Неосознанно перебирала длинными пальцами волосы на его груди. Вольдемару хотелось подольше чувствовать ее легкие прикосновения и сбивчивое дыхание, но сон тяжело наваливался на обессиленное тело, подавлял уставший мозг и пресекал любые попытки пошевелиться.
Утром они проснулись, когда весеннее солнце уже отчаянно билось в окна ярким светом. Аурика подскочила на кровати и торопливо принялась натягивать одежду.
– Как я могла так долго спать? – она не попадала в горловину свитера растрепанной головой. Рыжие кудряшки забавно торчали и переливались на солнце. – Мама будет в бешенстве. Наверняка она всю ночь разрабатывала план атаки на благотворительные организации города… Ты идешь?
Вольдемар лениво потягивался в постели. С удовольствием наблюдал, как через почти прозрачную кожу Аурики просвечиваются изогнутые ребра. Почему-то ему казалось, что если по ним провести рукой, они заиграют волшебной мелодией. Он уже даже представлял, что это будет за звук. Почти невесомый и очень разливистый, напоминающий тембр далекой трембиты, блуждающий в плотном воздухе застывших гор. Вольдемар уже почти слышал его, низкий вибрирующий фон эхом отражался внизу живота. Даже запах соснового леса и гор, казалось, проник вслед за этим звуком в комнату.
Вольдемар приподнялся, положил Аурику на спину и пытался поймать аромат кожи ее живота через тонкий свитер. Аромат бился в ткань и почти не проникал через нее. Для мужчины этого запаха оказалось слишком мало. Вольдемар нетерпеливо дернул вверх свитер, как досадную преграду, и неторопливо втянул в себя аромат. Дрожащий смешок Аурики удалял его и приближал. Вольдемар даже обхватил руками талию девушки, чтобы не отпускать от себя этот чудный запах. Она оказалась настолько тонкой, что кончики пальцев мужчины почти смыкались.
– Тебе настолько не нравится моя мать? – смеялась Аурика. – Прямо диверсию устраиваешь против ее планов.
– Мне нравишься ты, – сообщил он коже внизу живота.
– Мамочка! – зачем-то звала Аурика строгую женщину.
Участвовать в акции по спасению страдающего сына многострадальной его матери второй день подряд Вольдемар отказался. Аурика хмурила высокий лоб, но прикрыть мужчину от гнева матери пообещала. Снова натянула свитер и ушла.
После ее ухода на Вольдемара опять накатила усталость. Он в изнеможении рухнул на кровать и забылся крепким сном. Проснулся довольно скоро и в холодном поту. Кости ломило, к горлу подкатывала тошнота, внутренности словно огнем выжигало. Его мутило, но едва он делал небольшой глоток воды, начиналась рвота. К концу дня у Вольдемара не хватало сил даже подняться с кровати.
Настойчивый стук в дверь ржавым гвоздем вбивался в мозг. Вольдемар натягивал на голову подушку и пытался его не замечать. Стук не умолкал, становился с каждой минутой громче и требовательней. Еле подняв непослушное тело, Вольдемар, придерживаясь за стену, будто в бреду перебирал ватными ногами в направлении этого звука. Долго пытался повернуть ключ.
– Что ты там возишься? – грубо поторапливали его с другой стороны двери. – Открывай быстрее.
На пороге стоял Рокфорд. Красивое лицо искажала злость. Он яростно сжимал холеные руки в кулаки и таранил Вольдемара внутрь номера.
– Аурике плохо, – гремел он ему в лицо. – Что ты с ней сделал?
Рокфорд был удивительно сильным. Его мощная ладонь спрутом обхватила шею Вольдемара и сжала, словно пористую губку. Но через секунду он отпрянул, в дымчатых глазах промелькнула тень обеспокоенности.
– Да ты и сам горишь! – он внимательно вглядывался в лицо Вольдемара, но через секунду уже вдавливал того в стену каждым из своих девяноста килограммов. – Чем ты заразил мою сестру? Где тебя носило? Что за мерзость ты подцепил?
