Есть ощущение, что такая манера вождения свойственна всем, кто управляет здесь рейсовыми автобусами, – он огляделся по сторонам и, заприметив широкую тропу, вдоль которой пролегала изгородь из деревянных прутьев, потянул Мейв за собой в сторону высокой стелы.
Они обошли каменную стену и уже направились вниз по дороге, но, как по команде, остановились, едва не задохнувшись от красоты открывшегося перед ними вида. Полоска океана здесь превратилась в бескрайнюю морскую гладь, над которой нависали каменные скалы мыса, обдуваемые ветрами со всех сторон. Бескрайняя синева впереди, казалось, манифестировала ничтожность всего, что находилось на суше. Высокие волны с шипением разбивались о каменные выступы, оставляя пенные следы на их отполированных боках, уносясь белесой массой обратно в лазурные объятия глубоких и беспокойных вод. Океан, кажется, окружал их со всех сторон. Земли не осталось, только мощь водной стихии на тысячи километров вокруг.
– Знаешь, где я только не была, – сквозь свист ветра, услышал Давид голос Мейв, – Но я не совру, если скажу, что это самое красивое место, которое мне доводилось видеть за всю свою жизнь.
– Оно очень подходит тебе в качестве фона, – Давид включил камеру и навёл на неё объектив, – Замри.
– Вечно ты так делаешь, – Мейв испытующе посмотрела на него, но все же застыла, позируя.
Он зажал кнопку спуска затвора и сделал серию снимков. Обошёл её с другой стороны, поправил Мейв волосы и слегка примявшийся край летящего шелкового платья на левом плече. Снова сфотографировал, уже ближе, фиксируя красоту её огненных локонов, которые переливались в свете яркого солнца; и блеск небесно-голубых глаз, с глубиной которых не смогли бы тягаться даже бушующие воды Атлантики.
– Я теряюсь, когда ты смотришь на меня так, – сказала она, когда, сделав ещё несколько кадров, Давид опустил камеру и засмотрелся на её точёный профиль.
– Прости, – он отвёл взгляд и, спрятав камеру, сел на край изгороди.
Задумчиво уставился на полоску горизонта. Тогда же на его плечо легла голова Мейв, которая осторожно присела рядом.
– Я тебя не обидела? – вкрадчиво спросила она.
Давид хмыкнул.
– Нет, что ты, – он немного пригнулся и коротко поцеловал рыжую макушку, – Я просто задумался.
– И о чём же?
– Ещё недавно мне ужасно хотелось оказаться по ту сторону океана, – признался.
– И ты туда же, – протянула Мейв с пониманием, – Меня не взяли в Стенфорд, и это до сих пор больно бьет по самолюбию. А тебе куда хотелось?
– Конкретной точки не было. Идея была в том, чтобы сбежать подальше, но мой старший брат уехал за океан первым, не предупредив никого из семьи, кроме меня.
– У тебя есть старший брат?
– Нда, в последний раз мы с Бруно общались два года назад, так что есть он или нет, уже точно нельзя сказать, – кажется, впервые за долгое время Давид проговорил это вслух, отчего многое в голове словно разложилось по полочкам.
К чёрту Бруно, к чёрту всех. Ему не должно быть дела до тех, кому наплевать на него.
– Ого… Прости, я, наверное, лезу не в своё дело, – Мейв обняла его за предплечье и боковым зрением он увидел, как она тоже устремила взгляд куда-то туда, где пролегала линия горизонта.
– Брось, это уже совсем неважно, – он притянул её ближе и прикрыл глаза, наслаждаясь моментом.
Они пробыли на Мысе почти до самого заката. Обратный путь занял чуть больше часа и, миновав заполненную туристами и торгашами площадь Росиу, они поднялись вверх по холму и по пути едва успели закупиться всем необходимым для ужина в уже закрывавшемся супермаркете. Добравшись до Калсада Гарсиа тридцать, Давид и Мейв с удивлением обнаружили выставленные перед рестораном столы, один из которых оказался в непосредственной близости к входной двери в их временное жилище.
