Голова закружилась.
— Кусочек сердца одного из разбитых богов. — Йен забрал у меня осколок раньше, чем его на меня воздействие стало необратимым. Келу не позволил даже коснуться. — Все, что сумел отколоть. На альсов сила ваших богов не действует. Нам они не страшны.
Я растирала онемевшие пальцы и на осколок старалась не смотреть.
— Ты почувствовала это, верно? Жалкая, мертвая щепка почти захватила тебя. Представь, что случится, если все сердца забьются. — Йен помедлил, сомневаясь в том, что хотел сказать. Но все же добавил: — Начнется хаос. Со времен правления забытых богов прошло много столетий. Мир изменился. Он больше не в состоянии выдержать их присутствие.
Люди сдвинули границы своих территорий и отняли часть земель альсов. Попытки вернуть свое успехом не увенчались, поэтому альсы решили забрать у людей все. Ненадежным, жестоким и разрушительным способом.
— План разработан уже давно, но на его реализацию потребовалось много времени. Вероятно, если бы наши общины действовали вместе, все уже давно свершилось бы, но, на наше счастье, альсы разобщены.
Йен весь поник. Его мучила вина, но не из-за того, что его собратья собирались уничтожить целую империю — в истории нашего мира это был бы не первый такой случай. Он чувствовал себя виноватым, потому что должен был рассказать нам о грядущих бедах.
А знание, без возможности что-то изменить, могло стать худшим наказанием.
— По плану столица, вместе со всеми прилегающими территориями, просто превратится в мертвые земли. Оставшихся в живых людей, лишенных правителя, будет легко захватить.
— Это можно как-то предотвратить? — хрипло спросил Кел.
Йен пожал плечами.
— Мне известно немногое. Но у нас еще есть время, чтобы во всем разобраться. Или вы можете покинуть империю. В мире не так уж мало государств, где люди могут мирно жить.
— Мы должны рассказать обо всем главнокомандующему. — медленно, будто через силу, произнес Кел. Он боролся с собой, но ментальное воздействие было все еще слишком сильным.
И я всерьез забеспокоилась, что он действительно все выложит своему командиру.
Йен невесело усмехнулся.
— У меня нет никаких доказательств, кроме подслушанных разговоров и этой проклятой щепки. Нам не поверят. Меня казнят. Шани, думаю, тоже. А тебя, вероятнее всего, отправят к магу на доработку. Так что, если ты не сможешь сдержаться, больше никогда нас не увидишь.
Кел побледнел. Несмотря на свое состояние, он сумел не поддаться внушенной ему слепой преданности и понуро кивнул, признавая правоту Йена.
— Но почему меня не казнят вместе с вами?
— Может и казнят. — не стал спорить Йен. — Но я, на месте твоего командующего, не стал бы так легкомысленно избавляться от воинов, на которых ушло много времени, сил и золота. И ментальной магии, если быть до конца откровенным. Куда лучше полностью лишить тебя воли, превратив в послушного болванчика, и использовать в своих целях.
Я поднялась с колонны, решив завершить этот неприятный разговор. Проще всего было бы поверить в то, что Йен все выдумал, или неправильно понял, или его обманули.
История про забытых богов казалась безумной и неправдоподобной. Еще безумнее было полагать, что кто-то смог бы их пробудить…
Если слова Йена окажутся ложью, я буду всего лишь обманутой, но живой дурочкой. Если же все, что он сказал — правда, а я ему не поверю, буду мертвой дурой.
— Сбежать мы успеем всегда. Для начала давайте попробуем что-нибудь разузнать.
Йен с благодарностью мне улыбнулся. По какой-то причине ему было бесконечно важно, чтобы мы ему поверили. Не высмеяли и не прогнали.
Впервые я увидела этого ребенка ранней весной, на скамейке в маленьком сквере. Он часто сидел там, болезненно худой, вечно побитый, с диковатыми глазами на бледном, осунувшемся лице. Тогда наши с Келэном родители только умерли, я с трудом нашла работу в пекарне, чтобы содержать себя и одиннадцатилетнего брата.
