— Серж, я молода, но не наивна, чтобы верить в эти сказки. Если там принимают к оплате деньги, то я не пропаду! — Потрясла увесистым кошельком.
Управляющий вынул из стола и протянул мне такой же.
— Только спрячьте на теле. При себе имейте только мелкие деньги. И заверните лицо — там похищают белых женщин и продают в рабство. — Он посмотрел мне в глаза. — Сейчас я не рассказываю сказки.
Я завязала платок до глаз, сказала: «Люди видят меня дряхлой старухой», и купила место на корабле в Секиду.
Но какое это было место… В трюме, без свежего воздуха, с брошенным утром в дверь караваем черствого хлеба на пятнадцать человек, водой из общей кружки два раза в день. Хорошо, хоть в гальюн разрешали ходить без ограничения. В таких условиях нас везли много дней, так много, что я потеряла счет. А потом корабль попал в шторм, и ко всем мерзостям нашего быта добавилась поголовная рвота. В какой-то момент мой организм успокоился — тошнить стало нечем. Только вздохнула с облегчением, как раздался жуткий грохот, и из днища корабля хлынула вода.
Управляющий вынул из стола и протянул мне такой же.
— Только спрячьте на теле. При себе имейте только мелкие деньги. И заверните лицо — там похищают белых женщин и продают в рабство. — Он посмотрел мне в глаза. — Сейчас я не рассказываю сказки.
Я завязала платок до глаз, сказала: «Люди видят меня дряхлой старухой», и купила место на корабле в Секиду.
Но какое это было место… В трюме, без свежего воздуха, с брошенным утром в дверь караваем черствого хлеба на пятнадцать человек, водой из общей кружки два раза в день. Хорошо, хоть в гальюн разрешали ходить без ограничения. В таких условиях нас везли много дней, так много, что я потеряла счет. А потом корабль попал в шторм, и ко всем мерзостям нашего быта добавилась поголовная рвота. В какой-то момент мой организм успокоился — тошнить стало нечем. Только вздохнула с облегчением, как раздался жуткий грохот, и из днища корабля хлынула вода.