Смеясь, они ещё долго обсуждали удивленные выражения лиц отдыхавших за столиком посетителей, заметивших их входящими в квартиру.
– Они явно не в курсе, что прямо в здании ресторана есть квартира, – сказала Мейв, выглянув на улицу через завешенное плотным тюлем крошечное окошко.
Запершись на замок, Давид и Мейв прошли на кухню и принялись за приготовление пасты Cacio e Pepe. Ужин закончился танцами под доносившиеся с улицы хиты прошлого столетия и поцелуями на диване. Чувствуя, что он вот-вот окончательно утратит контроль над ситуацией, Давид оторвался от губ Мейв и, тяжело выдохнув, прошептал:
– Я думаю, нам лучше притормозить.
Каждая клеточка его тела противилась сказанному.
– Считаешь? – Мейв немного отстранилась, закусила ноготь на большом пальце и пытливо посмотрела ему в глаза.
– Да, – он покивал и, растерев лицо ладонями, покачал головой, – Мы куда-то помчались как ненормальные и… Я боюсь всё испортить, Мейви. Может, Лори в чём-то и прав. Из меня никудышный бойфренд и…мне особо нечего тебе предложить, к тому же…
На это она скупо покивала и закрыла ему рот рукой.
– Остановись на этом и идём спать, – сказала насмешливо, – Пока ты не наговорил ещё большей ерунды.
Убрав ладонь, она оставила лёгкий целомудренный поцелуй на его губах и, поднявшись с дивана, направилась в сторону ванной, по пути зацепив дорожную сумку.
– Спокойной ночи, strano (*итал. чудик), – бросила она и скрылась за дверью.
Разложив диван, Давид упал на него без сил и закрыл глаза в надежде провалиться в беспробудный усталый сон. Однако, и здесь всё пошло наперекор его ожиданиям. Сна не было, и задремать удалось лишь на краткий миг после того, как дверь в ванную скрипнула и за ширмой послышалось шуршание одеяла.
Теперь он смотрел в потолок тёмной комнаты и ругал себя за нерешительность, вслушиваясь в ровное дыхание Мейв, которой, наверняка, не составило труда уснуть этим вечером.
Tonto. Que tonto! (*Дурак. Какой же дурак!)
* * *
Сон не шёл, как она ни старалась провалиться в его обычно приветливые объятия. В очередной раз, взбив подушку и перевернув одеяло, Мейв закрыла глаза и постаралась подумать о чём-то приятном. Поток мыслей, однако, уносил её куда-то на край отвесных скал, где внизу океанические волны разбивались о камни, в небе кричали чайки, а солнце уже клонилось за горизонт. Туда, где горячие губы целовали её в нос, а чёрные глаза смотрели на неё с неприкрытым восхищением.
Чёрт! Мать твою за ногу, это что ещё такое?! Когда она успела провалиться в эти чувства так глубоко?
Мейв села на постели и, откинув одеяло, опустила стопы на прохладный пол. Рывком встала и осмотрелась. Судя по всему, на краткий миг ей всё-таки удалось задремать, потому как на разложенном диване за ширмой она никого не обнаружила; а из дверного проёма, ведущего в сторону кухни, сейчас, словно спасательный трос, тянулась ровная полоска света. За ребристым стеклом дверного полотна Мейв разглядела силуэт Давида: он сидел на высоком стуле у кухонной стойки.
Толкнув дверь, она ступила на шершавое каменное покрытие. Прочистила горло. Давид услышал её и обернулся, закрыв что-то на экране ноутбука. Взгляд тёмных глаз скользнул по её лицу, что заставило Мейв рефлекторно обнять себя за плечи.
– Не спится? – спросил, отпивая из чашки.
Мейв оглядела кухонный гарнитур и заметила на плите гейзерную кофеварку.
– Что-то да, – покивала и, подойдя к стойке, облокотилась на её гладкую поверхность, – А ты почему здесь?
