Вот читает он газету и нахваливает какого-то финансиста. Мол, хорош шельма, шустр! А на «следующий» день читает, что этого финансиста посадили в тюрьму, и начинает его чихвостить. Ну и домашние ему говорят, ты ж, мол, вчера сам его нахваливал! На что он им отвечал: так я его за что ругаю? За то, что он попался, значит, дурак был. Дедушка, к слову, был адвокатом. И все это я к чему? К тому же – что надо быть профессионалом.
И опять-таки, быть профессионалом, значит, нести ответственность. Вот если так подумать, откинув в стороны патриотические лозунги, громкие звания – ведь журналисты, литераторы – это те, кто задают тон. Их читают по утрам в метро, проглядывают быстро во время обеденного перерыва, обсуждают в курилках. И этот тон задается каждый день. И это правда власть. Над умами, над душами, над сердцами. Власть, которой надо пользоваться умело и осторожно, чтобы не навредить. Не себе, не людям – своей стране. Ведь помните, как там было в фильме «Государственная Граница»: «Мы служим не царю, а отечеству». Глупые принципы, глупые взгляды на мир, которые позволяют ощущать себя… не то чтобы доисторическим существом, а этаким Князем Мышкиным (тут я, конечно, льщу себе и очень сильно, но что поделать, не польстишь себе сам и ходишь, как оплеванный). Пусть даже глупые, принципы у меня есть. Но принципы ни в одной стране мира, кроме, пожалуй, Японии, вас не прокормят. Традиции нынче не в цене, как и верность, и долг. Вот… мы подходим к тому, что, проучившись и проработав энное количество времени, я вдруг оказываюсь той самой «сильной женщиной» из картинок-шаржей, которые сейчас так популярны в социальных сетях. То есть с парой очаровательных детей-балбесов на руках, двумя котами, кучей родственников, без мужа, без квартиры и без диплома. Вот та вселенная и реальность, куда завели меня мои принципы. Мир удивителен, не так ли?
В этом месте я бы поставила проигрываться Моцарта, рондо «А ля Турка», и прочла бы что-то из своего, чтобы такое… да вот, например:
Злость душит, рвет душу,
Выворачивая ее наизнанку.
Хочется просто сидеть и слушать
Переливы бродячей шарманки.
Взял бы нож, да и так руки в крови,
Вымарал, выпачкал – не отмоешь.
Я, быть может, когда-то романтиком был,
Только счастье – и то тут схоронишь.
Так начисто, словно и не было вовсе,
Стер себя из книг и чужих мыслей.
Я б и живого стер, да нет вариантов,
Жить надо, кормить чужие таланты.
Много их, падких, хватких да прытких,
Этаких, со своими запросами.
Господи, почем же за счет-то не свой?
А за мои серебро с папиросами?!
Не ропщу, просто удивлен без меры я,
Стряхивать все ярмо пытаюсь, ан нет.
Держат крепко в домотканой узде меня,
Заставляя пошлости делать, выдавая патент.
Боже, пойми, не убийца, но хочется,
Хочется вырвать язык и глаза.
В мир бы пойти побираться, да где ж его.
Нынче блаженных стирают века.
