— Дьял знает, какими ещё эпитетами их награждает человеческое воображение. Почти все альбиносы сразу рождаются белыми, но бывает и так, что обыкновенные люди Обесцвечиваются, не достигнув телесного созревания. Таких детей забирают в монастыри, подобные Айатан-Ари, и вверяют Хоранне. Магия, которой их обучают, ни на что не похожа, подвижна и податлива, но прикоснуться к Времени по-настоящему удаётся немногим…
— Магии больше не существует, — с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал, заявил Дейо. — Остались лишь фокусы колдунов.
Тем неожиданней для него прозвучал мелодичный смех матери — редкое диво.
Отсмеявшись, она сказала:
— Ты ещё слишком юн и глуп, мальчик, многого не знаешь. Не оглядывайся на богов и Приземлённых. Магия — движущая сила Мира, она была, есть и будет существовать всегда. Неужели визит к Фрау До Ленца тебя ничему не научил? Сейчас ты сам убедишься в том, что и боги, и магия — не сказки, а самая настоящая действительность. Самая настоящая правда, если тебе так больше нравится.
К этому моменту они приблизились к кованым железным воротам, и те с певучим звоном распахнулись — сами собой. Дейо остановился от неожиданности. Дея же спокойно продолжала путь, не сбавляя шага, и юноше пришлось догонять её.
Двор Трои был замощен такими же бледно-зелёными плитками, отчего казалось, что он сплошь затянут молоденькой травой, только твёрдой и гладкой. К резным дверям высотой в три человеческих роста вела широкая и высокая лестница из того же мрамора, что и колонны. Двадцать одна ступенька.
Дейо замер на верхней, силясь понять, что с храмом не так.
— Стены… — прошептал он, не доверяя тому, что видел прямо перед собой.
Узоры медленно, но отчётливо двигались — словно тысячи змеек и насекомых в чистой изумрудно-зелёной воде.
Дейо протянул руку и даже сквозь перчатку ощутил исходящее от камня тепло. И — он мог бы поклясться — пёстрая «ящерка», убыстрившись, ускользнула прочь от кончиков его пальцев, хотя он не коснулся поверхности.
— Правильно, это живой малахит, — равнодушно бросила мать. — Проращённый магией из земли, в которой пролежал тысячи лет. Я уже говорила тебе. Не разевай рот, успеешь насмотреться.
Двери перед ними с легким шорохом распахнулись.
Если наружность дворца завораживала, то от взгляда на его внутреннее убранство у Дейо перехватило дыхание. Стены — сплошной поток узорного малахита, ни единого намёка на то, что это блоки или плиты — мягкое сияние всех мыслимых оттенков зелёного цвета. С расписного потолка струился золотистый свет. Золото и зелень, смешиваясь в тёплом воздухе, создавали ощущение солнечного дня в летнем лесу — разительный контраст с весенней хмарью снаружи. На этом фоне фигура матери — черноволосая, в чёрной накидке — казалась ночным призраком, явившимся прямиком из страшных сказок.
Просторные коридоры храма пустовали, и шаги посетителей гулко разносились в пространстве. Единственными предметами обстановки были малахитовые вазы с букетами живых цветов да у подножия лестницы две статуи, изображающие мужчин в пластинчатых доспехах Рыцарей Палладара.
Предметы обладали узнаваемой формой, но Дейо точно знал — формировали сырой материал не руки человека. Ни одной неверной линии, ни одного скола и острого угла. Инструментами строителей Трои были Время, воздух и вода.
Так же, как и в Тени Четвёртого Короля.
При всей несхожести стиля строений кое-что общее у первых домов Инона и у храма Тро имелось: отсутствие надрезов и швов, характерных для человеческой архитектуры.
Мать привела Дейо на второй этаж, в правое крыло, и остановилась возле дверей с чеканным узором — круг из шести серебряных полумесяцев, направленных рожками внутрь.
— Помни, мальчик: за честь, которой ты удостоен, многие отдали бы руку или ногу, или даже собственное дитя, — это был приказ, и Дейо послушно склонил голову. Серебряные глаза на накидке матери наблюдали за ним. — И молчи, даже если очень захочется что-нибудь сболтнуть.
