Ее взгляд совсем опустел от боли, а может от того, что злой призрак Анны Гельди покинул ее. Права была Морена, когда говорила о том, что эмоции и мысли могут обладать собственной волей. Страдания Анны Гельди нашли свое отражение в этой женщине, что носила такое же имя, укоренились в ней, проросли ядовитым растением. Я встряхнула головой, не позволяя подобным мыслям осесть в моем сознании. Призраков не бывает, а вот безумие реально.
Полицейские машины остановились около дома. Два мужчины в форме подбежали к нам, отрывисто спрашивая что-то на немецком и крича известное «Хенде Хох». Я как не странно поняла команду быстрее Анны. Та глядела на полицейских с печалью во впавших глазах, понимая, что ее история кончена. Дэниел выбежал на улицу, объясняя, что произошло. Я тупо кивала в такт его словам, продолжая смотреть на Анну, хладнокровную убийцу и несчастную жертву судьбы, чей разум не выдержал выпавших на ее долю испытаний. Дэниел вручил мне сумку, которую я повесила на плечо. В руках у него была папка с протоколами.
— Зло, это не осознанный выбор, Дина. — Ароизнес Дэниел, в то время как Анну заталкивали в машину.
Я понимала, что он имел ввиду. Анна не считала, что творит зло, она находилась во власти своих иллюзий и желании во что бы то ни стало защитить протоколы.
Два полицейских в безупречно отглаженной форме подошли к нам. Они так сильно походили друг на друга, что казались братьями. Мужчины начали задавать вопросы, на которые мой напарник отвечал с нотками усталости в голосе:
— Да, мы подозревали, что протоколы по делу Анны Гельди находятся в этом доме, но эта зацепка нас ни к чему не привела. — Пожав плечами Дэниел протянул полицейскому папку, которую Анна сжимала в руках прежде чем упала с балкона: — Вы можете спросить ее сестру. Эти документы фальшивы, и я как эксперт могу это подтвердить.
Полицейский кивал, мысленно с мучением заполняя отчет. Я тяжело вздохнула. Значит, у Анны все-таки были фальшивые протоколы. Меня немного, удивило, что Дэниел успел проверить бумаги. Видимо, пока я бежала вниз, чтобы не дать Анне скрыться, он раскрыл папку и проглядел документы. Полицейские задали нам еще несколько вопросов и пожелали доброй ночи. Анна кричала что-то из машины и вела себя не адекватно.
— Нас отпустят? Вот так просто? — спросила я Дэниела. Сумка, что висела у меня на плече казалась мне гораздо тяжелее, чем раньше. Я поправила ее, схватившись за широкий ремень.
— Мы же не совершили никакого преступления, — сказал Дэниел и обнял меня за плечи. День вышел тяжелый, поэтому я благодарно оперлась на него, чувствуя как тело медленно наливается усталостью.
— Поужинаем вместе? У меня? — спросил он, по темному блеску в голубых глазах я поняла, что Дэниел имел ввиду ужин, плавно переходящий в завтрак. Сегодняшний день доказал, что жизнь слишком коротка, чтобы отказываться от предоставленный возможностей, поэтому я согласно кивнула.
— У тебя.
Мы уехали в Цюрих, оставляя тайны протоколов и загадочных убийств позади. Сейчас как никогда мне хотелось забыться в тепле чужих рук и вкусе вина. Мне хотелось сбросить с себя тени чужого безумия и наслаждаться каждым мгновением жизни.
Протокол Анны Гельди.
Заключительный приговор
Процесс по делу Анны Гельди достойным образом заканчивается заключительным приговором.
Мы, городской совет города Гларус, находим Анну Гельди виновной в отравлении иглами Марии Чуди, дочери Йоханнеса Чуди. Хотя подобное действие не закончилось смертью девочки, мы принимая во внимание действия и слова Анны во время допроса, считаем необходимым судить ее по всей строгости закона.
На основании улик и свидетельств, а также на основании показаний самой обвиняемой, мы приговариваем Анну Гельди к смерти через отсечение головы. Приговор окончательный и его надлежит привести в исполнение сегодня же. Обвиняемая хотите ли вы сказать что-либо?
