Ставлю на её ноги поднос, пытаясь разгадать эмоции, когда она впивается взглядом в еду. Я лишний раз смотрю на аккуратную яичницу, нарезанные овощи и тост с маслом. Мне даже удалось донести кофе, не пролив ни капли.
– Что не так? – не выдерживаю я долгой паузы. – Столовые приборы здесь. Почему не ешь? Я старался. Ты же любишь с утра яйца и кофе…
Василиса поднимает на меня измученный взгляд, от которого щекочет желудок. Когда я замечаю её слезы в глазах, хочу прикоснуться к её руке, но Василиса вскидывается. Поднос летит на пол, горячий кофе попадает мне на штаны и футболку, обжигая. Подпрыгиваю на ноги, а она хватает подушку и кидает в моё лицо.
Надо же. Отреагировала.
– Проваливай! – вскрикивает Лиса с истерическими рыданиями. – Пошёл вон! – хватает вторую подушку, но я её ловлю и откидываю в сторону. – Вон!
Теперь ловлю её, прижимая к своей груди. Василиса с безумной силой вырывается и нещадно махает руками, царапая мои руки, лицо и даже слышен треск моей рвущейся футболки.
– Тише... Прекрати. Могла бы просто сказать, что не хочешь яйца, зачем же так кричать? – стараюсь обращаться к ней мягко и также аккуратно обезвредить. Но Лиса сейчас напоминает юркую змеючку, которая удачно выкручивается из моих рук.
Кричит. Без слов. Визжит так, что закладывает уши и кажется, что она совсем уже ничего не осознает.
– Понятно. Тогда начнём с душа, если завтрак не нравится… – откидываю одеяло, едва вырвав его из рук мой обезумившей девочки и обхватив под бедра, опрокидываю её через плечо. – Будешь визжать, включу холодную воду. Поверь, тебе не понравится, – крепко держу её за бедра, хотя чертовски хочется шлёпнуть по тощей заднице брыкающуюся Лису. Невыносимая!
Визг ни на секунду не прекращается. Я захожу в ванную комнату, обнаружив душевую кабинку. Плохо. С ванной было бы легче. Мне приходится зайти с ней в душ, и включив ледяную воду, ставлю орущую Василису на ноги.
Крики стихают не сразу... Она начинает задыхаться от холода, пытаясь меня толкать и прыгать по ногам. Глупенькая. Она слишком невесомая, чтобы причинить мне боль, но я даю ей возможность выместить на мне свои эмоции.
Затихает, когда зубы стучат, а сама льнет к груди, ища тепло. Руки не поднимает, стоит без сил, дрожит. Я регулирую душ, обнимая Василису, которая дрожит. К сожалению, от рыданий, а не от холода.
– Тебе нужно принять душ и успокоиться. Я подожду тебя снаружи. Договорились? – пытаюсь посмотреть в её глаза, но она низко склоняет голову и отворачивается.
По крайней мере, она меня слышит и понимает.
Я оставляю её в душе, сбрасывая тяжелые мокрые вещи на кафель. Хватаю полотенце и выхожу из ванной. Торопливо достаю новый комплект одежды в выделенной для меня гостевой комнате, одеваясь. Пока девушка в душе, захожу в её берлогу и сдираю с кровати грязное постельное белье, а в шкафу нахожу свежее. Следом убираю поднос, вытираю пол от еды и разлитого кофе. До прихода Василисы успеваю ещё сложить книги у комода и подмести стекло.
Она останавливается на пороге, смотрит на веник с совком в моих руках, перевод взгляд на постель и щурится, глядя в окно. Её руки крепко держатся за дверной косяк, белея от силы давления.
– Переоденешься или будешь в халате щеголять? – мой вопрос выводит её из раздумий. Василиса делает шаг назад, затем второй и внезапно сбегает. – В салочки играть не люблю, лучше в прятки! – насмешливо кричу я ей вслед.
Осматриваю комнату, которая нуждается в нескольких часах уборки… Оставляю веник с полным совком стекла, выходя из комнаты. Прислушиваюсь, как Василиса шлепает пяточками по полу, бегая по дому и заглядывая в каждый угол.
Догадливая девочка… И юркая.
– Всё, угомонись. Садись за стол. Что предпочитаешь на завтрак? – успеваю её словить за талию, когда она пытается меня обогнуть в прихожей. – Лиса, прекращай эти выкрутасы.
