Виктория сощурилась.
– Какая разница, каким словом расставаться? – спросила медленно.
Гвоздинский сощурился в ответ.
– Для тебя нет разницы? – фыркнул едко. – Я тебе объясню. Окончание отношений не менее важная их часть, чем начало и развитие. Расставаться нужно тоже красиво… Ты ведь дорожила нашими отношениями? Почему же для финала выбрала слово «отнюдь»?
– Да что ты… – начала Виктория и запнулась.
– Я имею право на красивую точку, – припечатал Глеб. – Если хочешь – я требую этого.
– Да какая разница-то? – выдохнула Климова.
– Разница в том, что я хочу напиться с мужиками в баре, пострадать, пустить скупую мужскую слезу… Что мне при этом вспомнить? Это твое «отнюдь»?
Виктория сцепила зубы:
– Ты просто тянешь время…
– Отнюдь, – раскинул в стороны руки Гвоздинский.
– Ты сам только что сказал это слово, – прорычала женщина.
– Я хотел, чтобы ты прочувствовала, как это обидно – вот это вот «отнюдь», – передернул плечами Глеб. – А теперь представь, что это последнее слово, которое ты услышишь от любимого человека… Отнюдь, – добавил он презрительно и повторил на разные лады: – Отнюдь… отнюдь… отнюдь.
Климова тяжело и протяжно вздохнула.
– Это твой выбор, я его уважаю, – терпеливо пояснил ей Гвоздинский. – И уважаю себя. Если ты хочешь расстаться – пожалуйста. Это твое решение, и я его приму. Но давай смотреть правде в глаза: к расставанию ты подготовилась хреновенько. Ты не придумала красивых фраз типа «давай расстанемся друзьями» или «ты лучший человек на земле, но мы друг другу не подходим»… или что там еще говорят такое же красивое. Ты брякнула уродливое слово, которое первое пришло тебе на ум… Это нечестно по отношению ко мне… к тому, что между нами было.
– Ладно, – нехотя согласилась собеседница. – Я могу сказать красиво…
– А нет, – перебил ее Гвоздинский. – На сегодня ты свой шанс, извини, но упустила. Настроение уже не то, – развел он руки в стороны. – Подготовься, пожалуйста, тщательней.
– Хорошо, – скривилась Виктория. – Если ты так настаиваешь, то я подожду твоего подходящего настроения до завтра…
– Завтра я не могу, – быстро оборвал ее Глеб. – У меня важная встреча.
– Вечером? – насторожилась женщина.
– Вечером, – подтвердил он.
– Ты врешь! – зло бросила Виктория.
– Отнюдь, – изогнул бровь Гвоздинский.
– Прекрати постоянно повторять это слово, – прошипела Климова.
Глеб выразительно вытянул губы.
– Отлично, – подняла руки она. – Позволь узнать, когда ты будешь в настроении заслушать речь, которую я подготовлю для расставания?
– Я думаю. – Гвоздинский принялся лениво разглядывать ногти. – Нам лучше не отходить от традиций и поговорить об этом в пятницу.
– Ты издеваешься? – Виктория еле сдержалась, чтобы его не стукнуть. – До пятницы целая неделя!
– Как раз у тебя будет время хорошо подготовиться.
– Глеб! – Женщина склонила голову, изучая его внимательно. – Это ничего в итоге не изменит.
– Я понимаю, – согласился он.
– Через неделю мы все равно вернемся к этому неприятному для нас обоих разговору.
– Пожалуйста, – кивнул Гвоздинский. – Повторюсь: твое право партнера прекратить отношения, в которых ты не видишь смысла, мое – требовать к себе уважения. Я не буду настаивать на близости, которой не хочет другая сторона.
Виктория пристально посмотрела на него, Глеб мужественно вытерпел ее «рентгеновский» взгляд. Женщина покачала головой и собралась уходить. Внезапно вернулась:
– Цветы отдай.
– Пожалуйста, – ухмыльнулся Гвоздинский и отдал ей букет.
– Это ничего не значит. – Виктория выразительно подняла указательный палец.
– Конечно, – серьезно заверил ее Глеб.
