Я смотрю на него впервые за столько времени, но снова в этом угнетающем положении – снизу вверх. Марат почти не изменился, только его висков немного коснулась седина. Глаза всё такие же холодные, не выражающие эмоций, а фигура статная и мощная.
Он не произносит слов, только кивает кому-то за моей спиной. Мои руки освобождают из железных оков, и я сразу же растираю зудящие запястья. Марат поддает мне свою широкую ладонь, отвергнуть которую я не решаюсь.
Когда поднимаюсь, остро ощущаю в ребрах боль и пошатываюсь, схватившись за бок. Взгляд Марата внимательный к каждому моему движению. Он перебирает мои волосы и я догадываюсь, что ему не нравятся длина до плеч, но Марат их бережно заправляет мне за ухо, и проводит пальцем по подбородку.
Я замечаю, как он трет пальцы между собой, растирая мою кровь.
– Кто это сделал? – вопрос тихий и короткий, но содержащий в себе угрозу смерти. Я не могу выдавить из себя ни слова, смотря на него с тихим ужасом.
Он поворачивается к мужчине, моему обидчику, который также, как и я, проглотил свой язык.
– Он, – Егор кивает в сторону главного, причем холодно и равнодушно. В нём нет насмешки, только желание поскорее выкрутиться из своего положения. А Егора, видимо, не списали со счетов, как я ему ни один раз говорила… Значит ли это, что за свои ошибки я буду отвечать сама?
– Брыкалась. Она решила поиграть с пушкой. Мне пришлось принять меры, – оправдывается мужчина, но Марат спокойно достает из кобуры под пиджаком серебренный пистолет, который мне до боли знаком. Он красивый, с черным выжженным орнаментом, всегда меткий и опасный.
– Чем? – он снимает пистолет с предохранителя, нацелившись на своего человека, но смотрит в мои глаза, требуя ответ. Он хочет, чтобы я говорила, не потому, что хочет наказать своего человека… Марат хочет наказать меня, не прикасаясь и не обижая словом.
Он всегда так делал: держал меня на крючке, угрожая всем, кого или что я считала важным. Поэтому я и стала жестче, и в попытке избавиться от его давления, мне пришлось закрыться и смотреть, как он пытает людей. Я выдержала это жестокое представление специально для меня, но больше не ерепенилась.
– Правая рука и нога, – отвечает за меня Егор, холодно констатируя факт.
Марату этого достаточно – он стреляет мужчине сначала в плечо, затем в ногу. Я вздрагиваю от выстрелов, закрывая глаза, а когда слышу болезненный стон, хочу закрыть уши. Держусь ровно, но подбородок уже дрожит.
– Уберите его, – командует Марат, а я стараюсь справится с эмоциями. – Вызови доктора в мою спальню, – отдает он приказ, смотря, как я прижимаю руку к правому ребру. – А его… – он тяжело смотрит на Егора, – пока под замок.
Я поворачиваюсь на Егора, который прикрывает глаза и едва слышно выдыхает, дождавшись своего выговора. Вздрагиваю, когда Марат наклоняется и перехватывает меня под колени и спину, подняв на руки. Близость с ним оказалась болезненной физически и морально, из-за чего я поморщилась.
Я смотрю на него – свой ночной кошмар, который часто мне мешал спать по ночам. Из-за которого я потеряла годы своей юности. Из-за которого я так давно не видела и не слышала свою маму… Ненавижу его.
Он заходит в спальню, и я сразу понимаю – она принадлежит ему. Его запах повсюду, как и личные вещи. Марат аккуратно садит меня на кровать и заглядывает в глаза.
– Добро пожаловать домой, Пташка, – он целует меня в лоб, а я стараюсь не умереть от осознания где я и с кем. – Я помогу, – он берется расстегивать мою куртку, за которую я хватаюсь, как за бронежилет. – Опусти руки, – мягко говорит Марат, но смотрит так, будто таранит меня. – Я хочу помочь, – убеждает он меня, а я хочу только горько усмехнуться.
Спорить не решаюсь, даже рот открыть страшно. Этот человек непредсказуем, поэтому стараюсь держать себя в руках, когда приходится вытащить больную руку из тесного рукава и поворачиваться корпусом, задействовав ноющие ребра.