– Не смог заснуть и решил сходить в душ, – пожал он плечами, – Это было ошибкой: теперь я слишком взбодрился, – он провёл рукой по ещё мокрым иссиня чёрным волосам и, помедлив, спросил, – Тебе так не холодно?
Кивнул на полоску легкого топа на завязках.
– Нет. В самый раз для середины июля, – отмахнулась Мейв и, заглянув ему в чашку, хмыкнула, – Капучино? Ты предал последние остатки римского в себе.
– Ты про глупый запрет на капучино после полудня? – улыбнувшись, спросил Давид.
Обычно серьёзное, его лицо снова переменилось. Черты смягчились, на кончиках губ появилась та самая улыбка, от которой у Мейв кружилась голова.
Как?! Как же она так влипла, что не может контролировать себя, просто завидев это его выражение?!
– Да-а, про него, – опомнившись, поспешила с ответом.
– Технически утро уже наступило, – Давид снова отпил из чашки.
Мокрые пряди упали ему на лоб, отчего он, поморщившись, поспешил зачесать их назад.
– Собирался на улицу? – спросила Мейв, взглядом указав на накинутую поверх футболки рубашку.
– Да, думал выкурить сигарету, – признался он, – там уже убрали столы.
– И почему передумал? – она изогнула бровь и встала, опершись ладонями о поверхность кухонной стойки.
В воздухе ощущалась причудливая смесь ароматов: кофе и что-то свежее, морское. Мужской гель для душа?
– Не знаю. Мне показалось, что не так уж сильно я хочу курить, – сообщил он, – Не особо тянет сегодня.
– Может, просто очень насыщенный на события день? – спросила она и, обернувшись к шкафчикам, открыла один из них и выудила банку с чаем, – И у тебя временно отпала потребность... Хмм. Какая удача, – протянула, и зачитала вслух надпись на этикетке, – «Травяной чай на сон грядущий».
– Не хочешь присоединиться к клубу «капучино после полуночи»? –прозвучало за спиной.
– В моей жизни и без того достаточно кортизола (*прим. авт. гормон, регулирующий стресс), думаю, не стоит его множить, – на улыбке проговорила она.
– Справедливо, – низкий голос Давида прозвучал тише.
Мейв нажала на кнопку чайника и обернулась к нему.
– Ложиться не планируешь? – спросила, вновь задержавшись взглядом на чашке в его руках.
На тыльной стороне ладони Давида она различила надпись “Mas libertad de pensamiento (*исп. Больше свободы мысли)”, черневшую витиеватым тиснением в погруженной в полумрак кухне.
Действуя согласно неведомым инстинктам, Мейв приблизилась к нему и, забрав чашку, провела кончиками пальцев по надписи.
– Что это за шрифт? Он просто нечто! – сказала, разглядывая татуировку.
– Не знаю, – его грудной немного хрипловатый голос заметно дрогнул, – Мы набросали эскиз прямо в салоне вместе с мастером.
– А дашь его инстаграм? – Мейв подняла на Давида глаза и встретилась с прямым беззастенчивым взглядом.
– Я уже рассказывал, мой мастер уехал в Штаты два года назад, – сказав это, он многозначительно посмотрел на неё.
– Ого, значит, Бруно бьёт татушки? Это многое объясняет, – её взгляд скользнул по украшенному россыпью изображений «рукаву», – тоже его творчество?
– Да, он забил мне обе руки за «спасибо», а я предоставил ему свободное поле для экспериментов, – Давид пожал плечами, мол, «ничего особенного».
– Кажется, он крутой профессионал...
Кончиками пальцев она провела по его запястью, очертила контур компаса и всмотрелась в контрастные линии, напоминавшие ветвистую лозу. Приподняла широкий рукав рубашки, открыв ещё одну татуировку у изгиба локтя, уходящую на предплечье: созвездие и детализировано прорисованная луна. Там же причудливым шрифтом была выведена лаконичная фраза “All things end (*Всё когда-нибудь заканчивается)”. Композицию венчало векторное изображение разбитого сердца заштрихованного красным.