Сколько ни спрашивай – нет покаяния,
Злость крутит душу, сжигая дотла…
Окончание этого стиха мне до сих пор не нравится, бывает такое, что понимаешь – плохая концовка. А лучше уже никак не выходит. Ну не идет рифма, и хоть сдохни. Дохнуть не хочется, а рифма не идет. Так и остаются грустные три точки в конце. Вот так и моя жизнь поставила грустные три точки и чуть поодаль огромный знак вопроса. Сильная женщина, несильная, принципы, не принципы, а детей кормить надо. Хотя, если здраво порассуждать, не очень-то с этим справляюсь, но к теме отношения это особо не имеет, так что пусть его. Но все факторы вместе взятые отправили меня на поиски пропитания. И вот, пройдя множество совершенно «потрясающих» собеседований, я оказалась в одной очаровательной фирме. Нет, в моих словах нет никакого сарказма. Я и сейчас, несмотря на то что уволилась оттуда, считаю, что это было лучшее, что могло случиться со мной за десятилетний период истории моей личной жизни. Почему уволилась? Потому что иногда надо делать шаг вперед. Закрывать глаза и падать со скалы. Не туда, где подстелена соломка, а просто в пропасть. Когда-то один японец мне сказал: «Наверх есть два пути (цитируя кого-то из Великих), один – взобраться на скалу, а второй упасть с утеса. Так или иначе ты достигнешь вершины». Долгое время не могла понять, что он имел в виду, точнее, на самом деле, все настолько просто и очевидно. Ведь совсем неважно, падаешь ты или карабкаешься вверх – это просто выражение твоих личностных качеств – бесстрашия и упорства. В любом случае – рано или поздно ты пройдешь точку «невозврата» и достигнешь своего предела, за которым будешь уже не ты. Однажды я улетела, теперь я уволилась. Два поступка – два прыжка с утеса. После них буду уже не я. Будет кто-то другой. Наверное, даже вступление сейчас уже пишет кто-то другой. Я бы та, что сидела в своем «японском» уголке – не смогла бы все это написать. Не решилась бы. Я очень долго учила себя молчать и наклонять голову. Хотя не всегда получалось.
Так вот, собеседования. Нет в нашей стране ничего более унизительного, чем собеседование. Почему? Потому что приходишь ты, со своим Рахманиновым, своим Сезанном (про которого тебе отвечают «не читал, не знаю, кто это»), со своим «давайте сделаем этот мир лучше». А на тебя смотрят, как на идиота, и говорят – «вы нам не подходите, ваша квалификация недостаточно хороша». И говорит это тот самый человек, который только что сказал, что он «не читал» Сезанна. И вдруг мне встречается «охотник за головами», который при моих ответах на вопросы начинает светиться. Тут бы мне задуматься, ей-богу. Но нет, я была уже слишком в «отчаянном» положении. Это сравнимо разве что с состоянием, когда ты продаешь банку душу за несчастные 150 тысяч, а потом выплачиваешь их полжизни. То есть – готов платить проценты. И чудо свершилось. Меня пригласили на второе собеседование. Вопрос: какие писатели у вас любимые? Знаете, этот вопрос всегда приводит меня в ужас. Он столь же неприличен, на мой взгляд, как вопрос «за сколько времени вы сможете написать 5 тыс. знаков авторского текста?» Сегодня я их напишу за 15 минут, а завтра буду сидеть сутки и потом еще столько же, потому что «ну, не идет». То же самое и с литературой. То, что я назову несколько громких фамилий, еще не будет совершенно означать, что я точно знаю, о чем писал Ибсен в своем «Враге народа». Но отвечать же как-то надо. И как-то «прилично», чтобы «не заподозрили» в неквалифицированности. Я уже говорила, иногда я совершаю безумные вещи. Это была одна из них, когда в ответ на имена перечисленных классиков, мне заметили, что можно уже путеводитель писать, и все говорят одно и то же. Я, конечно, не стала говорить, что читаю Сашу Денисову, хотя ее обработка Ибсена в Маяковке не так уж и плоха, но, не стесняясь, заметила, что мои «любимые» авторы навряд ли известны широкому кругу читателей. И правда, давно ли вы за чашечкой кофе обсуждали новое издание «Хагакуре»? А меж тем, произведение, от которого невозможно оторваться. Нельзя так отвечать, нельзя, но порой полезно для себя самого. Удивительно, меня позвали еще на одно собеседование. Думала, не позовут вовсе. Забудут, как страшный сон. Но нет. И вот…
Я сразу поняла, что этот человек возьмет меня на работу. Я не могу до сих пор объяснить, почему, но я точно знала, что так будет, стоило ему еще только переступить порог кабинета. Все у нас было хорошо ровно десять минут нашего собеседования. Согласитесь, десять минут порой вполне достаточный срок, чтобы получить взаимное удовлетворение и разойтись до новых встреч. Потом было много криков, ругани, истерик. Не моих. И то хорошо. Отчего? Потому что даже, если ты продаешь людям всего лишь билеты в театр, а для этого пишешь тексты и подбираешь фотографии – не надо как лучше, не надо талантливо, надо просто хорошо. А что, если ты не можешь «просто» хорошо? Что, если каждая строчка для тебя, это часть своего мира? Даже если этот мир уродлив и неказист… этот мир театра.
