– Помимо запугивания новичков?
Соглашаюсь:
– Помимо.
– Она помогает с обслуживанием Резиденции.
– Типа служанки?
– Служить и помогать – различно, конфетка. Лоло обхаживает целый дом, содержит его в чистоте, контролирует порядок.
– И нагнетает атмосферу, – подхватываю я.
– Может быть, – улыбается Каин.
Замираем у находящейся в глубине коридора двери. Каин желает хорошего отдыха – завтра нас ждёт не менее насыщенный день, но обо всём я узнаю после проведённой в объятиях одеяла ночи. Улыбаюсь и говорю:
– Спасибо за вечер, Каин. Спасибо за всё.
Замираю в дверном проёме – распахнутая дверь отделяет меня от бесед с янтарными глазками и крепким сном на дешёвой перине. Юноша кивает и облокачивается руками подле моей головы: взгляд его затуманен, а на губы прилипает непреданный огласке вопрос. Неужели хочет поцеловать? Ромео – однажды – выглядел также…
Опускаю глаза. Не поймает их – не совершит задуманное.
– Карамель Голдман не учили манерам в Академии? – смеётся Каин.
Добивается взгляда, получает его. Вновь улыбается.
– Тебе спасибо, конфетка. За то, что поверила. За то, что последовала. За то, что дала шанс. Ты не пожалеешь.
Пожимаю плечами:
– По крайней мере, не сейчас.
– Прости, я немного пьян и плохо соображаю.
– Пойду спать.
– Доброй ночи.
Каин закусывает губу и пытается склониться ко мне – лицом к лицу; слегка прижигает дыханием, но я подхватываю его пожелание спокойных снов, ныряю в комнату и плавно закрываю дверь. Никаких поцелуев. Нечто из убеждений осталось со мной. Все они остались! Лишь несколько адаптировались под новую правду.
Заваливаюсь на кровать, думая о желаемой отдыхе, но отчего-то засыпаю с трудом. Смотрю на царапающую окно ветку, слышу её вой, наблюдаю силуэт маленького Беса. Спрашиваю:
– Когда ты оставишь меня?
Ответ не наступает. Силуэт обретает очертания, обрастает тенями – это сваленные на спинку стула вещи. Всё-таки не Бес. Резиденция молчит, но в ней нет места тишине – сквозь тонкие стены различаю шёпот бесед; что они обсуждают? северянку Голдман, которая не должна была ступать на земли Острога?
Стук в дверь – думаю, показалось. Продолжаю наблюдать за веткой (как же она напоминает о саде по лице Голдман), но стук повторяется. Резво поднимаюсь и собираюсь высказать янтарным глазкам недовольство – пускай найдёт для поцелуев кого-нибудь другого, для меня на сегодня впечатлений хватит. Распахиваю дверь и…
– Прости, что разбудила, – говорит Сара. Она выглядит заспанной, едва-едва отряхнувшейся от дрёмы. – Я и сама спала, но потом решила, что должна тебе кое-что показать. Возьми одеяло и следуй за мной.
– Одеяло? – переспрашиваю я.
Может, всё-таки сплю? Может, Сара явилась во сне?
– Быстрей.
Карамель Голдман из начала недели мало того, что не оказалась бы попросту в такой ситуации, окажись в ней – спокойно закрыла дверь и заползла в постель. Но Карамель Голдман из окончания недели с распираемым духом авантюризма взяла одеяло и последовала за отдаляющимся силуэтом Сары. Женщина проводила меня к главному входу Резиденции и попросила выполнения двух условий:
– Первое – ты закрываешь глаза. Второе – берёшь меня за руку. Надеюсь, от последнего тебя не стошнит.
На мой преисполненный скептицизма взгляд Сара уверенно кивает и повторяет озвученное.
– Если так надо, – соглашаюсь я и протягиваю руку.
– Не пожалеешь, – уверяет Сара.
– Почему мы у дверей? Сейчас комендантский час, выходить нельзя.
И женщина объясняет, что правила Нового Мира действуют исключительно на территории Нового Мира. Острог же знает истину – скрываться в домах не имеет смысла. Тумана нет, россыпи ледяных капель, прилипающих по утру к окнам и автомобилям нет, странного гудения из недр мира нет. Этот метод приструнения здесь не работает и даже не требуется – да, ночью холодней, но расщепляющей тебя на клочки заразы или сковывающей дыхание за секунду влаги не существует.