Дейо проглотил протест. Мать легонько хлопнула в ладоши, и двери открылись.
Прямоугольный зал был затоплен золотым солнечным светом — таким ярким, словно снаружи царил ясный летний день. Дейо даже протер глаза, но они его не обманывали: жаркие лучи струились сквозь огромное — во всю стену — окно. Прямо в стекло были впаяны звёзды из золотой проволоки, отбрасывающие кружевные тени на бирюзовый мозаичный пол. Справа, напротив окна, вдоль стены, до которой не добирался свет, теснились столы, заваленные причудливыми и диковинными приборами из разноцветных металлов, хрусталя и драгоценных камней. Тут же на нескольких стульях и прямо на полу высились стопки книг и свитков в футлярах и без них.
Лица Дейо коснулся легкий ветерок, шаловливо взъерошил его короткие черные волосы, чуть всколыхнул длинные гладкие пряди, выбившиеся из прически матери. Подняв глаза, юноша увидел источник движения воздуха: сотни — нет, тысячи! — бабочек трепетали крыльями под потолком; некоторые осмеливались спуститься чуть ниже, но быстро возвращались вверх.
— Вы почти опоздали, — раздался женский голос, заставив Дейо вздрогнуть.
Впереди, напротив дверей, высилось большое овальное зеркало, некогда разбитое, заново собранное из осколков и вставленное в резную раму из редкой розовой древесины. Оно дробило на фрагменты отражение женщины, по чьей стройной фигуре струился серебристо-зеленый шелк. Убранные под жемчужную сетку волосы отливали золотом.
— Прости, Тро, — мать шагнула вперед. — Я спешила, как могла.
Тро? Тро-Праведница?!
Для богини она выглядела… обыкновенно. Жёны некоторых римперийских торговцев и то роскошнее одевались. Возможно, разгадка таилась в её лице…
Словно почувствовав любопытство юноши, Тро обернулась.
Открытый верх её груди, обнажённые плечи и шея до самого подбородка были усыпаны, как чешуёй, мельчайшими прозрачными кристаллами, растущими прямо из светлой кожи. Тонкие пальцы с длинными и острыми белыми ногтями сжимали книгу в тёмно-красном переплете.
Дейо поднял взгляд чуть выше.
Застывшее лицо богини ничего не выражало. Совсем. Невозможно было понять, красиво это лицо или безобразно, похоже на кого-то или отличается от всех, есть ли в чертах выразительность или она отсутствует напрочь… просто лицо. Никакое. Набор — лоб, брови, глаза, нос, рот, подбородок, скулы, щёки. Гладкий слепок для маски. Глядя прямо на Тро, Дейо не мог запомнить в её внешности ни одной линии.
— И не пытайся, мальчик, — последнее слово прозвучало так по-матерински, что он снова вздрогнул. — Тебе не пересмотреть Лик Амнэсс.
— Что?.. — промямлил Дейо и устыдился жалко поданного голоса.
— Давным-давно Хоранна-Память прокляла меня тем, что никто не сможет запомнить и узнавать мою внешность. Правда, стоит признать, проклятием меня наградили не за просто так, — сказала Тро. Её губы почти не двигались, веки поднимались и опускались с медлительным равнодушием механической куклы. — Хоранна ничего не делает впустую, и проклятие исчезнет только тогда, когда я встречусь с ней лицом к лицу. К счастью, мальчик, — она в упор посмотрела на Дейо, — дела Н’едр тебя не касаются.
— Я бы не назвала гибель Селамна просто делом, — сказала мать.
— К счастью, я не интересуюсь и твоим мнением на этот счет, — отозвалась богиня. — Особенно если учесть, сколько прошло с тех пор тысячелетий и кто оказался первопричиной, как же тебя… Ах, да. Де-я. Правильно?
— Судя по всему, Хоранна прокляла не только твоё лицо, но и всю твою голову.
Дейо ошеломленно наблюдал за ними. Мать гневила богиню, но та не гневалась, а язвила в ответ. Похоже, их связывало дружество, и это было так… по-человечески.
— Её можно понять. Она разозлилась и испугалась.
— Страх — самое естественное на свете чувство. Даже для Н’едр.