– Я собрал все клише, не так ли? – в голосе Давида прозвучала насмешка.
– Как человек, первой татуировкой которого стала птица, не могу тебя осуждать, – быстро взглянув исподлобья в черноту его глаз, проговорила она.
– У тебя очень холодные руки, – заметил он тихо.
– Ой, прости, – Мейв одёрнула пальцы от гладкой кожи.
– Стой, я не это имел в виду, – Давид перехватил её кисти и заключил ладони в тёплый капкан своих рук.
Сердце замерло. Она как заворожённая уставилась на их переплетенные пальцы и попыталась подойти к своим ощущениям рационально. Однако, мозг, словно набитый ватой, отказывался что-либо анализировать.
Где-то забурлило и щёлкнуло. Мейв повернулась на звук. Вода закипела. Очнувшись, она подскочила с места и, мягко высвободив ладони из рук Давида, приблизилась к столешнице. Поискала глазами заварочный чайник и обнаружила его за стеклом на одной из верхних полок. Подставила низкую деревянную лесенку, взобралась на неё и потянулась к шкафчику, но застыла на полпути. Вздрогнула, ощутив неожиданное прикосновение к голому участку спины.
Давид, оказавшись позади неё, теперь рассматривал ноты, прочерченные вдоль её позвоночника.
– Мой черёд, – прозвучал его голос совсем рядом, – Если ты позволишь, конечно.
Она, молча, покивала, и сухие пальцы пришли в движение, прочертив линию прикосновений по нотному стану.
– Что это за музыка? – спросил он тихо.
– Первая песня, которую я выучила на укулеле, – повернув голову, ответила Мейв.
Вот, кончики пальцев Давида опустились ниже, на поясницу, оттуда скользнули на бедра. Кожу меж лопаток обожгли горячие губы.
– Давид, – выдохнула Мейв томно, – Что ты…?
– Я остановлюсь в любую секунду, только скажи, – его тёплое дыхание опалило кожу, дорожка нежных поцелуев пробежала вниз, но закончилась там, где начиналось кружево атласных брюк с высокой талией – Мне перестать?
– А что стало с идеей не торопить события? – хохотнув, спросила она.
– Она была идиотской, от начала и до конца.
Вместо того чтобы высвободиться из его рук и сбежать прочь, Мейв сдалась им без всякого сопротивления. Вот он спустил её на пол. Развернул, словно куклу, и прижал к столешнице, запечатав губы. Нежно, но уверенно, настойчиво.
Ошеломляюще. Восхитительно.
Она запустила руки ему под футболку, оцарапала ногтями спину, скользнула к рельефному животу, и тогда поцелуи резко прекратились. Давид уткнулся носом ей в макушку и прыснул.
– Мейв, Dios, твои пальцы – настоящий лёд! – сказал сквозь смех, перехватывая её руки.
– Настолько? – она высвободила одну ладонь и приложила к лицу.
Он прав.
– Как это вообще возможно в такую жару? – покачал он головой, заглянув ей в глаза, – Ты несешь в себе весь холод Ирландии?
Похоже на то.
– Прости, – тихо проговорила, – Я всё испортила, – Мейв склонила голову и уткнулась макушкой ему в грудь.
Тяжело вздохнула, приготовившись к тому, чтобы технично скрыться в комнате, а завтра сделать вид, что всё произошедшее только что – не более чем наваждение.
– Эй, – её лица коснулась грубая ладонь, – Ну, что за глупости! Мне нравятся твои руки. Прошу, отдай их мне.
Его ладонь скользнула от шеи вниз, прочертила линию меж ключиц и опустилась ниже к животу. Он на ощупь отыскал её руки и прижал их к столешнице. Наклонившись ближе к Мейв, провёл кончиком носа по её щеке, спустился к шее и прошептал:
– No soy muy consciente de lo que hago (*Я не очень отдаю себе отчёт в том, что делаю), – его хриплый голос звучал чарующе, – Mirame. En quien me has convertido. Todo lo que quiero ahora es besarte y no puedo pensar en nada mas (*Просто посмотри на меня. В кого ты меня превратила. Всё, чего мне сейчас хочется – это целовать тебя, и я больше ни о чём не могу думать).