Он не останавливается на курточке и став передо мной на колени, снимает мои кроссовки, отставляя в сторону, заостряя внимание на джинсах. Они грязные, испачканы во влажной земле. Когда он тянет руки к поясу моих джинсов, перехватываю оба его мощных запястья.
Марат смотрит настолько неясным взглядом, что создается впечатление, будто направил взгляд и вовсе сквозь меня. Я остаюсь непреклонна.
Он мягко тянет на себя руки, и я выпускаю их из своей хватки. Он никогда не настаивает, если что-то напрямую касается меня. Да, ограничивает, иногда даже создает обстоятельства, чтобы я меняла решения – но он никогда не вторгается, как варвар. Это пугало тогда, это пугает и сейчас, но я ощущаю относительную безопасность. Хотел бы убить или наказать – сделал бы это в самом начале, не так ли?
Марат пересаживается на край кровати возле меня, поглаживая мою ровную и напряженную спину.
– Приляг. Доктор скоро тебя осмотрит. Выглядишь неважно, – он мягко привлекает меня к себе, и я поддаюсь, заваливаюсь набок, придерживаясь за ребра, опуская голову ему на колени.
Марат убирает волосы с лица, очерчивая линию скул и шеи, въедаясь в меня взглядом. Говорить нам не о чем, и подобного желания совсем не возникает. В сознании я ещё не до конца понимаю, что я снова попала в преисподнюю, поэтому как-то быстро успокаиваюсь и прикрываю глаза. Возможно, это усталость меня вымотала, моральная и физическая, как и бессонные ночи.
– Фадеев был с тобой груб? – спрашивает Марат, путая свою пятерню в моих волосах.
– Нет, – отвечаю я, стараясь не вспоминать все гадости и поступки, которые он сотворил за два года его гнусного шантажа. Мысли сейчас далеко не об этом.
– Он говорил иное, – открываю глаза, но не найдя, за что зацепиться взглядом, снова закрываю их. – Даже признался, что несколько раз приставал к тебе. Это правда?
Я молчу, упорно заставляю себя не разговаривать и держать его на дистанции, но Марата это не устраивает. Он поворачивает мою голову, заставляя смотреть прямо в его глаза.
– Мне стоит его наказать? – спрашивает он, обводя большим пальцем пульсирующую челюсть от удара.
– Ты его хочешь наказать? – спрашиваю в ответ.
– Да, – кратко отвечает он.
– Тогда ты знаешь, что делать, – говорю я, снова отворачиваясь и прикрывая глаза.
Ни одно мое оправдание никогда и никого не спасало, особенно, если Марат уже вынес свой вердикт или приговор.
Слышен короткий стук и нерешительно отпирающаяся дверь. Марат не шелохнулся, продолжая прикасаться ко мне своими руками, совсем без сексуального подтекста, скорее по-собственнически.
– Мирон, – с уважением произносит знакомый обволакивающий голос, и я стремительно открываю глаза, дернувшись и попытавшись встать. Меня удерживает Марат, не позволяя совершать резких движений. – Виктория, – её глаза удивленно сверкнули, узнавая меня, но она постаралась держать лицо непроницаемым. – Чем могу помочь?
– Лицо, ребра и рука. Проверь, – приказывает Марат холодно и требовательно.
Когда доктор склоняется надо мной, аккуратно повернув мою голову в сторону, осматривая ушиб на лице, я замечаю, как на неё в упор смотрит Марат.
– Зубы целы? – задает она вопрос, и я киваю.
– Пустяк, – пожимаю я плечами. – В области ребер болит, – я сама одной рукой задираю кофту до обнаженной груди. Я совсем не заморачивалась с одеждой, когда спешила к Егору на сделку. Доктор сначала смотрит, не касаясь, но потом сдается и проводит пальцами по ребрам.
– Болят именно ребра?
– Немного, больше в грудной клетке ноет, – делюсь своими ощущениями.
– Ребра целые, маловероятно даже трещина. Гематомы и отёчности нет, пройдет за несколько дней, – говорит Валерия, скорее Марату, чем мне, пострадавшей. – Если сильно болит – дам обезболивающее, но лучше использовать мазь.