После того, как Климова еще раз одарила его прожигающим взглядом и гордо удалилась, Гвоздинский набрал телефонный номер:
– Леша! – радостно воскликнул. – Это Глеб Андреевич беспокоит. Леша, я хочу сделать заказ на доставку цветов к знакомому и любимому нами полицейскому участку каждый день в течение недели… Хотя нет, давайте три раза в день, чтобы уж точно наверняка. Три раза в день, Алексей, в течение недели.
Ну а завершился и без того унылый день и вовсе грустно. Прибыв на работу, Гвоздинский застал в личном кабинете несвойственную помещению картину. Отоспавши день, Железняков решил чуть встрепенуться и пригласил для этой цели в гости друга. Посему окончание рабочей пятницы проводил в весьма культурной атмосфере с Трофимычем за неспешною игрою в преферанс.
В общем и целом Гвоздинский был не против развернувшегося филиала казино. Во-первых, его и не спрашивали шибко. Во-вторых, игра прилично-тихая. К тому же, к ней присоединилась Клякса, а это значит «меньше слов».
В игре был лишь один такой себе невзрачный недостаток: лист записи очков. Для расписания последней пульки зубр-диверсант Жаб почему-то схватил со стола листок, оставленный Гвоздинским буквально на секунды по досаднейшей привычке на самом краешке собственного рабочего стола. И со словами «это же не нужный листик?» в мгновение перевернул и резким росчерком разбил на равные сегменты.
Если понятие «инфарктный мизер» воплотить в реальную жизнь, то его симптомы скопом испытал на себе Гвоздинский. У него просто дыхание перестало изо рта выходить при виде того, как в очередной раз ушел псу под хвост договор с подрядчиком. Кстати, тот, за который Жаб (хоть и было обещано громко) не договорился и не извинился, и который за ненадобностью уже выпихнул из кладовых своей перезаполненной рецептами-советами памяти. И который Глеб ездил сам, как любит выражаться Жаб, «переподписывать» к подрядчикам.
– Ох, – привычно-грустно крякнул Железняков. – Вот это, конечно, засада. Ну дела – будто проклят этот документ. Вот это подрядчики удивятся, – развеселился он вдруг не к месту. – Когда мы в третий раз переподписывать к ним явимся.
Сыр… сыр – это хорошо. Особенно когда он не торчит из мышеловки, которую даже не пытаются хоть как-нибудь скрыть.
Хотя то, что хочет предложить ему Акулка, Глеб и без молочнокислых бактерий подозревал. Не первый день в профессии, да и прежде акулок встречал. К сожалению, фантазия у водоплавающих небезгранична.
За рыбкой поехал на такси. Гулять, как говорится, так на полную катушку. Карта вин в заведении приличная, а на дворе – суббота. К тому же… он под угрозой свободной холостяцкой жизни, а холостякам по исконной традиции полагается пить. Хмуро, тоскливо и в полный драбадан. Но… с вином это будет провернуть проблематично. Однако ничего не помешает выслушать под винчик откровения Акулки и после отправиться с чистым сердцем в бар. Пусть сыра в баре нет, там есть коньяк. И не настолько зубасты посетительницы.
Ирина Алексеевна разоделась… облегающе. Даже можно сказать – разделась. Будто не в сырный ресторан, а сразу – к завершению десерта. Села на заднее сиденье молчалива ртом, глазами говорлива. Гвоздинский тоже улыбался и молчал. Потом с все нарастающим энтузиазмом вывалил свои обширные познания о нюансах изготовления бурраты и видах моцареллы. Ирина Алексеевна слушала так, словно он пересказывал ей фрагменты центральной части «Сада земных наслаждений» Босха. Даже рот с придыханием чуть приоткрыла. При слове «упругий» – феноменально ловко заострила кончик языка и провела им по краешку ослепительно-белоснежных зубов. Гвоздинский мысленно решил использовать эпитеты поосторожней.
«Виктория Аркадьевна! – вспомнил про себя с укором школьную подругу. – Пока ты меня полторы недели футболишь, акулки уже языком и зубы точат. И это было бы забавно, будь по жизни морально я устойчив. Но я, к своему стыду, устойчивостью никогда не отличался».
Он со вздохом оценил кусочек кружева, ненавязчиво выглядывающий из выреза обтягивающего второй кожей платья. Вот же гадина, по больному бьет! И к сырному ресторану долгая дорога: центр города, а будто на краю Вселенной.