Они обошли каменную стену и уже направились вниз по дороге, но, как по команде, остановились, едва не задохнувшись от красоты открывшегося перед ними вида. Полоска океана здесь превратилась в бескрайнюю морскую гладь, над которой нависали каменные скалы мыса, обдуваемые ветрами со всех сторон. Бескрайняя синева впереди, казалось, манифестировала ничтожность всего, что находилось на суше. Высокие волны с шипением разбивались о каменные выступы, оставляя пенные следы на их отполированных боках, уносясь белесой массой обратно в лазурные объятия глубоких и беспокойных вод. Океан, кажется, окружал их со всех сторон. Земли не осталось, только мощь водной стихии на тысячи километров вокруг.
– Знаешь, где я только не была, – сквозь свист ветра, услышал Давид голос Мейв, – Но я не совру, если скажу, что это самое красивое место, которое мне доводилось видеть за всю свою жизнь.
– Оно очень подходит тебе в качестве фона, – Давид включил камеру и навёл на неё объектив, – Замри.
– Вечно ты так делаешь, – Мейв испытующе посмотрела на него, но все же застыла, позируя.
Он зажал кнопку спуска затвора и сделал серию снимков. Обошёл её с другой стороны, поправил Мейв волосы и слегка примявшийся край летящего шелкового платья на левом плече. Снова сфотографировал, уже ближе, фиксируя красоту её огненных локонов, которые переливались в свете яркого солнца; и блеск небесно-голубых глаз, с глубиной которых не смогли бы тягаться даже бушующие воды Атлантики.
– Я теряюсь, когда ты смотришь на меня так, – сказала она, когда, сделав ещё несколько кадров, Давид опустил камеру и засмотрелся на её точёный профиль.
– Прости, – он отвёл взгляд и, спрятав камеру, сел на край изгороди.
Задумчиво уставился на полоску горизонта. Тогда же на его плечо легла голова Мейв, которая осторожно присела рядом.
– Я тебя не обидела? – вкрадчиво спросила она.
Давид хмыкнул.
– Нет, что ты, – он немного пригнулся и коротко поцеловал рыжую макушку, – Я просто задумался.
– И о чём же?
– Ещё недавно мне ужасно хотелось оказаться по ту сторону океана, – признался.
– И ты туда же, – протянула Мейв с пониманием, – Меня не взяли в Стенфорд, и это до сих пор больно бьет по самолюбию. А тебе куда хотелось?
– Конкретной точки не было. Идея была в том, чтобы сбежать подальше, но мой старший брат уехал за океан первым, не предупредив никого из семьи, кроме меня.
– У тебя есть старший брат?
– Нда, в последний раз мы с Бруно общались два года назад, так что есть он или нет, уже точно нельзя сказать, – кажется, впервые за долгое время Давид проговорил это вслух, отчего многое в голове словно разложилось по полочкам.
К чёрту Бруно, к чёрту всех. Ему не должно быть дела до тех, кому наплевать на него.
– Ого… Прости, я, наверное, лезу не в своё дело, – Мейв обняла его за предплечье и боковым зрением он увидел, как она тоже устремила взгляд куда-то туда, где пролегала линия горизонта.
– Брось, это уже совсем неважно, – он притянул её ближе и прикрыл глаза, наслаждаясь моментом.
Они пробыли на Мысе почти до самого заката. Обратный путь занял чуть больше часа и, миновав заполненную туристами и торгашами площадь Росиу, они поднялись вверх по холму и по пути едва успели закупиться всем необходимым для ужина в уже закрывавшемся супермаркете. Добравшись до Калсада Гарсиа тридцать, Давид и Мейв с удивлением обнаружили выставленные перед рестораном столы, один из которых оказался в непосредственной близости к входной двери в их временное жилище.
Смеясь, они ещё долго обсуждали удивленные выражения лиц отдыхавших за столиком посетителей, заметивших их входящими в квартиру.