Сара берёт меня за руку – я закрываю глаза – и открывает входную дверь (приятная, забежавшая в дом прохлада морозит щиколотки).
– Всё ещё не могу свыкнуться, что дыхательная маска здесь не требуется, – говорю я, ведомая за женщиной. Ступаем по плитке, затем – по камням, затем – по траве. Трава щекочет и оставляет на коже влагу. У меня нет желания открывать глаза раньше времени. – Но без неё лучше.
– Что касается масок, – слышится голос Сары, – завтра будет шествие безликих. Хочешь принять в нём участие? – Не дожидаясь ответа или уточняющего вопроса, женщина смеётся: – Хотя на Золотом Кольце каждый день шествие безликих, но не имеющих лица и глаз истинно. Мы же – наоборот – будем выделяться, приковывать взгляды. И чем больше взглядов прилипнет к остроговцам, тем больше мы посадим зёрен сомнения к деспотической системе в умах обычных людей.
– Ты пригласила меня на вечернюю прогулку, чтобы прорекламировать повстанческое шествие?
– Нет, это я вспомнила между делом. Каин не приглашал тебя? Наверное, боится перегрузить – на тебя и так много свалилось в за это время. Последние сутки вообще не примиряются с устойчивыми взглядами хорошенькой северянки, верно? Я и сама так думала…
Дочка некогда влиятельного управленца – держу эту мысль в голове. Мы так похожи? Не хочу стать второй Сарой…
– Ещё долго? – уточняю я.
– А ты торопишься?
Боги, это что, мой отец, Говард Голдман, в женском обличье? Голдман-версия в юбке? Я потрясена их сходству характеров, хотя сначала Сара казалась мне слабой, отрешённой, незадействованной, плывущей по течению. В ней есть запал – определённо; притуплённый некоторыми обстоятельствами, но готовый вырваться повсеместно охватывающий всё и вся пламенем.
Идём ещё немного, а после Сара велит:
– Открывай глаза.
Слушаюсь.
Мы стоим на пьяцце. Осевшая влага блестит в начищенных шезлонгах, роса кропится на постриженной траве, ветер заставляет дрожать ножки парасолей. Но самое удивительное – в небе. Перед глазами рассыпаны десятки (нет, даже сотни) звёзд – крупных и мелких, ярких и блёклых, важных и выступающих второстепенно. Мириада светил, обрекающих людей под безучастным взглядом. Туманы Нового Мира скрывали звёзды, утаивали – сам град в одиночку смаковал их вид; пасмурные дни, скрепившиеся в пасмурные годы и десятилетия не позволяли существовавшим небесным самоцветам явиться к нуждающимся в них. Может, видя звёзды на небе, люди были бы чуточку счастливее?
Сара усаживает меня на шезлонг и помогает подвернуть одеяло, дабы утаиться от ночной прохлады и гуляющего по пьяцце ветра. Садится на соседствующий шезлонг и признаётся в тайном месте силы, обращается к звёздам и насыщается. Даже аромат в воздухе особый – наэлектризованный, пышущий энергией, жизнью, будущим.
– Одеяла требовались для этого, – говорит женщина и поправляет своё. – Наслаждайся, Карамель.
Я смотрю на звёзды, которые видела лишь в проекции. И ощущаю проступившие слёзы. Эй, что такое? Быстро стираю их, припечатывая к щекам, и отворачиваюсь, дабы женщина ничего не увидела. Увидела. Наверняка заметила.
Сара спрашивает:
– Ты потрясена красотой звёзд или они навеяли воспоминания?
Решаю признаться, ударившись в несвойственную (или покрытую коркой льда и нелюдимости?) сентиментальность, ибо Сара из Острога не имеет никакого отношения к Новому Миру и управляющему аппарату идеального града.
– Дядя подарил мне проектор звёздного неба, сказав, что все эти звёзды – для меня; загадывай желания, Карамель, но не на падающие светила, а на крепко держащиеся в полотне мрака, ибо даже если они давным-давно потухли – их свет ещё доходит до нас, напоминая о значимости и величии.