Спутница провела рукой по длинной шее и невесомо возложила ее на бедро Гвоздинского. Сама с неподдельным интересом разглядывала за окном картинку. Словно там приземлилась вдруг иноземная тарелка или что-то в общем происходило важное. И словно ничего в том удивительного нет, что рука ее слегка не на своем-то месте.
Глеб медленно отсчитывал секунды до своего «грехопадения». Чертов сырный ресторан и не думал проявляться в перспективе. И водитель вместо того, чтобы выступать в роли хоть малозначительного стоппера, с каменным лицом занят телефонною беседой. Все назло, все вопреки. И Акулка ерзает по алькантаровой обивке. Сейчас он сдуру махнет на все рукой, а потом докажи-ка сам себе, что просто хотел заслушать акульи «дивны речи».
Но по загорелому плечу спутницы кончиками пальцев легонько так провел. И чтобы человека равнодушием предельным не обидеть, и еще по неизвестной самому себе причине. Уже и дальнейшее следование руки обдумал, как сырный ресторан возник в окне. Ну наконец-то! Еще б на Северном полюсе отстроили свою шарашку. Можно считать, что пока сухим выполз из воды, ну а в мыслях – спишем на парадоксально-временное помутнение. И на духоту в автомобиле по вине водителя.
Он вышел из машины, подал галантно руку и поспешил с Ириной в заведение. Там хоть люди будут любопытные вокруг. Но в целом он собран и предельно спокоен: нужно знать свои пороки и не обманывать самого себя на свой же счет. И смотреть, не отвлекаясь, на сыры и обстановку. А на рыбку лучше не смотреть и, тем более, вполуха слушать. Сам себе дал установку и себя же похвалил – план отличный.
Едва присев за стол, Гвоздинский стал придерживаться плана: внимательно слушал доклад официанта о сырах. Про собственную ферму ресторана в девственно-чистой деревне и небольшую частную его же сыроварню. Особенно вникал сосредоточенно в количество нубийских коз и коров такой себе загадочной породы монбельярд. Внимал рассказам про сливочно-пломбирный вкус их молока и нотки в нем ореха да муската.
Ирина, напротив, не вникала. Приглаживала «плавники» и «рыбий хвост» и острым коготком по столу стучала. Монбельярдами не интересовалась, а, может, слышала «молочно-сырную» лекцию раньше. Зато довольно живо отреагировала на слово «аперитив»: замысловато изогнула спинку и, губку закусив, спросила Глеба мнение. А тот, себя не помня, «варежку» открыл. Горел желанием поделиться знаниями. Сидел, как важнейший фон-барон, и ногой покачивал. Чуть не вывалил ей все, что узнал за свою сознательную жизнь о винах.
«Э, нет, так дело не пойдет, – одернул сам себя. – Так она меня переиграет. Так она незаметно и печень уговорит продать, а я всю опасность клювиком прощелкаю».
А все потому, что пока официант бубнил о козах, Глеб подсознательно оценивал размер акулкиной груди. Не с целью «продолжения», а просто – из вполне естественного любопытства. И потому как монбельярдами он тоже интересуется по жизни слабо. Скажем даже, монбельярды Глебу в целом безразличны. При всем уважении к их роли в производстве сыра.
Дальше все пошло еще загадочней. Пока Гвоздинский долго соображал, выбрать ему «буррату с трюфелями» или «ризотто с камамбером, маскарпоне, пеной из сыра с голубой плесенью и чипсами из пармезана», Акулка просто ткнула пальцем в «жареный лосось со шпинатом»… Пришла, значит, в сырный ресторан.
Гвоздинский не подал виду и усмехнулся про себя. А еще говорят, что акулы себе подобных не едят. Ирина Алексеевна все-таки ближе к пираньям. С их каннибализмом и агрессией к собратьям.
– О чем вы хотели поговорить, Ирина? – улыбнулся он, оборвав бессмысленный треп о лососе в Париже.
Ирина подобралась, о Париже забыла вмиг и посмотрела на него задумчиво.
– Я могу быть с вами откровенной?
Гвоздинский передернул плечами. Для этого вроде как и собрались здесь. Не сыр же от коз нубийских есть.