Уродлив и неказист. Написала, как клеймо поставила, аж самой смешно, но все же именно так. Казалось бы, ну где должно быть место для отдыха души, где человек может насладиться искусством, понять его, подумать о серьезном? Конечно, в театре. Нет, не в твоем домашнем туалете, где на полу лежит затертый томик Ницше, а в театре. Но, когда ты оказываешься в этом самом театре за кулисами, да, да, с тем же самым своим Рахманиновым, Ибсеном и Григом, с Дали и постмодернизмом – понимаешь, что, может быть, лучше томик Ницше?
Один худрук, который спит и видит, как бы установить свой бюст в фойе театра перед директорским кабинетом, помнится, кричал «Она «Фолтын». Ну, помните, у Чапека? Да, да, тот самый. А знаете, отчего? Потому что в день памяти прекрасного актера я написала о нем статью, в память… Мне предлагали приехать к нему в гости, а я не успела… Бывает так, что не успеваешь что-то сделать, а потом жалеешь всю жизнь. Вот я и написала, а этот «гений» от искусства, который на своей сцене, если посмотреть на его творчество не через призму «придворной» лести, а прямым взглядом, не смог поставить ничего достойного… На своей сцене – я акцентирую ваше внимание на этом нюансе, потому что до нашего «знакомства» в стенах театра я считала, что этот человек крайне талантлив, и смотрела все его спектакли на «чужих» ему сценах. Так вот, воспринял он эту статью как тонкую иронию в свой адрес… Нехорошо ли получилось? Не думаю. «На воре шапка горит», так сказать. Раз была такая буря эмоций, значит, и он чего-то не успел. Может быть, не успел побыть человеком. Бывает такое, живешь, все о творчестве думаешь, а потом оглядываешься и понимаешь, что самого важного не успел – быть человеком.
И разве не театр должен давать ответ на этот вопрос, как быть человеком с большой буквы? Конечно, он, а еще литература, а еще журналистика, та самая публицистика. Все они – должны, просто обязаны. Иначе, зачем, вообще, они существуют? Спустя четыре года я не могу ответить на вопрос «зачем». Теперь уже не могу. Мой ответ потерялся в закулисьях и в текстах новых пьес.
Не буду врать, я не слежу за конкурсами и литературными премиями. Не было за эти годы у меня времени следить за ними. Но я вижу, что у нас ставят. Я писала об этом каждый день в течение долгого времени. И мой вопрос «зачем» становился все громче, а ответ – все тише. Зачем в театрах матерятся со сцены? Зачем пишут пьесы, где есть «мат». Хочется выйти на улицу, дойти до родных пенат, найти там «творца» и задать только один вопрос. «Ты знаешь, что на самом деле значит ЭТО слово?» Не знаю, как оцените шансы правильного ответа вы, а мои оценки колеблются от десяти до двадцати процентов. Если я не ошиблась и услышу «нет, это же просто мат» – вот что делать тогда? Это что, необразованность? Это нежелание задумываться о чем-то более глубинном? Преступная халатность? А если скажет «да». То, что же тогда выходит? Что он специально искажает смысл, понятие. В этом что ли теперь у нас заключается «искусство» на сцене и в литературе? А когда курят? Ох, бедняги из минздрава все развешивают на стендах плакаты о вреде курения, а тут приходишь в театр – а там табачная завеса висит. Красиво. Толково. Современно. В тренде.