— И поэтому ты так запугала своего мальчишку, что он весь оцепенел, как будто увидал кого-то из Шныйстровой Триады?
Дейо с поспешностью закрыл рот.
— Не путай страх и послушание, Тро. Мальчик достаточно глуп, чтобы быть послушным, — сказала мать. Ее тонкие пальцы так стиснули предплечье Дейо, что он скривился от боли. — И у него довольно ума, чтобы понимать, кого следует слушаться. Поэтому он и здесь. А на рассвете средь грешных полотен юный объявит себя Идеал.
— О. С каких это пор ты заговорила стихами?
— С тех самых, как Вим сделал первое в своей жизни осмысленное предсказание. Это его слова, не мои, — мать, по-крабьи перебирая пальцами, ласково погладила Дейо по щеке, продолжая смотреть на Тро. — Ты запамятовала, Праведница? Это случилось не так давно, и запись осталась у тебя. Прошу, прочти для мальчика.
Мать редко о чем-либо просила, чаще приказывала.
Дейо совсем перестал понимать происходящее.
— Значит, ты думаешь, что это он? Как и всегда — весьма самонадеянно с твоей стороны.
Тро взяла со стола очки, надела их, подошла к зеркалу и открыла перед ним книгу. Отражение пошло рябью. Стёкла помутнели и стали молочно-белыми — как утренний туман… или бельма слепца.
Богиня начала нараспев читать, глядя при этом не на страницу, а в зеркало:
Люди глухому немногое скажут,
Сами же слушать не слишком спешат.
Медленно каплют мгновения в чашу.
Корни в земле разучились дышать.
В памяти сонной безмолвно и пусто.
Время течёт сквозь Аргира водой,
Не существо он — творенье искусства:
Древний, холодный, упрямый, живой.
Белая Стужа захватит колодцы,
Камень пробудится в палой листве.
В тысячный раз Ослеплённое Солнце
Эхом в пустой прозвучит голове.
Путь Серебристы — а тайны паучьи.
Страсть подкрадётся, защиту круша.
У Саркофага повиснет на крючьях
Спящая в девичьем горле душа.
Кровоточат со страницы чернила.
Стёкла рассыплются мелким песком.
Первое ложе покинет Мерила
И поползёт — далеко на восток,
Следом за нею и звери, и птицы:
Сад превратится в плавильную печь.
Копоть и гарь. Замутнеет Зеница.
Мертвенный воин возьмётся за меч.
Чёрная гладь позабудет о крови,
Страннице острые мысли вернёт.
Звёздная россыпь расколет Покровы,
Ярче сияет рубиновый лёд.
Плачь, Ясноглазая, — винной слезою
Древнюю силу в земле пробуди.
Мир замирает в последнем покое —
Вновь в Паутине появится Дин.
Лица невинные — лезвие в ножнах:
Дремлют при свете, сияют в тени.
Сестрия кости озлобленно гложет,
Алые зёрна нанижет на нить.
Голод и Память в союзе с Певуньей
Помощи ищут у лисьей сестры.
Шёлковый Шёпот под Миром Подлунным
Пламя зажжет без единой искры,
А на рассвете средь грешных полотен
Юный объявит себя Идеал.
Чтобы насытилось страха отродье,
Времени тело своё он отдал.
Люди слепому дорогу укажут,
Себе же под ноги глядеть не спешат.
Медленней каплют мгновения в чашу.
Кости в земле начинают дышать.
«Что за бессмыслица?» — подумал Дейо. На «Озаренье Земли» странная песнь мало походила. Даже слова Фрау До Ленца на её фоне казались предельно ясными.
— Всё те же туманные намёки. Как их понимать? — Дея чуть слышно фыркнула.
— Их следует не понимать, а приравнивать к событиям, — проговорила Тро. — С одного раза он не запомнит?
— Боги щедро одарили его, когда он появлялся на свет, но поскупились на способность запоминать, — мать издала странный клокочущий смешок и подтолкнула Дейо вперёд. — Возьми со стола какой-нибудь свиток и перо, мальчик.
— И не стыдно тебе распоряжаться в моём доме? — сказала Тро — беззлобно, без тени упрёка.
