Называете документ, изучаете его временную магическую копию. При желании заказываете вечную копию, но стоить это будет дороговато, для закрепления нужно немало магии. Такой способ мы используем уже давно, а к оригиналам никто не прикасался уже давно - чтобы ни одна бумага не была повреждена или изменена, случайно или нарочно.
Его собеседники недовольно переглянулись и начали дальнейшие расспросы о тонкостях работы архива. Все эти тонкости Эльда знала давным-давно и потому она невольно задремала. Ее разбудил звук закрывшейся двери.
- Уф, всю душу вынули, а толку никакого, - устало вздохнул главный архивариус. - Ну-ка, доченька, вылезай-ка, хватит в углу сидеть, а то в твоем положении еще спину прихватит, - лукаво усмехнулся мужчина. - Хватит об этих мутных личностях. Расскажи-ка мне лучше, какие еще слова научилась говорить твоя Катария?
Катария была младшей дочерью Эльды и любимицей деда. Впрочем, и двух старших сыновей женщины архивариус не обделял вниманием. Любви его большого сердца хватит и на будущего внука - при этих мыслях дочь архивариуса ласково погладила пока еще почти незаметный животик.
Домой они возвращались втроем, Эльда надежно опиралась о руки мужа и отца, смеялась над их незатейливыми шутками и чувствовала себя бесконечно счастливой.
Увы, это был последний день, когда она была счастлива. Потому что назавтра в Лиственном Доле разразилась красная хворь. От нее не спасали ни травяные отвары, ни амулеты, ни заговоры. Только индивидуально поставленный магический блок.
Из-за столь странного метода лечения многие считали, что красная хворь - искусственная болезнь, специально выведенная королевскими магами для борьбы с врагами. Правда, опровергая слухи, эта страшная зараза на этот раз разразилась в самом центре страны. И она могла бы закончиться совсем небольшими потерями, ведь в Лиственном доле всегда было довольно магов - этого требовала защита Архива. Но, как нарочно, за два дня до эпидемии большинство специалистов отправились на ежегодное собрание Ковена. Оставшиеся были довольно сильны, чтобы отразить потенциальное нападение врага в течение нескольких дней, пока не придет помощь. Однако нападения хвори никто предвидеть не мог.
Нет, маги не отказались помочь. Напротив, они работали с утра до вечера, время от времени падая в обморок от усталости и истощения сил. Но их все равно не хватало, многие из них быстро надорвались, безвозвратно распрощавшись с магическим источником, если не с самой жизнью, но не в силах справиться с растущей в геометрической прогрессии болезнью. Она, словно запах гнили, мгновенно распространялась от дома к дому, и закрытые окна и двери не в силах были ее остановить.
Но тем страшным утром Эльда еще ничего не знала. Она с улыбкой встретила вбежавшего отца. Правда, улыбка ее увяла, как только женщина разглядела тревогу, плескавшую в глазах Кареса.
Он схватил ее за руку и начал быстро проговаривать какое-то заклинание. Видно было, что дело давалось ему нелегко: на лбу выступил пот, а на виске забилась жилка. Минуту спустя мужчина облегченно выдохнул:
- Теперь ты в безопасности. Зови остальных!
Ничего не понимающая Эльда продолжала оторопело стоять на месте, так что отцу даже пришлось на нее прикрикнуть. А когда она, наконец, собрала всех в гостиной и отправилась на поиски архивариуса, было уже поздно: Карес полулежал в кресле своего кабинета, покрытый пеной из кровавого пота, сочившегося изо всех пор его тела. Красная хворь нанесла очередной удар, и теперь отца ждало три-четыре дня мучительной агонии. Увы, магов в эти страшные дни было не дозваться даже в дом королевского архивариуса. Сперва сгорел отец, за ним матушка, муж и два старших сына. Не миновала страшная доля братьев и сестер Эльды, вместе с их супругами и детьми. Последней на руках матери скончалась младшая Катария...
У нее были такие красивые светлые волосы, точно такие же как у Кари. Теперь бы она была на три года старше девочки...
А сама женщина осталась жива, хоть и скинула от переживаний своего нерожденного ребенка. Отец последним усилием наложил на нее магический блок от болезни, даже его небольших сил на это хватило. Но только ее одну он и успел спасти - красная хворь оказалась слишком быстра. И теперь Эльда проклинала этот прощальный дар отца. Она осталась жива, но совершенно потеряла желание жить.