– Они явно не в курсе, что прямо в здании ресторана есть квартира, – сказала Мейв, выглянув на улицу через завешенное плотным тюлем крошечное окошко.
Запершись на замок, Давид и Мейв прошли на кухню и принялись за приготовление пасты Cacio e Pepe. Ужин закончился танцами под доносившиеся с улицы хиты прошлого столетия и поцелуями на диване. Чувствуя, что он вот-вот окончательно утратит контроль над ситуацией, Давид оторвался от губ Мейв и, тяжело выдохнув, прошептал:
– Я думаю, нам лучше притормозить.
Каждая клеточка его тела противилась сказанному.
– Считаешь? – Мейв немного отстранилась, закусила ноготь на большом пальце и пытливо посмотрела ему в глаза.
– Да, – он покивал и, растерев лицо ладонями, покачал головой, – Мы куда-то помчались как ненормальные и… Я боюсь всё испортить, Мейви. Может, Лори в чём-то и прав. Из меня никудышный бойфренд и…мне особо нечего тебе предложить, к тому же…
На это она скупо покивала и закрыла ему рот рукой.
– Остановись на этом и идём спать, – сказала насмешливо, – Пока ты не наговорил ещё большей ерунды.
Убрав ладонь, она оставила лёгкий целомудренный поцелуй на его губах и, поднявшись с дивана, направилась в сторону ванной, по пути зацепив дорожную сумку.
– Спокойной ночи, strano (*итал. чудик), – бросила она и скрылась за дверью.
Разложив диван, Давид упал на него без сил и закрыл глаза в надежде провалиться в беспробудный усталый сон. Однако, и здесь всё пошло наперекор его ожиданиям. Сна не было, и задремать удалось лишь на краткий миг после того, как дверь в ванную скрипнула и за ширмой послышалось шуршание одеяла.
Теперь он смотрел в потолок тёмной комнаты и ругал себя за нерешительность, вслушиваясь в ровное дыхание Мейв, которой, наверняка, не составило труда уснуть этим вечером.
Tonto. Que tonto! (*Дурак. Какой же дурак!)
* * *
Сон не шёл, как она ни старалась провалиться в его обычно приветливые объятия. В очередной раз, взбив подушку и перевернув одеяло, Мейв закрыла глаза и постаралась подумать о чём-то приятном. Поток мыслей, однако, уносил её куда-то на край отвесных скал, где внизу океанические волны разбивались о камни, в небе кричали чайки, а солнце уже клонилось за горизонт. Туда, где горячие губы целовали её в нос, а чёрные глаза смотрели на неё с неприкрытым восхищением.
Чёрт! Мать твою за ногу, это что ещё такое?! Когда она успела провалиться в эти чувства так глубоко?
Мейв села на постели и, откинув одеяло, опустила стопы на прохладный пол. Рывком встала и осмотрелась. Судя по всему, на краткий миг ей всё-таки удалось задремать, потому как на разложенном диване за ширмой она никого не обнаружила; а из дверного проёма, ведущего в сторону кухни, сейчас, словно спасательный трос, тянулась ровная полоска света. За ребристым стеклом дверного полотна Мейв разглядела силуэт Давида: он сидел на высоком стуле у кухонной стойки.
Толкнув дверь, она ступила на шершавое каменное покрытие. Прочистила горло. Давид услышал её и обернулся, закрыв что-то на экране ноутбука. Взгляд тёмных глаз скользнул по её лицу, что заставило Мейв рефлекторно обнять себя за плечи.
– Не спится? – спросил, отпивая из чашки.
Мейв оглядела кухонный гарнитур и заметила на плите гейзерную кофеварку.
– Что-то да, – покивала и, подойдя к стойке, облокотилась на её гладкую поверхность, – А ты почему здесь?
– Не смог заснуть и решил сходить в душ, – пожал он плечами, – Это было ошибкой: теперь я слишком взбодрился, – он провёл рукой по ещё мокрым иссиня чёрным волосам и, помедлив, спросил, – Тебе так не холодно?