— Ничуть. Стыд — всего лишь одно из множества лиц страха, а я ничего не боюсь, — в голосе Деи прозвучало бахвальство. — Садись вот сюда, мальчик, и аккуратно записывай. Тебе придётся выучить эти строки наизусть.
Дейо сел на единственный свободный стул, осторожно сдвинул в сторону странную конструкцию из проволочных колец и хрустальных колокольчиков размером с ноготь. Они качнулись, но не издали ни единого звука.
Мать положила рядом лист бумаги.
— Прекрати пялиться, — чуть слышно прошипела она.
Когда Дейо, высунув кончик языка, вывел под диктовку последнюю букву и поставил точку, Тро захлопнула книгу, небрежно сбросила с соседнего стула охапку чёрных с золотыми узорами футляров и села.
— А теперь оставь нас, Дея.
— С какой стати? — возмутилась мать.
— Мне нужно поговорить с ним как с будущим Паладином. Ты привела его сюда и отдаешь мне в услужение, верно?
— Я его мать, и у меня есть право услышать то, что ты ему скажешь.
Дейо показалось, что Тро подмигнула ему.
— Уже нет. Месяц назад ты согласилась со мной, а теперь желаешь оспорить собственное решение? Ты избрала один путь для себя и другой — для сына. С этого дня он — мой служитель, ты утратила на него право крови. И я предпочту сама объяснить ему суть его службы, без твоих поправок, — в голосе Праведницы прозвучала насмешливая улыбка, губ не коснувшаяся. Дейо оглянулся через плечо: мать побледнела до синевы, рот сжался в линию, и у губ залегли жёсткие складки, разом прибавившие возраста. — Ты думала, что я откажу себе в удовольствии тебя подразнить? Напрасно. Тебя ждут дела.
Дейо подумал, что сейчас разразится буря. Но мать только отрывисто кивнула, глянула на него, развернулась и вышла из зала, аккуратно притворив дверь.
На минуту воцарилось молчание, наполненное шорохом крылышек и шелестом страниц. Дейо засмотрелся на живой потолок.
— Дея говорит, что привела тебя сюда, чтобы ты был вовлечён в дела жречества, как и она, — произнесла Тро, возвращая внимание юноши. — Как тебя называют?
— Дейо.
— Твоя матушка от скромности не умрет, — Тро хмыкнула. Звук, исходящий от почти неподвижного лица, вызывал ощущение искусственности происходящего. — Она выбрала делом своей жизни служение Двенадцати, пантеону на Сангаме и за её пределами. Но боги не ограничены одним лишь своим числом, у них есть имена и обязанности, силы и способы её применения. Расскажи мне, что тебе о них известно.
— Хоранна-Память, Вим-Чутье, Нойма-Пламя, Дин-Смутьян, Тьюза-Яснозора, Энгефлаико-Ладон, Лекча-Голос, Тарр’хо-Плеть, Тро-Праведница, Кларро-Дрожь, Лейом-Пресыщение и Сон-Душа, — без запинки перечислил Дейо. Его приемные родители дали ему хорошее образование (по указке и под наблюдением Деи, конечно же). — Прозвища отражают суть, но не деяния. Историю пишут люди…
— Но под диктовку божеств, — Тро кивнула. — Это тебе известно, я вижу. А кто же они из себя, эти самые боги? Скажи мне свое мнение. Только честно. Не бойся, говори как есть, — добавила она, заметив, что он замешкался. — Я не собираюсь лезть к тебе в голову, но мне нужно знать, насколько ты погряз в человеческих выдумках.
Дейо очень понравилось это выражение.
— Люди их выдумали, — выпалил он, входя в раж излюбленной, но не дозволенной доныне темы. — От невежества или со скуки. Все эти мольбы, песнопения, молитвы, поклонения статуям и картинам — бесполезная трата времени. Сказки и нравоучения говорят о том, что всемогущие боги присматривают за нами, но тогда почему они позволяют свершаться всяческому злу или даже сами свершают его? А потом по их воле обязательно начинается война, и гибнут люди. Я учил историю. Я знаю, что даже сейчас, в просвещенное время, находятся фанатики, готовые заколоть кого угодно ради божественной милости. Но если верить сказкам — то, что по сердцу одним богам, ненавистно другим, а они видят все, у них тысячи глаз по всему Миру, и Под-Солнцем, и Под-Луной.