И даже в родном родительском доме остаться и хранить память о близких было невозможно - Лиственный Дол уничтожали полностью, чтобы избежать распространения болезни по стране - ведь она могла спрятаться и надолго затаиться в любом предмете, чтобы потом вновь собирать свою страшную жатву. Поэтому каждый дом, каждый сад, каждый уютный уголок, пронизанный воспоминаниями, должен был превратиться в серый безжизненный пепел под действием сильнейших стерилизующих заклинаний. Видимо страх, перед возможным разгулом заразы был так велик, что очищающим заклинаниям придали слишком много силы. Настолько, что бывший город превратился в сухой пепел за один день, и даже защита Королевского Архива оказалась слегка повреждена. Маги, отвечающие за нее, призывали Пятерых в свидетели, что охранные чары было невозможно нарушить. Однако случившееся было фактом: часть архива была повреждена стерилизацией. По счастью, затронутыми оказались в основном те документы, которые относились к последним трем годам. А значит, большую часть из них можно было легко восстановить.
Немногочисленным оставшимся в живых жителям позволили взять с собой лишь немного вещей, которые обеззараживали специальными амулетами. Эльда, раздавленная свалившимся горем, была слишком далека от практичности. Она бездумно собирала безделушки, вещи и белье, книги, письма любимого, портреты родных в украшенных драгоценными камнями рамках, несколько статуэток, шкатулку отца... Взять с собой любимый изумрудный гарнитур матушки, собственное жемчужное ожерелье или ценности, хранящиеся в сейфе отца, ей не пришло в голову. Когда от боли разрывается сердце, не до расчета. Так Эльда стала почти нищей.
В качестве компенсации ей полагалось жилье в столице и пособие от короля. Только вот чиновник оказался настолько нагл и вороват, что всучил ей небольшой домик аж в Отребном поясе (хотя должен был дать в Желтом, а то и в Зеленом). А она была настолько раздавлена горем, что не обратила на это внимания. Но Эльду это не слишком заботило, ведь на ее теперь такие простые и незатейливые нужды денег более чем хватало.
Хотя теперь ради "птенчиков" она бы не отказалась поменять место жительства.
- Если бы тебе достался другой дом, матушка Эльда, то мы никогда бы не встретились, - рассудительно сказал Энчи. - И тогда бы не смогли бы спасти друг друга. Зато теперь у тебя снова есть семья. Это мы! И я изобрету зелье, чтобы раз и навсегда покончить с красной хворью! - мальчик упрямо блеснул голубыми глазами, вызвав улыбки у собеседников.
- Да, - задумчиво произнесла Эльда, - теперь мы и впрямь семья. И я возьмусь за вас всерьез! - полушутливо пригрозила она Эрику, ковырявшемуся в носу.
И матушка Эльда действительно взялась за них всерьез. Она сама себе казалась очнувшейся ото сна, тягостного и однообразного, где бесконечно тонула в одиночестве и скорби и где ее единственной заботой было инстинктивно продлевать свое существование, скорее, даже прозябание. Теперь же объектов заботы у нее прибавилось: семь совершенно непохожих друг на друга девочек и мальчиков, каждый со своим характером и склонностями, каждый, нуждающийся в заботе и ободрении.
Эльда с огромной чуткостью и вниманием присматривалась и прислушивалась к каждому из них, чтобы выявить их склонности и таланты - и в полной мере поспособствовать их развитию.
Надо сказать, что она почти нигде не ошиблась, когда разбирала их склонности.
В конце их первой совместной весны матушка Эльда разыскала в сундуках одно из своих "приличных" платьев и начала сновать по Черному городу, восстанавливая и заводя новые знакомства и выискивая для стайки всех подходящих мастеров. Она искусно пользовалась своей придумкой про детей из деревни матушки, которые приехали учиться делу под ее присмотром. Потенциальные наставники уважительно разговаривали с этой полной достоинства дамой и, по крайней мере, соглашались взять "воспитанников" хотя бы на испытательный срок.
Словом, к середине лета почти все дети оказались пристроены в соответствии с их склонностями и талантом.
