Петэр сидел в просторной столовой, залитой серым светом из высоких окон. Перед ним стояла тонкая фарфоровая чашка с чаем, пар от которого поднимался ровным столбом. Он не шевелился, погружённый в свои мысли, пока его острый слух не уловил едва различимый ритмичный звук.
Далеко за пределами сада, там, где дорога петляла между туманными холмами, раздался знакомый перестук копыт адских скакунов. Карета возвращалась гораздо быстрее, чем он ожидал.
Петэр медленно поставил чашку на блюдце. Он поднялся со своего места и неспешным, грациозным шагом вышел в холл, замирая у массивных дверей в ожидании своей «ученицы».
Двери особняка распахнулись с привычным тяжелым вздохом. Первой внутрь скользнула Тень, растекаясь по паркету, а следом за ней, едва протиснувшись в проем, появилась Бася. Она едва удерживала в руках огромную, перевязанную бечевкой картонную коробку, которая полностью закрывала ей обзор.
Петэр, застывший в центре холла, невольно напрягся. На долю секунды в его глазах промелькнула гремучая смесь из радости, расстройства и испуга. Он слишком хорошо помнил привычки прежней хозяйки этого тела. Клеймора никогда не возвращалась из города с пустыми руками: обычно в подобных ящиках покоились освященные цепи, флаконы с едкой эссенцией серебра или очередная модифицированная аркебуза.
Неужели, она снова заняла своё тело?
— Стойте на месте, — ледяным тоном скомандовал он, не сводя взгляда с Баси. — Поставьте это на пол. Медленно.
Бася с облегчением опустила тяжелую ношу. Петэр подошёл ближе, его пальцы чуть подрагивали от готовности призвать магию. Он заглянул внутрь, ожидая увидеть холодный блеск металла, но замер.
В коробке, набитой до самого верха, громоздилась пестрая гора леденцов в прозрачной обертке, шоколадных конфет, перевязанных лентами, и ароматных медовых пряников в форме звезд и полумесяцев. Холл заполнил густой, почти приторный аромат ванили и корицы вместо ожидаемого запаха пороха.
Петэр несколько раз моргнул, переводя взгляд с кондитерского безумия на Басю. Та старательно изучала узор на потолке, рассматривала собственные ботинки — делала что угодно, лишь бы не пересекаться взглядом с вампиром.
— Серьезно? Леденцы? — Петэр приподнял бровь, но в его тоне не было осуждения. Лишь смирение родителя, чьё чадо притащило домой с улицы Палку и сказало, что теперь Палка будет жить с ними — Сколько вам лет, Барбара?
Голос его так и сочился иронией, но в глубине души он чувствовал облегчение и тоску. Клеймора не вернулась. И она бы никогда не притащила бы в дом невинные конфеты.
— Двадцать два! — Бася мгновенно вскинула подбородок и встала в оборонительную позу, сложив руки на груди. — Вы сами сказали, что я могу потратить деньги на что захочу.
— В двадцать два года девушки покупают красивое платьишко и дорогие блестяшки, — Петэр аккуратно вернул леденец в общую кучу. — А вы купили кариес на все зубы. Впрочем...мне это кажется милым.
— Полагаю, — Петэр окинул коробку прощальным взглядом, — каждому хомяку положено хранить свои сокровища в собственной норке. Идёмте, я покажу, где вы сможете спрятать этот стратегический запас сахара.
Он развернулся и направился к широкой лестнице, жестом приглашая Басю следовать за ним. Стук его каблуков по камню был размеренным и тяжелым.
— Пока что вам придется переночевать в старой комнате Клейморы, — сообщил он через плечо, когда они поднялись на второй этаж и пошли по длинному коридору, украшенному всё теми же портретами бледных дворян. — Предупреждаю сразу: обстановка там специфическая.
Остановившись у тяжелой дубовой двери, Петэр приложил ладонь к замку, и тот отозвался сухим щелчком.
— Потерпите одну ночь, — добавил он с едва уловимой усмешкой. — Обещаю: завтра я выделю вам покои, в которых значительно меньше тянет на суицид и молитвы.
Он распахнул дверь, пропуская Басю внутрь комнаты, где в воздухе всё ещё витал слабый, колючий запах ладана и старого железа.
Бася переступила порог и замерла, едва не выронив свою драгоценную коробку. В нос ударил резкий, стерильный запах мела и застарелого спирта.