– Очень чувственный подарок, – улыбается Сара. – Хочешь поговорить? Содержание происходящих в ночи бесед там же и остаётся – никто не выносит их на рассмотрение после взошедшего солнца, это негласное правило всех существующих и существовавших когда-либо на Земле.
– Давай, – соглашаюсь я.
– Как тебе Острог? Атмосфера в целом и команда Резиденции.
– Привыкну.
– Лаконично, – посмеивается Сара и откланяется, руками впиваясь в холодный шезлонг. – Ещё никто не был более краток и при этом насыщен. Я понимаю тебя: все эти люди кажутся чужими, а их смыслы – девиантными.
Обращаю взгляд на женщину. Она умело подцепляет меня последним словом.
– Но лишь в Остроге, – продолжает она, – ты разубедишься в девиантности, позволишь себе мыслить критически и допускать любые, даже разнящиеся с твоими и заявленными государством как политически верные, ценности.
Мы недолго молчим. Вспоминаю прошедший вечер, вспоминаю пробежавшее (или закоптившееся в уме, Карамель?) предположение, что Каин и Азуми приходятся друг другу кем-то больше, чем соседями по дому и революции. Уже не пытаюсь анализировать, почему меня это интересует (возможно, шампанское дало о себе знать) – лишь представляю нависшую над юношей деву и разбираюсь в обстоятельствах.
– Азуми и Каин – пара? – любопытствую я.
– Из всего тебя беспокоит действительно это? – парирует женщина. И наблюдает моё недовольное лицо. – Что за взгляд, Карамель?
– Осаждаешь словно мой отец. Он всегда знает, что сказать, дабы привести в чувства и усмирить.
– Чему-то мы друг у друга, явно, могли научиться, – улыбается Сара. И это раздражает. – В Остроге нет жестко регулируемой системы и вступать в отношения и связь с кем-либо допускается без назидательного взгляда управляющего, разрешения и комментария. Хотя и в Новом Мире официальный статус пары – лишь формальность, ты уже поняла. У тебя есть мальчик?
– Был. Новый Мир решил разорвать пару из-за последних событий.
– И ты легко согласилась?
Было ли это легко? Могу себя убедить, что да. Настоять и поверить – в этом особенность человеческого мозга.
Отвечаю:
– Согласие даётся трудно, если испытываешь чувства и не можешь примириться с их отторжением. Я же не испытывала ничего. Ромео – хороший парень. Наверное, слишком хороший для меня, потому что хотел дать многое и сделать многое, а я всегда его отвергала, ссылаясь на Свод Правил и общепринятые нормы.
– Не любила его?
– Я – Карамель Голдман, вот ответ. Северянка, дочь управляющих Нового Мира, Создатель, и я не признаю чувств. Об этом пестрят все интервью, статьи и обращения. Чувства есть слабость, есть уязвимость, а человек, построивший град на граде, без пяти минут бог, не может быть слаб и уязвим.
Сара ведёт бровью и легко улыбается. Как это понимать? Затем спрашивает:
– Что отец думал о Ромео?
– Он был не сильно доволен моим выбором. Но разрешил нам стать парой, хотя – как я узнала позже – самостоятельно подыскал перспективного и богатого жениха. Мы бы всё равно расстались с Ромео.
– Это на него похоже, – отзывается Сара. Словно о давнем знакомом, и это не может не раздражать. – Всё-таки ты легко соглашаешься с расставанием…
– Потому что так правильно.
– Правильно для кого?
– Свод Правил не врёт.
– Твой отец поспорил бы.
Наберись сил, Карамель Голдман, и задай вопрос. Женщина явно провоцирует на него, подводит, хочет поведать. Почему не начнёт беседу сама? На это сложно ответить.
– Откуда мой отец, Говард Голдман, знает тебя, Сара из Острога? – воспользовавшись моментом, спрашиваю я. Обстановка к искренней беседе располагающая. Может, сейчас я узнаю ответы на интересующие вопросы?
– Если твой отец не рассказал об этом, на то были причины, – увиливает женщина. – Уважай его позицию.
– Я уважаю, поэтому не докучаю расспросами его, – говорю я. – Однако твоя позиция может быть отличительна. Откуда ты знаешь, Сара из Острога, моего отца, Говарда Голдмана?