Даже если бы Вольдемар мог ему ответить через сдавленное горло, то все равно не знал бы, что сказать. В отличие от Ягодки, Земля полным-полна немыслимым количеством заболеваний. Многие из них опасны и смертельны. Но почти все известные болезни успешно предотвращает универсальная прививка. От той же простуды, приключившейся с Вольдемаром при неосторожном весеннем купании, к утру и следа не осталось. Конечно, всегда есть шанс, что глупые земляне подцепят от животных или необдуманно сварганят в лабораториях новый источник бед, перед которым прививка окажется бессильной, но пока таких случаев не было. По крайней мере, Вольдемар никогда о подобном не слышал. Хотя он и не интересовался особо этим вопросом. Как, впрочем, и большинство жителей Ягодки. Зачем размышлять над эфемерными болезнями, когда вокруг столько интересных дел? Ведь он же не ученый и не историк.
– Пойдешь со мной, – зарычал Рокфорд и тюком взвалил его на плечо. – Если в больнице нужен будет подопытный материал, чтобы помочь моей сестре, ты пригодишься.
И, несмотря на то, что даже лопаткой не дрогнул под ношей, пробурчал:
– С виду щуплый, а тяжелый же какой.
На себе внес его в уже знакомую квартиру. Споткнулся о расставленные на полу стопки книг и рукописи отца. Беззлобно выругался сквозь зубы ягоденянским выражением недовольства. Отец среагировал на нарушение удивительно бойко для себя: покинул «належанное» место на диване, принялся тщательно выравнивать стопки и перебирать свои труды. Что-то бурчащее рассуждал себе под нос. К остальным происшествиям на планете оставался безучастным.
Белла Львовна привычно взяла командование оркестром на себя. Внедряла смело забытые современностью методы лечения.
– И так был доходяга, хоть сразу в гроб укладывай, а теперь последнее здоровье потеряет, – резюмировала она, рассматривая Вольдемара. – Только Аурика такого могла подобрать. Ни живота, ни бороды, ни жопы. Складывай их, сыночка, рядком в отойном углу комнаты, так уж и быть, на диван. Будем на них примочки сейчас накладывать и уксусом натирать.
Вольдемар вяло сопротивлялся, Рокфорд кривил изящный контур губ.
– Какие примочки, маман? Ты еще капустный лист к ним приложи. Вызовем доктора, пусть он решает, куда их складывать и что к ним прикладывать нужно.
– Еще я буду терпеть в своей резиденции людей сомнительных профессий. Из-за какого-то там мине Вольдемара. Он нам и во здравии – нашему тазику двоюродное корыто, в квартире инородный организм. А теперь и вовсе помрет «недозятем» и толку от него нам никакого нет. И так здесь постоянно ошивался и имущество глазенками щупал, своих микробов тут выгуливал у нас. Это ж на тебе такое выкинуть… такой фортЭль – взять и заболеть. Еще имеет наглость здесь дышать, подвергая нас же опасности.
– Аурика тоже болеет, – упорствовал Рокфорд. – Нужен врач.
– Врач даром не ходит, – скрипела зубами мать. – У нас нет таких денег.
– Маман, – клонил голову на бок сын, усмехаясь. – Это не такие деньги, которых у нас нет.
Вольдемар изо всех сил пытался приоткрыть тяжелые веки. Рядом с ним лежала Аурика. От тела девушки шел жар, ее лихорадило. Гладкий лоб покрылся мелкими каплями испарины. Мужчина положил на него свою ладонь, замирая. Спустя время жар стал уходить, кожа заболевшей показалась прохладней. Да и самому Вольдемару легче дышалось. Кости уже не ломило, в теле появилась приятная легкость.
– Ты посмотри на этого нахала, как зарумянился он у нас, – с восторгом, смешанным с облегчением, констатировала Белла Львовна. – Как бабы Моти порося. И примочек не стал дожидаться. Решил все-таки сэкономить семейный бюджет. Помирал, помирал – передумал.
Рокфорд присел на одно колено возле сестры. Приложил ее ладонь к своей щеке.
– Ты как?
– Хорошо, – улыбнулась она ему.
– Конечно, хорошо, – встряла заботливая мать. – Шо с ней станется? Потерлась о своего колченогого и ожила.