– Можете, – кивнул.
Собеседница поразглядывала вино в бокале, затем – с таким же профессионализмом – Глеба.
– Наверное, вы знаете, Глеб Андреевич, что наша сторона, а конкретно – Аристарх Семенович – имеет свой интерес в проекте.
Гвоздинский снова, не торопясь, кивнул:
– Догадываемся.
– Я говорю сейчас не о кредитной программе. Вернее, не только о ней. Аристарх Семенович, – задумалась она, – выступает и как один из совладельцев проекта. Конечно, через номинальное лицо… но с хорошим паем.
Глеб усмехнулся. Молодец, Аристарх Семенович, хороший человек. Сам себе кредиты выдает. Потом – приступит к ипотекам. Гвоздинский совершенно не будет удивлен, если владельцы будущих квартир станут обращаться за ними исключительно в банк хорошего же человека. Только зачем Акулка все сейчас ему выкладывает? Гвоздинский относительно безбедного будущего Аристарха Семеновича и до этого был арктически спокоен.
– У Аристарха Семеновича проблемы со здоровьем, – быстро проговорила Ирина и вздохнула так, что у Глеба чуть кровью сердце не облилось.
Ну как же не везет хорошему-то человеку: и денежек, казалось бы, много, а со здоровьем беда. А-яй-яй, как же жалко.
– Через несколько дней он вылетает в Эйн-Бокек. Пройдет лечение, восстановительный период в санатории. Все будет хорошо, – успокоила себя и Гвоздинского Ирина Алексеевна.
«Поплещется в Мертвом море, почахнет в СПА, – продолжил за нее в своих мыслях Глеб. – Все будет прекрасно и вблизи к историческим корням».
– Но какое-то время, конечно, восстановление займет, – печально добавила женщина. – Нам нужно это время, Глеб, – посмотрела она на него со всей тоской грустных женщин всех времен. – Мы же откровенно говорим? – уточнила. – У нас с Аристархом Семеновичем непростые отношения. И очень сложный период. Все крайне драматично, рвано…
Еще одна любительница красивой точки в отношениях. У той «отнюдь», у этой – «рвано-драно». Нет бы прямо и открыто объяснить: Аристарх Семенович, престарелый пень, развернул свои древние ступни в тревожную сторону «лево». И оттуда, слева, после санатория и процедур, покажет Ирине подлый кукиш. А Ирина за пару «сложных» совместных лет уже привыкла просто и красиво жить. Подозревает, что разглядывать кукиш будет крайне обидно. Но нет же – «драматично, рвано».
– Я благодарна Аристарху Семеновичу за все, что этот добрейший человек сделал для меня, – продолжала Ирина торопливо. – К его чести сказать, он был очень щедр… в начале отношений. Но жизнь сложна… – дальше следовало философско-жизненное «бла-бла-бла», которое Гвоздинский слушал невнимательно. – Но я всегда знала, что это может случиться. Сердце… оно такое непостоянное… ему никак.
– Да-да-да, – подтвердил Гвоздинский. Такое и никак. Дальше-то что – очень интересно?
– Я распорядилась «помощью» Аристарха Семеновича, – повела глазами женщина. – Приобрела небольшую фирму. Конечно, в тайне, чтобы лишний раз не беспокоить святого человека. У него же сердце, гипертония! – и глазами «хлоп».
И Гвоздинский в ответ глазами поморгал. Дескать, да, поддерживаю.
– И какая сфера деятельности фирмы? – уточнил аккуратно.
– Ой, да стройматериалы, прочие мелочи, – воздушно махнула рукою Ирина. – Я в этом не очень разбираюсь. Я же женщина, – взглянула выразительно. – Мне нужно было действовать быстро, а посоветоваться было не с кем. Приобретала на свой страх и риск… Подруга согласилась помочь и выступила в роли учредителя. Ну и исполнительного директора тоже. Очень порядочная женщина, с такой сложной несправедливой судьбой. Так вот я подумала, коль уж так сложилось…
– Какая разница, каким словом расставаться? – спросила медленно.
Гвоздинский сощурился в ответ.
– Для тебя нет разницы? – фыркнул едко. – Я тебе объясню. Окончание отношений не менее важная их часть, чем начало и развитие. Расставаться нужно тоже красиво… Ты ведь дорожила нашими отношениями? Почему же для финала выбрала слово «отнюдь»?