Мелкую девчушку, которой еще и пятнадцати не исполнилось, никто не хотел брать на работу. Мне повезло попасться на глаза жалостливой госпоже Джазе. Она согласилась меня нанять и даже назначила неплохое жалование. Недостаточное, чтобы не думать о деньгах каждый день, но куда выше, чем следовало бы. И разрешала после закрытия пекарни забирать с собой несколько непроданных булочек.
Именно с булочек госпожи Джазе наше знакомство и началось. Я всегда брала одну лишнюю, для него. И предусмотрительно оставляла ее на краю скамейки. Когда в первый раз попыталась отдать булочку в руки, получила головой в живот. Мне было больно и обидно, а мальчишка просто сбежал.
После того случая я стала осторожнее и оставляла выпечку на безопасном расстоянии. А потом, спрятавшись за поворотом, следила, чтобы он точно ее взял.
Сколько бы ни думала об этом позже, не могла понять, зачем вообще связалась с этим ребенком. У меня в жизни и без него было много проблем.
Тогда же я о таком не думала и просто подкармливала его по мере возможностей.
Летом мальчик впервые меня поблагодарил.
А ближе к концу осени я узнала, почему же он так часто сидит на самой крайней скамье в сквере и бездумно смотрит на фонтан, который на моей памяти не работал ни разу.
Случилось это утром, когда я раскладывала в витрине первую партию свежей, ароматной выпечки. Госпожа Джазе сидела у большого светлого окна и вязала. На маленьком круглом столике перед ней лежало несколько мотков пряжи веселых расцветок.
Ее пекарня казалась мне сказочной. Теплая, уютная, полная вкусных ароматов, собранная из дерева и мягкой тканевой отделки, напоминавшей о темном шоколаде. Мне нравилось здесь работать, но не только из-за обстановки.
Госпожа Джазе была общительной женщиной, у нее было много знакомых и подруг. И все сплетни нашего небольшого приграничного города стекались в ее пекарню.
Дверь открылась неслышно. Госпожа не любила дверные колокольчики и никогда ими не пользовалась.
В пекарню, с брезгливым видом закрывая зонт, проскользнула женщина средних лет. Тонкая и высокая, в тугом костюме, подчеркивавшем ее болезненную худобу, она равнодушным взглядом скользнула по витринам и обратилась ко мне в своей привычной, чуть снисходительной манере:
— Мне как обычно, душечка.
Каждую неделю по выходным госпожа Нейтлэсс приходила сюда и заказывала одну песочную корзинку с малиной.
— Шана, дорогая, завари нам чаю, — попросила госпожа Джазе.
Пришло время их еженедельной долгой беседе, за которую они должны были успеть обсудить все сплетни последних семи дней.
Я надеялась, что сегодня наконец узнаю, сшила ли себе платье мечты главная модница нашего города, и рассказал ли кто-нибудь швее с соседней улицы, что ее муж изменяет ей с молоденькой учительницей.
Но беседа их началась с того, о чем я не хотела бы слышать.
— Росса ведь три дня назад стража забрала, — с хорошо отмеренным осуждением в голосе произнесла госпожа Найтлэсс, пододвинув к себе блюдце с песочной корзинкой. — Снова побил мальчонку. Да так сильно, что бедолага и ходить не может.
Госпожа Джазе нахмурилась, пытаясь вспомнить, о ком идет речь. Ее не интересовали разговоры о всякого рода насилии, поэтому она мало что знала о тех, кто обычно становился главными героями подобных сплетен.
Заметив недоумение собеседницы, госпожа Нэйтлэсс выразительно произнесла:
— Ну тот ребенок. С глазами.
Расставив на столике перед ними чашки и налив чаю, я планировала скрыться на кухне. Истории о домашнем насилии всегда пугали меня. Было в них что-то безнадежное и по-особенному отвратительно-страшное. Но услышав о мальчике со странными глазами, я вернулась за прилавок и затаилась.
Мальчика на скамейке я не видела уже три дня. И глаза у него были необычные. Слишком светлые и дикие. Нечеловеческие. У меня были причины подозревать, что говорят сейчас о нем.
