Последнюю фразу он произносит, глядя куда-то в сторону. Проследив за этим взглядом, я замечаю, что он направлен на фотографии Богдана, которые стоят на прикроватной тумбочке.
Я хмурюсь, и собрав все силы, отворачиваюсь к стене - настала очередь Майера общаться со спиной.
- Уходите.
- Ну вот, что я говорил? Мисс ван дер Лейден обиделась. Только я тебе нужен и ты это знаешь. Так что хватит капризов. Сейчас я приготовлю чай, а потом привезут еду, и ты поешь.
Он уходит на кухню и начинает там чем-то по-хозяйски греметь.
Внутри всё кипит от гнева. Так хочется устроить скандал! Но затем я начинаю размышлять над его словами. Вообще-то - да, он мне нужен. Как бы плохо я к нему не относилась, он мне нужен для того, чтобы подобраться к Богдану.
Ну а поскольку я - «человек, который для достижения своей цели ни перед чем не остановится», значит, какое-то время придётся играть по его правилам.
Прода от 13.07.2021, 10:31
Пытаюсь сосредоточиться, но мысли разбегаются, как тараканы при ярком свете.
Во-первых: ну как не думать о переодевании? Это же настоящий кошмар (который будет преследовать меня всю жизнь).
Во-вторых: квартира. Я не впускаю в квартиру незнакомых людей, а сейчас она превратилась в проходной двор. И если я до сих пор ничего не подцепила, так могу подцепить теперь.
В-третьих: здоровье. Что со мной стряслось? Не простуда и не отравление. Может ли такое произойти от переутомления или от нервов? Майер так и не договорил, но продолжать с ним беседу нет никакого желания. Мне вообще его присутствие ужасно неприятно - это последний человек на свете, которого я бы хотела видеть в своём доме.
Подумав об этом, некстати вспоминаю, какое всё вокруг старое. Кроме дивана в зале - после бабушкиной смерти я купила новый. А в остальном… сервант порыжел, обои рядом с батареей пошли пузырями, на кухне отвалился кусок плитки.
Никак не решусь на ремонт. Мысли о толпе незнакомых людей, о грязи, о беспорядке наводят ужас. Но сейчас мне стыдно за свою старенькую квартиру, а потом стыдно за свой стыд. В конце концов, Майера сюда никто не звал. И никто не заставлял оставаться.
Однако я догадываюсь, почему он так поступил - видимо, чувствует вину. А еще слишком любит всё контролировать. Хорошо бы повернуть это себе на пользу: например, разузнать новое о Богдане. Только пока я так слаба, что ни один коварный план в голову не приходит.
Тем временем Майер снова подходит к моей кровати:
- Чай готов.
Я медленно переворачиваюсь на спину и вижу в его руках поднос с кружкой. Он ставит поднос на подоконник, а потом наклоняется и - я и глазом моргнуть не успеваю - одной рукой приподнимает меня, а другой взбивает подушку.
- Ч-что вы делаете! Н-не трогайте меня! - я возмущённо хлопаю его по руке, но Марк не обращает на это никакого внимания - усадив меня в кровати, молча ставит поднос на колени.
Я хмурюсь, осторожно беру кружку в руки и принюхиваюсь.
- Что это за чай?
- С малиной.
Я морщусь.
- Такое не люблю.
- А почему в холодильнике банка с вареньем?
- Варенье люблю, но не в чае. Сделайте мне обычный зеленый чай с мятой без сахара.
На лице Майера появляется такое выражение, словно я послала его на чайную плантацию в Китай. Или словно он меня туда сейчас пошлёт. Однако он не говорит ни слова - просто забирает поднос и опять уходит на кухню.
В этот момент я вспоминаю: он что-то говорил про еду («скоро привезут еду»?).
Кто привезет, откуда привезёт? Еще одна проблема на мою голову.
Я ем только то, что приготовила сама. Конечно, Майеру об этом знать не надо, но если он и правда заказал где-то еду, придётся что-то придумывать.
Через пять минут Марк приносит зеленый чай. Пью его маленькими глотками, а Майер тем временем берет со столика один из приборов и начинает вертеть в руках.
- Приедет врач, осмотрит тебя еще раз.