– Пусть он ночует у нас, – нахмурился Рокфорд. – Уже поздно.
– То есть как это у нас? – возмутилась Белла Львовна. – В двухкомнатной квартире? Он потом привыкнет и навсегда здесь останется. Где нам его располагать?
– Разберемся, – отрезал сын и вышел за дверь.
На следующий день все повторилось. Только Вольдемар добрался до отеля, к горлу подкатила тошнота, а тело будто в тугой узел скрутило. Он еле дождался, пока на пороге возникнет Рокфорд, без слов взвалит на плечо и потащит по нужному адресу.
Аурика снова металась в бреду по влажным простыням. Смотрела перед собой ничего не видящим взором. Но только они прикоснулись друг к другу – болезнь отступила.
Мать с сыном удивленно переглянулись. Незаметный обычно окружающим отец украдкой вышел из анабиоза и с интересом разглядывал пару. Чертил огрызком карандаша на клочке бумаги. Снова пристально изучал дочь с Вольдемаром и усердно продолжал выводить каракули дальше.
– Интересненько, – произнес он как бы для самого себя.
– Мине тоже интересненько, шо тебе так интересно, – вскинулась Белла Львовна. – Шо ты там царапаешь в листах? Мозгами втихаря шевелишь и семье ничего не сообщаешь.
– Наверное, я отложу пока влияние гравитации в стол, – рассуждал в пространство отец. – Тем более – здесь наглядное пособие. Даже опыты ставить не надо, все разворачивается прямо на глазах. Смотри-гляди и переноси в работу.
– И шо ви имеете нам сказать за этого человека? – спрашивала мать у остальной семьи. – Последние остатки совести подрастерял… стыд потерял, и собаки не загавкали… признавайся, старый партизан, шо там удумал.
– Очевидно, произошло редкое научное явление, – бормотал под ученый нос отец. – Весьма занимательный феномен, описанный еще в трудах Нелинга семнадцатых годов эпохи Красного Льва… Кстати, очень мной ранее уважаемый Ридрих… как вы помните, мы вступили с ним насмерть в полемику на конференции, посвященной влиянию вихриеватого атмосферного потока на сновидения муравьев… ваш покорный слуга тогда разгромил его вдрызг. Он, видите ли, считал… – отец светился и вспоминал радости минувших дней.
– Ви его слышите, слышите? У мине мозг протестует, – подпрыгивала Белла Львовна. – Каков идиЙот! Вихряет своими словами и вихряет.
– Не отклоняйтесь от темы, отец, – согласился с ней Вольдемар. – У нас еще вся семейная жизнь впереди на воспоминания о вихриеватом Ридрихе. Сообщите нам лучше о фантазиях, сошедших в ваш научный мозг.
– Я полагаю, случился великолепный когнитивный диссонанс своего рода, – разглагольствовал отец.
– А шоб же ж твой язык опух и к небу прилип, – серчала мать.
– Давайте, папа, говорить на простонародном наречии. Понятном обывательской среде, – Вольдемар снова занял сторону будущей тещи. – Посмотрите вокруг и осознайте, для кого вещаете.
Отец пришел в себя, нахмурился.
– На простонародном наречии: столкнулись две сильные, несовместимые эмоции при очень сильном притяжении. Носители эмоций попали под облучение разрядом…
– Подождите, папа, не городите научную чушь, – забеспокоился Вольдемар. – Почему это эмоции несовместимые? Страсть довольно мило сочетается и гармонирует с эстетическим наслаждением. Какой, к чертям, тут диссонанс? Про сильное притяжение носителей, по крайней мере, скажу про себя: тут очевидное отрицать не буду. Было притяжение, и разряд, конечно, был.
– Наука очень хрупкая штука, – хитро увернулся научный отец. – В ней постоянно выпадают исключения и несостыковки. Если бы их не случалось – мы бы уже давно все изучили и сидели ручки потирали. И на конференции не ездили. А так ученые заняты делом. Дискутируют и трактаты пишут.