Комната оказалась ослепительно белой, но в этой белизне не было ни капли уюта — только холод и пустота. Пространство выглядело пугающе стерильным: голые стены без единой картины или трещины, идеально выметенный пол и отсутствие какой-либо мебели, кроме жесткой узкой кровати, больше похожей на операционный стол. Здесь не было ни безделушек, ни книг, ни даже зеркала.
Это место не было спальней молодой девушки. Оно напоминало камеру в психиатрической больнице строгого режима или келью аскета, который добровольно отказался от всего земного ради великой цели.
Глядя на этот пустой бетонный мешок, Бася ощутила, как по спине пробежал настоящий мороз.
Бася осторожно поставила свою яркую коробку со сладостями на пол. На фоне этой безжизненной белизны гора разноцветных леденцов смотрелась как нелепое, вызывающее пятно — символ жизни там, где царил культ самоотречения.
Бася оглянулась на Петэра, и в её глазах застыл немой, почти кричащий вопрос: «Как можно было поселить человека в таком месте?»
Петэр, без труда считав эту поверхностную и громкую мысль, лишь равнодушно пожал плечами.
— Это было её желание, — отрезал он. — Она сама её обставляла. Я не имею привычки хозяйничать в женских покоев.
Он закрыл дверь, оставив Басю наедине с этой стерильной белизной.
Наступила ночь. Тишина особняка была прерывистой: ухали совы, за окном шелестел ельник. Бася долго ворочалась на жесткой кровати, пока внезапно не проснулась от странного, интуитивного зуда. Ей что-то снилось: мутное и неприятное. Ей снился кошмар, который она моментально забыла:
Поддавшись острому, необъяснимому желанию, она сползла на пол и заглянула под кровать. Пальцы наткнулись на что-то твердое. Засунув руку в узкую щель между тонким матрасом и металлической перекладиной, она нащупала и вытянула тяжелый предмет.
Это была толстая тетрадь в переплете из грубой, потёртой кожи.
Бася подошла к окну. Тусклое сияние уличного фонаря, пробивающееся сквозь стекло, падало рассеяным пятном на подоконник. Она открыла первую страницу.
Мелкий, острый, как бритва, почерк заполнял листы от края до края. Это был дневник Клейморы.
Пожалуй, она видела в темноте довольно неплохо.
Первые страницы вызывали у Баси лишь щемящую жалость. Она представляла себе юную девушку, запертую в этом мрачном особняке, ставшую заложницей интриг древнего хищника. «Бедняжка», — подумала Бася. — «Жила под одной крышей с чудовищем, дрожала от каждого шороха...»
Но по мере чтения жалость начала сменяться недоумением, а затем и чистым, незамутненным ужасом.
«Сегодня Петэр улыбнулся. Какая мерзость — будто дьявол притворился человеком. Вампиры не умеют думать и чувствовать — проклятые оболочки для духа зла. Нужно вырвать ему клыки и сжечь его голову. Искупление близко».
Бася нервно сглотнула. Там почти весь дневник был в таком духе.
«Если я умру, я стану мечом возмездия. Смерть — это лишь этап тренировки. Моя кровь станет ядом, моё имя — приговором».
К середине тетради Клеймора окончательно перестала скрывать свои планы. Там были чертежи инквизиторских жаровен, детальные описания массовых сожжений и пыток, которые она планировала устроить в Скрытом Мире. Всё это подавалось под соусом «блага для всех» и «очищения через страдание». Для Клейморы мир делился на праведников (таких как она) и мусор, который нужно выжечь.
Бася холодела с каждой строчкой. Она представила, что было бы, если бы этот ритуал сработал так, как того хотела Клеймора. Перед ней была не жертва, а фанатик высшей пробы, хтоническое зло, упакованное в тело бледной девушки.
Она с захлопнула дневник, и звук эхом разнесся по пустой, стерильной комнате.
— Знаешь что, Клеймора... — прошептала Бася в пустоту, глядя на белые стены. — Сначала мне было тебя жаль. Честно. Но судя по этим записям, ты была абсолютно, бесповоротно сумасшедшей.
Бася оглядела комнату. Теперь эта «камера в психушке» обрела новый смысл. Клеймора не просто жила здесь — она сама устроила себе стационар. Какие нынче сознательные и дисциплинированные психи нынче пошли.
— Кажется, Петэр, случайно угробил Дьявола, — резюмировала Бася.