— Вы казните меня, а вместе со мной моего нерожденного ребенка.
— Вздор, в вашем возрасте невозможно понести.
— В таком случае Бог вам судья.
— Приготовления к казни завершатся сегодня вечером, до тех пор Анну надлежит отвести обратно в камеру, где обвиняемая получит последний ужин.
Я пишу эти строки, последнее что могу сказать и о чем могу помыслить. Сегодня ко мне приходил исповедник, но я отказалась с ним говорить. Боль, которую я пережила, искупает мои грехи. Я прикасалась к стенам, их холод и шероховатость заняли плотное место в моей памяти. Если спросить меня, где в моей комнате лежали иглы для швейного набора, я и не вспомню, а в этой холодной комнате, на каждой стене я помню каждую отметину. Иглы для швейного набора. С них все и началось. Хотела бы я увидеть Анну-Марию, узнать, понимала ли эта девчонка, что своими капризными обвинениями она станет причиной окончания моей жизни? Матушка учила меня, что все дети - ангелы. Я считаю иначе. Хорошо, что Господь не подарил мне детей, как бы жили они с позорным знанием о том, что их мать обезглавили как ведьму?
Сегодня я умру за преступление, которого не совершала, умру потому что Йоханнесу было удобно избавиться от своего шурина, используя меня. Сейчас я это понимаю. Но он избрал закон способом своей мести. Лучше бы он задушил меня и спрятал тело и нанял бандитов напасть на Рюэдли. Люди больше не верят в ведьм как раньше, пройдет еще немного лет и они поверят в мою невиновность и оправдают меня, пусть и посмертно. Принесли кролика, это мое пожелание на последнюю трапезу. Мои обвинители и палачи спрашивали также, желаю ли я с кем-то поговорить. Говорить я ни с кем не хочу, слова сейчас кажутся совсем не важными.
Я сложу листы бумаги рядом со своей кроватью. Рюэдли говорил, что их будут обязаны подшить к делу. Вместо исповедника, я напишу эти слова на бумаге.
Я, Анна Гельди, родилась в Зенвальде, я обвинялась в отравлении иглами Анны-Марии Чуди, и я не виновна.
Дэниел насвистывал, открывая бутылку с вином. На столе в гостиной располагались разные вкусности: сыр, мясные нарезки, свежий хлеб, немного овощей и оливки из которых торчали деревянные шпажки. Я смотрела на город из огромных окон, свечи, что горели в комнате, делали ее уютней.
— За раскрытие дела! — сказал мужчина, разлив рубиново-алый напиток по бокалам. Я подняла бокал, с наслаждением ловя краем глаза отражение наших фигур в панорамных окнах.
— За то, что Анна больше никому не причинит вреда. — Добавила я с грустью в голосе.
Бокалы со звоном столкнулись, я сделала пару глотков. До моего рейса обратно оставался полный день: — Не обидно, что протоколы в конце концов оказались не настоящими?
Я вспомнила о папке, которую Дэниел отдал полиции. Тот махнул рукой и сказал:
— Я никогда не упускаю своего.
Глупо было тешить себя мыслью о том, что под «своим» мужчина подразумевал меня, однако в тот момент я позволила себе обмануться. Для меня самой никогда и не было важно найти эти бумаги. А вот то, что убийца Александра попалась, внушало мне чувство справедливости в этом мире.
— Морена говорила мне о призраках. О том, что чьи-то сильные мысли и эмоции могут завладеть предметом или сознанием. Получается, она оказалась права.
Я вздохнула.
— Вы думаете, что последние эмоции и мысли Анны Гельди захватили сознание нашей преступницы?
— Не совсем. К тому же мы никогда не узнаем о чем думала сама Анна во время процесса над ней. Я хочу сказать, что Анна Гурд настолько глубоко переживала эту историю, и каким-то образом связывала ее со своей личной трагедией, что это сделало ее одержимой.