– Мы за ученых, конечно, переживаем, отец. Но не так, чтобы очень сильно, – нетерпеливо перебил его пострадавший от произошедшего облучения. – По нашему конкретному случаю у вас есть соображения или какой-нибудь трактат?
– Я могу предположить занимательную вещицу. Два потока эмоций схлестнулись. Пустота наложилась на пустоту. Минус столкнулся с минусом. И тут внезапно появился плюс… два плюса, – отец впадал в научный раж и рвал на себе волосы, порывисто раскладывал на табурете огрызки карандашей и прочие попавшие под руку предметы. – Этот поток двигался сюда, вот этот перпендикулярно… А здесь внезапно вакуум. И они трах-бабабах. А потом вот так и сюда. А тут как тут… Случилась физика… Перетекла сразу в химию… Эх, чертяки, как вы все бередите мою научную сущность. Я прямо выхожу из себя и возвращаюсь обратно.
Он чертил в вакууме пируэты огрызками карандашей, подпрыгивал на месте. Семья толпилась вокруг табурета и отслеживала глазами вихри. После всплеска научных своих чувств отец неожиданно замер нерушимой глыбой и снова принялся изучать эфир. Вольдемар с подозрительностью взирал на будущего тестя.
– Из всего вышевыданного могу сделать вывод: Аурике требовалась страсть, у меня ее не получилось. Точно так же как у нее не случилось эстетического наслаждения. Но наши желания их получить были слишком велики. И оттого, что мы сами выдали свои эмоции, но их не получили, произошел трах-бабах и прочие озвученные папашей вещи… Грустно все… И какой, папа, вы нам можете выдать совет? Какой подорожник прикладывать, чтобы нас не знобило?
– Это науке неизвестно, – открестился отец. – Могу только опять же предположить, что коль у вас симптомы облучения проходят, когда вы рядом, значит, ваши эмоции прекрасно компенсируют друг друга. Поэтому или вам придется постоянно тереться друг об дружку, или учиться выдавать нужное другому чувство. Есть еще третий вариант: в конце концов, наступит истощение, и вы умрете. Кстати, это будет очень интересно для науки.
– Наука вашу жертвенность не забудет, папа, но семья не простит, – хмуро изрек Вольдемар.
Вечером молодежь закрылась в одной из комнат. Аурика с Рокфордом полулежали на диване, Вольдемар стоял у окна. Рождал в спорах с Аурикой план дальнейших действий.
– Для начала нам стоит посетить Галерею искусств на Лучезарном бульваре. Потом могу предложить Театр одного актера на набережной. Также мы можем отправиться на джазовый концерт…
– То есть мне теперь наряду с шатанием по детдомам и интернатам придется шнырять по галереям и театрам, – мрачно констатировала Аурика.
Рокфорд ухмылялся и целовал ее в макушку.
– Тебе, дорогая сестричка, еще нужно будет попутно о колченогого тереться. Чтобы он не истощился. Так папа советовал.
Он нагло ржал, ему казалось это забавным. А Вольдемару было не смешно. Конечно, девушка ему очень нравилась. Но ходить везде гуськом? Даже если недолго… как прогнозировал отец. Весьма сомнительная перспектива. Но Аурике этого показалось мало, и она решила одним махом бабахнуть в неглубокую плошечку меда щедрое ведро дегтя.
– Нам следует начать со стриптиз-клуба. А лучше тебя командировать в бордель. Страсти гораздо проще научиться.
– Я бы тоже выбрал этот способ, – согласился мерзкий брат. – Извини, дружище, но галереи борделям проигрывают.
– Зачем нам втягивать посторонних лиц? – взывал к рассудку Вольдемар. – Мы прекрасно можем справиться своими силами.
От возмущения Аурика даже подпрыгнула на месте.
– Интересненькое дело! Ты гравюрки и при свидетелях сможешь разглядывать. А мне что прикажешь делать, если ты все время будешь находиться рядом? И сам принимать участие в процессе… сугубо для науки, – она цепко вгляделась в его лицо и, не заметив на нем предварительного опровержения, добавила хмуро, – отказываешься.