- Ч-что? - я вздрагиваю и едва не роняю кружку. - Нет! Я не хочу! Сами же сказали, что анализы в норме.
- Но…
- Нет! - на глаза опять наворачиваются слезы. - Хватит! Никаких врачей! Хватит меня мучить! Лучше уж умереть, чем…
- Да кто тебя мучил, мученица? Чего ты сочиняешь?
- Оставьте меня в поко-о-о-е…
- Наша песня хороша, начинай сначала! - Марк направляет прибор мне в лоб. Теперь я догадываюсь - это инфракрасный термометр. Посмотрев результат, он откладывает термометр в сторону, забирает кружку с подносом и ставит всё на подоконник. - Ладно, София. Возможно, врача не будет. Но чтоб больше ни звука от тебя, понятно?
После этого он берет меня за запястье и надевает на указательный палец новый прибор.
- Ч-что это?
- Не твоё дело. Лежи молча.
На приборе появляется число: 98.
Третий прибор - я точно знаю - тонометр. Марк измеряет мне давление и возвращает тонометр на место.
Снова хочется помыться. В крайнем случае - обработать руки.
- Мне… - осторожно начинаю я.
- Что ещё? - он хмурится.
- … надо в ванную.
- Ладно.
Он отбрасывает одеяло и поднимает меня с кровати - даже пискнуть не успеваю. Приносит в ванную и ставит около раковины:
- Пять минут максимум. Дверь не запирать.
Оставшись одна, смотрю на себя в зеркало. (Лучше бы не смотрела). Нахожу расческу, кое-как привожу в порядок волосы, умываюсь, чищу зубы. Голова кружится, я с трудом держусь на ногах, но назад всё же собираюсь идти сама: хочу проверить, что творится на кухне и в зале. Краем глаза я заметила, что на диване лежал пиджак, а рядом стояла дорожная сумка, а больше ничего рассмотреть не успела.
- Я… с-с-с… - собираюсь объяснить Майеру, что обойдусь и без его помощи, только он меня не слушает - опять берет на руки и относит в постель.
Открываю рот, чтобы возмутиться, но тут звонит телефон. Он отвечает на звонок:
- Да. Да. Хорошо.
И после этого куда-то уходит, прихватив поднос. Я слышу, как открывается и закрывается входная дверь, как шумит вода в ванной и звенит посуда на кухне. Что происходит?
Марк появляется минут через десять. В этот раз на подносе две тарелки: одна - с куриным бульоном, а на другой - котлеты и пюре. Котлеты похожи на паровые.
- Ешь, - поднос в очередной раз оказывается у меня на коленях.
Я осторожно беру тарелку с бульоном. Принюхиваюсь. Беру тарелку с котлетами. Рассматриваю их. Морщу нос.
- Что еще за спектакль?
- Мне кажется… еда воняет, - я пытаюсь сделать невинное лицо.
- Что ты сказала? Воняет? - а вот лицо Майера выражает желание послать меня уже гораздо дальше чайных плантаций Китая. - Ты хоть представляешь, кто это для тебя готовил?
Не знаю и знать не хочу. Однако я его ненароком сильно разозлила. Надо это как-то исправлять.
- Может, и не воняет… Просто не хочется мяса. И бульона мясного тоже. Вот овощной супчик я бы съела… картофельный… с морковочкой.
На Майера уже страшно смотреть: кажется, еще слово, и содержимое тарелок окажется у меня на голове, поэтому я замолкаю. Он хватает поднос, уходит на кухню, и я слышу там такой звон, что возникает желание зажать уши. Правда, вскоре он возвращается, на этот раз - с детскими творожками.
- Вот. Съешь пока это. Позже будет тебе овощной суп, но клянусь! Это последний раз, София, когда я иду у тебя на поводу!
Ладно, на творожки я согласна, они хотя бы запечатанные. А что делать с супом - ума не приложу. Если и его привезут неизвестно откуда, всё равно есть не стану. Конечно, можно перекипятить и съесть, только вот властный господин ограничивает мою свободу.
Вспомнив о поведении Майера, я снова разглядываю руки. Помимо прочего, меня осматривал врач. А капельницы, а уколы, кто их делал - медсестра? В таком случае меня трогали три человека, и никаких следов. Может, я стала нормальной? Ну а что. Чудеса случаются.