Или вот, сижу я ночью, оцениваю мероприятия. Это отдельная песня в моей трудовой деятельности, и о ней будет в «общем» теле повествования. Суть не в том. За окнами ночь. Сижу, выставляю характеристики, и тут «бац». Не знаю я этого произведения. Не знаю и все. Ну, что делать? Надо срочно читать. Немедленно. Я ж не могу оценить, не зная. Лезу. Боже мой. Через пятнадцать минут после того, как «пьеса» закончилась, мой левый глаз дергался в предсмертных конвульсиях. Мне, конечно, знакомо понятие «социальная драма», я, конечно, понимаю, что надо и в театре, и в литературе поднимать злободневные темы. Но, господа. Побойтесь бога. Зачем мне еще одна чернушная криминальная хроника в исполнении студенческого драмкружка? Если я захочу прочитать о том, в каком прекрасном и удивительном мире мы живем, я открою Yandex, Google или любую из существующих версий электронных газет. Я загляну в квартиру к соседям, послушаю рассказы моих знакомых. Хотя, если послушать их рассказы, то многие современные шедевры покажутся просто какой-то дешевой подделкой. Они и так, не очень-то...
Можно справедливо возмутиться, кто мне дал право подобным образом судить? Сама не пишет (пишу, кстати, и не только стихи), работает – билеты продает пусть и через рассылки рекламные. Для начала – накипело. И как у зрителя, который получает вместо качественного творения – отрыжку искусства, или искусственную отрыжку, в общем, какую-то подделку. И как у человека, для которого классика не пустой звук. Вот, порой меня спрашивают: «Фенек (кто-то говорит Лисец – от Лисы и Песца), – ты чего не издаешься?» А я стою, смотрю и думаю, как правильно ответить, чтобы не обидеть. В журналистику не пошла – продаваться не захотела, не поверила в систему «мы – против власти», да и во власть не очень верю (Лорд Генри с его безграничной иронией – плохой пример для подражания, а Уайльд в целом слишком хорошо учит думать). Не против быть надо, а за… За народ, за Родину. За свое прошлое, свои традиции, за свое достояние. За то, чего уже днем с огнем не сыскать. Не стала публиковать свои стихи и произведения почему? Да просто каждый раз, когда мне приходит такая мысль в голову, я вспоминаю свою маму – женщину строгих нравов, идеального вкуса, которая, откладывая очередной мой лист, говорила: «Ах, милая, не Блок (тут следовал вздох), не Блок». И это было обидно до чертиков. Я не Блок, меня и правда зовут не Саша, а совсем иначе. Но в то же время, это было словно лакмусовой бумажкой, говорящей об уровне моего «творения». И если уровень был таким, то стоило ли творение нести куда-то в издательство? Конечно, нет.
Правильно это, неправильно – каждый ответит по-своему. Я со временем стала «злой». Теперь я знаю, что не несу свое в «печать» еще и потому, что «лежать» рядом с новомодными шедеврами из серий боевиков, городского фэнтези, и даже рядом с «правдивыми» историями сегодняшнего дня – я не хочу. А стоять сиротливым томиком никому не нужной поэзии? Нет, вот у меня есть знакомая Саша.Бес. Да, ее знает узкий круг поклонников, ее стихи издают. И никто не знает, кем она работала «до», что она ездила по городам и весям, читая со сцены свои стихи… И я горжусь, что есть такие люди. Они стремятся к мечте. Станет ли она классиком? Не думаю, что ее волнуют такие вопросы, что она думает о том, что случится с ее стихами через пару сотен лет. Она просто творит. И это прекрасно. Хочу ли я стать классиком? Тут вспоминается отчего-то Лукьяненко с его «Осенними визитами», где звучит примерно такая фраза «не дай нам бог, жить в мире, который придумают дети и писатели». Вот это, близко к моему отношению в вопросе «стать классиком»: не дай бог этому миру признать меня классиком.
Самоуверенно? Пожалуй. Вот «Премию имени Рюноскэ Акутагавы» мне бы хотелось получить, но навряд ли я смогу когда-нибудь написать что-то достойное ее. Может быть, еще «Премию Эдгара Аллана По» – тут шансы у меня слегка повыше. Но все же, стоит оставаться объективным. Подозреваю, что к этому моменту уже ваш глаз будет нервно дергаться от всего прочитанного. Но мы же говорим о современной литературе, театрах и прочих «высоких» вещах. По мне, так впору уже пить успокоительное и разбавлять «капельки» коньячком.