– Уходи! – шипит сквозь зубы.
– Не получается. Дверь закрыта, – она выворачивается из моих рук, тяжело дыша.
Мой взгляд непроизвольно скользит по голому телу, которое едва прикрыто халатом. От её резвых движений оголились плечи и бедро, а волосы влажные, растрёпанные… Она выглядит слишком сексуально, несмотря на бледность и чрезвычайную худобу.
Василиса отталкивает меня и заглядывает в ключницу. Перерывает тумбу в комоде. Роется по карманам верхней одежды, а в конце всё-таки срывается и дергает дверь.
– Убедилась? – прижимаюсь плечом к стене, сложив руки на груди. Она громко хлопает ладонью по двери, скорее от бессилия, чем от злости. – Я жду тебя на кухне. Не придешь сама – мумифицирую в одеяло и привяжу к стулу, а кормить буду с ложечки.
Увидев её яростный блеск в мутно-серых глазах от переизбытка эмоций, позволяю себе нагло улыбнуться и удалиться на кухню.
Похоже, тактика поведения вырисовалась сама собой – я вёл себя так же до близкого знакомства с Василисой. Держался на расстоянии, но показательно присутствовал рядом, ментально дергал за косички и заставлял о себе думать.
Начнем всё сначала. Думаю, в этом мы нуждаемся оба.
Василиса:
Захожу на кухню с напряжением, прожигая взглядом затылок Бессонова. Этот ублюдок стоит у плиты и что-то жарит на сковороде. Стоит, будто всё так и должно быть… Будто это нормально оказаться в моём доме. Запертом доме!
Когда ощущаю, что мне становится тяжело дышать, шумно сажусь за стол. Сморю на него и не могу понять, зачем явился.
Зачем он пришёл и вытряхнул меня из кровати? Зачем взъерошил во мне эмоции и чувства? Зачем сейчас ведет себя так, словно ничего не было?
– Ты всё испортила, – кидает он мне через плечо, а я мажу взглядом по его ухмылке, сжимая под столом кулаки. Самоуверенная скотина! – Я надеялся поиграть с тобой в обездвиженного Тутанхамона. Думаю, было бы интересно.
Не реагирую на его идиотские шутки, которые раздражают до скрежета зубов. Мало того, что приперся в мою комнату, выдернул из кровати и запихнул в ледяной душ, так ещё и ведет себя как мудак!
– Где предки? – выжимаю я из себя хриплые слова.
Не могу понять, почему такой сиплый голос: от крика или от трехнедельного молчания. Там, в комнате, мне было спокойно, безопасно и тихо. А сейчас… Меня отравляют собственные эмоции, мерзкие воспоминания и ненависть к себе.
– В отпуске, – говорит он, перекладывая еду из сковороды в тарелку. – Точнее, твоя мама в отпуске, а отец…
– Со своей шлюхой, – выплёвываю я, подрываясь на ноги. – А меня, значит, оставили с нянькой. Отличный расклад!
– Куда собралась? – прилетает мне в спину, когда я хочу вернуться в комнату и зарыться в свою постель. Останавливаюсь, прикрывая глаза с такой силой, что вижу разноцветные круги. – Всё-таки хочешь поиграть? Тогда беги быстрее, а то я уже закончил.
– Вали из моего дома, – поворачиваюсь я, рявкая, но врезаюсь носом в его грудь. – Ай! Идиот… – срывается с языка, когда я хватаюсь за нос.
– Дай посмотрю, – он тянет ко мне свои руки, по которым я шлепаю.
– На себя посмотри! – когда убираю руку от носа, замечаю пятна крови. – Поверить не могу... – шепчу про себя, подойдя к раковине, чтобы умыться. Нос немного немеет, но кровь капельками стекает в мою ладонь. – Чего тебе нужно? Пришёл поиздеваться? – спрашиваю я, ополаскивая лицо в холодной воде. – Так давай, начинай! Рассказывай, какая я сука, – не дожидаюсь его ответа. – Чё, молчишь? Язык проглотил? Кстати, как там твоя актриса? На стену не лезет, что ты завтраки готовишь психованной и неадекватной уродине?
– Ишь, как прорвало… – удивленно изрекает Бессонов, и я оборачиваюсь, окинув его яростным взглядом. – Значит, ты принципиально с родителями не разговариваешь?