Эрик действительно отправился учиться к портовому кузнецу. Да, заказы не отличались разнообразием: скобы и гвозди для починки кораблей, запоры и засовы, перелатка креплений такелажа. Но мальчику это казалось пределом мечтаний. Сын своего отца был слишком влюблен в работу горна и огненные переливы железа, чтобы это долго оставалось незамеченным. Он быстро перестал быть просто мальчишкой на побегушках и перешел в разряд подмастерьев. Пусть он был еще маловат ростом и довольно хилым, но, по словам мастера-кузнеца, "чуял" железо. Да и кое-каким секретам работы успел научиться еще тогда, когда у него был прежний дом.
Эрика тоже не забыла поучений матери. Стежки штопки, которой она занималась с другими девочками, всегда были точны и аккуратны. Но это было не главное их достоинство. С помощью ниток ее ловкие пальцы и искусная фантазия создавали завораживающие узоры. На месте прожженной дырки на рубашке возникала нежная снежинка или узорчатый листок, а заплата на продранном локте превращалась в тихое озеро, заросшее по берегам незабудками. А уж если в руки Эрики попадала нить контрастного цвета, можно было не сомневаться, что одежда обзаведется новым узором из растительных или геометрических орнаментов, зачастую весьма изысканным. Белошвейка из "чистой" лавки вблизи Черного рынка не могла нарадоваться на свою ученицу. И причиной были не только прилежность и несомненного желания учиться, но и то, что часть удачных узоров госпожа Кирле выдавала за свои находки и весьма успешно продавала модницам не только из Отребного и Серого городов, но даже и из Желтого пояса.
Любопытный Энчи, которому не давал покоя его пытливый ум, действительно отправился в квартал к алхимикам. Да-да, такой важный, но такой опасный алхимический квартал тоже оказался сослан в Черный город, подальше от богатых жилищ. Беспрестанные пожары и взрывы, то и дело потрясающие здания этих жадных до открытий исследований, не могли сделать их приятными соседями для добропорядочных жителей города. Потому большинство алхимиков жило и творило за чертой основного города, среди отребных трущоб, где, возможно, жители и имели что-то против, но их мнение никого не волновало.
Во внутренние высокие пояса допускались лишь добропорядочные, зарекомендовавшие себя алхимики, которые уже долгие годы ничего не взрывали. Правда, они и не изобретали ничего принципиально нового, предпочитая покупать или воровать открытия у своих коллег, обосновавшихся "внизу". Правда, квартал алхимиков все же расположили чуть сбоку от трущоб, там, где невысокая скальная гряда образовывала между их жилищами и Черным поясом что-то наподобие заслона. Но сделано это было только ради того, чтобы защитить от возможного пожара порт и его постройки (а уж никак не хибары местных жителей).
Сперва в гильдии к Энчи отнеслись настороженно, приняв за очередного восторженного дурачка, который впадает в экстаз от реакции соды с уксусом. Но затем его любопытный пытливый ум, который стремился доискаться до первопричины происходящего, стал понемногу завоевывать уважение. И ему быстро стали доверять не только отмывать реторты и пробирки, но и присматривать за реакциями и вести специальные записи.
Старый портовый аптекарь не мог нарадоваться на звериное чутье Асси, которое позволяло ей с безошибочной точностью выискивать травы, которые действительно годились для лечебных растираний и отваров. К тому же у девочки совершенно отсутствовала щепетильность, которая бы не позволила сделать пастилки из негодных трав для тех посетителей, которые страдали от болезней только в своем воображении. А уж когда им совместно удалось усовершенствовать состав для облегчения похмелья, и поток жаждущих избавления моряков весьма увеличился, наполняя заветную шкатулку монетками (а скупое сердце аптекаря - удовлетворением), Асси первой из стайки стала получать жалованье. Пусть это была только одна монета в неделю, всего одна самая мелкая монета! - но это были первые деньги, заработанные честным путем.
И это было то, что нужно именно для этой девочки. Маленькая цыганка скептичнее остальных была настроена к идее остаться жить у матушки Эльды и стать ее воспитанницей. Спору нет, прожить в Доме спасения эту зиму было большой удачей, но они привыкли жить сами по себе, а летом уж точно не пропадут.