И опять-таки, быть профессионалом, значит, нести ответственность. Вот если так подумать, откинув в стороны патриотические лозунги, громкие звания – ведь журналисты, литераторы – это те, кто задают тон. Их читают по утрам в метро, проглядывают быстро во время обеденного перерыва, обсуждают в курилках. И этот тон задается каждый день. И это правда власть. Над умами, над душами, над сердцами. Власть, которой надо пользоваться умело и осторожно, чтобы не навредить. Не себе, не людям – своей стране. Ведь помните, как там было в фильме «Государственная Граница»: «Мы служим не царю, а отечеству». Глупые принципы, глупые взгляды на мир, которые позволяют ощущать себя… не то чтобы доисторическим существом, а этаким Князем Мышкиным (тут я, конечно, льщу себе и очень сильно, но что поделать, не польстишь себе сам и ходишь, как оплеванный). Пусть даже глупые, принципы у меня есть. Но принципы ни в одной стране мира, кроме, пожалуй, Японии, вас не прокормят. Традиции нынче не в цене, как и верность, и долг. Вот… мы подходим к тому, что, проучившись и проработав энное количество времени, я вдруг оказываюсь той самой «сильной женщиной» из картинок-шаржей, которые сейчас так популярны в социальных сетях. То есть с парой очаровательных детей-балбесов на руках, двумя котами, кучей родственников, без мужа, без квартиры и без диплома. Вот та вселенная и реальность, куда завели меня мои принципы. Мир удивителен, не так ли?
В этом месте я бы поставила проигрываться Моцарта, рондо «А ля Турка», и прочла бы что-то из своего, чтобы такое… да вот, например:
Злость душит, рвет душу,
Выворачивая ее наизнанку.
Хочется просто сидеть и слушать
Переливы бродячей шарманки.
Взял бы нож, да и так руки в крови,
Вымарал, выпачкал – не отмоешь.
Я, быть может, когда-то романтиком был,
Только счастье – и то тут схоронишь.
Так начисто, словно и не было вовсе,
Стер себя из книг и чужих мыслей.
Я б и живого стер, да нет вариантов,
Жить надо, кормить чужие таланты.
Много их, падких, хватких да прытких,
Этаких, со своими запросами.
Господи, почем же за счет-то не свой?
А за мои серебро с папиросами?!
Не ропщу, просто удивлен без меры я,
Стряхивать все ярмо пытаюсь, ан нет.
Держат крепко в домотканой узде меня,
Заставляя пошлости делать, выдавая патент.
Боже, пойми, не убийца, но хочется,
Хочется вырвать язык и глаза.
В мир бы пойти побираться, да где ж его.
Нынче блаженных стирают века.
Сколько ни спрашивай – нет покаяния,
Злость крутит душу, сжигая дотла…
Окончание этого стиха мне до сих пор не нравится, бывает такое, что понимаешь – плохая концовка. А лучше уже никак не выходит. Ну не идет рифма, и хоть сдохни. Дохнуть не хочется, а рифма не идет. Так и остаются грустные три точки в конце. Вот так и моя жизнь поставила грустные три точки и чуть поодаль огромный знак вопроса. Сильная женщина, несильная, принципы, не принципы, а детей кормить надо. Хотя, если здраво порассуждать, не очень-то с этим справляюсь, но к теме отношения это особо не имеет, так что пусть его. Но все факторы вместе взятые отправили меня на поиски пропитания. И вот, пройдя множество совершенно «потрясающих» собеседований, я оказалась в одной очаровательной фирме. Нет, в моих словах нет никакого сарказма. Я и сейчас, несмотря на то что уволилась оттуда, считаю, что это было лучшее, что могло случиться со мной за десятилетний период истории моей личной жизни. Почему уволилась? Потому что иногда надо делать шаг вперед. Закрывать глаза и падать со скалы. Не туда, где подстелена соломка, а просто в пропасть. Когда-то один японец мне сказал: «Наверх есть два пути (цитируя кого-то из Великих), один – взобраться на скалу, а второй упасть с утеса. Так или иначе ты достигнешь вершины». Долгое время не могла понять, что он имел в виду, точнее, на самом деле, все настолько просто и очевидно. Ведь совсем неважно, падаешь ты или карабкаешься вверх – это просто выражение твоих личностных качеств – бесстрашия и упорства. В любом случае – рано или поздно ты пройдешь точку «невозврата» и достигнешь своего предела, за которым будешь уже не ты. Однажды я улетела, теперь я уволилась. Два поступка – два прыжка с утеса. После них буду уже не я. Будет кто-то другой. Наверное, даже вступление сейчас уже пишет кто-то другой. Я бы та, что сидела в своем «японском» уголке – не смогла бы все это написать. Не решилась бы. Я очень долго учила себя молчать и наклонять голову. Хотя не всегда получалось.