– Я принципиально не переношу тебя на дух! – выключаю воду и взяв несколько салфеток, прижимаю их к своему носу. – Проваливай, Бессонов, пока я не разбила что-то об твою самодовольную морду.
Открываю верхнюю тумбу, достав аптечку. Перебираю лекарство и медицинские принадлежности, найдя пластинку с успокоительными. Выдавливаю на ладонь три таблетки, и хватаю стакан.
– Это что ещё такое? – моё запястье грубо перехватывает рука Бессонова и он разворачивает меня к себе. – Поэтому ты такая отмороженная была, да? Что это, я спрашиваю? – он едва сдерживается, чтобы не сорваться на повышенный тон.
– Валерьянка это, психованный! – вырываю руку, когда он позволяет это сделать. Кирилл бросается к аптечке, а я закидываю разом все пилюли в рот, проглатывая без воды. Когда Бессонов поворачивается, очевидно, прочитав другое наименование на пластинке, я пожимаю плечами. – Память плохая на названия.
Он кивает, непонятно чему и странно ухмыляется, нервно закусывая губу.
– Прости меня, Лиса, – неожиданно выпаливает Кирилл, сделав ко мне шаг. Проникновенно заглядывает в глаза, из-за чего я теряюсь.
– Уточни за что, – дергаю бровью.
– Да вот за это… – он обволакивает меня руками, прижимает меня бедрами к столешнице. Я оказалась безоружна против такого внезапного нападения.
Он хватает меня руками за скулы, болезненно сдавливая лицо, нажимая на болевые точки. Рот приоткрывается, а его два пальца прорываются в глотку так внезапно и глубоко, что меня сразу же скручивает от рвоты.
– Сама додумалась обдалбываться или подсказал кто? – фыркает надо мной Бессонов, пока я корчусь над раковиной, сплевывая.
– Больной… Ублюдок, – кашляю я, и открыв кран, пью воду из ладошки.
– Садись завтракать, – он прикасается к моему плечу, которое я брезгливо отдергиваю. – Прекращай ерепениться, иначе действительно будем воевать.
– Иди в жопу, Бессонов, – зло говорю я, посмотрев на аптечку. – И верни мне успокоительное.
– Чтобы ты из себя снова сделала овощ? – скалится он, пряча пластинку в карман своих спортивных штанов.
Наблюдаю за ним и снова чувствую в груди обжигающую ярость, которая тупой болью режет по сердцу. Бесит, как же он меня бесит!
– Тебе какое дело? – с вызовом смотрю в его глаза. – Думаешь, припёрся, закрыл дверь и можешь здесь командовать? Когда будешь актрису вертеть на своём хую, тогда и открывай рот, мудила. Я не нуждаюсь в помощи. Усек, Бессонов? Просто отвали от меня.
Он смотрит на меня так, словно хочет замуровать с тем самым Тутанхамоном и облегченно выдохнуть, избавившись разом от всех проблем. Довольно хмыкаю, когда мои слова отпечатываются тихой злостью на его лице, но парень молчит.
Что же, пилюли успокаивали зашкаливающие эмоции, которым не было выхода. Теперь, видимо, Бессонов хочет принять этот удар на себя.
Не завидую. Я в ярости. Я в отчаянье. Я в ужасе… Либо я приму успокоительное, либо разнесу в хлам этот дом и ненароком прибью Бессонова. Первое, конечно, лучше, но от второго тоже не откажусь.
– Мы не спали, – говорит он, когда уже выхожу из кухни. – Хотел привлечь твоё внимание и остепенить. Глупо получилось.
– Да мне плевать, – иду в комнату.
Запираюсь изнутри. Задергиваю шторы. Сажусь на кровать и открываю тумбу, рассматривая пластинку успокоительных. Задумываюсь. Смотрю на лекарство и губы начинают труситься, зрение замаливают слезы… Перед глазами вспышками проносятся воспоминания того вечера, когда он, мерзкая тварь, меня насиловал.
Ручка двери дергается.
– Тебе нужно поесть, Лиса. Открой дверь, – он стучит в дверь. – Нам не стоит ссориться. Давай просто поговорим. Я же вижу, что тебе нужна помощь.
– Себе помоги, – шепчу я.
Выдавливаю на ладонь таблетки, и схватив бутылку воды, запиваю их.
– Лиса? – его рука тяжело опускается на дверь. – Открывай, либо я вынесу эту гребанную дверь.
– Вынесешь мою дверь – вынесу тебе мозги, – фыркаю, залезая под одеяло.