– Отказываюсь, – подтвердил Вольдемар. – Мне и в прошлый раз хватило, когда я пошел у тебя на поводу. Откуда мы знаем, чем закончится еще один процесс? Может, одним взрывом вообще не обойдется.
Утром они проснулись, когда весеннее солнце уже отчаянно билось в окна ярким светом. Аурика подскочила на кровати и торопливо принялась натягивать одежду.
– Как я могла так долго спать? – она не попадала в горловину свитера растрепанной головой. Рыжие кудряшки забавно торчали и переливались на солнце. – Мама будет в бешенстве. Наверняка она всю ночь разрабатывала план атаки на благотворительные организации города… Ты идешь?
Вольдемар лениво потягивался в постели. С удовольствием наблюдал, как через почти прозрачную кожу Аурики просвечиваются изогнутые ребра. Почему-то ему казалось, что если по ним провести рукой, они заиграют волшебной мелодией. Он уже даже представлял, что это будет за звук. Почти невесомый и очень разливистый, напоминающий тембр далекой трембиты, блуждающий в плотном воздухе застывших гор. Вольдемар уже почти слышал его, низкий вибрирующий фон эхом отражался внизу живота. Даже запах соснового леса и гор, казалось, проник вслед за этим звуком в комнату.
Вольдемар приподнялся, положил Аурику на спину и пытался поймать аромат кожи ее живота через тонкий свитер. Аромат бился в ткань и почти не проникал через нее. Для мужчины этого запаха оказалось слишком мало. Вольдемар нетерпеливо дернул вверх свитер, как досадную преграду, и неторопливо втянул в себя аромат. Дрожащий смешок Аурики удалял его и приближал. Вольдемар даже обхватил руками талию девушки, чтобы не отпускать от себя этот чудный запах. Она оказалась настолько тонкой, что кончики пальцев мужчины почти смыкались.
– Тебе настолько не нравится моя мать? – смеялась Аурика. – Прямо диверсию устраиваешь против ее планов.
– Мне нравишься ты, – сообщил он коже внизу живота.
– Мамочка! – зачем-то звала Аурика строгую женщину.
Глава 8
Участвовать в акции по спасению страдающего сына многострадальной его матери второй день подряд Вольдемар отказался. Аурика хмурила высокий лоб, но прикрыть мужчину от гнева матери пообещала. Снова натянула свитер и ушла.
После ее ухода на Вольдемара опять накатила усталость. Он в изнеможении рухнул на кровать и забылся крепким сном. Проснулся довольно скоро и в холодном поту. Кости ломило, к горлу подкатывала тошнота, внутренности словно огнем выжигало. Его мутило, но едва он делал небольшой глоток воды, начиналась рвота. К концу дня у Вольдемара не хватало сил даже подняться с кровати.
Настойчивый стук в дверь ржавым гвоздем вбивался в мозг. Вольдемар натягивал на голову подушку и пытался его не замечать. Стук не умолкал, становился с каждой минутой громче и требовательней. Еле подняв непослушное тело, Вольдемар, придерживаясь за стену, будто в бреду перебирал ватными ногами в направлении этого звука. Долго пытался повернуть ключ.
– Что ты там возишься? – грубо поторапливали его с другой стороны двери. – Открывай быстрее.
На пороге стоял Рокфорд. Красивое лицо искажала злость. Он яростно сжимал холеные руки в кулаки и таранил Вольдемара внутрь номера.
– Аурике плохо, – гремел он ему в лицо. – Что ты с ней сделал?
Рокфорд был удивительно сильным. Его мощная ладонь спрутом обхватила шею Вольдемара и сжала, словно пористую губку. Но через секунду он отпрянул, в дымчатых глазах промелькнула тень обеспокоенности.
– Да ты и сам горишь! – он внимательно вглядывался в лицо Вольдемара, но через секунду уже вдавливал того в стену каждым из своих девяноста килограммов. – Чем ты заразил мою сестру? Где тебя носило? Что за мерзость ты подцепил?