— Магии больше не существует, — с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал, заявил Дейо. — Остались лишь фокусы колдунов.
Тем неожиданней для него прозвучал мелодичный смех матери — редкое диво.
Отсмеявшись, она сказала:
— Ты ещё слишком юн и глуп, мальчик, многого не знаешь. Не оглядывайся на богов и Приземлённых. Магия — движущая сила Мира, она была, есть и будет существовать всегда. Неужели визит к Фрау До Ленца тебя ничему не научил? Сейчас ты сам убедишься в том, что и боги, и магия — не сказки, а самая настоящая действительность. Самая настоящая правда, если тебе так больше нравится.
К этому моменту они приблизились к кованым железным воротам, и те с певучим звоном распахнулись — сами собой. Дейо остановился от неожиданности. Дея же спокойно продолжала путь, не сбавляя шага, и юноше пришлось догонять её.
Двор Трои был замощен такими же бледно-зелёными плитками, отчего казалось, что он сплошь затянут молоденькой травой, только твёрдой и гладкой. К резным дверям высотой в три человеческих роста вела широкая и высокая лестница из того же мрамора, что и колонны. Двадцать одна ступенька.
Дейо замер на верхней, силясь понять, что с храмом не так.
— Стены… — прошептал он, не доверяя тому, что видел прямо перед собой.
Узоры медленно, но отчётливо двигались — словно тысячи змеек и насекомых в чистой изумрудно-зелёной воде.
Дейо протянул руку и даже сквозь перчатку ощутил исходящее от камня тепло. И — он мог бы поклясться — пёстрая «ящерка», убыстрившись, ускользнула прочь от кончиков его пальцев, хотя он не коснулся поверхности.
— Правильно, это живой малахит, — равнодушно бросила мать. — Проращённый магией из земли, в которой пролежал тысячи лет. Я уже говорила тебе. Не разевай рот, успеешь насмотреться.
Двери перед ними с легким шорохом распахнулись.
Если наружность дворца завораживала, то от взгляда на его внутреннее убранство у Дейо перехватило дыхание. Стены — сплошной поток узорного малахита, ни единого намёка на то, что это блоки или плиты — мягкое сияние всех мыслимых оттенков зелёного цвета. С расписного потолка струился золотистый свет. Золото и зелень, смешиваясь в тёплом воздухе, создавали ощущение солнечного дня в летнем лесу — разительный контраст с весенней хмарью снаружи. На этом фоне фигура матери — черноволосая, в чёрной накидке — казалась ночным призраком, явившимся прямиком из страшных сказок.
Просторные коридоры храма пустовали, и шаги посетителей гулко разносились в пространстве. Единственными предметами обстановки были малахитовые вазы с букетами живых цветов да у подножия лестницы две статуи, изображающие мужчин в пластинчатых доспехах Рыцарей Палладара.
Предметы обладали узнаваемой формой, но Дейо точно знал — формировали сырой материал не руки человека. Ни одной неверной линии, ни одного скола и острого угла. Инструментами строителей Трои были Время, воздух и вода.
Так же, как и в Тени Четвёртого Короля.
При всей несхожести стиля строений кое-что общее у первых домов Инона и у храма Тро имелось: отсутствие надрезов и швов, характерных для человеческой архитектуры.
Мать привела Дейо на второй этаж, в правое крыло, и остановилась возле дверей с чеканным узором — круг из шести серебряных полумесяцев, направленных рожками внутрь.
— Помни, мальчик: за честь, которой ты удостоен, многие отдали бы руку или ногу, или даже собственное дитя, — это был приказ, и Дейо послушно склонил голову. Серебряные глаза на накидке матери наблюдали за ним. — И молчи, даже если очень захочется что-нибудь сболтнуть.
Дейо проглотил протест. Мать легонько хлопнула в ладоши, и двери открылись.
