
— Конечно буду!
Он придвинул себе стул, ловко перехватил ложку и принялся за кашу с видом человека, который наконец нашёл настоящую улику — горячую и съедобную.
Исаран смотрел, как тот ест, и впервые за утро почувствовал лёгкость. Иногда правильнее делить даже завтрак, чем тащить его в одиночку.
— Вы как будто три дня не ели, — заметил Исаран.
Омар, не прекращая, отмахнулся:
— Может, так и есть. Вчера не помню, обедал ли. А ужин точно пропустил. Работа.
И продолжил, будто в доказательство.
Исаран смотрел и вдруг поймал себя на том, что впервые за долгое время почувствовал настоящий аппетит. Как будто чужое удовольствие от простой каши вернуло ему вкус жизни. Он взял хлеб, отломил кусок и тоже положил в рот.
Пища оставалась всё той же, но ощущалась уже иначе.
Омар Сарден подмигнул ему:
— Что? Разыгрался аппетит? У меня сын был такой же малоежка, и на него всегда действовало, когда я рядом с аппетитом ел. Дочка говорит, есть во внешнем интернете какие-то люди, которые на камеру едят и этим деньги зарабатывают.
Исаран улыбнулся. Что-то такое он тоже слышал. Во всех этих трендах он ориентировался слабо. Это Лайна знала всё обо всём...
Думать о Лайне было неприятно. Неужели он не заслужил расставания глаза в глаза?
И тут же мысленно хмыкнул. Не заслужил. Проклятый дар. Она всегда его боялась.
Дверь открылась и вошла медсестра с ещё одной тарелкой каши. И строго сказала:
— Ну, мой эскани! Так и знайте, не поедите, нажалуюсь на вашему психотерапевту, он найдет у вас какие нибудь прстрессовое расстройство пищевого поведения, и вы ещё неделю как минимум, будете сидеть здесь ещё неделю, и ежедневно взвешиваться.
— Давайте сюда вашу кашу.
Прода от 26.09.2025, 20:09
Обсуждение отрывка книги на литературном сайте. Читатели читают книгу с самого начала знают сюжет и героев
Завтрак закончился, и сменился тон разговора. Исаран сидел, положив обе руки на трость. Омар — напротив, папка раскрыта, ручка наготове. В их тоне не было пафоса — только расчёт и аккуратная решимость.
— Мы не дергаем тигра за усы? — спросил Омар ровно, будто задаёт вопрос по рискам проекта.
— Нет, — ответил Исаран коротко. — Мы выманиваем крысу из норы.
Омар прищурился, пересчитывая варианты в уме.
— Крысу... и что дальше, когда нора пуста?
— Мне нужно, чтобы Шоланна знала, что я всё знаю. Чтобы боялась. Чтобы раскаялась.
Омар записал пару слов и посмотрел поверх бумаги, деловой интерес сменился уважением.
— Значит — не расправа, а сценарий. Давление точечно, публичность минимальна. Делать больно фактом, не шумом. Понял.
Исаран посмотрел в окно, как будто мерил расстояние до её дома, до её репутаций.
— Правильно. Факты в правильном порядке. Пусть сама решит, что страшнее — страх или покаяние. Наша цель — не уничтожить, а очистить поле.
Омар кивнул, уже мысленно формируя маршрут.
Исаран усмехнулся почти без эмоций.
— Делай то, что умеешь. И не позволяй никому превращать это в спектакль. Пусть она сама выберет стыд или молчание — оба варианта работают на нас.
Хорошо, давай сделаем это как сцену, где деловой чек-лист превращается в напряжённый живой диалог.
— Контроль фактов, — сказал Омар, не глядя на Исарана. Он вытянул руку к вазе с фруктами, взял мандарин и, медленно проворачивая его в пальцах, начал чистить. — Сначала хронология, свидетели, бумаги. Никаких эмоций, только то, что невозможно оспорить.
Исаран поднялся с кресла и подошёл к окну. Движение далось с заметным усилием — он опёрся тростью о паркет, другой рукой на подоконник. За стеклом темнел сад, и он словно искал там ответы.
— Согласен. Без этого разговор с ней превратится в игру слов.
Омар кивнул, взгляд всё ещё на мандарине. Белые прожилки кожи прилипли к его ногтям.
— Второе. Коммуникационная изоляция. Никаких слухов, никакого шума. Чем меньше людей вовлечено, тем труднее ей сориентироваться.
— Ты боишься утечек? — спросил Исаран.