Даже если бы Вольдемар мог ему ответить через сдавленное горло, то все равно не знал бы, что сказать. В отличие от Ягодки, Земля полным-полна немыслимым количеством заболеваний. Многие из них опасны и смертельны. Но почти все известные болезни успешно предотвращает универсальная прививка. От той же простуды, приключившейся с Вольдемаром при неосторожном весеннем купании, к утру и следа не осталось. Конечно, всегда есть шанс, что глупые земляне подцепят от животных или необдуманно сварганят в лабораториях новый источник бед, перед которым прививка окажется бессильной, но пока таких случаев не было. По крайней мере, Вольдемар никогда о подобном не слышал. Хотя он и не интересовался особо этим вопросом. Как, впрочем, и большинство жителей Ягодки. Зачем размышлять над эфемерными болезнями, когда вокруг столько интересных дел? Ведь он же не ученый и не историк.
– Пойдешь со мной, – зарычал Рокфорд и тюком взвалил его на плечо. – Если в больнице нужен будет подопытный материал, чтобы помочь моей сестре, ты пригодишься.
И, несмотря на то, что даже лопаткой не дрогнул под ношей, пробурчал:
– С виду щуплый, а тяжелый же какой.
На себе внес его в уже знакомую квартиру. Споткнулся о расставленные на полу стопки книг и рукописи отца. Беззлобно выругался сквозь зубы ягоденянским выражением недовольства. Отец среагировал на нарушение удивительно бойко для себя: покинул «належанное» место на диване, принялся тщательно выравнивать стопки и перебирать свои труды. Что-то бурчащее рассуждал себе под нос. К остальным происшествиям на планете оставался безучастным.
Белла Львовна привычно взяла командование оркестром на себя. Внедряла смело забытые современностью методы лечения.
– И так был доходяга, хоть сразу в гроб укладывай, а теперь последнее здоровье потеряет, – резюмировала она, рассматривая Вольдемара. – Только Аурика такого могла подобрать. Ни живота, ни бороды, ни жопы. Складывай их, сыночка, рядком в отойном углу комнаты, так уж и быть, на диван. Будем на них примочки сейчас накладывать и уксусом натирать.
Вольдемар вяло сопротивлялся, Рокфорд кривил изящный контур губ.
– Какие примочки, маман? Ты еще капустный лист к ним приложи. Вызовем доктора, пусть он решает, куда их складывать и что к ним прикладывать нужно.
– Еще я буду терпеть в своей резиденции людей сомнительных профессий. Из-за какого-то там мине Вольдемара. Он нам и во здравии – нашему тазику двоюродное корыто, в квартире инородный организм. А теперь и вовсе помрет «недозятем» и толку от него нам никакого нет. И так здесь постоянно ошивался и имущество глазенками щупал, своих микробов тут выгуливал у нас. Это ж на тебе такое выкинуть… такой фортЭль – взять и заболеть. Еще имеет наглость здесь дышать, подвергая нас же опасности.
– Аурика тоже болеет, – упорствовал Рокфорд. – Нужен врач.
– Врач даром не ходит, – скрипела зубами мать. – У нас нет таких денег.
– Маман, – клонил голову на бок сын, усмехаясь. – Это не такие деньги, которых у нас нет.
Вольдемар изо всех сил пытался приоткрыть тяжелые веки. Рядом с ним лежала Аурика. От тела девушки шел жар, ее лихорадило. Гладкий лоб покрылся мелкими каплями испарины. Мужчина положил на него свою ладонь, замирая. Спустя время жар стал уходить, кожа заболевшей показалась прохладней. Да и самому Вольдемару легче дышалось. Кости уже не ломило, в теле появилась приятная легкость.
– Ты посмотри на этого нахала, как зарумянился он у нас, – с восторгом, смешанным с облегчением, констатировала Белла Львовна. – Как бабы Моти порося. И примочек не стал дожидаться. Решил все-таки сэкономить семейный бюджет. Помирал, помирал – передумал.
Рокфорд присел на одно колено возле сестры. Приложил ее ладонь к своей щеке.
– Ты как?
– Хорошо, – улыбнулась она ему.
– Конечно, хорошо, – встряла заботливая мать. – Шо с ней станется? Потерлась о своего колченогого и ожила.
– Пусть он ночует у нас, – нахмурился Рокфорд. – Уже поздно.