Женщина увесисто молчит.
– Откуда тебя знает мой дядя, Алмас Голдман?
– От тоже не смог сохранить тайну нашего знакомства? – почти смеётся Сара. – Всегда любила Алмаса, но – о, прошу, не делай такое лицо и не смотри на меня так – любовью дружеской, почти братской. Из всех Голдман он питал ответные дружеские чувства, оберегал и защищал. Ему тяжело далось наше прощание. Не тяжелей, чем Говарду, но всё же.
Легче не стало. Понятней – тоже.
– Говард Голдман сказал, что ты – дочка некогда уважаемого управленца, однако твоя фамилия мне неизвестна. Вы были в одних кругах, прежде чем ты влюбилась и всё пошло наперекосяк? Поэтому знакомы?
– Ты умная девочка, Карамель Голдман, легко сопоставляешь. Мои ответы не нужны, сама видишь.
– Для чего отец дал тебе пистолет?
– Очевидно, нет?
– Чтобы ты сбежала из Картеля, – предполагаю я. – Но не понимаю причин: как он пошёл на такой риск, как ты приняла его жертву? Ты сама сбежала из Картеля, верно? И нашла Острог?
Сначала Сара не отвечает, затем же – выплёвывает резко, резво, с граничащим фанатизмом:
– Я его основала, Карамель Голдман. Повстанческое движение на плодовитых землях. Здесь были обхаживаемые южанами поля, но Резиденция и революционные мысли отсутствовали. Острог, милая моя, значит тюрьма, и здесь заключены все те, кому не хватило сил и ума соответствовать политическому режиму во имя безопасной и красивой жизни.
– Не понимаю…– спешно признаю я, – тебе не мил Острог? Я думала, каждый здесь отдаёт ему всего себя.
– Как донесёшь мысль – так о ней будут отзываться. Все, кто попадает сюда, питают искренние чувства: восхищение к этому месту, потребность в нём. Потому что людям дают дела и задачи, дают смысл жизни, нагромождают потерянную жизнь новой истиной. Мне ближе республика, демократия. Они здесь имеются. Нет тоталитарного режима, нет деспотизма. Каждый самостоятельно взаимодействует с Новым Миром и его представителями (фабриками, управляющими, южанами), выбивая право на возможность жизни у почвы – продают ресурсы, поставляют товар, снабжают продуктами. Никто не следит и не контролирует этот процесс, он отдан людям, остроговцам. Однако ты напрасно думаешь, что в Резиденции нет главного. У любой революции есть направляющая рука, что заносит топор. Ты заметила, как Каин ведёт за собой толпы, обращает внимание людей? Заметила, как люди избегают тяжёлых речей Лоло? Заметила, как снисходительно относятся к моей компании, не ведая, что всё построено моими силами и слезами? Каждый наделён своей функцией, каждый выполняет свою работу. Моё дело – продавать революцию и нести её идеи в массы посредством созданного образа.
Каждый, значит, продаёт свой образ? И за пределами Нового Мира – тоже. Ситуация неизменна.
– Я символ повстанческого движения, Карамель. Мне следует говорить о любви, быть дружелюбной и помогать в сплочении команды. Думается, Каин видит в тебе новый – нет, обновлённый – символ революции. Что даже чистокровная северянка, создатель идеального града, дочка влиятельнейшей семьи современности оказалась не согласна с деспотичным режимом, который почти двадцать лет спустя лишь больше стиснул находящихся под его гнётом людей, и регулированием всех сфер жизни.
– Я просто обделалась, это другое.
– Тебе не близка оппозиция?
Отмалчиваюсь. Потому что, во-первых, не знаю, что говорить: для только семнадцатого года жизни – достаточно сложный вопрос, а во-вторых, не смогу, скорее всего, сказать ничего хорошего или ожидаемого. Я всё ещё Голдман. Буду Голдман всегда.
– Если хочешь получать ответы на свои вопросы, не поскупись на ответы к чужим вопросам, Карамель, – лукаво улыбается женщина. При свете дня она казалась нежным цветком, но под закатное солнце (либо же, потому что иные из повстанцев не наблюдали выстроенному образу) являла суть – остроту шипов, ползущих по стеблю.