А все эти странные знания - ну ладно счет и чтение, но этикет и все остальное - к чему они, если их стайка не будет так жить никогда? Разве только для того, чтобы тосковать по мечтам, которые не сбылись и не сбудутся никогда? Асси была циником и скептиком из-за того, что отчаянно боялась разочароваться. Она чувствовала, что чем больше будет очарована волшебной картиной нарисованного Эльдой будущего, тем большей будет боль от разочарования, которое представлялось ей неизбежным. Но вот это крохотное, но совершенно настоящее и честно заработанное жалованье вдруг примирило ее с происходящим и заставило робко верить в то, что хорошие изменения никуда не денутся.
Ну, а Инни отправился в обучение к портовому костоправу. Доктора, настоящего доктора, который умеет воздействовать на израненное или измученное болезнью тело не только лекарствами, но и магией, в порту не было. Те из моряков, кто побогаче, сами отправлялись к мастерам в Серый и Желтый пояс. А матросам победнее было довольно отваров и пастилок аптекаря и хирургической помощи костоправа для того, чтобы считать себя вполне защищенными от превратностей судьбы. Возможно, Инни и не был столь блестящим учеником, как ему хотелось бы, по крайней мере, в теоретических вопросах он был весьма слаб. Однако его хладнокровие сделало его идеальным ассистентом на операциях, за что костоправ вынужден был его ценить. Ведь два более способных ученика (один из которых был при нем уже четвертый год) то и дело норовили свалиться в обморок от вида крови. К тому же Инни, плохо способный учить теорию, хорошо понимал материал на практике. Пока бледно-зеленые товарищи по учебе, сглатывая, издалека рассматривали осколки кости, торчащие из раздавленной грузом руки неудачливого матроса, мальчик деловито уточнял у костоправа подробности грядущей операции: что и где нужно резать и как зашивать, чтобы пациент получил больше шансов спасти руку и потерять при этом меньше крови.
Инни очень помогал его страшный опыт жизни в приюте при храме Пятерых. Только тогда знание анатомии помогало ему убивать, а теперь - лечить. В этом была неимоверная усмешка судьбы, которую мальчик улавливал всем своим существом. И все же он продолжал рассматривать учебу так, будто в нем было два человека: милосердный лекарь и хладнокровный убийца. А пропасть этой разницы зачастую заключалась только в глубине разреза скальпеля.
Метти, который всегда был признанным "банкиром" стайки, тоже быстро нашел свое дело.
Его собеседники недовольно переглянулись и начали дальнейшие расспросы о тонкостях работы архива. Все эти тонкости Эльда знала давным-давно и потому она невольно задремала. Ее разбудил звук закрывшейся двери.
- Уф, всю душу вынули, а толку никакого, - устало вздохнул главный архивариус. - Ну-ка, доченька, вылезай-ка, хватит в углу сидеть, а то в твоем положении еще спину прихватит, - лукаво усмехнулся мужчина. - Хватит об этих мутных личностях. Расскажи-ка мне лучше, какие еще слова научилась говорить твоя Катария?
Катария была младшей дочерью Эльды и любимицей деда. Впрочем, и двух старших сыновей женщины архивариус не обделял вниманием. Любви его большого сердца хватит и на будущего внука - при этих мыслях дочь архивариуса ласково погладила пока еще почти незаметный животик.
Домой они возвращались втроем, Эльда надежно опиралась о руки мужа и отца, смеялась над их незатейливыми шутками и чувствовала себя бесконечно счастливой.
Увы, это был последний день, когда она была счастлива. Потому что назавтра в Лиственном Доле разразилась красная хворь. От нее не спасали ни травяные отвары, ни амулеты, ни заговоры. Только индивидуально поставленный магический блок.
Из-за столь странного метода лечения многие считали, что красная хворь - искусственная болезнь, специально выведенная королевскими магами для борьбы с врагами. Правда, опровергая слухи, эта страшная зараза на этот раз разразилась в самом центре страны. И она могла бы закончиться совсем небольшими потерями, ведь в Лиственном доле всегда было довольно магов - этого требовала защита Архива. Но, как нарочно, за два дня до эпидемии большинство специалистов отправились на ежегодное собрание Ковена. Оставшиеся были довольно сильны, чтобы отразить потенциальное нападение врага в течение нескольких дней, пока не придет помощь. Однако нападения хвори никто предвидеть не мог.