— А что мать? — спросила госпожа Джазе.
— А то ты не помнишь, как она его в младенчестве чуть не утопила, — отмахнулась госпожа Нэйтлэсс и пораженно уставилась на собеседницу, когда та подтвердила, что действительно не помнит. — Ну… может, ты тогда и слушать меня не захотела.
Госпожа Джазе, если верить пекарю, в прошлом, очень тяжело переносила все плохие слухи, связанные с детьми. Была слишком впечатлительна.
— Мальчонка же и не человек вовсе. Поговаривают, его мать заезжему альскому торговцу отдалась за отрез ткани. Слухи-слухами, но все видели, как она себе дорогое платье сшила, а позже и разродилась. Потом еще пыталась всех уверить, что ребенка ей подменили, но повитуха говорила, что именно этого младенца из ее гнилой утробы и вытащила.
Госпожа Нэйтлэсс осуждающе покачала головой.
О том, как после этого родная мать попыталась утопить ребенка, но испугалась последствий и передумала, слушать было тяжело. Как и об эмоциональной реакции ее мужа, вернувшегося с продолжительных заработков и увидевшего ребенка, не похожего ни на него, ни на жену.
Мне было стыдно вспоминать, как я раздражалась из-за поведения этого мальчика. Как меня злили и обижали его настороженные взгляды и попытки сбежать. Я ведь не желала ему зла…
Но откуда бы он мог об этом знать?
К тому моменту, как чай был допит и госпожа Нэйтлэсс покинула пекарню, легкий осенний дождь закончился, и солнце выглянуло из-за туч. Но на душе у меня весь день было гадко и неспокойно.
Вечером, когда я возвращалась домой из пекарни, на дальней скамейке в сквере сидела парочка. И это отчего-то показалось мне очень неправильным.
Я не знала, сколько правды было в рассказе госпожи Нэйтлэсс, но если мальчика действительно оставили в доме лишь для того, чтобы он помогал по хозяйству, да еще и злость на нем срывали, его положение было куда страшнее и безвыходнее моего.
Пусть я потеряла родителей, но у меня остался брат. Мы были друг у друга и заботились друг о друге. А у того ребенка не было никого.
???
Я промучилась четыре дня в мыслях и сомнениях, пока не приняла единственное верное для меня решение.
В солнечный, но уже по-осеннему прохладный день я отпросилась с работы пораньше и отправилась воплощать свой план в жизнь. Для начала проверила скамейку, но она все еще была пуста.
Потом отправилась исследовать улицы поблизости. Я не сомневалась, что мальчик жил где-то рядом со сквером. Едва ли он смог бы убегать из дома куда-то очень далеко, чтобы побыть в тишине.
Я была решительно настроена найти сегодня его дом. Обследовала одну за другой улицы. Приставала к местным с вопросами. Осматривала дом за домом, заглядывала в маленькие магазинчики, не оставляла без внимания уличных торговцев…
И упорство мое привело меня к маленькому домику, зажатому между двумя трехэтажными зданиями. Потемневшее от времени дерево сливалось с сумерками. Из грязных окон на скромных размеров лужайку лился тусклый свет.
Забора не было, но он и не требовался. Лужайка, которую можно было пройти за пару шагов, представляла собой довольно жалкое зрелище: размякшая после обильных осенних дождей земля в нескольких местах желтела сухой травой.
На лужайке стоял поросший мхом пень, как мне казалось, предназначенный для колки дров. На пне сидел мальчик, здоровой рукой придерживая на коленях совсем еще маленького ребенка. Девочку, судя по двум тоненьким рыжеватым косичкам, перевязанным серыми отрезами ткани.
Другой ребенок, постарше, лет шести, самозабвенно копался в грязи под стенами дома.
Из-за полуприкрытой двери слышался раскатистый храп, заполнивший собой все пространство между двумя каменными зданиями.
Мальчик заметил меня. Затравленно оглянулся на дом, но остался сидеть на месте. Глаза его едва заметно светились в полумраке.