Как только моя голова касается подушки, я расслабляюсь и прикрываю глаза. Вот так значительно лучше… Мешает только звук ключа в замке и вломившееся животное в мою комнату. Раздраженно взвываю, накрываясь одеялом.
Матрас прогибается, когда Бессонов садится рядом.
– Давай поговорим, Лиса.
– С Богом поговори. Говорят, он отвечает всем нуждающимся… – шепчу я.
– Я тебя сейчас за хвост оттаскаю, Лиса. Прекращай мне дерзить, – несмотря на его угрозу, говорит мягко и даже хмыкает.
Он играет со мной, и это раздражает.
– Живодер… – едва шевелю губами, ощущая усталость и желание поспать.
Да… Вот так. Во сне мне спокойно и нет никаких тревог.
Одеяло слетает с моей головы, а Бессонов нависает надо мной. Спокойно смотрю ему в глаза, едва ощутимо дернув губы в насмешке.
Кирилл внимательно меня рассматривает и хмурит свои грозные брови. Обводит взглядом мою комнату, а затем смотрит на меня волком.
– Когда проспишься – тебе конец, Лиса. Выдеру!
Удачи, Бессонов.
Мой бок онемел. Перекатываюсь на спину, но что-то меня удерживает. Щекой прижимаюсь к горячему телу, а в шее неприятно тянут мышцы от неудобной позы. Открываю глаза, утыкаясь взглядом в его грудь. Он слишком близко. Сердце пропускает болезненный удар.
– Наконец-то. Я уже начал подозревать, что ты не Лиса, а настоящая медведица – отправилась в зимнюю спячку, – раздается смешок мне в макушку.
– Пусти, – дергаю плечом.
Он неохотно отпускает, и я откатываюсь на край кровати. Голова шумит от легкой боли, а во рту настоящая сахара. За окном уже вечер… Значит спала я и впрямь довольно долго. Таблетки хоть и помогают успокоиться, но имеют и побочный эффект – вырубают меня почти на целый день.
Мой взгляд цепляется за тумбу. Причем чистую тумбу, на которой аккуратной стопкой стоят несколько книг и кувшин воды со стаканом. Приподнимаюсь, наливая себе в стакан воды и осматриваю чистую комнату, вылизанную до неузнаваемости. Он рылся в моих вещах?
Первая волна гнева разбивается об солнечное сплетение, сбивая моё дыхание. Со звоном отставив пустой стакан, открываю верхний ящик тумбы… И ничего не обнаруживаю. Предсказуемо. Он точно облазил каждый угол дома, чтобы лишить меня последнего шанса оставаться в собственном рассудке.
– Где лекарство?
– Я смысл твои колеса с унитаз. В доме находятся только успокоительные чаи из ромашки и мелиссы. Тебе заварить? – до бесстыжего легко спрашивает Бессонов, словно, не замечая моего гнева.
Я поднимаюсь и сажусь, нервно растирая своё лицо. Устало упираюсь локтями в колени, ощущая дикую усталость. Всё-таки от долгих снов я устаю больше, чем от мойки пола на СТО, заляпанного мазутой.
– Какой же ты… – шепчу я, зарываясь пальцами в волосы, но не нахожу слов. Их слишком много, а говорить нет сил. Язык словно онемел. – Зачем ты лезешь ко мне? – задаю риторический вопрос себе под нос, пытаясь понять его очередную игру, правил которой не знаю.
– Помнишь, я как-то сказал: когда ты станешь моей – больше не отпущу? – напоминает он мне слова того рокового вечера, который позже перевернул мою жизнь вверх-дном.
– Я похожа не зверушку? – огрызаюсь, повернувшись к нему. – Или вещь личного пользования?! – взрываюсь я, откидывая одеяло.
Меня снова накрывает эмоционально…
– Ты похожа на девушку, которой нужна помощь, – он перехватывает меня за плечи, не позволяя встать. – Расскажи мне, что происходит с тобой. Где ты взяла колеса? Родители сказали, что ты не выходишь из дома.
– Где беру, там уже нет! – шиплю, дергая плечами. Кирилл укладывает меня на спину и прижимает к своему боку, утыкаясь носом мне в макушку.
– Это хорошо, что уже нет. Несколько дней будет штормить эмоционально, но все уляжется. Обещаю… Вместе мы справимся.