Нет, маги не отказались помочь. Напротив, они работали с утра до вечера, время от времени падая в обморок от усталости и истощения сил. Но их все равно не хватало, многие из них быстро надорвались, безвозвратно распрощавшись с магическим источником, если не с самой жизнью, но не в силах справиться с растущей в геометрической прогрессии болезнью. Она, словно запах гнили, мгновенно распространялась от дома к дому, и закрытые окна и двери не в силах были ее остановить.
Но тем страшным утром Эльда еще ничего не знала. Она с улыбкой встретила вбежавшего отца. Правда, улыбка ее увяла, как только женщина разглядела тревогу, плескавшую в глазах Кареса.
Он схватил ее за руку и начал быстро проговаривать какое-то заклинание. Видно было, что дело давалось ему нелегко: на лбу выступил пот, а на виске забилась жилка. Минуту спустя мужчина облегченно выдохнул:
- Теперь ты в безопасности. Зови остальных!
Ничего не понимающая Эльда продолжала оторопело стоять на месте, так что отцу даже пришлось на нее прикрикнуть. А когда она, наконец, собрала всех в гостиной и отправилась на поиски архивариуса, было уже поздно: Карес полулежал в кресле своего кабинета, покрытый пеной из кровавого пота, сочившегося изо всех пор его тела. Красная хворь нанесла очередной удар, и теперь отца ждало три-четыре дня мучительной агонии. Увы, магов в эти страшные дни было не дозваться даже в дом королевского архивариуса. Сперва сгорел отец, за ним матушка, муж и два старших сына. Не миновала страшная доля братьев и сестер Эльды, вместе с их супругами и детьми. Последней на руках матери скончалась младшая Катария...
У нее были такие красивые светлые волосы, точно такие же как у Кари. Теперь бы она была на три года старше девочки...
А сама женщина осталась жива, хоть и скинула от переживаний своего нерожденного ребенка. Отец последним усилием наложил на нее магический блок от болезни, даже его небольших сил на это хватило. Но только ее одну он и успел спасти - красная хворь оказалась слишком быстра. И теперь Эльда проклинала этот прощальный дар отца. Она осталась жива, но совершенно потеряла желание жить.
И даже в родном родительском доме остаться и хранить память о близких было невозможно - Лиственный Дол уничтожали полностью, чтобы избежать распространения болезни по стране - ведь она могла спрятаться и надолго затаиться в любом предмете, чтобы потом вновь собирать свою страшную жатву. Поэтому каждый дом, каждый сад, каждый уютный уголок, пронизанный воспоминаниями, должен был превратиться в серый безжизненный пепел под действием сильнейших стерилизующих заклинаний. Видимо страх, перед возможным разгулом заразы был так велик, что очищающим заклинаниям придали слишком много силы. Настолько, что бывший город превратился в сухой пепел за один день, и даже защита Королевского Архива оказалась слегка повреждена. Маги, отвечающие за нее, призывали Пятерых в свидетели, что охранные чары было невозможно нарушить. Однако случившееся было фактом: часть архива была повреждена стерилизацией. По счастью, затронутыми оказались в основном те документы, которые относились к последним трем годам. А значит, большую часть из них можно было легко восстановить.
Немногочисленным оставшимся в живых жителям позволили взять с собой лишь немного вещей, которые обеззараживали специальными амулетами. Эльда, раздавленная свалившимся горем, была слишком далека от практичности. Она бездумно собирала безделушки, вещи и белье, книги, письма любимого, портреты родных в украшенных драгоценными камнями рамках, несколько статуэток, шкатулку отца... Взять с собой любимый изумрудный гарнитур матушки, собственное жемчужное ожерелье или ценности, хранящиеся в сейфе отца, ей не пришло в голову. Когда от боли разрывается сердце, не до расчета. Так Эльда стала почти нищей.
В качестве компенсации ей полагалось жилье в столице и пособие от короля. Только вот чиновник оказался настолько нагл и вороват, что всучил ей небольшой домик аж в Отребном поясе (хотя должен был дать в Желтом, а то и в Зеленом). А она была настолько раздавлена горем, что не обратила на это внимания. Но Эльду это не слишком заботило, ведь на ее теперь такие простые и незатейливые нужды денег более чем хватало.
Хотя теперь ради "птенчиков" она бы не отказалась поменять место жительства.