Прямоугольный зал был затоплен золотым солнечным светом — таким ярким, словно снаружи царил ясный летний день. Дейо даже протер глаза, но они его не обманывали: жаркие лучи струились сквозь огромное — во всю стену — окно. Прямо в стекло были впаяны звёзды из золотой проволоки, отбрасывающие кружевные тени на бирюзовый мозаичный пол. Справа, напротив окна, вдоль стены, до которой не добирался свет, теснились столы, заваленные причудливыми и диковинными приборами из разноцветных металлов, хрусталя и драгоценных камней. Тут же на нескольких стульях и прямо на полу высились стопки книг и свитков в футлярах и без них.
Лица Дейо коснулся легкий ветерок, шаловливо взъерошил его короткие черные волосы, чуть всколыхнул длинные гладкие пряди, выбившиеся из прически матери. Подняв глаза, юноша увидел источник движения воздуха: сотни — нет, тысячи! — бабочек трепетали крыльями под потолком; некоторые осмеливались спуститься чуть ниже, но быстро возвращались вверх.
— Вы почти опоздали, — раздался женский голос, заставив Дейо вздрогнуть.
Впереди, напротив дверей, высилось большое овальное зеркало, некогда разбитое, заново собранное из осколков и вставленное в резную раму из редкой розовой древесины. Оно дробило на фрагменты отражение женщины, по чьей стройной фигуре струился серебристо-зеленый шелк. Убранные под жемчужную сетку волосы отливали золотом.
— Прости, Тро, — мать шагнула вперед. — Я спешила, как могла.
Тро? Тро-Праведница?!
Для богини она выглядела… обыкновенно. Жёны некоторых римперийских торговцев и то роскошнее одевались. Возможно, разгадка таилась в её лице…
Словно почувствовав любопытство юноши, Тро обернулась.
Открытый верх её груди, обнажённые плечи и шея до самого подбородка были усыпаны, как чешуёй, мельчайшими прозрачными кристаллами, растущими прямо из светлой кожи. Тонкие пальцы с длинными и острыми белыми ногтями сжимали книгу в тёмно-красном переплете.
Дейо поднял взгляд чуть выше.
Застывшее лицо богини ничего не выражало. Совсем. Невозможно было понять, красиво это лицо или безобразно, похоже на кого-то или отличается от всех, есть ли в чертах выразительность или она отсутствует напрочь… просто лицо. Никакое. Набор — лоб, брови, глаза, нос, рот, подбородок, скулы, щёки. Гладкий слепок для маски. Глядя прямо на Тро, Дейо не мог запомнить в её внешности ни одной линии.
— И не пытайся, мальчик, — последнее слово прозвучало так по-матерински, что он снова вздрогнул. — Тебе не пересмотреть Лик Амнэсс.
— Что?.. — промямлил Дейо и устыдился жалко поданного голоса.
— Давным-давно Хоранна-Память прокляла меня тем, что никто не сможет запомнить и узнавать мою внешность. Правда, стоит признать, проклятием меня наградили не за просто так, — сказала Тро. Её губы почти не двигались, веки поднимались и опускались с медлительным равнодушием механической куклы. — Хоранна ничего не делает впустую, и проклятие исчезнет только тогда, когда я встречусь с ней лицом к лицу. К счастью, мальчик, — она в упор посмотрела на Дейо, — дела Н’едр тебя не касаются.
— Я бы не назвала гибель Селамна просто делом, — сказала мать.
— К счастью, я не интересуюсь и твоим мнением на этот счет, — отозвалась богиня. — Особенно если учесть, сколько прошло с тех пор тысячелетий и кто оказался первопричиной, как же тебя… Ах, да. Де-я. Правильно?
— Судя по всему, Хоранна прокляла не только твоё лицо, но и всю твою голову.
Дейо ошеломленно наблюдал за ними. Мать гневила богиню, но та не гневалась, а язвила в ответ. Похоже, их связывало дружество, и это было так… по-человечески.
— Её можно понять. Она разозлилась и испугалась.
— Страх — самое естественное на свете чувство. Даже для Н’едр.
— И поэтому ты так запугала своего мальчишку, что он весь оцепенел, как будто увидал кого-то из Шныйстровой Триады?
Дейо с поспешностью закрыл рот.