Кивнул на полоску легкого топа на завязках.
– Нет. В самый раз для середины июля, – отмахнулась Мейв и, заглянув ему в чашку, хмыкнула, – Капучино? Ты предал последние остатки римского в себе.
– Ты про глупый запрет на капучино после полудня? – улыбнувшись, спросил Давид.
Обычно серьёзное, его лицо снова переменилось. Черты смягчились, на кончиках губ появилась та самая улыбка, от которой у Мейв кружилась голова.
Как?! Как же она так влипла, что не может контролировать себя, просто завидев это его выражение?!
– Да-а, про него, – опомнившись, поспешила с ответом.
– Технически утро уже наступило, – Давид снова отпил из чашки.
Мокрые пряди упали ему на лоб, отчего он, поморщившись, поспешил зачесать их назад.
– Собирался на улицу? – спросила Мейв, взглядом указав на накинутую поверх футболки рубашку.
– Да, думал выкурить сигарету, – признался он, – там уже убрали столы.
– И почему передумал? – она изогнула бровь и встала, опершись ладонями о поверхность кухонной стойки.
В воздухе ощущалась причудливая смесь ароматов: кофе и что-то свежее, морское. Мужской гель для душа?
– Не знаю. Мне показалось, что не так уж сильно я хочу курить, – сообщил он, – Не особо тянет сегодня.
– Может, просто очень насыщенный на события день? – спросила она и, обернувшись к шкафчикам, открыла один из них и выудила банку с чаем, – И у тебя временно отпала потребность... Хмм. Какая удача, – протянула, и зачитала вслух надпись на этикетке, – «Травяной чай на сон грядущий».
– Не хочешь присоединиться к клубу «капучино после полуночи»? –прозвучало за спиной.
– В моей жизни и без того достаточно кортизола (*прим. авт. гормон, регулирующий стресс), думаю, не стоит его множить, – на улыбке проговорила она.
– Справедливо, – низкий голос Давида прозвучал тише.
Мейв нажала на кнопку чайника и обернулась к нему.
– Ложиться не планируешь? – спросила, вновь задержавшись взглядом на чашке в его руках.
На тыльной стороне ладони Давида она различила надпись “Mas libertad de pensamiento (*исп. Больше свободы мысли)”, черневшую витиеватым тиснением в погруженной в полумрак кухне.
Действуя согласно неведомым инстинктам, Мейв приблизилась к нему и, забрав чашку, провела кончиками пальцев по надписи.
– Что это за шрифт? Он просто нечто! – сказала, разглядывая татуировку.
– Не знаю, – его грудной немного хрипловатый голос заметно дрогнул, – Мы набросали эскиз прямо в салоне вместе с мастером.
– А дашь его инстаграм? – Мейв подняла на Давида глаза и встретилась с прямым беззастенчивым взглядом.
– Я уже рассказывал, мой мастер уехал в Штаты два года назад, – сказав это, он многозначительно посмотрел на неё.
– Ого, значит, Бруно бьёт татушки? Это многое объясняет, – её взгляд скользнул по украшенному россыпью изображений «рукаву», – тоже его творчество?
– Да, он забил мне обе руки за «спасибо», а я предоставил ему свободное поле для экспериментов, – Давид пожал плечами, мол, «ничего особенного».
– Кажется, он крутой профессионал...
Кончиками пальцев она провела по его запястью, очертила контур компаса и всмотрелась в контрастные линии, напоминавшие ветвистую лозу. Приподняла широкий рукав рубашки, открыв ещё одну татуировку у изгиба локтя, уходящую на предплечье: созвездие и детализировано прорисованная луна. Там же причудливым шрифтом была выведена лаконичная фраза “All things end (*Всё когда-нибудь заканчивается)”. Композицию венчало векторное изображение разбитого сердца заштрихованного красным.
– Я собрал все клише, не так ли? – в голосе Давида прозвучала насмешка.
– Как человек, первой татуировкой которого стала птица, не могу тебя осуждать, – быстро взглянув исподлобья в черноту его глаз, проговорила она.