Я растерялась. Не ожидала, что будут еще дети. Захотелось убежать и забыть о своем плане.
Наверное, я бы так и сделала, но мальчик выглядел намного хуже, чем раньше. Ссадины сходили тяжело, правая рука безвольно висела на перевязи.
— Привет. — Я не стала подходить ближе, чтобы не спугнуть его. Замерла на узком тротуаре. Заинтересовала девочку. Она перестала крутить в руках старую, облезлую игрушку, подняла глаза на меня. Улыбнулась.
Они не были похожи. Ребенок на руках у мальчика, пусть и жил в бедности, но знал заботу. Она была аккуратно одета и причесана. На круглом, румяном лице не было и намека на побои. Теплая курточка с заплатками на локтях надежно укрывала ее от осенней прохлады.
Мальчик кивнул вместо приветствия, настороженно следя за мной. Он никогда не был особенно разговорчивым.
— Йен, а это кто? — прекратив возню в грязи, на меня с любопытством смотрел и второй мальчик.
Тогда-то я и узнала, как его зовут.
— Йен, да? Необычное имя.
Он насторожился только сильнее.
— Что вы здесь делаете?
— Пришла к тебе. Ты давно не появлялся, я беспокоилась.
Йен еще раз оглянулся на дверь. Не было похоже, что он желает скрыться в доме, скорее, опасается, что кто-то может оттуда выйти.
Теперь насторожилась и я.
— Росса уже отпустили?
Избей он любого другого ребенка, его бы забрали надолго, но Йен был наполовину альсом. А их местные ненавидели.
— Папу забрали, потому что он сделал больно Йену, и еще не вернули. — сообщил мне второй мальчик, подходя ближе и вытирая на ходу руки об свою серую курточку. — Мама сказала, если мы будем хорошо себя вести, папа скоро вернется и принесет подарки.
Йен опустил глаза. Его перспектива вновь встретиться с Россом пугала до дрожи. Но он молчал.
Мне повезло расти в любящей семье, поэтому я не могла даже представить, что он чувствовал.
Все началось с эгоистичного проявления доброты. Мне ничего не стоило взять в пекарне лишнюю булочку и оставить ее на скамейке рядом с Йеном. Я ничем не жертвовала и ничего не теряла, но чувствовала себя после каждой оставленной булочки куда лучше. Это помогало убедить себя, что наша с Келом жизнь не так уж плоха. Совсем не плоха, на самом деле, если я могу позволить себе подкармливать отвергнутого всеми ребенка.
Начало нашему знакомству положил мой эгоизм, но теперь я искренне хотела ему помочь.
Я сделала первый, осторожный шаг к Йену. Ботинки вязли в грязи.
Он сидел совсем рядом, кутался в старый шерстяной платок, за неимением куртки, и настороженно следил за мной.
— Послушай-ка, у меня есть вопрос. — Еще шаг, и я присела на корточки, подобрав полы пальто. Наши взгляды оказались на одном уровне. — Как ты смотришь на то, чтобы жить со мной?
Несколько мгновений царила звенящая тишина. Потом я получила пощечину, оставившую на моем лице холодный и влажный след грязи. Мальчик плохо вытер руки.
— Винс! — повысил голос Йен. — Немедленно извинись.
Его брат быстро прерывисто дышал, прижимая ладонь к груди. От удара больнее было ему. На светло-карие, большие глаза навернулись слезы.
— Не буду! Она хочет украсть тебя! Я все маме расскажу! — Он уже рыдал, выкрикивая последние слова, и бросился к дому раньше, чем я успела хоть что-то сказать.
Йен пытался остановить брата, но не был услышан.
Девочка на его руках, почувствовав атмосферу, тоже начала хныкать.
— Вам лучше уйти. — Йен всерьез перепугался. Взгляд его метался между мной и дверью, за которой скрылся мальчик.
— Мне нужен твой ответ. — Я не хотела встречаться с женщиной, способной так ужасно обращаться со своим ребенком, но и уйти просто так не могла.
— Я хочу. — Сказал он и, кажется, сам удивился своим словам.