– Само пройдет, – отмахиваюсь я, не желая пичкать себя таблетками или даваться в руки Марату, который лично будет обрабатывать ушиб.
– Не пройдет, – заведомо поправляет меня Марат. – Мазь давай и таблетки оставь, вдруг боль усилится. И руку посмотри.
Я подаю ей руку для осмотра.
– Вывиха нет. Сильно болит? – доктор аккуратно ощупывает запястье и ладонь.
– Не сильно, – пожимаю я плечами и ощущаю, как ноги Марата подомной буквально каменеют. – Простой ушиб, – доктор кивает, переглядываясь с главой Клана.
– Она в порядке, но стоит отдохнуть. Хочу заметить, что слишком бледная и явно недостаток в весе. Ушибы незначительные, но не стоит лишний раз напрягаться. Пару дней в постели, применение мазей и всё будет хорошо, – говорит доктор. – Мазь в моём кабинете в больнице, ближе съездить в аптеку.
– Я буду спать и соблюдать постельный режим, – выдыхаю я, осторожно поднимаясь. – Я очень устала, хочу отдохнуть. До завтра ничего не случится.
– Иди, – Марат кивает доктору на дверь, повернувшись ко мне лицом. Доктор озабочено смотрит на меня, но подчиняется и уходит. – Ты совсем не изменилась, всё ещё халатно относишься к своему здоровью, – делает он мне замечание, но без какого-либо недовольства или злобы. Скорее обычная констатация факта.
– Ты тоже не изменился, – тихо отвечаю я, свешивая ноги на пол. – Я могу принять душ и переодеваться? – спрашиваю я разрешение, на что слышу тяжелый выдох.
– Ты здесь не заложница, Пташка. И никогда ею не была. Всё в твоём распоряжении, как и всегда, – он поднимается с кровати.
– Если я не заложница, значит, могу уйти? – тоже поднимаюсь, не желая ему давать возможности возвышаться надо мной. Я замечаю в его глазах недовольный блеск, который быстро рассеивается, но даже это впечатляет. Он проявляет какие-то эмоции – это уже очень неожиданно.
– Ты часть Клана, часть нашей семьи. Никто из семьи не уходит, а семья никогда и никого не оставляет, – строго напоминает мне Марат, отчего мурашки бегут по коже.
Семья. До чего же это нелепо звучит…
– Душ там? – предполагаю я, увидев вторую дверь в комнате. Марат кивает, но уйти не дает, осторожно положив свою массивную ладонь мне на плечо.
– У тебя кто-то был? – спрашивает тихо, и его дыхание щекочет мне шею. – Ты была без моего присмотра очень долго, Пташка, – он обеими руками сжимает мои плечи.
– Ты сделал всё возможное, чтобы я была одна, – передергиваю плечами, но ощущаю, как сердце в страхе сжимается. Я выживу здесь, это сложно морально, но не физически… Но, если Марат узнает хотя бы часть правды и Тимуре – он с ним поквитается, и я уверенна, что на моих глазах.
– Хорошо. Помни, здесь всё в твоём распоряжении, – он смотрит, как я подхожу к шкафу, открывая его. Не удивляюсь, когда четкая половина наполнена моими вещами, которые я носила, кажется, уже вечность назад. – Я знал, что ты вернешься ко мне, – говорит Марат, когда я достаю свою пижаму.
Хочется едко сделать ему замечания, фыркать и язвить, но я не решаюсь даже на это. Я должна быть благодарна, что жива, невредима и снова окутана больной заботой и контролем криминального авторитета.
Оставляю его без ответа, когда скрываюсь в ванной комнате, включаю воду и даю своим слезам свободу.
Я не готова начинать всё с нуля.
***
Глава 15. Его женщина
***
Тимур:
Четыре утра, а я сижу и не шелохнусь, когда возле меня возятся люди. Алексей Андреевич раздает строгие указания и накидывает варианты поиска Вики, а меня словно прижало бетонной плитой. Ни слов, ни эмоций, ни даже желания что-либо делать. Я растерялся. Впервые жизни я понимаю, что от меня ничего не зависит и мне... Страшно.