– У тебя очень холодные руки, – заметил он тихо.
– Ой, прости, – Мейв одёрнула пальцы от гладкой кожи.
– Стой, я не это имел в виду, – Давид перехватил её кисти и заключил ладони в тёплый капкан своих рук.
Сердце замерло. Она как заворожённая уставилась на их переплетенные пальцы и попыталась подойти к своим ощущениям рационально. Однако, мозг, словно набитый ватой, отказывался что-либо анализировать.
Где-то забурлило и щёлкнуло. Мейв повернулась на звук. Вода закипела. Очнувшись, она подскочила с места и, мягко высвободив ладони из рук Давида, приблизилась к столешнице. Поискала глазами заварочный чайник и обнаружила его за стеклом на одной из верхних полок. Подставила низкую деревянную лесенку, взобралась на неё и потянулась к шкафчику, но застыла на полпути. Вздрогнула, ощутив неожиданное прикосновение к голому участку спины.
Давид, оказавшись позади неё, теперь рассматривал ноты, прочерченные вдоль её позвоночника.
– Мой черёд, – прозвучал его голос совсем рядом, – Если ты позволишь, конечно.
Она, молча, покивала, и сухие пальцы пришли в движение, прочертив линию прикосновений по нотному стану.
– Что это за музыка? – спросил он тихо.
– Первая песня, которую я выучила на укулеле, – повернув голову, ответила Мейв.
Вот, кончики пальцев Давида опустились ниже, на поясницу, оттуда скользнули на бедра. Кожу меж лопаток обожгли горячие губы.
– Давид, – выдохнула Мейв томно, – Что ты…?
– Я остановлюсь в любую секунду, только скажи, – его тёплое дыхание опалило кожу, дорожка нежных поцелуев пробежала вниз, но закончилась там, где начиналось кружево атласных брюк с высокой талией – Мне перестать?
– А что стало с идеей не торопить события? – хохотнув, спросила она.
– Она была идиотской, от начала и до конца.
Вместо того чтобы высвободиться из его рук и сбежать прочь, Мейв сдалась им без всякого сопротивления. Вот он спустил её на пол. Развернул, словно куклу, и прижал к столешнице, запечатав губы. Нежно, но уверенно, настойчиво.
Ошеломляюще. Восхитительно.
Она запустила руки ему под футболку, оцарапала ногтями спину, скользнула к рельефному животу, и тогда поцелуи резко прекратились. Давид уткнулся носом ей в макушку и прыснул.
– Мейв, Dios, твои пальцы – настоящий лёд! – сказал сквозь смех, перехватывая её руки.
– Настолько? – она высвободила одну ладонь и приложила к лицу.
Он прав.
– Как это вообще возможно в такую жару? – покачал он головой, заглянув ей в глаза, – Ты несешь в себе весь холод Ирландии?
Похоже на то.
– Прости, – тихо проговорила, – Я всё испортила, – Мейв склонила голову и уткнулась макушкой ему в грудь.
Тяжело вздохнула, приготовившись к тому, чтобы технично скрыться в комнате, а завтра сделать вид, что всё произошедшее только что – не более чем наваждение.
– Эй, – её лица коснулась грубая ладонь, – Ну, что за глупости! Мне нравятся твои руки. Прошу, отдай их мне.
Его ладонь скользнула от шеи вниз, прочертила линию меж ключиц и опустилась ниже к животу. Он на ощупь отыскал её руки и прижал их к столешнице. Наклонившись ближе к Мейв, провёл кончиком носа по её щеке, спустился к шее и прошептал:
– No soy muy consciente de lo que hago (*Я не очень отдаю себе отчёт в том, что делаю), – его хриплый голос звучал чарующе, – Mirame. En quien me has convertido. Todo lo que quiero ahora es besarte y no puedo pensar en nada mas (*Просто посмотри на меня. В кого ты меня превратила. Всё, чего мне сейчас хочется – это целовать тебя, и я больше ни о чём не могу думать).