Открываю первую упаковку творожка и начинаю есть. Майер гремит кастрюлями на кухне. Неужели решил сам приготовить суп? От этой мысли становится смешно. Марк Майер и овощной суп! Который он готовит для меня! Такое и захочешь - не придумаешь. Хотя представляю, какая получится гадость. А если не съем, он мне его точно на голову выльет. Единственное утешение: Марк готовит на моей кухне, в моей посуде.
Справившись с творожками, я понимаю, что безумно устала. Еще бы - все силы потратила на борьбу вместо того, чтоб направить их на выздоровление. Я ставлю поднос на столик, закрываю глаза и проваливаюсь в сон.
…Просыпаюсь лишь вечером, но чувствую себя гораздо лучше.
Открываю глаза и вижу, что комната заполнена теплым светом закатного солнца. От этого всё вокруг кажется каким-то таинственным. Не совсем реальным.
Из зала доносится шелест. Штора в моей «спальне» приоткрыта: подавшись вперед, замечаю, что Майер стоит около стеллажа и рассматривает книги: достаёт одну, листает, ставит на место, берёт другую… Движения плавные, неторопливые. Он тоже выглядит не совсем реальным.
- Интересная библиотека! Вальзер, Гейм… Чем обусловлен такой выбор? - словно почувствовав, что я за ним наблюдаю, Марк поворачивается ко мне.
- Тем, что я - не только писатель, но и художник. И заметила, что между писательством и художественным творчеством много общего. Взять того же Роберта Вальзера - мне кажется, у него акварельная манера письма. А Георг Гейм - настоящий экспрессионистский морок.
Говорю и самой от себя противно. Несмотря на то, сколько зла причинил мне этот человек, я всё равно стараюсь произвести на него впечатление. Доказать, что я - не «полная дура».
Это очень глупо с моей стороны, и расплата за глупость приходит мгновенно.
- А почему здесь нет ни одной картины, художник?
- Есть. Просто они в кладовке.
- Прячешь сокровища от чужих глаз? Я бы взглянул. Хотя… - Марк возвращает книгу на место, подходит ко мне, и я замечаю в его взгляде усмешку, - если ты рисуешь так же, как пишешь, лучше не надо.
Становится очень обидно. В художественной школе меня хвалили. Мои работы часто побеждали в конкурсах, однажды я даже выиграла путевку в Чехию. Правда, до поездки дело так и не дошло: я тогда училась в школе, и бабушка сначала согласилась меня отпустить (даже позволила сделать загранпаспорт и купила рюкзак-трансформер), но потом передумала, и я так никуда и не поехала.
- Ладно, София, - как ни в чём не бывало продолжает Майер. - Суп давным-давно готов, сейчас принесу.
- Мне уже гораздо лучше. Могу встать и поесть на кухне. А вы можете ехать.
- Хорошо. Ты можешь встать и поесть на кухне. Но я останусь до завтра.
Вот это заявление!
- Мне и правда лучше! Я почти поправилась.
- Не спорь, пожалуйста, - Марк подаёт мне руку, и, несмотря на сопротивление, всё-таки помогает подняться с кровати.
Я выхожу в зал (Марк идет следом) и снова обращаю внимание на дорожную сумку. Останавливаюсь.
- Кстати, откуда эта сумка? И одеты вы не так, словно заехали ко мне с работы. На работе такое не носите. Вы что, собирались куда-то уезжать?
- Слишком много вопросов, ответы на которые тебя не касаются.
Я недовольно сжимаю губы. А что ещё можно было от него ожидать?
Подхожу к шкафу, достаю майку и домашние штаны. Затем иду в ванную и привожу себя в порядок: умываюсь, переодеваюсь, собираю волосы в хвост. И лишь потом появляюсь на кухне.
На столе уже стоит тарелка супа. Я присаживаюсь на стул и беру ложку. Собиралась сказать про суп какую-нибудь гадость, но он выглядит слишком аппетитно - такой густой, ароматный! Овощи порезаны мелко - как я люблю. Сама не замечаю, как съедаю всё.