– Запихни свои обещания в свою жопу, Бессонов, – бью по его груди, и ворочаюсь по постели. – Ненавижу тебя!
– Что не так? – не выдерживаю я долгой паузы. – Столовые приборы здесь. Почему не ешь? Я старался. Ты же любишь с утра яйца и кофе…
Василиса поднимает на меня измученный взгляд, от которого щекочет желудок. Когда я замечаю её слезы в глазах, хочу прикоснуться к её руке, но Василиса вскидывается. Поднос летит на пол, горячий кофе попадает мне на штаны и футболку, обжигая. Подпрыгиваю на ноги, а она хватает подушку и кидает в моё лицо.
Надо же. Отреагировала.
– Проваливай! – вскрикивает Лиса с истерическими рыданиями. – Пошёл вон! – хватает вторую подушку, но я её ловлю и откидываю в сторону. – Вон!
Теперь ловлю её, прижимая к своей груди. Василиса с безумной силой вырывается и нещадно махает руками, царапая мои руки, лицо и даже слышен треск моей рвущейся футболки.
– Тише... Прекрати. Могла бы просто сказать, что не хочешь яйца, зачем же так кричать? – стараюсь обращаться к ней мягко и также аккуратно обезвредить. Но Лиса сейчас напоминает юркую змеючку, которая удачно выкручивается из моих рук.
Кричит. Без слов. Визжит так, что закладывает уши и кажется, что она совсем уже ничего не осознает.
– Понятно. Тогда начнём с душа, если завтрак не нравится… – откидываю одеяло, едва вырвав его из рук мой обезумившей девочки и обхватив под бедра, опрокидываю её через плечо. – Будешь визжать, включу холодную воду. Поверь, тебе не понравится, – крепко держу её за бедра, хотя чертовски хочется шлёпнуть по тощей заднице брыкающуюся Лису. Невыносимая!
Визг ни на секунду не прекращается. Я захожу в ванную комнату, обнаружив душевую кабинку. Плохо. С ванной было бы легче. Мне приходится зайти с ней в душ, и включив ледяную воду, ставлю орущую Василису на ноги.
Крики стихают не сразу... Она начинает задыхаться от холода, пытаясь меня толкать и прыгать по ногам. Глупенькая. Она слишком невесомая, чтобы причинить мне боль, но я даю ей возможность выместить на мне свои эмоции.
Затихает, когда зубы стучат, а сама льнет к груди, ища тепло. Руки не поднимает, стоит без сил, дрожит. Я регулирую душ, обнимая Василису, которая дрожит. К сожалению, от рыданий, а не от холода.
– Тебе нужно принять душ и успокоиться. Я подожду тебя снаружи. Договорились? – пытаюсь посмотреть в её глаза, но она низко склоняет голову и отворачивается.
По крайней мере, она меня слышит и понимает.
Я оставляю её в душе, сбрасывая тяжелые мокрые вещи на кафель. Хватаю полотенце и выхожу из ванной. Торопливо достаю новый комплект одежды в выделенной для меня гостевой комнате, одеваясь. Пока девушка в душе, захожу в её берлогу и сдираю с кровати грязное постельное белье, а в шкафу нахожу свежее. Следом убираю поднос, вытираю пол от еды и разлитого кофе. До прихода Василисы успеваю ещё сложить книги у комода и подмести стекло.
Она останавливается на пороге, смотрит на веник с совком в моих руках, перевод взгляд на постель и щурится, глядя в окно. Её руки крепко держатся за дверной косяк, белея от силы давления.
– Переоденешься или будешь в халате щеголять? – мой вопрос выводит её из раздумий. Василиса делает шаг назад, затем второй и внезапно сбегает. – В салочки играть не люблю, лучше в прятки! – насмешливо кричу я ей вслед.
Осматриваю комнату, которая нуждается в нескольких часах уборки… Оставляю веник с полным совком стекла, выходя из комнаты. Прислушиваюсь, как Василиса шлепает пяточками по полу, бегая по дому и заглядывая в каждый угол.
Догадливая девочка… И юркая.
– Всё, угомонись. Садись за стол. Что предпочитаешь на завтрак? – успеваю её словить за талию, когда она пытается меня обогнуть в прихожей. – Лиса, прекращай эти выкрутасы.
– Уходи! – шипит сквозь зубы.
– Не получается. Дверь закрыта, – она выворачивается из моих рук, тяжело дыша.