- Если бы тебе достался другой дом, матушка Эльда, то мы никогда бы не встретились, - рассудительно сказал Энчи. - И тогда бы не смогли бы спасти друг друга. Зато теперь у тебя снова есть семья. Это мы! И я изобрету зелье, чтобы раз и навсегда покончить с красной хворью! - мальчик упрямо блеснул голубыми глазами, вызвав улыбки у собеседников.
- Да, - задумчиво произнесла Эльда, - теперь мы и впрямь семья. И я возьмусь за вас всерьез! - полушутливо пригрозила она Эрику, ковырявшемуся в носу.
***
И матушка Эльда действительно взялась за них всерьез. Она сама себе казалась очнувшейся ото сна, тягостного и однообразного, где бесконечно тонула в одиночестве и скорби и где ее единственной заботой было инстинктивно продлевать свое существование, скорее, даже прозябание. Теперь же объектов заботы у нее прибавилось: семь совершенно непохожих друг на друга девочек и мальчиков, каждый со своим характером и склонностями, каждый, нуждающийся в заботе и ободрении.
Эльда с огромной чуткостью и вниманием присматривалась и прислушивалась к каждому из них, чтобы выявить их склонности и таланты - и в полной мере поспособствовать их развитию.
Надо сказать, что она почти нигде не ошиблась, когда разбирала их склонности.
В конце их первой совместной весны матушка Эльда разыскала в сундуках одно из своих "приличных" платьев и начала сновать по Черному городу, восстанавливая и заводя новые знакомства и выискивая для стайки всех подходящих мастеров. Она искусно пользовалась своей придумкой про детей из деревни матушки, которые приехали учиться делу под ее присмотром. Потенциальные наставники уважительно разговаривали с этой полной достоинства дамой и, по крайней мере, соглашались взять "воспитанников" хотя бы на испытательный срок.
Словом, к середине лета почти все дети оказались пристроены в соответствии с их склонностями и талантом.
Эрик действительно отправился учиться к портовому кузнецу. Да, заказы не отличались разнообразием: скобы и гвозди для починки кораблей, запоры и засовы, перелатка креплений такелажа. Но мальчику это казалось пределом мечтаний. Сын своего отца был слишком влюблен в работу горна и огненные переливы железа, чтобы это долго оставалось незамеченным. Он быстро перестал быть просто мальчишкой на побегушках и перешел в разряд подмастерьев. Пусть он был еще маловат ростом и довольно хилым, но, по словам мастера-кузнеца, "чуял" железо. Да и кое-каким секретам работы успел научиться еще тогда, когда у него был прежний дом.
Эрика тоже не забыла поучений матери. Стежки штопки, которой она занималась с другими девочками, всегда были точны и аккуратны. Но это было не главное их достоинство. С помощью ниток ее ловкие пальцы и искусная фантазия создавали завораживающие узоры. На месте прожженной дырки на рубашке возникала нежная снежинка или узорчатый листок, а заплата на продранном локте превращалась в тихое озеро, заросшее по берегам незабудками. А уж если в руки Эрики попадала нить контрастного цвета, можно было не сомневаться, что одежда обзаведется новым узором из растительных или геометрических орнаментов, зачастую весьма изысканным. Белошвейка из "чистой" лавки вблизи Черного рынка не могла нарадоваться на свою ученицу. И причиной были не только прилежность и несомненного желания учиться, но и то, что часть удачных узоров госпожа Кирле выдавала за свои находки и весьма успешно продавала модницам не только из Отребного и Серого городов, но даже и из Желтого пояса.
Любопытный Энчи, которому не давал покоя его пытливый ум, действительно отправился в квартал к алхимикам. Да-да, такой важный, но такой опасный алхимический квартал тоже оказался сослан в Черный город, подальше от богатых жилищ. Беспрестанные пожары и взрывы, то и дело потрясающие здания этих жадных до открытий исследований, не могли сделать их приятными соседями для добропорядочных жителей города. Потому большинство алхимиков жило и творило за чертой основного города, среди отребных трущоб, где, возможно, жители и имели что-то против, но их мнение никого не волновало.