— Одержимость приводит к таким разрушительным последствиям. — Сказал Дэниел.
— Одержимость и одиночество. Может, если муж Анны не умер, она бы вела себя совсем по-другому.
— Одиночество не приводит ни к чему хорошему.
Дэниел подошел ко мне, медленно склонился, готовый принять мой отказ в поцелуе. Зря он думал, что я откажу. Последние миллиметры, разделяющие нас преодолела я. Преодолела с голодом и жаждой, с желанием, которое испытывала к нему с первого момента нашей встречи. Поцелуй вышел долгим и глубоким, я пробовала его на вкус, а он пробовал меня, тело наливалось жаром и я неловко облокотилась на него, проливая на светло-голубую рубашку вино.
— Черт! — воскликнула я, отстраняясь, — Нужно немедленно застирать.
Дэниел проворчал что-то на немецком типа «Да гори огнем эта рубашка» и попытался ее сорвать, но я настойчиво подтолкнула его в ванну.
— У тебя есть «Ваниш»?
Мужчина указал на кладовку недалеко от коридора. Рубашку он снял, заливая пятно водой. Я мельком взглянула на его обнаженный торс и подумала, что может и правда «гори эта рубашка огнем»? Однако к кладовке бросилась. По дороге я задела свою сумку, которая с грохотом рухнула на пол. Я подняла ее, снова поразившись тому, как она потяжелела. Компьютер я вроде оставляла в гостинице… Открыв в сумку я на перый взгляд ничего не обнаружила, но затем догадалась открыть молнию от крупного кармана для документов, которым никогда не пользовалась. В ней были… протоколы. Дрожащими пальцами я коснулась бумаг. Выполненные на качественной бумаге, почти не тронутые временем. Вероятно Манфред хранил их очень бережно. Я не могла сходу прочесть документы, для этого мне требовалось время, хороший словарь и освещение, но сомнений не оставалось, документы подлинны.
Вот же… лживый, хитрый мерзкий лис. Он никогда не намеревался выставить протоколы на настоящие торги. Он не собирался ничего заплатить Майе и Маркусу. Заветные бумаги лежали в моей сумке, грузом вины. Смерть троих людей, а может и больше была запечатлена на этих страницах.
Скорее всего после того как я убежала вниз, посмотреть все ли в порядке с Анной. Дэниел подменил протоколы, которые хранила Анна у себя в комнате на те, что Майя держала в кабинете. Ему даже не пришлось создавать фальшивку, она уже была в доме. После чего он отдал бумаги полицейским. Даже если те покажут бумаги Анне и та скажет, что они не подлинны, и она об этом знает, ей никто не поверит после ее истории. Анна отправляется в тюрьму, что она в принципе заслужила, а Дэниел продает протоколы за крупную сумму, минуя налоги и обязанность заплатить Майе и ее сыну. А я отправляюсь в Россию, наивно ожидая, что этот мужчина который не имеет чести, стыда, совести не разобьет мне сердце.
Ну уж нет. Я не позволю им оказаться в закромах какого-то толстосума. Я быстро обулась, схватила сумку и поспешила вниз на лифте. Ближайшее полицейское управление, известное мне находится на набережной реки Лимат. Ничего не стоит добраться туда на троллейбусе.
Я спешила, не оглядываясь и не думая о том, что станет с Дэниелом, когда его поймают. Он преступник, а, значит, должен понести наказание. Югослав Максим назвал его «морально гибким», тогда я не поняла, что имел ввиду этот мужчина с руками-кувалдами. Сейчас же мне его слова стали предельно ясны. Формально Дэниел всего-лишь умолчал о настоящих протоколах, на самом деле он скрыл улику, солгал полиции, моментально создал мошенническую схему, в которой я волей неволей приняла участие. Я сошла с троллейбуса спустя пятнадцать минут после того, как покинула квартиру Дэниела, стараясь выглядеть непринужденно, я почти бегом направлялась к полицейскому участку.