Соглашаюсь:
– Помимо.
– Она помогает с обслуживанием Резиденции.
– Типа служанки?
– Служить и помогать – различно, конфетка. Лоло обхаживает целый дом, содержит его в чистоте, контролирует порядок.
– И нагнетает атмосферу, – подхватываю я.
– Может быть, – улыбается Каин.
Замираем у находящейся в глубине коридора двери. Каин желает хорошего отдыха – завтра нас ждёт не менее насыщенный день, но обо всём я узнаю после проведённой в объятиях одеяла ночи. Улыбаюсь и говорю:
– Спасибо за вечер, Каин. Спасибо за всё.
Замираю в дверном проёме – распахнутая дверь отделяет меня от бесед с янтарными глазками и крепким сном на дешёвой перине. Юноша кивает и облокачивается руками подле моей головы: взгляд его затуманен, а на губы прилипает непреданный огласке вопрос. Неужели хочет поцеловать? Ромео – однажды – выглядел также…
Опускаю глаза. Не поймает их – не совершит задуманное.
– Карамель Голдман не учили манерам в Академии? – смеётся Каин.
Добивается взгляда, получает его. Вновь улыбается.
– Тебе спасибо, конфетка. За то, что поверила. За то, что последовала. За то, что дала шанс. Ты не пожалеешь.
Пожимаю плечами:
– По крайней мере, не сейчас.
– Прости, я немного пьян и плохо соображаю.
– Пойду спать.
– Доброй ночи.
Каин закусывает губу и пытается склониться ко мне – лицом к лицу; слегка прижигает дыханием, но я подхватываю его пожелание спокойных снов, ныряю в комнату и плавно закрываю дверь. Никаких поцелуев. Нечто из убеждений осталось со мной. Все они остались! Лишь несколько адаптировались под новую правду.
Заваливаюсь на кровать, думая о желаемой отдыхе, но отчего-то засыпаю с трудом. Смотрю на царапающую окно ветку, слышу её вой, наблюдаю силуэт маленького Беса. Спрашиваю:
– Когда ты оставишь меня?
Ответ не наступает. Силуэт обретает очертания, обрастает тенями – это сваленные на спинку стула вещи. Всё-таки не Бес. Резиденция молчит, но в ней нет места тишине – сквозь тонкие стены различаю шёпот бесед; что они обсуждают? северянку Голдман, которая не должна была ступать на земли Острога?
Стук в дверь – думаю, показалось. Продолжаю наблюдать за веткой (как же она напоминает о саде по лице Голдман), но стук повторяется. Резво поднимаюсь и собираюсь высказать янтарным глазкам недовольство – пускай найдёт для поцелуев кого-нибудь другого, для меня на сегодня впечатлений хватит. Распахиваю дверь и…
– Прости, что разбудила, – говорит Сара. Она выглядит заспанной, едва-едва отряхнувшейся от дрёмы. – Я и сама спала, но потом решила, что должна тебе кое-что показать. Возьми одеяло и следуй за мной.
– Одеяло? – переспрашиваю я.
Может, всё-таки сплю? Может, Сара явилась во сне?
– Быстрей.
Карамель Голдман из начала недели мало того, что не оказалась бы попросту в такой ситуации, окажись в ней – спокойно закрыла дверь и заползла в постель. Но Карамель Голдман из окончания недели с распираемым духом авантюризма взяла одеяло и последовала за отдаляющимся силуэтом Сары. Женщина проводила меня к главному входу Резиденции и попросила выполнения двух условий:
– Первое – ты закрываешь глаза. Второе – берёшь меня за руку. Надеюсь, от последнего тебя не стошнит.
На мой преисполненный скептицизма взгляд Сара уверенно кивает и повторяет озвученное.
– Если так надо, – соглашаюсь я и протягиваю руку.
– Не пожалеешь, – уверяет Сара.
– Почему мы у дверей? Сейчас комендантский час, выходить нельзя.
И женщина объясняет, что правила Нового Мира действуют исключительно на территории Нового Мира. Острог же знает истину – скрываться в домах не имеет смысла. Тумана нет, россыпи ледяных капель, прилипающих по утру к окнам и автомобилям нет, странного гудения из недр мира нет. Этот метод приструнения здесь не работает и даже не требуется – да, ночью холодней, но расщепляющей тебя на клочки заразы или сковывающей дыхание за секунду влаги не существует.