— Не путай страх и послушание, Тро. Мальчик достаточно глуп, чтобы быть послушным, — сказала мать. Ее тонкие пальцы так стиснули предплечье Дейо, что он скривился от боли. — И у него довольно ума, чтобы понимать, кого следует слушаться. Поэтому он и здесь. А на рассвете средь грешных полотен юный объявит себя Идеал.
— О. С каких это пор ты заговорила стихами?
— С тех самых, как Вим сделал первое в своей жизни осмысленное предсказание. Это его слова, не мои, — мать, по-крабьи перебирая пальцами, ласково погладила Дейо по щеке, продолжая смотреть на Тро. — Ты запамятовала, Праведница? Это случилось не так давно, и запись осталась у тебя. Прошу, прочти для мальчика.
Мать редко о чем-либо просила, чаще приказывала.
Дейо совсем перестал понимать происходящее.
— Значит, ты думаешь, что это он? Как и всегда — весьма самонадеянно с твоей стороны.
Тро взяла со стола очки, надела их, подошла к зеркалу и открыла перед ним книгу. Отражение пошло рябью. Стёкла помутнели и стали молочно-белыми — как утренний туман… или бельма слепца.
Богиня начала нараспев читать, глядя при этом не на страницу, а в зеркало:
Люди глухому немногое скажут,
Сами же слушать не слишком спешат.
Медленно каплют мгновения в чашу.
Корни в земле разучились дышать.
В памяти сонной безмолвно и пусто.
Время течёт сквозь Аргира водой,
Не существо он — творенье искусства:
Древний, холодный, упрямый, живой.
Белая Стужа захватит колодцы,
Камень пробудится в палой листве.
В тысячный раз Ослеплённое Солнце
Эхом в пустой прозвучит голове.
Путь Серебристы — а тайны паучьи.
Страсть подкрадётся, защиту круша.
У Саркофага повиснет на крючьях
Спящая в девичьем горле душа.
Кровоточат со страницы чернила.
Стёкла рассыплются мелким песком.
Первое ложе покинет Мерила
И поползёт — далеко на восток,
Следом за нею и звери, и птицы:
Сад превратится в плавильную печь.
Копоть и гарь. Замутнеет Зеница.
Мертвенный воин возьмётся за меч.
Чёрная гладь позабудет о крови,
Страннице острые мысли вернёт.
Звёздная россыпь расколет Покровы,
Ярче сияет рубиновый лёд.
Плачь, Ясноглазая, — винной слезою
Древнюю силу в земле пробуди.
Мир замирает в последнем покое —
Вновь в Паутине появится Дин.
Лица невинные — лезвие в ножнах:
Дремлют при свете, сияют в тени.
Сестрия кости озлобленно гложет,
Алые зёрна нанижет на нить.
Голод и Память в союзе с Певуньей
Помощи ищут у лисьей сестры.
Шёлковый Шёпот под Миром Подлунным
Пламя зажжет без единой искры,
А на рассвете средь грешных полотен
Юный объявит себя Идеал.
Чтобы насытилось страха отродье,
Времени тело своё он отдал.
Люди слепому дорогу укажут,
Себе же под ноги глядеть не спешат.
Медленней каплют мгновения в чашу.
Кости в земле начинают дышать.
«Что за бессмыслица?» — подумал Дейо. На «Озаренье Земли» странная песнь мало походила. Даже слова Фрау До Ленца на её фоне казались предельно ясными.
— Всё те же туманные намёки. Как их понимать? — Дея чуть слышно фыркнула.
— Их следует не понимать, а приравнивать к событиям, — проговорила Тро. — С одного раза он не запомнит?
— Боги щедро одарили его, когда он появлялся на свет, но поскупились на способность запоминать, — мать издала странный клокочущий смешок и подтолкнула Дейо вперёд. — Возьми со стола какой-нибудь свиток и перо, мальчик.
— И не стыдно тебе распоряжаться в моём доме? — сказала Тро — беззлобно, без тени упрёка.
— Ничуть. Стыд — всего лишь одно из множества лиц страха, а я ничего не боюсь, — в голосе Деи прозвучало бахвальство. — Садись вот сюда, мальчик, и аккуратно записывай. Тебе придётся выучить эти строки наизусть.