Солнце зашло, а от реки повеяло холодом. Старинное здание, в котором находилось полицейское управление было видно из-за угла. Я ускорила шаг, от стресса казалось, будто я не иду вовсе, а парю, и что ноги не касаются мостовой.
— Дина! — Послышался знакомый голос, и я оглянулась. Позади меня показался черный мерседес, в котором сидел Иван. Он замедлился, начав двигаться вровень со мной.
— Как я рад вас видеть.
— Иван, простите, у меня очень мало времени. Может быть потом встретимся?
Мужчина не унимался, в темноте улицы его глаза из ореховых стали черного цвета.
— Давайте я вас подброшу? Куда вы торопитесь? В гостиницу?
— Спасибо, но я уже почти пришла.
Я неопределенно махнула рукой вперед. Не вовремя мне встретился мой новый знакомый. Совсем не вовремя. Между тем Иван прижался к обочине, включил аварийные огни и вышел из авто. На нем была черная спортивная куртка и джинсы. Одежда, как известно, может изрядно изменить образ человека, в этой Иван выглядел высоким, опасным и лишенным той интеллигентности, которая, как мне показалось в первые дни нашего знакомства, была ему присуща. Следующие его слова заставили меня замереть как оленя при свете автомобильных фар:
— Не стоит идти в полицию.
— О чем вы?
— Я знаю, что у вас в сумке лежат протоколы по делу Анны Гельди. Знаю, потому что Даниел позвонил мне и сказал куда вы скорее всего направитесь. Дина, ваш поступок лишен логики. Неужели вы не понимаете, что можете и сами угодить в тюрьму?
Я посмотрела на него в упор и сказала:
— Говорят, что в швейцарских тюрьмах не так уж плохо.
— В любых тюрьмах плохо, — сказал мужчина с уверенностью в голосе, будто не раз бывал по другую сторону решетки. Иван сделал шаг вперед, я в сторону. Если сравнить наши размеры, случись нам поиграть в догонялки, он меня конечно же поймает.
— Я предлагаю вам отдать мне эти бумаги по-хорошему. Вы получите за них достойное вознаграждение, а мир никогда не узнает о том, что они существуют. Поверьте, так будет лучше для всех.
Я упрямо покачала головой и поспешила к полицейскому участку. Иван больно схватил меня за локоть.
— Я закричу, — прошипела я.
— Мой начальник хорошо заплатил за эти протоколы, так что, Дина, будте добры, передайте их мне, — вежливый тон и улыбка сопровождались дулом пистолета, торчащим из куртки и упирающимся мне в бок. Я чувствовала, как мое сердце тяжело громыхает в груди. Казалось, вся улица должна его слышать. Страх сковал меня липкими объятиями, разум спешно пытался взвесить возможность быть застреленной на улице. Как назло, прохожих было не много.
— Вы меня не застрелите. — Смогла, наконец, произнести я. Голос звучал приглушенно и хрипло.
— Может быть вы правы… А может быть нет. Но даже если вы уцелеете сейчас, что помешает людям моего начальника найти вас? Встать между ним и его коллекцией может только безумец.
Слово «ним» Иван произнес с какой-то священной дрожью в голосе. Словно говорил о древнем божестве, а не об очень богатом коллекционере. К
— Что помешает его людям найти меня потом? Я — свидетель того, что протоколы существуют.
Иван наклонил мощную голову, от него исходил запах дорогого одеколона.
— Мое слово. Я поручусь за вас, а может и вовсе не доложу о сегодняшнем инциденте.
«Как благородно», подумала я, но вслух не сказала. Злить Ивана сейчас было не самым умным решением, а я кто угодно, но не дура. Кем бы ни был загадочный коллекционер, он очень опасный человек. Интуиция подсказывала мне, что Иван на самом деле отпустит меня живой и невредимой, если я отдам ему протоколы. Самым обидным было даже не то, что меня окружали одни лжецы все то время, что я находилась в Швейцарии, и не то, что я так и не прочитаю документы, которые стоили Александру жизни. Ужасало осознание, что отдав документы Ивану я встану на одну сторону с ним и Дэниелом. Стану гораздо гибче морально.