Она аккуратно засунула тетрадь обратно в щель под матрасом. Спать в «святой келье» массовой убийцы было неуютно, но она так устала, что сон сморил её сразу же как только она вернулась в кровать.
Далеко за пределами сада, там, где дорога петляла между туманными холмами, раздался знакомый перестук копыт адских скакунов. Карета возвращалась гораздо быстрее, чем он ожидал.
Петэр медленно поставил чашку на блюдце. Он поднялся со своего места и неспешным, грациозным шагом вышел в холл, замирая у массивных дверей в ожидании своей «ученицы».
Двери особняка распахнулись с привычным тяжелым вздохом. Первой внутрь скользнула Тень, растекаясь по паркету, а следом за ней, едва протиснувшись в проем, появилась Бася. Она едва удерживала в руках огромную, перевязанную бечевкой картонную коробку, которая полностью закрывала ей обзор.
Петэр, застывший в центре холла, невольно напрягся. На долю секунды в его глазах промелькнула гремучая смесь из радости, расстройства и испуга. Он слишком хорошо помнил привычки прежней хозяйки этого тела. Клеймора никогда не возвращалась из города с пустыми руками: обычно в подобных ящиках покоились освященные цепи, флаконы с едкой эссенцией серебра или очередная модифицированная аркебуза.
Неужели, она снова заняла своё тело?
— Стойте на месте, — ледяным тоном скомандовал он, не сводя взгляда с Баси. — Поставьте это на пол. Медленно.
Бася с облегчением опустила тяжелую ношу. Петэр подошёл ближе, его пальцы чуть подрагивали от готовности призвать магию. Он заглянул внутрь, ожидая увидеть холодный блеск металла, но замер.
В коробке, набитой до самого верха, громоздилась пестрая гора леденцов в прозрачной обертке, шоколадных конфет, перевязанных лентами, и ароматных медовых пряников в форме звезд и полумесяцев. Холл заполнил густой, почти приторный аромат ванили и корицы вместо ожидаемого запаха пороха.
Петэр несколько раз моргнул, переводя взгляд с кондитерского безумия на Басю. Та старательно изучала узор на потолке, рассматривала собственные ботинки — делала что угодно, лишь бы не пересекаться взглядом с вампиром.
— Серьезно? Леденцы? — Петэр приподнял бровь, но в его тоне не было осуждения. Лишь смирение родителя, чьё чадо притащило домой с улицы Палку и сказало, что теперь Палка будет жить с ними — Сколько вам лет, Барбара?
Голос его так и сочился иронией, но в глубине души он чувствовал облегчение и тоску. Клеймора не вернулась. И она бы никогда не притащила бы в дом невинные конфеты.
— Двадцать два! — Бася мгновенно вскинула подбородок и встала в оборонительную позу, сложив руки на груди. — Вы сами сказали, что я могу потратить деньги на что захочу.
— В двадцать два года девушки покупают красивое платьишко и дорогие блестяшки, — Петэр аккуратно вернул леденец в общую кучу. — А вы купили кариес на все зубы. Впрочем...мне это кажется милым.
— Полагаю, — Петэр окинул коробку прощальным взглядом, — каждому хомяку положено хранить свои сокровища в собственной норке. Идёмте, я покажу, где вы сможете спрятать этот стратегический запас сахара.
Он развернулся и направился к широкой лестнице, жестом приглашая Басю следовать за ним. Стук его каблуков по камню был размеренным и тяжелым.
— Пока что вам придется переночевать в старой комнате Клейморы, — сообщил он через плечо, когда они поднялись на второй этаж и пошли по длинному коридору, украшенному всё теми же портретами бледных дворян. — Предупреждаю сразу: обстановка там специфическая.
Остановившись у тяжелой дубовой двери, Петэр приложил ладонь к замку, и тот отозвался сухим щелчком.
— Потерпите одну ночь, — добавил он с едва уловимой усмешкой. — Обещаю: завтра я выделю вам покои, в которых значительно меньше тянет на суицид и молитвы.
Он распахнул дверь, пропуская Басю внутрь комнаты, где в воздухе всё ещё витал слабый, колючий запах ладана и старого железа.
Бася переступила порог и замерла, едва не выронив свою драгоценную коробку. В нос ударил резкий, стерильный запах мела и застарелого спирта.