Во внутренние высокие пояса допускались лишь добропорядочные, зарекомендовавшие себя алхимики, которые уже долгие годы ничего не взрывали. Правда, они и не изобретали ничего принципиально нового, предпочитая покупать или воровать открытия у своих коллег, обосновавшихся "внизу". Правда, квартал алхимиков все же расположили чуть сбоку от трущоб, там, где невысокая скальная гряда образовывала между их жилищами и Черным поясом что-то наподобие заслона. Но сделано это было только ради того, чтобы защитить от возможного пожара порт и его постройки (а уж никак не хибары местных жителей).
Сперва в гильдии к Энчи отнеслись настороженно, приняв за очередного восторженного дурачка, который впадает в экстаз от реакции соды с уксусом. Но затем его любопытный пытливый ум, который стремился доискаться до первопричины происходящего, стал понемногу завоевывать уважение. И ему быстро стали доверять не только отмывать реторты и пробирки, но и присматривать за реакциями и вести специальные записи.
Старый портовый аптекарь не мог нарадоваться на звериное чутье Асси, которое позволяло ей с безошибочной точностью выискивать травы, которые действительно годились для лечебных растираний и отваров. К тому же у девочки совершенно отсутствовала щепетильность, которая бы не позволила сделать пастилки из негодных трав для тех посетителей, которые страдали от болезней только в своем воображении. А уж когда им совместно удалось усовершенствовать состав для облегчения похмелья, и поток жаждущих избавления моряков весьма увеличился, наполняя заветную шкатулку монетками (а скупое сердце аптекаря - удовлетворением), Асси первой из стайки стала получать жалованье. Пусть это была только одна монета в неделю, всего одна самая мелкая монета! - но это были первые деньги, заработанные честным путем.
И это было то, что нужно именно для этой девочки. Маленькая цыганка скептичнее остальных была настроена к идее остаться жить у матушки Эльды и стать ее воспитанницей. Спору нет, прожить в Доме спасения эту зиму было большой удачей, но они привыкли жить сами по себе, а летом уж точно не пропадут.
А все эти странные знания - ну ладно счет и чтение, но этикет и все остальное - к чему они, если их стайка не будет так жить никогда? Разве только для того, чтобы тосковать по мечтам, которые не сбылись и не сбудутся никогда? Асси была циником и скептиком из-за того, что отчаянно боялась разочароваться. Она чувствовала, что чем больше будет очарована волшебной картиной нарисованного Эльдой будущего, тем большей будет боль от разочарования, которое представлялось ей неизбежным. Но вот это крохотное, но совершенно настоящее и честно заработанное жалованье вдруг примирило ее с происходящим и заставило робко верить в то, что хорошие изменения никуда не денутся.
Ну, а Инни отправился в обучение к портовому костоправу. Доктора, настоящего доктора, который умеет воздействовать на израненное или измученное болезнью тело не только лекарствами, но и магией, в порту не было. Те из моряков, кто побогаче, сами отправлялись к мастерам в Серый и Желтый пояс. А матросам победнее было довольно отваров и пастилок аптекаря и хирургической помощи костоправа для того, чтобы считать себя вполне защищенными от превратностей судьбы. Возможно, Инни и не был столь блестящим учеником, как ему хотелось бы, по крайней мере, в теоретических вопросах он был весьма слаб. Однако его хладнокровие сделало его идеальным ассистентом на операциях, за что костоправ вынужден был его ценить. Ведь два более способных ученика (один из которых был при нем уже четвертый год) то и дело норовили свалиться в обморок от вида крови. К тому же Инни, плохо способный учить теорию, хорошо понимал материал на практике. Пока бледно-зеленые товарищи по учебе, сглатывая, издалека рассматривали осколки кости, торчащие из раздавленной грузом руки неудачливого матроса, мальчик деловито уточнял у костоправа подробности грядущей операции: что и где нужно резать и как зашивать, чтобы пациент получил больше шансов спасти руку и потерять при этом меньше крови.
Инни очень помогал его страшный опыт жизни в приюте при храме Пятерых. Только тогда знание анатомии помогало ему убивать, а теперь - лечить. В этом была неимоверная усмешка судьбы, которую мальчик улавливал всем своим существом. И все же он продолжал рассматривать учебу так, будто в нем было два человека: милосердный лекарь и хладнокровный убийца. А пропасть этой разницы зачастую заключалась только в глубине разреза скальпеля.
Метти, который всегда был признанным "банкиром" стайки, тоже быстро нашел свое дело.