— Кусочек сердца одного из разбитых богов. — Йен забрал у меня осколок раньше, чем его на меня воздействие стало необратимым. Келу не позволил даже коснуться. — Все, что сумел отколоть. На альсов сила ваших богов не действует. Нам они не страшны.
Я растирала онемевшие пальцы и на осколок старалась не смотреть.
— Ты почувствовала это, верно? Жалкая, мертвая щепка почти захватила тебя. Представь, что случится, если все сердца забьются. — Йен помедлил, сомневаясь в том, что хотел сказать. Но все же добавил: — Начнется хаос. Со времен правления забытых богов прошло много столетий. Мир изменился. Он больше не в состоянии выдержать их присутствие.
Люди сдвинули границы своих территорий и отняли часть земель альсов. Попытки вернуть свое успехом не увенчались, поэтому альсы решили забрать у людей все. Ненадежным, жестоким и разрушительным способом.
— План разработан уже давно, но на его реализацию потребовалось много времени. Вероятно, если бы наши общины действовали вместе, все уже давно свершилось бы, но, на наше счастье, альсы разобщены.
Йен весь поник. Его мучила вина, но не из-за того, что его собратья собирались уничтожить целую империю — в истории нашего мира это был бы не первый такой случай. Он чувствовал себя виноватым, потому что должен был рассказать нам о грядущих бедах.
А знание, без возможности что-то изменить, могло стать худшим наказанием.
— По плану столица, вместе со всеми прилегающими территориями, просто превратится в мертвые земли. Оставшихся в живых людей, лишенных правителя, будет легко захватить.
— Это можно как-то предотвратить? — хрипло спросил Кел.
Йен пожал плечами.
— Мне известно немногое. Но у нас еще есть время, чтобы во всем разобраться. Или вы можете покинуть империю. В мире не так уж мало государств, где люди могут мирно жить.
— Мы должны рассказать обо всем главнокомандующему. — медленно, будто через силу, произнес Кел. Он боролся с собой, но ментальное воздействие было все еще слишком сильным.
И я всерьез забеспокоилась, что он действительно все выложит своему командиру.
Йен невесело усмехнулся.
— У меня нет никаких доказательств, кроме подслушанных разговоров и этой проклятой щепки. Нам не поверят. Меня казнят. Шани, думаю, тоже. А тебя, вероятнее всего, отправят к магу на доработку. Так что, если ты не сможешь сдержаться, больше никогда нас не увидишь.
Кел побледнел. Несмотря на свое состояние, он сумел не поддаться внушенной ему слепой преданности и понуро кивнул, признавая правоту Йена.
— Но почему меня не казнят вместе с вами?
— Может и казнят. — не стал спорить Йен. — Но я, на месте твоего командующего, не стал бы так легкомысленно избавляться от воинов, на которых ушло много времени, сил и золота. И ментальной магии, если быть до конца откровенным. Куда лучше полностью лишить тебя воли, превратив в послушного болванчика, и использовать в своих целях.
Я поднялась с колонны, решив завершить этот неприятный разговор. Проще всего было бы поверить в то, что Йен все выдумал, или неправильно понял, или его обманули.
История про забытых богов казалась безумной и неправдоподобной. Еще безумнее было полагать, что кто-то смог бы их пробудить…
Если слова Йена окажутся ложью, я буду всего лишь обманутой, но живой дурочкой. Если же все, что он сказал — правда, а я ему не поверю, буду мертвой дурой.
— Сбежать мы успеем всегда. Для начала давайте попробуем что-нибудь разузнать.
Йен с благодарностью мне улыбнулся. По какой-то причине ему было бесконечно важно, чтобы мы ему поверили. Не высмеяли и не прогнали.
ГЛАВА 4. Прошлое. Часть 1
Впервые я увидела этого ребенка ранней весной, на скамейке в маленьком сквере. Он часто сидел там, болезненно худой, вечно побитый, с диковатыми глазами на бледном, осунувшемся лице. Тогда наши с Келэном родители только умерли, я с трудом нашла работу в пекарне, чтобы содержать себя и одиннадцатилетнего брата.