— И почему нельзя всегда играть по правилам? — спросила я Ивана, доставая из сумки папку с бумагами. Тот принял ее со нечитаемым выражением лица, оставив мой вопрос без ответа.
Полицейские машины остановились около дома. Два мужчины в форме подбежали к нам, отрывисто спрашивая что-то на немецком и крича известное «Хенде Хох». Я как не странно поняла команду быстрее Анны. Та глядела на полицейских с печалью во впавших глазах, понимая, что ее история кончена. Дэниел выбежал на улицу, объясняя, что произошло. Я тупо кивала в такт его словам, продолжая смотреть на Анну, хладнокровную убийцу и несчастную жертву судьбы, чей разум не выдержал выпавших на ее долю испытаний. Дэниел вручил мне сумку, которую я повесила на плечо. В руках у него была папка с протоколами.
— Зло, это не осознанный выбор, Дина. — Ароизнес Дэниел, в то время как Анну заталкивали в машину.
Я понимала, что он имел ввиду. Анна не считала, что творит зло, она находилась во власти своих иллюзий и желании во что бы то ни стало защитить протоколы.
Два полицейских в безупречно отглаженной форме подошли к нам. Они так сильно походили друг на друга, что казались братьями. Мужчины начали задавать вопросы, на которые мой напарник отвечал с нотками усталости в голосе:
— Да, мы подозревали, что протоколы по делу Анны Гельди находятся в этом доме, но эта зацепка нас ни к чему не привела. — Пожав плечами Дэниел протянул полицейскому папку, которую Анна сжимала в руках прежде чем упала с балкона: — Вы можете спросить ее сестру. Эти документы фальшивы, и я как эксперт могу это подтвердить.
Полицейский кивал, мысленно с мучением заполняя отчет. Я тяжело вздохнула. Значит, у Анны все-таки были фальшивые протоколы. Меня немного, удивило, что Дэниел успел проверить бумаги. Видимо, пока я бежала вниз, чтобы не дать Анне скрыться, он раскрыл папку и проглядел документы. Полицейские задали нам еще несколько вопросов и пожелали доброй ночи. Анна кричала что-то из машины и вела себя не адекватно.
— Нас отпустят? Вот так просто? — спросила я Дэниела. Сумка, что висела у меня на плече казалась мне гораздо тяжелее, чем раньше. Я поправила ее, схватившись за широкий ремень.
— Мы же не совершили никакого преступления, — сказал Дэниел и обнял меня за плечи. День вышел тяжелый, поэтому я благодарно оперлась на него, чувствуя как тело медленно наливается усталостью.
— Поужинаем вместе? У меня? — спросил он, по темному блеску в голубых глазах я поняла, что Дэниел имел ввиду ужин, плавно переходящий в завтрак. Сегодняшний день доказал, что жизнь слишком коротка, чтобы отказываться от предоставленный возможностей, поэтому я согласно кивнула.
— У тебя.
Мы уехали в Цюрих, оставляя тайны протоколов и загадочных убийств позади. Сейчас как никогда мне хотелось забыться в тепле чужих рук и вкусе вина. Мне хотелось сбросить с себя тени чужого безумия и наслаждаться каждым мгновением жизни.
Протокол Анны Гельди.
Заключительный приговор
Процесс по делу Анны Гельди достойным образом заканчивается заключительным приговором.
Мы, городской совет города Гларус, находим Анну Гельди виновной в отравлении иглами Марии Чуди, дочери Йоханнеса Чуди. Хотя подобное действие не закончилось смертью девочки, мы принимая во внимание действия и слова Анны во время допроса, считаем необходимым судить ее по всей строгости закона.
На основании улик и свидетельств, а также на основании показаний самой обвиняемой, мы приговариваем Анну Гельди к смерти через отсечение головы. Приговор окончательный и его надлежит привести в исполнение сегодня же. Обвиняемая хотите ли вы сказать что-либо?
— Вы казните меня, а вместе со мной моего нерожденного ребенка.
— Вздор, в вашем возрасте невозможно понести.