Так вот, собеседования. Нет в нашей стране ничего более унизительного, чем собеседование. Почему? Потому что приходишь ты, со своим Рахманиновым, своим Сезанном (про которого тебе отвечают «не читал, не знаю, кто это»), со своим «давайте сделаем этот мир лучше». А на тебя смотрят, как на идиота, и говорят – «вы нам не подходите, ваша квалификация недостаточно хороша». И говорит это тот самый человек, который только что сказал, что он «не читал» Сезанна. И вдруг мне встречается «охотник за головами», который при моих ответах на вопросы начинает светиться. Тут бы мне задуматься, ей-богу. Но нет, я была уже слишком в «отчаянном» положении. Это сравнимо разве что с состоянием, когда ты продаешь банку душу за несчастные 150 тысяч, а потом выплачиваешь их полжизни. То есть – готов платить проценты. И чудо свершилось. Меня пригласили на второе собеседование. Вопрос: какие писатели у вас любимые? Знаете, этот вопрос всегда приводит меня в ужас. Он столь же неприличен, на мой взгляд, как вопрос «за сколько времени вы сможете написать 5 тыс. знаков авторского текста?» Сегодня я их напишу за 15 минут, а завтра буду сидеть сутки и потом еще столько же, потому что «ну, не идет». То же самое и с литературой. То, что я назову несколько громких фамилий, еще не будет совершенно означать, что я точно знаю, о чем писал Ибсен в своем «Враге народа». Но отвечать же как-то надо. И как-то «прилично», чтобы «не заподозрили» в неквалифицированности. Я уже говорила, иногда я совершаю безумные вещи. Это была одна из них, когда в ответ на имена перечисленных классиков, мне заметили, что можно уже путеводитель писать, и все говорят одно и то же. Я, конечно, не стала говорить, что читаю Сашу Денисову, хотя ее обработка Ибсена в Маяковке не так уж и плоха, но, не стесняясь, заметила, что мои «любимые» авторы навряд ли известны широкому кругу читателей. И правда, давно ли вы за чашечкой кофе обсуждали новое издание «Хагакуре»? А меж тем, произведение, от которого невозможно оторваться. Нельзя так отвечать, нельзя, но порой полезно для себя самого. Удивительно, меня позвали еще на одно собеседование. Думала, не позовут вовсе. Забудут, как страшный сон. Но нет. И вот…
Я сразу поняла, что этот человек возьмет меня на работу. Я не могу до сих пор объяснить, почему, но я точно знала, что так будет, стоило ему еще только переступить порог кабинета. Все у нас было хорошо ровно десять минут нашего собеседования. Согласитесь, десять минут порой вполне достаточный срок, чтобы получить взаимное удовлетворение и разойтись до новых встреч. Потом было много криков, ругани, истерик. Не моих. И то хорошо. Отчего? Потому что даже, если ты продаешь людям всего лишь билеты в театр, а для этого пишешь тексты и подбираешь фотографии – не надо как лучше, не надо талантливо, надо просто хорошо. А что, если ты не можешь «просто» хорошо? Что, если каждая строчка для тебя, это часть своего мира? Даже если этот мир уродлив и неказист… этот мир театра.