Мелкую девчушку, которой еще и пятнадцати не исполнилось, никто не хотел брать на работу. Мне повезло попасться на глаза жалостливой госпоже Джазе. Она согласилась меня нанять и даже назначила неплохое жалование. Недостаточное, чтобы не думать о деньгах каждый день, но куда выше, чем следовало бы. И разрешала после закрытия пекарни забирать с собой несколько непроданных булочек.
Именно с булочек госпожи Джазе наше знакомство и началось. Я всегда брала одну лишнюю, для него. И предусмотрительно оставляла ее на краю скамейки. Когда в первый раз попыталась отдать булочку в руки, получила головой в живот. Мне было больно и обидно, а мальчишка просто сбежал.
После того случая я стала осторожнее и оставляла выпечку на безопасном расстоянии. А потом, спрятавшись за поворотом, следила, чтобы он точно ее взял.
Сколько бы ни думала об этом позже, не могла понять, зачем вообще связалась с этим ребенком. У меня в жизни и без него было много проблем.
Тогда же я о таком не думала и просто подкармливала его по мере возможностей.
Летом мальчик впервые меня поблагодарил.
А ближе к концу осени я узнала, почему же он так часто сидит на самой крайней скамье в сквере и бездумно смотрит на фонтан, который на моей памяти не работал ни разу.
Случилось это утром, когда я раскладывала в витрине первую партию свежей, ароматной выпечки. Госпожа Джазе сидела у большого светлого окна и вязала. На маленьком круглом столике перед ней лежало несколько мотков пряжи веселых расцветок.
Ее пекарня казалась мне сказочной. Теплая, уютная, полная вкусных ароматов, собранная из дерева и мягкой тканевой отделки, напоминавшей о темном шоколаде. Мне нравилось здесь работать, но не только из-за обстановки.
Госпожа Джазе была общительной женщиной, у нее было много знакомых и подруг. И все сплетни нашего небольшого приграничного города стекались в ее пекарню.
Дверь открылась неслышно. Госпожа не любила дверные колокольчики и никогда ими не пользовалась.
В пекарню, с брезгливым видом закрывая зонт, проскользнула женщина средних лет. Тонкая и высокая, в тугом костюме, подчеркивавшем ее болезненную худобу, она равнодушным взглядом скользнула по витринам и обратилась ко мне в своей привычной, чуть снисходительной манере:
— Мне как обычно, душечка.
Каждую неделю по выходным госпожа Нейтлэсс приходила сюда и заказывала одну песочную корзинку с малиной.
— Шана, дорогая, завари нам чаю, — попросила госпожа Джазе.
Пришло время их еженедельной долгой беседе, за которую они должны были успеть обсудить все сплетни последних семи дней.
Я надеялась, что сегодня наконец узнаю, сшила ли себе платье мечты главная модница нашего города, и рассказал ли кто-нибудь швее с соседней улицы, что ее муж изменяет ей с молоденькой учительницей.
Но беседа их началась с того, о чем я не хотела бы слышать.
— Росса ведь три дня назад стража забрала, — с хорошо отмеренным осуждением в голосе произнесла госпожа Найтлэсс, пододвинув к себе блюдце с песочной корзинкой. — Снова побил мальчонку. Да так сильно, что бедолага и ходить не может.
Госпожа Джазе нахмурилась, пытаясь вспомнить, о ком идет речь. Ее не интересовали разговоры о всякого рода насилии, поэтому она мало что знала о тех, кто обычно становился главными героями подобных сплетен.
Заметив недоумение собеседницы, госпожа Нэйтлэсс выразительно произнесла:
— Ну тот ребенок. С глазами.
Расставив на столике перед ними чашки и налив чаю, я планировала скрыться на кухне. Истории о домашнем насилии всегда пугали меня. Было в них что-то безнадежное и по-особенному отвратительно-страшное. Но услышав о мальчике со странными глазами, я вернулась за прилавок и затаилась.
Мальчика на скамейке я не видела уже три дня. И глаза у него были необычные. Слишком светлые и дикие. Нечеловеческие. У меня были причины подозревать, что говорят сейчас о нем.