— В таком случае Бог вам судья.
— Приготовления к казни завершатся сегодня вечером, до тех пор Анну надлежит отвести обратно в камеру, где обвиняемая получит последний ужин.
Я пишу эти строки, последнее что могу сказать и о чем могу помыслить. Сегодня ко мне приходил исповедник, но я отказалась с ним говорить. Боль, которую я пережила, искупает мои грехи. Я прикасалась к стенам, их холод и шероховатость заняли плотное место в моей памяти. Если спросить меня, где в моей комнате лежали иглы для швейного набора, я и не вспомню, а в этой холодной комнате, на каждой стене я помню каждую отметину. Иглы для швейного набора. С них все и началось. Хотела бы я увидеть Анну-Марию, узнать, понимала ли эта девчонка, что своими капризными обвинениями она станет причиной окончания моей жизни? Матушка учила меня, что все дети - ангелы. Я считаю иначе. Хорошо, что Господь не подарил мне детей, как бы жили они с позорным знанием о том, что их мать обезглавили как ведьму?
Сегодня я умру за преступление, которого не совершала, умру потому что Йоханнесу было удобно избавиться от своего шурина, используя меня. Сейчас я это понимаю. Но он избрал закон способом своей мести. Лучше бы он задушил меня и спрятал тело и нанял бандитов напасть на Рюэдли. Люди больше не верят в ведьм как раньше, пройдет еще немного лет и они поверят в мою невиновность и оправдают меня, пусть и посмертно. Принесли кролика, это мое пожелание на последнюю трапезу. Мои обвинители и палачи спрашивали также, желаю ли я с кем-то поговорить. Говорить я ни с кем не хочу, слова сейчас кажутся совсем не важными.
Я сложу листы бумаги рядом со своей кроватью. Рюэдли говорил, что их будут обязаны подшить к делу. Вместо исповедника, я напишу эти слова на бумаге.
Я, Анна Гельди, родилась в Зенвальде, я обвинялась в отравлении иглами Анны-Марии Чуди, и я не виновна.
Глава 13 Сказочная идиотка
Дэниел насвистывал, открывая бутылку с вином. На столе в гостиной располагались разные вкусности: сыр, мясные нарезки, свежий хлеб, немного овощей и оливки из которых торчали деревянные шпажки. Я смотрела на город из огромных окон, свечи, что горели в комнате, делали ее уютней.
— За раскрытие дела! — сказал мужчина, разлив рубиново-алый напиток по бокалам. Я подняла бокал, с наслаждением ловя краем глаза отражение наших фигур в панорамных окнах.
— За то, что Анна больше никому не причинит вреда. — Добавила я с грустью в голосе.
Бокалы со звоном столкнулись, я сделала пару глотков. До моего рейса обратно оставался полный день: — Не обидно, что протоколы в конце концов оказались не настоящими?
Я вспомнила о папке, которую Дэниел отдал полиции. Тот махнул рукой и сказал:
— Я никогда не упускаю своего.
Глупо было тешить себя мыслью о том, что под «своим» мужчина подразумевал меня, однако в тот момент я позволила себе обмануться. Для меня самой никогда и не было важно найти эти бумаги. А вот то, что убийца Александра попалась, внушало мне чувство справедливости в этом мире.
— Морена говорила мне о призраках. О том, что чьи-то сильные мысли и эмоции могут завладеть предметом или сознанием. Получается, она оказалась права.
Я вздохнула.
— Вы думаете, что последние эмоции и мысли Анны Гельди захватили сознание нашей преступницы?
— Не совсем. К тому же мы никогда не узнаем о чем думала сама Анна во время процесса над ней. Я хочу сказать, что Анна Гурд настолько глубоко переживала эту историю, и каким-то образом связывала ее со своей личной трагедией, что это сделало ее одержимой.
— Одержимость приводит к таким разрушительным последствиям. — Сказал Дэниел.
— Одержимость и одиночество. Может, если муж Анны не умер, она бы вела себя совсем по-другому.
— Одиночество не приводит ни к чему хорошему.