Майер тем временем достаёт из холодильника сырное ассорти с орехами и сухофруктами. Ассорти запечатано: Марк открывает упаковку, раскладывает всё на деревянную разделочную доску и ставит на стол.
Лучи закатного солнца падают на сырные кубики и кажется, что они светятся. Изюм напоминает необработанный янтарь. Не удержавшись, я набрасываюсь на сыр, а потом - на мясистый кисло-сладкий чернослив. Ммм, гастрономическое наслаждение.
Правда, вскоре мне становится стыдно. И внезапно я решаюсь на серьезный разговор.
- Знаете, мне очень неудобно. Думаю, вам тоже. Кажется, это всё зашло слишком далеко, и теперь непонятно, что делать дальше. Я совсем запуталась. Не знаю, как себя вести и вообще…. Наверное, я должна уволиться. Или вы меня должны уволить, но…
- София, скажи честно, ты - вегетарианка? - Марк неожиданно меня перебивает, и от этого вопроса я впадаю в ступор.
- Э-э… что, простите?
- В холодильнике нет мяса. От бульона с котлетами ты отказалась, устроив спектакль, поэтому я и спрашиваю - ты вегетарианка?
- Э-э… нет. Иногда я ем мясо. То есть пока я не вегетарианка, хотя часто об этом задумываюсь.
- Можно узнать, почему задумываешься? - Марк подозрительно прищуривается.
- Ну, это… Я думаю, что есть животных не очень гуманно.
- Я тебе скажу, София, что в действительности не очень гуманно: жрать мой мозг.
- Ч-что?
- Ничего, проехали. Лучше покажи свои картины. Мне всё-таки любопытно.
Хорошо бы послать его подальше, но тщеславие в очередной раз берет верх. Я иду в кладовку и приношу несколько картин.
- Так, всё понятно, - бросив взгляд на первую, пренебрежительно сообщает он. - Пуантилизим, подражание Полю Синьяку, ничего интересного. А тут у нас что? - рассматривает другую. - Черная акварель. Ясно. Влияние Наоми Тидеман.
Разбив в пух и прах все мои работы, он тяжело вздыхает:
- И это всё? Если честно, я разочарован. Ничего впечатляющего, одни копирки. Что-нибудь своё есть?
Голова становится тяжелой, щеки пылают. Я злюсь на него, злюсь на себя. Что и кому я хотела доказать? Зачем ввязалась в эту историю? Чувствую, что нужно быстрее поставить точку, но не могу.
- А если и есть, то что?
- Показывай.
- Не хочу.
- София, ну не ломайся, - голос Майера становится вкрадчивым, а глаза начинают подозрительно блестеть.
Я опускаю голову и рассматриваю тапочки.
- Со-фи-я. Я жду, - по слогам произносит он.
- Я… вы… дело в том, что я… В общем, могу показать только при одном условии: вы не подумаете дурного.
- «Не подумаете дурного»? - у Майера вырывается смешок. - Боже, София! Ты выражаешься, как экзальтированная девица позапрошлого века. Давай уже, неси своё сокровище.
Нахмурившись, я освобождаю стол, опять иду в кладовку и возвращаюсь с новой картиной. Ставлю её на стол и вижу, как лицо Майера вытягивается от удивления.
Душа ликует.
Ну что, Марк Майер, шах и мат?
Прода от 14.07.2021, 09:47
Я и сама знаю, что картина притягательна: юная девушка встречает рассвет на берегу моря.
Хрупкая, изящная, она стоит спиной, слегка запрокинув голову.
На девушке нет никакой одежды, лучи солнца влажным блеском ложатся на загорелую кожу, длинные светлые волосы распущены, ступни погружены в белоснежный песок
Кажется, Марк теряет дар речи. Закусив губу, он осторожно бёрет картину и начинает её разглядывать.
Я подхожу к окну. Прислоняюсь лбом к прохладному стеклу и смотрю, как во дворе от ветра качаются ветки старого каштана.
- Это, пожалуй, хорошо, - наконец сообщает Марк, и тогда я поворачиваюсь к нему. - Она настоящая. Истинная красота. Оголённая чувственность. То, что истинно, всегда прекрасно, - после этих слов он проводит пальцем по спине девушки, а меня почему-то охватывает странное - до мурашек - волнение.