Уродлив и неказист. Написала, как клеймо поставила, аж самой смешно, но все же именно так. Казалось бы, ну где должно быть место для отдыха души, где человек может насладиться искусством, понять его, подумать о серьезном? Конечно, в театре. Нет, не в твоем домашнем туалете, где на полу лежит затертый томик Ницше, а в театре. Но, когда ты оказываешься в этом самом театре за кулисами, да, да, с тем же самым своим Рахманиновым, Ибсеном и Григом, с Дали и постмодернизмом – понимаешь, что, может быть, лучше томик Ницше?
Один худрук, который спит и видит, как бы установить свой бюст в фойе театра перед директорским кабинетом, помнится, кричал «Она «Фолтын». Ну, помните, у Чапека? Да, да, тот самый. А знаете, отчего? Потому что в день памяти прекрасного актера я написала о нем статью, в память… Мне предлагали приехать к нему в гости, а я не успела… Бывает так, что не успеваешь что-то сделать, а потом жалеешь всю жизнь. Вот я и написала, а этот «гений» от искусства, который на своей сцене, если посмотреть на его творчество не через призму «придворной» лести, а прямым взглядом, не смог поставить ничего достойного… На своей сцене – я акцентирую ваше внимание на этом нюансе, потому что до нашего «знакомства» в стенах театра я считала, что этот человек крайне талантлив, и смотрела все его спектакли на «чужих» ему сценах. Так вот, воспринял он эту статью как тонкую иронию в свой адрес… Нехорошо ли получилось? Не думаю. «На воре шапка горит», так сказать. Раз была такая буря эмоций, значит, и он чего-то не успел. Может быть, не успел побыть человеком. Бывает такое, живешь, все о творчестве думаешь, а потом оглядываешься и понимаешь, что самого важного не успел – быть человеком.
И разве не театр должен давать ответ на этот вопрос, как быть человеком с большой буквы? Конечно, он, а еще литература, а еще журналистика, та самая публицистика. Все они – должны, просто обязаны. Иначе, зачем, вообще, они существуют? Спустя четыре года я не могу ответить на вопрос «зачем». Теперь уже не могу. Мой ответ потерялся в закулисьях и в текстах новых пьес.
Не буду врать, я не слежу за конкурсами и литературными премиями. Не было за эти годы у меня времени следить за ними. Но я вижу, что у нас ставят. Я писала об этом каждый день в течение долгого времени. И мой вопрос «зачем» становился все громче, а ответ – все тише. Зачем в театрах матерятся со сцены? Зачем пишут пьесы, где есть «мат». Хочется выйти на улицу, дойти до родных пенат, найти там «творца» и задать только один вопрос. «Ты знаешь, что на самом деле значит ЭТО слово?» Не знаю, как оцените шансы правильного ответа вы, а мои оценки колеблются от десяти до двадцати процентов. Если я не ошиблась и услышу «нет, это же просто мат» – вот что делать тогда? Это что, необразованность? Это нежелание задумываться о чем-то более глубинном? Преступная халатность? А если скажет «да». То, что же тогда выходит? Что он специально искажает смысл, понятие. В этом что ли теперь у нас заключается «искусство» на сцене и в литературе? А когда курят? Ох, бедняги из минздрава все развешивают на стендах плакаты о вреде курения, а тут приходишь в театр – а там табачная завеса висит. Красиво. Толково. Современно. В тренде.