Дэниел подошел ко мне, медленно склонился, готовый принять мой отказ в поцелуе. Зря он думал, что я откажу. Последние миллиметры, разделяющие нас преодолела я. Преодолела с голодом и жаждой, с желанием, которое испытывала к нему с первого момента нашей встречи. Поцелуй вышел долгим и глубоким, я пробовала его на вкус, а он пробовал меня, тело наливалось жаром и я неловко облокотилась на него, проливая на светло-голубую рубашку вино.
— Черт! — воскликнула я, отстраняясь, — Нужно немедленно застирать.
Дэниел проворчал что-то на немецком типа «Да гори огнем эта рубашка» и попытался ее сорвать, но я настойчиво подтолкнула его в ванну.
— У тебя есть «Ваниш»?
Мужчина указал на кладовку недалеко от коридора. Рубашку он снял, заливая пятно водой. Я мельком взглянула на его обнаженный торс и подумала, что может и правда «гори эта рубашка огнем»? Однако к кладовке бросилась. По дороге я задела свою сумку, которая с грохотом рухнула на пол. Я подняла ее, снова поразившись тому, как она потяжелела. Компьютер я вроде оставляла в гостинице… Открыв в сумку я на перый взгляд ничего не обнаружила, но затем догадалась открыть молнию от крупного кармана для документов, которым никогда не пользовалась. В ней были… протоколы. Дрожащими пальцами я коснулась бумаг. Выполненные на качественной бумаге, почти не тронутые временем. Вероятно Манфред хранил их очень бережно. Я не могла сходу прочесть документы, для этого мне требовалось время, хороший словарь и освещение, но сомнений не оставалось, документы подлинны.
Вот же… лживый, хитрый мерзкий лис. Он никогда не намеревался выставить протоколы на настоящие торги. Он не собирался ничего заплатить Майе и Маркусу. Заветные бумаги лежали в моей сумке, грузом вины. Смерть троих людей, а может и больше была запечатлена на этих страницах.
Скорее всего после того как я убежала вниз, посмотреть все ли в порядке с Анной. Дэниел подменил протоколы, которые хранила Анна у себя в комнате на те, что Майя держала в кабинете. Ему даже не пришлось создавать фальшивку, она уже была в доме. После чего он отдал бумаги полицейским. Даже если те покажут бумаги Анне и та скажет, что они не подлинны, и она об этом знает, ей никто не поверит после ее истории. Анна отправляется в тюрьму, что она в принципе заслужила, а Дэниел продает протоколы за крупную сумму, минуя налоги и обязанность заплатить Майе и ее сыну. А я отправляюсь в Россию, наивно ожидая, что этот мужчина который не имеет чести, стыда, совести не разобьет мне сердце.
Ну уж нет. Я не позволю им оказаться в закромах какого-то толстосума. Я быстро обулась, схватила сумку и поспешила вниз на лифте. Ближайшее полицейское управление, известное мне находится на набережной реки Лимат. Ничего не стоит добраться туда на троллейбусе.
Я спешила, не оглядываясь и не думая о том, что станет с Дэниелом, когда его поймают. Он преступник, а, значит, должен понести наказание. Югослав Максим назвал его «морально гибким», тогда я не поняла, что имел ввиду этот мужчина с руками-кувалдами. Сейчас же мне его слова стали предельно ясны. Формально Дэниел всего-лишь умолчал о настоящих протоколах, на самом деле он скрыл улику, солгал полиции, моментально создал мошенническую схему, в которой я волей неволей приняла участие. Я сошла с троллейбуса спустя пятнадцать минут после того, как покинула квартиру Дэниела, стараясь выглядеть непринужденно, я почти бегом направлялась к полицейскому участку.
Солнце зашло, а от реки повеяло холодом. Старинное здание, в котором находилось полицейское управление было видно из-за угла. Я ускорила шаг, от стресса казалось, будто я не иду вовсе, а парю, и что ноги не касаются мостовой.