– То есть как это у нас? – возмутилась Белла Львовна. – В двухкомнатной квартире? Он потом привыкнет и навсегда здесь останется. Где нам его располагать?
– Разберемся, – отрезал сын и вышел за дверь.
На следующий день все повторилось. Только Вольдемар добрался до отеля, к горлу подкатила тошнота, а тело будто в тугой узел скрутило. Он еле дождался, пока на пороге возникнет Рокфорд, без слов взвалит на плечо и потащит по нужному адресу.
Аурика снова металась в бреду по влажным простыням. Смотрела перед собой ничего не видящим взором. Но только они прикоснулись друг к другу – болезнь отступила.
Мать с сыном удивленно переглянулись. Незаметный обычно окружающим отец украдкой вышел из анабиоза и с интересом разглядывал пару. Чертил огрызком карандаша на клочке бумаги. Снова пристально изучал дочь с Вольдемаром и усердно продолжал выводить каракули дальше.
– Интересненько, – произнес он как бы для самого себя.
– Мине тоже интересненько, шо тебе так интересно, – вскинулась Белла Львовна. – Шо ты там царапаешь в листах? Мозгами втихаря шевелишь и семье ничего не сообщаешь.
– Наверное, я отложу пока влияние гравитации в стол, – рассуждал в пространство отец. – Тем более – здесь наглядное пособие. Даже опыты ставить не надо, все разворачивается прямо на глазах. Смотри-гляди и переноси в работу.
– И шо ви имеете нам сказать за этого человека? – спрашивала мать у остальной семьи. – Последние остатки совести подрастерял… стыд потерял, и собаки не загавкали… признавайся, старый партизан, шо там удумал.
– Очевидно, произошло редкое научное явление, – бормотал под ученый нос отец. – Весьма занимательный феномен, описанный еще в трудах Нелинга семнадцатых годов эпохи Красного Льва… Кстати, очень мной ранее уважаемый Ридрих… как вы помните, мы вступили с ним насмерть в полемику на конференции, посвященной влиянию вихриеватого атмосферного потока на сновидения муравьев… ваш покорный слуга тогда разгромил его вдрызг. Он, видите ли, считал… – отец светился и вспоминал радости минувших дней.
– Ви его слышите, слышите? У мине мозг протестует, – подпрыгивала Белла Львовна. – Каков идиЙот! Вихряет своими словами и вихряет.
– Не отклоняйтесь от темы, отец, – согласился с ней Вольдемар. – У нас еще вся семейная жизнь впереди на воспоминания о вихриеватом Ридрихе. Сообщите нам лучше о фантазиях, сошедших в ваш научный мозг.
– Я полагаю, случился великолепный когнитивный диссонанс своего рода, – разглагольствовал отец.
– А шоб же ж твой язык опух и к небу прилип, – серчала мать.
– Давайте, папа, говорить на простонародном наречии. Понятном обывательской среде, – Вольдемар снова занял сторону будущей тещи. – Посмотрите вокруг и осознайте, для кого вещаете.
Отец пришел в себя, нахмурился.
– На простонародном наречии: столкнулись две сильные, несовместимые эмоции при очень сильном притяжении. Носители эмоций попали под облучение разрядом…
– Подождите, папа, не городите научную чушь, – забеспокоился Вольдемар. – Почему это эмоции несовместимые? Страсть довольно мило сочетается и гармонирует с эстетическим наслаждением. Какой, к чертям, тут диссонанс? Про сильное притяжение носителей, по крайней мере, скажу про себя: тут очевидное отрицать не буду. Было притяжение, и разряд, конечно, был.
– Наука очень хрупкая штука, – хитро увернулся научный отец. – В ней постоянно выпадают исключения и несостыковки. Если бы их не случалось – мы бы уже давно все изучили и сидели ручки потирали. И на конференции не ездили. А так ученые заняты делом. Дискутируют и трактаты пишут.
– Мы за ученых, конечно, переживаем, отец. Но не так, чтобы очень сильно, – нетерпеливо перебил его пострадавший от произошедшего облучения. – По нашему конкретному случаю у вас есть соображения или какой-нибудь трактат?