Сара берёт меня за руку – я закрываю глаза – и открывает входную дверь (приятная, забежавшая в дом прохлада морозит щиколотки).
– Всё ещё не могу свыкнуться, что дыхательная маска здесь не требуется, – говорю я, ведомая за женщиной. Ступаем по плитке, затем – по камням, затем – по траве. Трава щекочет и оставляет на коже влагу. У меня нет желания открывать глаза раньше времени. – Но без неё лучше.
– Что касается масок, – слышится голос Сары, – завтра будет шествие безликих. Хочешь принять в нём участие? – Не дожидаясь ответа или уточняющего вопроса, женщина смеётся: – Хотя на Золотом Кольце каждый день шествие безликих, но не имеющих лица и глаз истинно. Мы же – наоборот – будем выделяться, приковывать взгляды. И чем больше взглядов прилипнет к остроговцам, тем больше мы посадим зёрен сомнения к деспотической системе в умах обычных людей.
– Ты пригласила меня на вечернюю прогулку, чтобы прорекламировать повстанческое шествие?
– Нет, это я вспомнила между делом. Каин не приглашал тебя? Наверное, боится перегрузить – на тебя и так много свалилось в за это время. Последние сутки вообще не примиряются с устойчивыми взглядами хорошенькой северянки, верно? Я и сама так думала…
Дочка некогда влиятельного управленца – держу эту мысль в голове. Мы так похожи? Не хочу стать второй Сарой…
– Ещё долго? – уточняю я.
– А ты торопишься?
Боги, это что, мой отец, Говард Голдман, в женском обличье? Голдман-версия в юбке? Я потрясена их сходству характеров, хотя сначала Сара казалась мне слабой, отрешённой, незадействованной, плывущей по течению. В ней есть запал – определённо; притуплённый некоторыми обстоятельствами, но готовый вырваться повсеместно охватывающий всё и вся пламенем.
Идём ещё немного, а после Сара велит:
– Открывай глаза.
Слушаюсь.
Мы стоим на пьяцце. Осевшая влага блестит в начищенных шезлонгах, роса кропится на постриженной траве, ветер заставляет дрожать ножки парасолей. Но самое удивительное – в небе. Перед глазами рассыпаны десятки (нет, даже сотни) звёзд – крупных и мелких, ярких и блёклых, важных и выступающих второстепенно. Мириада светил, обрекающих людей под безучастным взглядом. Туманы Нового Мира скрывали звёзды, утаивали – сам град в одиночку смаковал их вид; пасмурные дни, скрепившиеся в пасмурные годы и десятилетия не позволяли существовавшим небесным самоцветам явиться к нуждающимся в них. Может, видя звёзды на небе, люди были бы чуточку счастливее?
Сара усаживает меня на шезлонг и помогает подвернуть одеяло, дабы утаиться от ночной прохлады и гуляющего по пьяцце ветра. Садится на соседствующий шезлонг и признаётся в тайном месте силы, обращается к звёздам и насыщается. Даже аромат в воздухе особый – наэлектризованный, пышущий энергией, жизнью, будущим.
– Одеяла требовались для этого, – говорит женщина и поправляет своё. – Наслаждайся, Карамель.
Я смотрю на звёзды, которые видела лишь в проекции. И ощущаю проступившие слёзы. Эй, что такое? Быстро стираю их, припечатывая к щекам, и отворачиваюсь, дабы женщина ничего не увидела. Увидела. Наверняка заметила.
Сара спрашивает:
– Ты потрясена красотой звёзд или они навеяли воспоминания?
Решаю признаться, ударившись в несвойственную (или покрытую коркой льда и нелюдимости?) сентиментальность, ибо Сара из Острога не имеет никакого отношения к Новому Миру и управляющему аппарату идеального града.
– Дядя подарил мне проектор звёздного неба, сказав, что все эти звёзды – для меня; загадывай желания, Карамель, но не на падающие светила, а на крепко держащиеся в полотне мрака, ибо даже если они давным-давно потухли – их свет ещё доходит до нас, напоминая о значимости и величии.