— А что мать? — спросила госпожа Джазе.
— А то ты не помнишь, как она его в младенчестве чуть не утопила, — отмахнулась госпожа Нэйтлэсс и пораженно уставилась на собеседницу, когда та подтвердила, что действительно не помнит. — Ну… может, ты тогда и слушать меня не захотела.
Госпожа Джазе, если верить пекарю, в прошлом, очень тяжело переносила все плохие слухи, связанные с детьми. Была слишком впечатлительна.
— Мальчонка же и не человек вовсе. Поговаривают, его мать заезжему альскому торговцу отдалась за отрез ткани. Слухи-слухами, но все видели, как она себе дорогое платье сшила, а позже и разродилась. Потом еще пыталась всех уверить, что ребенка ей подменили, но повитуха говорила, что именно этого младенца из ее гнилой утробы и вытащила.
Госпожа Нэйтлэсс осуждающе покачала головой.
О том, как после этого родная мать попыталась утопить ребенка, но испугалась последствий и передумала, слушать было тяжело. Как и об эмоциональной реакции ее мужа, вернувшегося с продолжительных заработков и увидевшего ребенка, не похожего ни на него, ни на жену.
Мне было стыдно вспоминать, как я раздражалась из-за поведения этого мальчика. Как меня злили и обижали его настороженные взгляды и попытки сбежать. Я ведь не желала ему зла…
Но откуда бы он мог об этом знать?
К тому моменту, как чай был допит и госпожа Нэйтлэсс покинула пекарню, легкий осенний дождь закончился, и солнце выглянуло из-за туч. Но на душе у меня весь день было гадко и неспокойно.
Вечером, когда я возвращалась домой из пекарни, на дальней скамейке в сквере сидела парочка. И это отчего-то показалось мне очень неправильным.
Я не знала, сколько правды было в рассказе госпожи Нэйтлэсс, но если мальчика действительно оставили в доме лишь для того, чтобы он помогал по хозяйству, да еще и злость на нем срывали, его положение было куда страшнее и безвыходнее моего.
Пусть я потеряла родителей, но у меня остался брат. Мы были друг у друга и заботились друг о друге. А у того ребенка не было никого.
???
Я промучилась четыре дня в мыслях и сомнениях, пока не приняла единственное верное для меня решение.
В солнечный, но уже по-осеннему прохладный день я отпросилась с работы пораньше и отправилась воплощать свой план в жизнь. Для начала проверила скамейку, но она все еще была пуста.
Потом отправилась исследовать улицы поблизости. Я не сомневалась, что мальчик жил где-то рядом со сквером. Едва ли он смог бы убегать из дома куда-то очень далеко, чтобы побыть в тишине.
Я была решительно настроена найти сегодня его дом. Обследовала одну за другой улицы. Приставала к местным с вопросами. Осматривала дом за домом, заглядывала в маленькие магазинчики, не оставляла без внимания уличных торговцев…
И упорство мое привело меня к маленькому домику, зажатому между двумя трехэтажными зданиями. Потемневшее от времени дерево сливалось с сумерками. Из грязных окон на скромных размеров лужайку лился тусклый свет.
Забора не было, но он и не требовался. Лужайка, которую можно было пройти за пару шагов, представляла собой довольно жалкое зрелище: размякшая после обильных осенних дождей земля в нескольких местах желтела сухой травой.
На лужайке стоял поросший мхом пень, как мне казалось, предназначенный для колки дров. На пне сидел мальчик, здоровой рукой придерживая на коленях совсем еще маленького ребенка. Девочку, судя по двум тоненьким рыжеватым косичкам, перевязанным серыми отрезами ткани.
Другой ребенок, постарше, лет шести, самозабвенно копался в грязи под стенами дома.
Из-за полуприкрытой двери слышался раскатистый храп, заполнивший собой все пространство между двумя каменными зданиями.
Мальчик заметил меня. Затравленно оглянулся на дом, но остался сидеть на месте. Глаза его едва заметно светились в полумраке.