Мой взгляд непроизвольно скользит по голому телу, которое едва прикрыто халатом. От её резвых движений оголились плечи и бедро, а волосы влажные, растрёпанные… Она выглядит слишком сексуально, несмотря на бледность и чрезвычайную худобу.
Василиса отталкивает меня и заглядывает в ключницу. Перерывает тумбу в комоде. Роется по карманам верхней одежды, а в конце всё-таки срывается и дергает дверь.
– Убедилась? – прижимаюсь плечом к стене, сложив руки на груди. Она громко хлопает ладонью по двери, скорее от бессилия, чем от злости. – Я жду тебя на кухне. Не придешь сама – мумифицирую в одеяло и привяжу к стулу, а кормить буду с ложечки.
Увидев её яростный блеск в мутно-серых глазах от переизбытка эмоций, позволяю себе нагло улыбнуться и удалиться на кухню.
Похоже, тактика поведения вырисовалась сама собой – я вёл себя так же до близкого знакомства с Василисой. Держался на расстоянии, но показательно присутствовал рядом, ментально дергал за косички и заставлял о себе думать.
Начнем всё сначала. Думаю, в этом мы нуждаемся оба.
***
Василиса:
Захожу на кухню с напряжением, прожигая взглядом затылок Бессонова. Этот ублюдок стоит у плиты и что-то жарит на сковороде. Стоит, будто всё так и должно быть… Будто это нормально оказаться в моём доме. Запертом доме!
Когда ощущаю, что мне становится тяжело дышать, шумно сажусь за стол. Сморю на него и не могу понять, зачем явился.
Зачем он пришёл и вытряхнул меня из кровати? Зачем взъерошил во мне эмоции и чувства? Зачем сейчас ведет себя так, словно ничего не было?
– Ты всё испортила, – кидает он мне через плечо, а я мажу взглядом по его ухмылке, сжимая под столом кулаки. Самоуверенная скотина! – Я надеялся поиграть с тобой в обездвиженного Тутанхамона. Думаю, было бы интересно.
Не реагирую на его идиотские шутки, которые раздражают до скрежета зубов. Мало того, что приперся в мою комнату, выдернул из кровати и запихнул в ледяной душ, так ещё и ведет себя как мудак!
– Где предки? – выжимаю я из себя хриплые слова.
Не могу понять, почему такой сиплый голос: от крика или от трехнедельного молчания. Там, в комнате, мне было спокойно, безопасно и тихо. А сейчас… Меня отравляют собственные эмоции, мерзкие воспоминания и ненависть к себе.
– В отпуске, – говорит он, перекладывая еду из сковороды в тарелку. – Точнее, твоя мама в отпуске, а отец…
– Со своей шлюхой, – выплёвываю я, подрываясь на ноги. – А меня, значит, оставили с нянькой. Отличный расклад!
– Куда собралась? – прилетает мне в спину, когда я хочу вернуться в комнату и зарыться в свою постель. Останавливаюсь, прикрывая глаза с такой силой, что вижу разноцветные круги. – Всё-таки хочешь поиграть? Тогда беги быстрее, а то я уже закончил.
– Вали из моего дома, – поворачиваюсь я, рявкая, но врезаюсь носом в его грудь. – Ай! Идиот… – срывается с языка, когда я хватаюсь за нос.
– Дай посмотрю, – он тянет ко мне свои руки, по которым я шлепаю.
– На себя посмотри! – когда убираю руку от носа, замечаю пятна крови. – Поверить не могу... – шепчу про себя, подойдя к раковине, чтобы умыться. Нос немного немеет, но кровь капельками стекает в мою ладонь. – Чего тебе нужно? Пришёл поиздеваться? – спрашиваю я, ополаскивая лицо в холодной воде. – Так давай, начинай! Рассказывай, какая я сука, – не дожидаюсь его ответа. – Чё, молчишь? Язык проглотил? Кстати, как там твоя актриса? На стену не лезет, что ты завтраки готовишь психованной и неадекватной уродине?
– Ишь, как прорвало… – удивленно изрекает Бессонов, и я оборачиваюсь, окинув его яростным взглядом. – Значит, ты принципиально с родителями не разговариваешь?
– Я принципиально не переношу тебя на дух! – выключаю воду и взяв несколько салфеток, прижимаю их к своему носу. – Проваливай, Бессонов, пока я не разбила что-то об твою самодовольную морду.