– Очень чувственный подарок, – улыбается Сара. – Хочешь поговорить? Содержание происходящих в ночи бесед там же и остаётся – никто не выносит их на рассмотрение после взошедшего солнца, это негласное правило всех существующих и существовавших когда-либо на Земле.
– Давай, – соглашаюсь я.
– Как тебе Острог? Атмосфера в целом и команда Резиденции.
– Привыкну.
– Лаконично, – посмеивается Сара и откланяется, руками впиваясь в холодный шезлонг. – Ещё никто не был более краток и при этом насыщен. Я понимаю тебя: все эти люди кажутся чужими, а их смыслы – девиантными.
Обращаю взгляд на женщину. Она умело подцепляет меня последним словом.
– Но лишь в Остроге, – продолжает она, – ты разубедишься в девиантности, позволишь себе мыслить критически и допускать любые, даже разнящиеся с твоими и заявленными государством как политически верные, ценности.
Мы недолго молчим. Вспоминаю прошедший вечер, вспоминаю пробежавшее (или закоптившееся в уме, Карамель?) предположение, что Каин и Азуми приходятся друг другу кем-то больше, чем соседями по дому и революции. Уже не пытаюсь анализировать, почему меня это интересует (возможно, шампанское дало о себе знать) – лишь представляю нависшую над юношей деву и разбираюсь в обстоятельствах.
– Азуми и Каин – пара? – любопытствую я.
– Из всего тебя беспокоит действительно это? – парирует женщина. И наблюдает моё недовольное лицо. – Что за взгляд, Карамель?
– Осаждаешь словно мой отец. Он всегда знает, что сказать, дабы привести в чувства и усмирить.
– Чему-то мы друг у друга, явно, могли научиться, – улыбается Сара. И это раздражает. – В Остроге нет жестко регулируемой системы и вступать в отношения и связь с кем-либо допускается без назидательного взгляда управляющего, разрешения и комментария. Хотя и в Новом Мире официальный статус пары – лишь формальность, ты уже поняла. У тебя есть мальчик?
– Был. Новый Мир решил разорвать пару из-за последних событий.
– И ты легко согласилась?
Было ли это легко? Могу себя убедить, что да. Настоять и поверить – в этом особенность человеческого мозга.
Отвечаю:
– Согласие даётся трудно, если испытываешь чувства и не можешь примириться с их отторжением. Я же не испытывала ничего. Ромео – хороший парень. Наверное, слишком хороший для меня, потому что хотел дать многое и сделать многое, а я всегда его отвергала, ссылаясь на Свод Правил и общепринятые нормы.
– Не любила его?
– Я – Карамель Голдман, вот ответ. Северянка, дочь управляющих Нового Мира, Создатель, и я не признаю чувств. Об этом пестрят все интервью, статьи и обращения. Чувства есть слабость, есть уязвимость, а человек, построивший град на граде, без пяти минут бог, не может быть слаб и уязвим.
Сара ведёт бровью и легко улыбается. Как это понимать? Затем спрашивает:
– Что отец думал о Ромео?
– Он был не сильно доволен моим выбором. Но разрешил нам стать парой, хотя – как я узнала позже – самостоятельно подыскал перспективного и богатого жениха. Мы бы всё равно расстались с Ромео.
– Это на него похоже, – отзывается Сара. Словно о давнем знакомом, и это не может не раздражать. – Всё-таки ты легко соглашаешься с расставанием…
– Потому что так правильно.
– Правильно для кого?
– Свод Правил не врёт.
– Твой отец поспорил бы.
Наберись сил, Карамель Голдман, и задай вопрос. Женщина явно провоцирует на него, подводит, хочет поведать. Почему не начнёт беседу сама? На это сложно ответить.
– Откуда мой отец, Говард Голдман, знает тебя, Сара из Острога? – воспользовавшись моментом, спрашиваю я. Обстановка к искренней беседе располагающая. Может, сейчас я узнаю ответы на интересующие вопросы?
– Если твой отец не рассказал об этом, на то были причины, – увиливает женщина. – Уважай его позицию.
– Я уважаю, поэтому не докучаю расспросами его, – говорю я. – Однако твоя позиция может быть отличительна. Откуда ты знаешь, Сара из Острога, моего отца, Говарда Голдмана?