– Я могу предположить занимательную вещицу. Два потока эмоций схлестнулись. Пустота наложилась на пустоту. Минус столкнулся с минусом. И тут внезапно появился плюс… два плюса, – отец впадал в научный раж и рвал на себе волосы, порывисто раскладывал на табурете огрызки карандашей и прочие попавшие под руку предметы. – Этот поток двигался сюда, вот этот перпендикулярно… А здесь внезапно вакуум. И они трах-бабабах. А потом вот так и сюда. А тут как тут… Случилась физика… Перетекла сразу в химию… Эх, чертяки, как вы все бередите мою научную сущность. Я прямо выхожу из себя и возвращаюсь обратно.
Он чертил в вакууме пируэты огрызками карандашей, подпрыгивал на месте. Семья толпилась вокруг табурета и отслеживала глазами вихри. После всплеска научных своих чувств отец неожиданно замер нерушимой глыбой и снова принялся изучать эфир. Вольдемар с подозрительностью взирал на будущего тестя.
– Из всего вышевыданного могу сделать вывод: Аурике требовалась страсть, у меня ее не получилось. Точно так же как у нее не случилось эстетического наслаждения. Но наши желания их получить были слишком велики. И оттого, что мы сами выдали свои эмоции, но их не получили, произошел трах-бабах и прочие озвученные папашей вещи… Грустно все… И какой, папа, вы нам можете выдать совет? Какой подорожник прикладывать, чтобы нас не знобило?
– Это науке неизвестно, – открестился отец. – Могу только опять же предположить, что коль у вас симптомы облучения проходят, когда вы рядом, значит, ваши эмоции прекрасно компенсируют друг друга. Поэтому или вам придется постоянно тереться друг об дружку, или учиться выдавать нужное другому чувство. Есть еще третий вариант: в конце концов, наступит истощение, и вы умрете. Кстати, это будет очень интересно для науки.
– Наука вашу жертвенность не забудет, папа, но семья не простит, – хмуро изрек Вольдемар.
Глава 9
Вечером молодежь закрылась в одной из комнат. Аурика с Рокфордом полулежали на диване, Вольдемар стоял у окна. Рождал в спорах с Аурикой план дальнейших действий.
– Для начала нам стоит посетить Галерею искусств на Лучезарном бульваре. Потом могу предложить Театр одного актера на набережной. Также мы можем отправиться на джазовый концерт…
– То есть мне теперь наряду с шатанием по детдомам и интернатам придется шнырять по галереям и театрам, – мрачно констатировала Аурика.
Рокфорд ухмылялся и целовал ее в макушку.
– Тебе, дорогая сестричка, еще нужно будет попутно о колченогого тереться. Чтобы он не истощился. Так папа советовал.
Он нагло ржал, ему казалось это забавным. А Вольдемару было не смешно. Конечно, девушка ему очень нравилась. Но ходить везде гуськом? Даже если недолго… как прогнозировал отец. Весьма сомнительная перспектива. Но Аурике этого показалось мало, и она решила одним махом бабахнуть в неглубокую плошечку меда щедрое ведро дегтя.
– Нам следует начать со стриптиз-клуба. А лучше тебя командировать в бордель. Страсти гораздо проще научиться.
– Я бы тоже выбрал этот способ, – согласился мерзкий брат. – Извини, дружище, но галереи борделям проигрывают.
– Зачем нам втягивать посторонних лиц? – взывал к рассудку Вольдемар. – Мы прекрасно можем справиться своими силами.
От возмущения Аурика даже подпрыгнула на месте.
– Интересненькое дело! Ты гравюрки и при свидетелях сможешь разглядывать. А мне что прикажешь делать, если ты все время будешь находиться рядом? И сам принимать участие в процессе… сугубо для науки, – она цепко вгляделась в его лицо и, не заметив на нем предварительного опровержения, добавила хмуро, – отказываешься.
– Отказываюсь, – подтвердил Вольдемар. – Мне и в прошлый раз хватило, когда я пошел у тебя на поводу. Откуда мы знаем, чем закончится еще один процесс? Может, одним взрывом вообще не обойдется.