Открываю верхнюю тумбу, достав аптечку. Перебираю лекарство и медицинские принадлежности, найдя пластинку с успокоительными. Выдавливаю на ладонь три таблетки, и хватаю стакан.
– Это что ещё такое? – моё запястье грубо перехватывает рука Бессонова и он разворачивает меня к себе. – Поэтому ты такая отмороженная была, да? Что это, я спрашиваю? – он едва сдерживается, чтобы не сорваться на повышенный тон.
– Валерьянка это, психованный! – вырываю руку, когда он позволяет это сделать. Кирилл бросается к аптечке, а я закидываю разом все пилюли в рот, проглатывая без воды. Когда Бессонов поворачивается, очевидно, прочитав другое наименование на пластинке, я пожимаю плечами. – Память плохая на названия.
Он кивает, непонятно чему и странно ухмыляется, нервно закусывая губу.
– Прости меня, Лиса, – неожиданно выпаливает Кирилл, сделав ко мне шаг. Проникновенно заглядывает в глаза, из-за чего я теряюсь.
– Уточни за что, – дергаю бровью.
– Да вот за это… – он обволакивает меня руками, прижимает меня бедрами к столешнице. Я оказалась безоружна против такого внезапного нападения.
Он хватает меня руками за скулы, болезненно сдавливая лицо, нажимая на болевые точки. Рот приоткрывается, а его два пальца прорываются в глотку так внезапно и глубоко, что меня сразу же скручивает от рвоты.
– Сама додумалась обдалбываться или подсказал кто? – фыркает надо мной Бессонов, пока я корчусь над раковиной, сплевывая.
– Больной… Ублюдок, – кашляю я, и открыв кран, пью воду из ладошки.
– Садись завтракать, – он прикасается к моему плечу, которое я брезгливо отдергиваю. – Прекращай ерепениться, иначе действительно будем воевать.
– Иди в жопу, Бессонов, – зло говорю я, посмотрев на аптечку. – И верни мне успокоительное.
– Чтобы ты из себя снова сделала овощ? – скалится он, пряча пластинку в карман своих спортивных штанов.
Наблюдаю за ним и снова чувствую в груди обжигающую ярость, которая тупой болью режет по сердцу. Бесит, как же он меня бесит!
– Тебе какое дело? – с вызовом смотрю в его глаза. – Думаешь, припёрся, закрыл дверь и можешь здесь командовать? Когда будешь актрису вертеть на своём хую, тогда и открывай рот, мудила. Я не нуждаюсь в помощи. Усек, Бессонов? Просто отвали от меня.
Он смотрит на меня так, словно хочет замуровать с тем самым Тутанхамоном и облегченно выдохнуть, избавившись разом от всех проблем. Довольно хмыкаю, когда мои слова отпечатываются тихой злостью на его лице, но парень молчит.
Что же, пилюли успокаивали зашкаливающие эмоции, которым не было выхода. Теперь, видимо, Бессонов хочет принять этот удар на себя.
Не завидую. Я в ярости. Я в отчаянье. Я в ужасе… Либо я приму успокоительное, либо разнесу в хлам этот дом и ненароком прибью Бессонова. Первое, конечно, лучше, но от второго тоже не откажусь.
– Мы не спали, – говорит он, когда уже выхожу из кухни. – Хотел привлечь твоё внимание и остепенить. Глупо получилось.
– Да мне плевать, – иду в комнату.
Запираюсь изнутри. Задергиваю шторы. Сажусь на кровать и открываю тумбу, рассматривая пластинку успокоительных. Задумываюсь. Смотрю на лекарство и губы начинают труситься, зрение замаливают слезы… Перед глазами вспышками проносятся воспоминания того вечера, когда он, мерзкая тварь, меня насиловал.
Ручка двери дергается.
– Тебе нужно поесть, Лиса. Открой дверь, – он стучит в дверь. – Нам не стоит ссориться. Давай просто поговорим. Я же вижу, что тебе нужна помощь.
– Себе помоги, – шепчу я.
Выдавливаю на ладонь таблетки, и схватив бутылку воды, запиваю их.
– Лиса? – его рука тяжело опускается на дверь. – Открывай, либо я вынесу эту гребанную дверь.
– Вынесешь мою дверь – вынесу тебе мозги, – фыркаю, залезая под одеяло.