Женщина увесисто молчит.
– Откуда тебя знает мой дядя, Алмас Голдман?
– От тоже не смог сохранить тайну нашего знакомства? – почти смеётся Сара. – Всегда любила Алмаса, но – о, прошу, не делай такое лицо и не смотри на меня так – любовью дружеской, почти братской. Из всех Голдман он питал ответные дружеские чувства, оберегал и защищал. Ему тяжело далось наше прощание. Не тяжелей, чем Говарду, но всё же.
Легче не стало. Понятней – тоже.
– Говард Голдман сказал, что ты – дочка некогда уважаемого управленца, однако твоя фамилия мне неизвестна. Вы были в одних кругах, прежде чем ты влюбилась и всё пошло наперекосяк? Поэтому знакомы?
– Ты умная девочка, Карамель Голдман, легко сопоставляешь. Мои ответы не нужны, сама видишь.
– Для чего отец дал тебе пистолет?
– Очевидно, нет?
– Чтобы ты сбежала из Картеля, – предполагаю я. – Но не понимаю причин: как он пошёл на такой риск, как ты приняла его жертву? Ты сама сбежала из Картеля, верно? И нашла Острог?
Сначала Сара не отвечает, затем же – выплёвывает резко, резво, с граничащим фанатизмом:
– Я его основала, Карамель Голдман. Повстанческое движение на плодовитых землях. Здесь были обхаживаемые южанами поля, но Резиденция и революционные мысли отсутствовали. Острог, милая моя, значит тюрьма, и здесь заключены все те, кому не хватило сил и ума соответствовать политическому режиму во имя безопасной и красивой жизни.
– Не понимаю…– спешно признаю я, – тебе не мил Острог? Я думала, каждый здесь отдаёт ему всего себя.
– Как донесёшь мысль – так о ней будут отзываться. Все, кто попадает сюда, питают искренние чувства: восхищение к этому месту, потребность в нём. Потому что людям дают дела и задачи, дают смысл жизни, нагромождают потерянную жизнь новой истиной. Мне ближе республика, демократия. Они здесь имеются. Нет тоталитарного режима, нет деспотизма. Каждый самостоятельно взаимодействует с Новым Миром и его представителями (фабриками, управляющими, южанами), выбивая право на возможность жизни у почвы – продают ресурсы, поставляют товар, снабжают продуктами. Никто не следит и не контролирует этот процесс, он отдан людям, остроговцам. Однако ты напрасно думаешь, что в Резиденции нет главного. У любой революции есть направляющая рука, что заносит топор. Ты заметила, как Каин ведёт за собой толпы, обращает внимание людей? Заметила, как люди избегают тяжёлых речей Лоло? Заметила, как снисходительно относятся к моей компании, не ведая, что всё построено моими силами и слезами? Каждый наделён своей функцией, каждый выполняет свою работу. Моё дело – продавать революцию и нести её идеи в массы посредством созданного образа.
Каждый, значит, продаёт свой образ? И за пределами Нового Мира – тоже. Ситуация неизменна.
– Я символ повстанческого движения, Карамель. Мне следует говорить о любви, быть дружелюбной и помогать в сплочении команды. Думается, Каин видит в тебе новый – нет, обновлённый – символ революции. Что даже чистокровная северянка, создатель идеального града, дочка влиятельнейшей семьи современности оказалась не согласна с деспотичным режимом, который почти двадцать лет спустя лишь больше стиснул находящихся под его гнётом людей, и регулированием всех сфер жизни.
– Я просто обделалась, это другое.
– Тебе не близка оппозиция?
Отмалчиваюсь. Потому что, во-первых, не знаю, что говорить: для только семнадцатого года жизни – достаточно сложный вопрос, а во-вторых, не смогу, скорее всего, сказать ничего хорошего или ожидаемого. Я всё ещё Голдман. Буду Голдман всегда.
– Если хочешь получать ответы на свои вопросы, не поскупись на ответы к чужим вопросам, Карамель, – лукаво улыбается женщина. При свете дня она казалась нежным цветком, но под закатное солнце (либо же, потому что иные из повстанцев не наблюдали выстроенному образу) являла суть – остроту шипов, ползущих по стеблю.