Архипов поднял меня ночью. Я не спал, словно чувствуя что-то нехорошее, глаза даже не смыкались. Был уже одетым, просто лежал с телефоном в руках и смотрел в потолок. Мы предполагали сделку между Викой и неизвестным человеком на выходных, но она даже не высовывалась. А среди ночи в воскресенья все подорвались.
Я до последнего надеялся, что Вика одумается, придет ко мне хотя бы с каким-то глупым объяснением и жалостливо попросит помощи, но она четко провела черту. Выгонять её из моей квартиры стоило вселенских усилий, и я знал, что был прав, но… Но внутри меня всё сопротивлялось, билось в протесте и агонии, когда я ловил её взгляд, полный сожаления и боли. Несмотря ни на что, она упрямо стояла на своём – молчала и принимала моё решение, хоть и сдерживала стоящие в глазах слезы.
Архипов настоял действовать радикально – вытряхнуть её из комфортной обстановки, заставить её говорить, надавить и услышать мотивы. По-другому она не хотела, а даже сменив стратегию, тоже смолчала. Хоть и Алексей Андреевич остался довольный результатом, я – нет. Его волновала моя безопасность, а меня волновала Вика.
Меня всего трусило, когда я смотрел на бардак в спальне, взбесившимся зверем обходя квартиру, как запертый в клетке хищник. Тогда я уже понял – она не вернется, и я не до конца понимал, упрямство это или что-то совершенно другое?
Дамир предложил помочь, но я не решился откровенничать, посоветовал только его людям наблюдать за девочками. Людей прибавилось сразу же, а Дамир лично приехал переговорить с Алексеем Андреевичем, пока я изо всех сил старался взять себя в руки.
Мы были на стройке, и я своими глазами видел её – удивительно решительную и сильную женщину, которая швырнула деньги также, как и я. Они её не волновали, от слова совсем. А затем моё сердце остановилось и вовсе – Вику и мужика, который смахивал на описанного бандита Зоей Ивановной, окружили.
– Вытащи её оттуда, – сорвался я, увидев, как моя женщина, брошенная на произвол судьбы, самостоятельно сражается с рослыми и массивами мужланами.
– Нельзя сейчас вмешиваться, – отрицательно качает головой Архипов, а я не выдерживаю и дергаю ручку дверцы машины. Не поддается, и тогда я понимаю, что он меня намеренно запер. Сукин сын! – Сейчас же отопри и дай мне оружие, – приказываю я, раздражаясь.
– Нельзя, – вторит мужчина, крепко впиваясь пальцами в руль, смотря в перед. Когда я перевожу взгляд, Вика отворачивается от жесткого удара. Она сражается, пока я бездействую. – Виктория им нужна. А если сейчас вмешаемся – мертвыми будем все.
Я вздрагиваю, когда на неё направляют оружие. Во мне все ежится от страха, но адреналин вызывает безрассудство. Архипов не успевает отреагировать, когда я бью его кулаком в лицо, вытаскивая из кобуры пистолет, щелкаю нужную кнопку и выхожу из машины.
Тогда мне преграждает дорогу Дамир.
– Не лезь, – рявкаю я. Мой друг не отходит в сторону, а я уже вижу, как все рассаживаются по машинам и разъезжаются в разные стороны. Что-то в тот момент во мне с треском надломилось.
– Ты не в себе, – Дамир аккуратно забирает из моих рук пистолет. – Мы её вернем, но тебе нужно успокоится.
Я совсем не помню дорогу к моей квартире, только вкус жгучего алкоголя и несколько таблеток, которые притупляют эмоции и заставляют ощущать себя в прострации.
Если бы я её не прогнал и запер у себя дома – она была бы цела и невредима. Я корю себя, что пошел на поводу, что разозлился и потерял здравый смысл.
– Они её не тронут, – уверенно твердит мне Дамир, присев рядом на диван, плеснув себе в стакан виски.
– Ты ничего не знаешь, – бессильно шепчу я, уставший слушать это обещание. – Никто ни черта не знает! – рявкаю я, отставив стакан в сторону. – Я не должен был её отпускать от себя ни на шаг.