— Я боюсь, что она ими воспользуется, — отрезал следователь. — Вбросы, слухи, пересуды в плетении. В этом она мастер.
Исаран тихо усмехнулся, но в его усмешке не было веселья.
— Значит, нужно лишить её привычного оружия.
— Точно, — Омар бросил кожуру на блюдце, но мандарин так и остался в его руке. — Дальше: психологическая стратегия. Она должна ясно видеть три выхода: признание, молчание, контратака. И мы убедим её, что только признание сокращает её потери.
Исаран повернулся, опираясь на подоконник, и посмотрел прямо на него.
— Ты хочешь построить для неё клетку из собственных ошибок. .
— Я хочу, чтобы она вошла туда сама, — спокойно сказал Омар.
Наступила пауза. Исаран снова перевёл взгляд на сад.
— Я не хочу чтобы кто-то пострадал, пока мы вро де как тянем ее к раскаянию.
— Я прослежу, — тут же ответил следователь.
Исаран медленно кивнул. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на печаль.
— Она поймёт, что это я веду игру. И начнёт ненавидеть ещё сильнее.
— Пусть, — Омар пожал плечами. — Ненависть не мешает раскаянию. Иногда помогает.
Мандарин всё ещё оставался в его ладони. Он посмотрел на него как на чужой предмет и хмыкнул.
— И последнее. План «Б». Если тигр сорвётся с цепи.
— Ты готов? — спросил Исаран.
— Я следователь, а не политик, — ответил Омар жёстко. — Правовые шаги, смена группы, охрана. Всё предусмотрено.
Исаран закрыл глаза на мгновение.
— Тогда начнём.
Омар молча кивнул. Мандарин так и остался несъеденным.
— Проверь, над чем работал муж Шоланны в Институте изучения даров, — сказал Исаран, снова поворачиваясь, опираясь обеими рука о подоконник и глядя вглубь сада.
Омар нахмурился:
— Думаешь, его смерть не на совести Ленгари?
— Ленгари умеют быть жесткими, но не дураками, — спокойно ответил Исаран. — Перехватить у конкурентов заказ — обычная экономическая игра. Ради этого не убивают людей, которые в торгах даже не участвовали.
Он выдержал паузу:
— А вот исследования мужа Шоланны куда интереснее. Он пытался уловить закономерности: какой именно дар проявится у ребёнка, с какой силой, как влияет возраст родителей, их плетение, события в жизни.
Омар тихо присвистнул.
Исаран взглянул на мандарин в его руке.
— Сурдо владел магией огня. Какой дар у Шоланны? Что то ментальное, насколько я помню? Кто этот загадочный огненный одаренный, который ей второй раз помогает?
Прода от 27.09.2025, 07:15
Исаран задержался у зеркала.
Брюки закрывали протез, туфли сидели безукоризненно — и не скажешь, что нога ниже колена ненастоящая. Новая рубашка, новый пиджак — всё по размеру, всё аккуратно. В старых вещах он теперь выглядел как мальчишка, надевший одежду взрослого.
Силиконовые пальцы легли на место, и кисть снова стала похожа на кисть. Прическа — работа стилиста при клинике — скрывала и рубец на виске, и крошечный слуховой аппарат. Левый глаз тоже больше не выдавал себя: правильный цвет, правильный блеск.
Он кивнул отражению, словно проверяя: ну? получилось?
Получилось.
И всё равно от этого образа веяло жалостью. Слишком собранно, слишком старательно естественно — будто каждый миллиметр тела прошёл через чьи-то руки и правку.
К счастью, его дар различал иллюзию и ложь. Исаран скрывал свои увечья лишь визуально, он не лгал о них напрямую, и потому его дар молчал.
Он взял трость и сделал шаг. Протез ноги отзывался чужеродным: вроде держит, но каждый толчок отдаётся в кость вибрацией, будто идёшь по металлическому настилу. Ему всё ещё казалось, что где-то слева нога короче — и рука непроизвольно тянулась проверить, ощупать, убедиться.
Силиконовые пальцы подчинялись, но память тела шептала: их там нет. Иногда хватало секунды, чтобы споткнуться на пустом месте.
В глухом ухе не смолкал звон — тонкий, настырный, как комар в темноте. От него кружилась голова, и равновесие ускользало. Каждый шаг превращался в маленький штурм.
Он сжал трость так, что побелели костяшки. Зеркало отражало мужчину в костюме, собранного и уверенного. Но внутри это был человек, который ходит по канату и каждый миг боится сорваться.