— Дина! — Послышался знакомый голос, и я оглянулась. Позади меня показался черный мерседес, в котором сидел Иван. Он замедлился, начав двигаться вровень со мной.
— Как я рад вас видеть.
— Иван, простите, у меня очень мало времени. Может быть потом встретимся?
Мужчина не унимался, в темноте улицы его глаза из ореховых стали черного цвета.
— Давайте я вас подброшу? Куда вы торопитесь? В гостиницу?
— Спасибо, но я уже почти пришла.
Я неопределенно махнула рукой вперед. Не вовремя мне встретился мой новый знакомый. Совсем не вовремя. Между тем Иван прижался к обочине, включил аварийные огни и вышел из авто. На нем была черная спортивная куртка и джинсы. Одежда, как известно, может изрядно изменить образ человека, в этой Иван выглядел высоким, опасным и лишенным той интеллигентности, которая, как мне показалось в первые дни нашего знакомства, была ему присуща. Следующие его слова заставили меня замереть как оленя при свете автомобильных фар:
— Не стоит идти в полицию.
— О чем вы?
— Я знаю, что у вас в сумке лежат протоколы по делу Анны Гельди. Знаю, потому что Даниел позвонил мне и сказал куда вы скорее всего направитесь. Дина, ваш поступок лишен логики. Неужели вы не понимаете, что можете и сами угодить в тюрьму?
Я посмотрела на него в упор и сказала:
— Говорят, что в швейцарских тюрьмах не так уж плохо.
— В любых тюрьмах плохо, — сказал мужчина с уверенностью в голосе, будто не раз бывал по другую сторону решетки. Иван сделал шаг вперед, я в сторону. Если сравнить наши размеры, случись нам поиграть в догонялки, он меня конечно же поймает.
— Я предлагаю вам отдать мне эти бумаги по-хорошему. Вы получите за них достойное вознаграждение, а мир никогда не узнает о том, что они существуют. Поверьте, так будет лучше для всех.
Я упрямо покачала головой и поспешила к полицейскому участку. Иван больно схватил меня за локоть.
— Я закричу, — прошипела я.
— Мой начальник хорошо заплатил за эти протоколы, так что, Дина, будте добры, передайте их мне, — вежливый тон и улыбка сопровождались дулом пистолета, торчащим из куртки и упирающимся мне в бок. Я чувствовала, как мое сердце тяжело громыхает в груди. Казалось, вся улица должна его слышать. Страх сковал меня липкими объятиями, разум спешно пытался взвесить возможность быть застреленной на улице. Как назло, прохожих было не много.
— Вы меня не застрелите. — Смогла, наконец, произнести я. Голос звучал приглушенно и хрипло.
— Может быть вы правы… А может быть нет. Но даже если вы уцелеете сейчас, что помешает людям моего начальника найти вас? Встать между ним и его коллекцией может только безумец.
Слово «ним» Иван произнес с какой-то священной дрожью в голосе. Словно говорил о древнем божестве, а не об очень богатом коллекционере. К
— Что помешает его людям найти меня потом? Я — свидетель того, что протоколы существуют.
Иван наклонил мощную голову, от него исходил запах дорогого одеколона.
— Мое слово. Я поручусь за вас, а может и вовсе не доложу о сегодняшнем инциденте.
«Как благородно», подумала я, но вслух не сказала. Злить Ивана сейчас было не самым умным решением, а я кто угодно, но не дура. Кем бы ни был загадочный коллекционер, он очень опасный человек. Интуиция подсказывала мне, что Иван на самом деле отпустит меня живой и невредимой, если я отдам ему протоколы. Самым обидным было даже не то, что меня окружали одни лжецы все то время, что я находилась в Швейцарии, и не то, что я так и не прочитаю документы, которые стоили Александру жизни. Ужасало осознание, что отдав документы Ивану я встану на одну сторону с ним и Дэниелом. Стану гораздо гибче морально.
— И почему нельзя всегда играть по правилам? — спросила я Ивана, доставая из сумки папку с бумагами. Тот принял ее со нечитаемым выражением лица, оставив мой вопрос без ответа.