Комната оказалась ослепительно белой, но в этой белизне не было ни капли уюта — только холод и пустота. Пространство выглядело пугающе стерильным: голые стены без единой картины или трещины, идеально выметенный пол и отсутствие какой-либо мебели, кроме жесткой узкой кровати, больше похожей на операционный стол. Здесь не было ни безделушек, ни книг, ни даже зеркала.
Это место не было спальней молодой девушки. Оно напоминало камеру в психиатрической больнице строгого режима или келью аскета, который добровольно отказался от всего земного ради великой цели.
Глядя на этот пустой бетонный мешок, Бася ощутила, как по спине пробежал настоящий мороз.
Бася осторожно поставила свою яркую коробку со сладостями на пол. На фоне этой безжизненной белизны гора разноцветных леденцов смотрелась как нелепое, вызывающее пятно — символ жизни там, где царил культ самоотречения.
Бася оглянулась на Петэра, и в её глазах застыл немой, почти кричащий вопрос: «Как можно было поселить человека в таком месте?»
Петэр, без труда считав эту поверхностную и громкую мысль, лишь равнодушно пожал плечами.
— Это было её желание, — отрезал он. — Она сама её обставляла. Я не имею привычки хозяйничать в женских покоев.
Он закрыл дверь, оставив Басю наедине с этой стерильной белизной.
Наступила ночь. Тишина особняка была прерывистой: ухали совы, за окном шелестел ельник. Бася долго ворочалась на жесткой кровати, пока внезапно не проснулась от странного, интуитивного зуда. Ей что-то снилось: мутное и неприятное. Ей снился кошмар, который она моментально забыла:
Поддавшись острому, необъяснимому желанию, она сползла на пол и заглянула под кровать. Пальцы наткнулись на что-то твердое. Засунув руку в узкую щель между тонким матрасом и металлической перекладиной, она нащупала и вытянула тяжелый предмет.
Это была толстая тетрадь в переплете из грубой, потёртой кожи.
Бася подошла к окну. Тусклое сияние уличного фонаря, пробивающееся сквозь стекло, падало рассеяным пятном на подоконник. Она открыла первую страницу.
Мелкий, острый, как бритва, почерк заполнял листы от края до края. Это был дневник Клейморы.
Пожалуй, она видела в темноте довольно неплохо.
Первые страницы вызывали у Баси лишь щемящую жалость. Она представляла себе юную девушку, запертую в этом мрачном особняке, ставшую заложницей интриг древнего хищника. «Бедняжка», — подумала Бася. — «Жила под одной крышей с чудовищем, дрожала от каждого шороха...»
Но по мере чтения жалость начала сменяться недоумением, а затем и чистым, незамутненным ужасом.
«Сегодня Петэр улыбнулся. Какая мерзость — будто дьявол притворился человеком. Вампиры не умеют думать и чувствовать — проклятые оболочки для духа зла. Нужно вырвать ему клыки и сжечь его голову. Искупление близко».
Бася нервно сглотнула. Там почти весь дневник был в таком духе.
«Если я умру, я стану мечом возмездия. Смерть — это лишь этап тренировки. Моя кровь станет ядом, моё имя — приговором».
К середине тетради Клеймора окончательно перестала скрывать свои планы. Там были чертежи инквизиторских жаровен, детальные описания массовых сожжений и пыток, которые она планировала устроить в Скрытом Мире. Всё это подавалось под соусом «блага для всех» и «очищения через страдание». Для Клейморы мир делился на праведников (таких как она) и мусор, который нужно выжечь.
Бася холодела с каждой строчкой. Она представила, что было бы, если бы этот ритуал сработал так, как того хотела Клеймора. Перед ней была не жертва, а фанатик высшей пробы, хтоническое зло, упакованное в тело бледной девушки.
Она с захлопнула дневник, и звук эхом разнесся по пустой, стерильной комнате.
— Знаешь что, Клеймора... — прошептала Бася в пустоту, глядя на белые стены. — Сначала мне было тебя жаль. Честно. Но судя по этим записям, ты была абсолютно, бесповоротно сумасшедшей.
Бася оглядела комнату. Теперь эта «камера в психушке» обрела новый смысл. Клеймора не просто жила здесь — она сама устроила себе стационар. Какие нынче сознательные и дисциплинированные психи нынче пошли.
— Кажется, Петэр, случайно угробил Дьявола, — резюмировала Бася.
Она аккуратно засунула тетрадь обратно в щель под матрасом. Спать в «святой келье» массовой убийцы было неуютно, но она так устала, что сон сморил её сразу же как только она вернулась в кровать.