Как только моя голова касается подушки, я расслабляюсь и прикрываю глаза. Вот так значительно лучше… Мешает только звук ключа в замке и вломившееся животное в мою комнату. Раздраженно взвываю, накрываясь одеялом.
Матрас прогибается, когда Бессонов садится рядом.
– Давай поговорим, Лиса.
– С Богом поговори. Говорят, он отвечает всем нуждающимся… – шепчу я.
– Я тебя сейчас за хвост оттаскаю, Лиса. Прекращай мне дерзить, – несмотря на его угрозу, говорит мягко и даже хмыкает.
Он играет со мной, и это раздражает.
– Живодер… – едва шевелю губами, ощущая усталость и желание поспать.
Да… Вот так. Во сне мне спокойно и нет никаких тревог.
Одеяло слетает с моей головы, а Бессонов нависает надо мной. Спокойно смотрю ему в глаза, едва ощутимо дернув губы в насмешке.
Кирилл внимательно меня рассматривает и хмурит свои грозные брови. Обводит взглядом мою комнату, а затем смотрит на меня волком.
– Когда проспишься – тебе конец, Лиса. Выдеру!
Удачи, Бессонов.
Глава 21.2 Лисий капкан
Мой бок онемел. Перекатываюсь на спину, но что-то меня удерживает. Щекой прижимаюсь к горячему телу, а в шее неприятно тянут мышцы от неудобной позы. Открываю глаза, утыкаясь взглядом в его грудь. Он слишком близко. Сердце пропускает болезненный удар.
– Наконец-то. Я уже начал подозревать, что ты не Лиса, а настоящая медведица – отправилась в зимнюю спячку, – раздается смешок мне в макушку.
– Пусти, – дергаю плечом.
Он неохотно отпускает, и я откатываюсь на край кровати. Голова шумит от легкой боли, а во рту настоящая сахара. За окном уже вечер… Значит спала я и впрямь довольно долго. Таблетки хоть и помогают успокоиться, но имеют и побочный эффект – вырубают меня почти на целый день.
Мой взгляд цепляется за тумбу. Причем чистую тумбу, на которой аккуратной стопкой стоят несколько книг и кувшин воды со стаканом. Приподнимаюсь, наливая себе в стакан воды и осматриваю чистую комнату, вылизанную до неузнаваемости. Он рылся в моих вещах?
Первая волна гнева разбивается об солнечное сплетение, сбивая моё дыхание. Со звоном отставив пустой стакан, открываю верхний ящик тумбы… И ничего не обнаруживаю. Предсказуемо. Он точно облазил каждый угол дома, чтобы лишить меня последнего шанса оставаться в собственном рассудке.
– Где лекарство?
– Я смысл твои колеса с унитаз. В доме находятся только успокоительные чаи из ромашки и мелиссы. Тебе заварить? – до бесстыжего легко спрашивает Бессонов, словно, не замечая моего гнева.
Я поднимаюсь и сажусь, нервно растирая своё лицо. Устало упираюсь локтями в колени, ощущая дикую усталость. Всё-таки от долгих снов я устаю больше, чем от мойки пола на СТО, заляпанного мазутой.
– Какой же ты… – шепчу я, зарываясь пальцами в волосы, но не нахожу слов. Их слишком много, а говорить нет сил. Язык словно онемел. – Зачем ты лезешь ко мне? – задаю риторический вопрос себе под нос, пытаясь понять его очередную игру, правил которой не знаю.
– Помнишь, я как-то сказал: когда ты станешь моей – больше не отпущу? – напоминает он мне слова того рокового вечера, который позже перевернул мою жизнь вверх-дном.
– Я похожа не зверушку? – огрызаюсь, повернувшись к нему. – Или вещь личного пользования?! – взрываюсь я, откидывая одеяло.
Меня снова накрывает эмоционально…
– Ты похожа на девушку, которой нужна помощь, – он перехватывает меня за плечи, не позволяя встать. – Расскажи мне, что происходит с тобой. Где ты взяла колеса? Родители сказали, что ты не выходишь из дома.
– Где беру, там уже нет! – шиплю, дергая плечами. Кирилл укладывает меня на спину и прижимает к своему боку, утыкаясь носом мне в макушку.
– Это хорошо, что уже нет. Несколько дней будет штормить эмоционально, но все уляжется. Обещаю… Вместе мы справимся.
– Запихни свои обещания в свою жопу, Бессонов, – бью по его груди, и ворочаюсь по постели. – Ненавижу тебя!