Я растерялась. Не ожидала, что будут еще дети. Захотелось убежать и забыть о своем плане.
Наверное, я бы так и сделала, но мальчик выглядел намного хуже, чем раньше. Ссадины сходили тяжело, правая рука безвольно висела на перевязи.
— Привет. — Я не стала подходить ближе, чтобы не спугнуть его. Замерла на узком тротуаре. Заинтересовала девочку. Она перестала крутить в руках старую, облезлую игрушку, подняла глаза на меня. Улыбнулась.
Они не были похожи. Ребенок на руках у мальчика, пусть и жил в бедности, но знал заботу. Она была аккуратно одета и причесана. На круглом, румяном лице не было и намека на побои. Теплая курточка с заплатками на локтях надежно укрывала ее от осенней прохлады.
Мальчик кивнул вместо приветствия, настороженно следя за мной. Он никогда не был особенно разговорчивым.
— Йен, а это кто? — прекратив возню в грязи, на меня с любопытством смотрел и второй мальчик.
Тогда-то я и узнала, как его зовут.
— Йен, да? Необычное имя.
Он насторожился только сильнее.
— Что вы здесь делаете?
— Пришла к тебе. Ты давно не появлялся, я беспокоилась.
Йен еще раз оглянулся на дверь. Не было похоже, что он желает скрыться в доме, скорее, опасается, что кто-то может оттуда выйти.
Теперь насторожилась и я.
— Росса уже отпустили?
Избей он любого другого ребенка, его бы забрали надолго, но Йен был наполовину альсом. А их местные ненавидели.
— Папу забрали, потому что он сделал больно Йену, и еще не вернули. — сообщил мне второй мальчик, подходя ближе и вытирая на ходу руки об свою серую курточку. — Мама сказала, если мы будем хорошо себя вести, папа скоро вернется и принесет подарки.
Йен опустил глаза. Его перспектива вновь встретиться с Россом пугала до дрожи. Но он молчал.
Мне повезло расти в любящей семье, поэтому я не могла даже представить, что он чувствовал.
Все началось с эгоистичного проявления доброты. Мне ничего не стоило взять в пекарне лишнюю булочку и оставить ее на скамейке рядом с Йеном. Я ничем не жертвовала и ничего не теряла, но чувствовала себя после каждой оставленной булочки куда лучше. Это помогало убедить себя, что наша с Келом жизнь не так уж плоха. Совсем не плоха, на самом деле, если я могу позволить себе подкармливать отвергнутого всеми ребенка.
Начало нашему знакомству положил мой эгоизм, но теперь я искренне хотела ему помочь.
Я сделала первый, осторожный шаг к Йену. Ботинки вязли в грязи.
Он сидел совсем рядом, кутался в старый шерстяной платок, за неимением куртки, и настороженно следил за мной.
— Послушай-ка, у меня есть вопрос. — Еще шаг, и я присела на корточки, подобрав полы пальто. Наши взгляды оказались на одном уровне. — Как ты смотришь на то, чтобы жить со мной?
Несколько мгновений царила звенящая тишина. Потом я получила пощечину, оставившую на моем лице холодный и влажный след грязи. Мальчик плохо вытер руки.
— Винс! — повысил голос Йен. — Немедленно извинись.
Его брат быстро прерывисто дышал, прижимая ладонь к груди. От удара больнее было ему. На светло-карие, большие глаза навернулись слезы.
— Не буду! Она хочет украсть тебя! Я все маме расскажу! — Он уже рыдал, выкрикивая последние слова, и бросился к дому раньше, чем я успела хоть что-то сказать.
Йен пытался остановить брата, но не был услышан.
Девочка на его руках, почувствовав атмосферу, тоже начала хныкать.
— Вам лучше уйти. — Йен всерьез перепугался. Взгляд его метался между мной и дверью, за которой скрылся мальчик.
— Мне нужен твой ответ. — Я не хотела встречаться с женщиной, способной так ужасно обращаться со своим ребенком, но и уйти просто так не могла.
— Я хочу. — Сказал он и, кажется, сам удивился своим словам.