Дейо сел на единственный свободный стул, осторожно сдвинул в сторону странную конструкцию из проволочных колец и хрустальных колокольчиков размером с ноготь. Они качнулись, но не издали ни единого звука.
Мать положила рядом лист бумаги.
— Прекрати пялиться, — чуть слышно прошипела она.
Когда Дейо, высунув кончик языка, вывел под диктовку последнюю букву и поставил точку, Тро захлопнула книгу, небрежно сбросила с соседнего стула охапку чёрных с золотыми узорами футляров и села.
— А теперь оставь нас, Дея.
— С какой стати? — возмутилась мать.
— Мне нужно поговорить с ним как с будущим Паладином. Ты привела его сюда и отдаешь мне в услужение, верно?
— Я его мать, и у меня есть право услышать то, что ты ему скажешь.
Дейо показалось, что Тро подмигнула ему.
— Уже нет. Месяц назад ты согласилась со мной, а теперь желаешь оспорить собственное решение? Ты избрала один путь для себя и другой — для сына. С этого дня он — мой служитель, ты утратила на него право крови. И я предпочту сама объяснить ему суть его службы, без твоих поправок, — в голосе Праведницы прозвучала насмешливая улыбка, губ не коснувшаяся. Дейо оглянулся через плечо: мать побледнела до синевы, рот сжался в линию, и у губ залегли жёсткие складки, разом прибавившие возраста. — Ты думала, что я откажу себе в удовольствии тебя подразнить? Напрасно. Тебя ждут дела.
Дейо подумал, что сейчас разразится буря. Но мать только отрывисто кивнула, глянула на него, развернулась и вышла из зала, аккуратно притворив дверь.
На минуту воцарилось молчание, наполненное шорохом крылышек и шелестом страниц. Дейо засмотрелся на живой потолок.
— Дея говорит, что привела тебя сюда, чтобы ты был вовлечён в дела жречества, как и она, — произнесла Тро, возвращая внимание юноши. — Как тебя называют?
— Дейо.
— Твоя матушка от скромности не умрет, — Тро хмыкнула. Звук, исходящий от почти неподвижного лица, вызывал ощущение искусственности происходящего. — Она выбрала делом своей жизни служение Двенадцати, пантеону на Сангаме и за её пределами. Но боги не ограничены одним лишь своим числом, у них есть имена и обязанности, силы и способы её применения. Расскажи мне, что тебе о них известно.
— Хоранна-Память, Вим-Чутье, Нойма-Пламя, Дин-Смутьян, Тьюза-Яснозора, Энгефлаико-Ладон, Лекча-Голос, Тарр’хо-Плеть, Тро-Праведница, Кларро-Дрожь, Лейом-Пресыщение и Сон-Душа, — без запинки перечислил Дейо. Его приемные родители дали ему хорошее образование (по указке и под наблюдением Деи, конечно же). — Прозвища отражают суть, но не деяния. Историю пишут люди…
— Но под диктовку божеств, — Тро кивнула. — Это тебе известно, я вижу. А кто же они из себя, эти самые боги? Скажи мне свое мнение. Только честно. Не бойся, говори как есть, — добавила она, заметив, что он замешкался. — Я не собираюсь лезть к тебе в голову, но мне нужно знать, насколько ты погряз в человеческих выдумках.
Дейо очень понравилось это выражение.
— Люди их выдумали, — выпалил он, входя в раж излюбленной, но не дозволенной доныне темы. — От невежества или со скуки. Все эти мольбы, песнопения, молитвы, поклонения статуям и картинам — бесполезная трата времени. Сказки и нравоучения говорят о том, что всемогущие боги присматривают за нами, но тогда почему они позволяют свершаться всяческому злу или даже сами свершают его? А потом по их воле обязательно начинается война, и гибнут люди. Я учил историю. Я знаю, что даже сейчас, в просвещенное время, находятся фанатики, готовые заколоть кого угодно ради божественной милости. Но если верить сказкам — то, что по сердцу одним богам, ненавистно другим, а они видят все, у них тысячи глаз по всему Миру, и Под-Солнцем, и Под-Луной.