Или вот, сижу я ночью, оцениваю мероприятия. Это отдельная песня в моей трудовой деятельности, и о ней будет в «общем» теле повествования. Суть не в том. За окнами ночь. Сижу, выставляю характеристики, и тут «бац». Не знаю я этого произведения. Не знаю и все. Ну, что делать? Надо срочно читать. Немедленно. Я ж не могу оценить, не зная. Лезу. Боже мой. Через пятнадцать минут после того, как «пьеса» закончилась, мой левый глаз дергался в предсмертных конвульсиях. Мне, конечно, знакомо понятие «социальная драма», я, конечно, понимаю, что надо и в театре, и в литературе поднимать злободневные темы. Но, господа. Побойтесь бога. Зачем мне еще одна чернушная криминальная хроника в исполнении студенческого драмкружка? Если я захочу прочитать о том, в каком прекрасном и удивительном мире мы живем, я открою Yandex, Google или любую из существующих версий электронных газет. Я загляну в квартиру к соседям, послушаю рассказы моих знакомых. Хотя, если послушать их рассказы, то многие современные шедевры покажутся просто какой-то дешевой подделкой. Они и так, не очень-то...
Можно справедливо возмутиться, кто мне дал право подобным образом судить? Сама не пишет (пишу, кстати, и не только стихи), работает – билеты продает пусть и через рассылки рекламные. Для начала – накипело. И как у зрителя, который получает вместо качественного творения – отрыжку искусства, или искусственную отрыжку, в общем, какую-то подделку. И как у человека, для которого классика не пустой звук. Вот, порой меня спрашивают: «Фенек (кто-то говорит Лисец – от Лисы и Песца), – ты чего не издаешься?» А я стою, смотрю и думаю, как правильно ответить, чтобы не обидеть. В журналистику не пошла – продаваться не захотела, не поверила в систему «мы – против власти», да и во власть не очень верю (Лорд Генри с его безграничной иронией – плохой пример для подражания, а Уайльд в целом слишком хорошо учит думать). Не против быть надо, а за… За народ, за Родину. За свое прошлое, свои традиции, за свое достояние. За то, чего уже днем с огнем не сыскать. Не стала публиковать свои стихи и произведения почему? Да просто каждый раз, когда мне приходит такая мысль в голову, я вспоминаю свою маму – женщину строгих нравов, идеального вкуса, которая, откладывая очередной мой лист, говорила: «Ах, милая, не Блок (тут следовал вздох), не Блок». И это было обидно до чертиков. Я не Блок, меня и правда зовут не Саша, а совсем иначе. Но в то же время, это было словно лакмусовой бумажкой, говорящей об уровне моего «творения». И если уровень был таким, то стоило ли творение нести куда-то в издательство? Конечно, нет.
Правильно это, неправильно – каждый ответит по-своему. Я со временем стала «злой». Теперь я знаю, что не несу свое в «печать» еще и потому, что «лежать» рядом с новомодными шедеврами из серий боевиков, городского фэнтези, и даже рядом с «правдивыми» историями сегодняшнего дня – я не хочу. А стоять сиротливым томиком никому не нужной поэзии? Нет, вот у меня есть знакомая Саша.Бес. Да, ее знает узкий круг поклонников, ее стихи издают. И никто не знает, кем она работала «до», что она ездила по городам и весям, читая со сцены свои стихи… И я горжусь, что есть такие люди. Они стремятся к мечте. Станет ли она классиком? Не думаю, что ее волнуют такие вопросы, что она думает о том, что случится с ее стихами через пару сотен лет. Она просто творит. И это прекрасно. Хочу ли я стать классиком? Тут вспоминается отчего-то Лукьяненко с его «Осенними визитами», где звучит примерно такая фраза «не дай нам бог, жить в мире, который придумают дети и писатели». Вот это, близко к моему отношению в вопросе «стать классиком»: не дай бог этому миру признать меня классиком.
Самоуверенно? Пожалуй. Вот «Премию имени Рюноскэ Акутагавы» мне бы хотелось получить, но навряд ли я смогу когда-нибудь написать что-то достойное ее. Может быть, еще «Премию Эдгара Аллана По» – тут шансы у меня слегка повыше. Но все же, стоит оставаться объективным. Подозреваю, что к этому моменту уже ваш глаз будет нервно дергаться от всего прочитанного. Но мы же говорим о современной литературе, театрах и прочих «высоких» вещах. По мне, так впору уже пить успокоительное и разбавлять «капельки» коньячком.