– Да что ты… – начала Виктория и запнулась.
– Я имею право на красивую точку, – припечатал Глеб. – Если хочешь – я требую этого.
– Да какая разница-то? – выдохнула Климова.
– Разница в том, что я хочу напиться с мужиками в баре, пострадать, пустить скупую мужскую слезу… Что мне при этом вспомнить? Это твое «отнюдь»?
Виктория сцепила зубы:
– Ты просто тянешь время…
– Отнюдь, – раскинул в стороны руки Гвоздинский.
– Ты сам только что сказал это слово, – прорычала женщина.
– Я хотел, чтобы ты прочувствовала, как это обидно – вот это вот «отнюдь», – передернул плечами Глеб. – А теперь представь, что это последнее слово, которое ты услышишь от любимого человека… Отнюдь, – добавил он презрительно и повторил на разные лады: – Отнюдь… отнюдь… отнюдь.
Климова тяжело и протяжно вздохнула.
– Это твой выбор, я его уважаю, – терпеливо пояснил ей Гвоздинский. – И уважаю себя. Если ты хочешь расстаться – пожалуйста. Это твое решение, и я его приму. Но давай смотреть правде в глаза: к расставанию ты подготовилась хреновенько. Ты не придумала красивых фраз типа «давай расстанемся друзьями» или «ты лучший человек на земле, но мы друг другу не подходим»… или что там еще говорят такое же красивое. Ты брякнула уродливое слово, которое первое пришло тебе на ум… Это нечестно по отношению ко мне… к тому, что между нами было.
– Ладно, – нехотя согласилась собеседница. – Я могу сказать красиво…
– А нет, – перебил ее Гвоздинский. – На сегодня ты свой шанс, извини, но упустила. Настроение уже не то, – развел он руки в стороны. – Подготовься, пожалуйста, тщательней.
– Хорошо, – скривилась Виктория. – Если ты так настаиваешь, то я подожду твоего подходящего настроения до завтра…
– Завтра я не могу, – быстро оборвал ее Глеб. – У меня важная встреча.
– Вечером? – насторожилась женщина.
– Вечером, – подтвердил он.
– Ты врешь! – зло бросила Виктория.
– Отнюдь, – изогнул бровь Гвоздинский.
– Прекрати постоянно повторять это слово, – прошипела Климова.
Глеб выразительно вытянул губы.
– Отлично, – подняла руки она. – Позволь узнать, когда ты будешь в настроении заслушать речь, которую я подготовлю для расставания?
– Я думаю. – Гвоздинский принялся лениво разглядывать ногти. – Нам лучше не отходить от традиций и поговорить об этом в пятницу.
– Ты издеваешься? – Виктория еле сдержалась, чтобы его не стукнуть. – До пятницы целая неделя!
– Как раз у тебя будет время хорошо подготовиться.
– Глеб! – Женщина склонила голову, изучая его внимательно. – Это ничего в итоге не изменит.
– Я понимаю, – согласился он.
– Через неделю мы все равно вернемся к этому неприятному для нас обоих разговору.
– Пожалуйста, – кивнул Гвоздинский. – Повторюсь: твое право партнера прекратить отношения, в которых ты не видишь смысла, мое – требовать к себе уважения. Я не буду настаивать на близости, которой не хочет другая сторона.
Виктория пристально посмотрела на него, Глеб мужественно вытерпел ее «рентгеновский» взгляд. Женщина покачала головой и собралась уходить. Внезапно вернулась:
– Цветы отдай.
– Пожалуйста, – ухмыльнулся Гвоздинский и отдал ей букет.
– Это ничего не значит. – Виктория выразительно подняла указательный палец.
– Конечно, – серьезно заверил ее Глеб.
После того, как Климова еще раз одарила его прожигающим взглядом и гордо удалилась, Гвоздинский набрал телефонный номер:
– Леша! – радостно воскликнул. – Это Глеб Андреевич беспокоит. Леша, я хочу сделать заказ на доставку цветов к знакомому и любимому нами полицейскому участку каждый день в течение недели… Хотя нет, давайте три раза в день, чтобы уж точно наверняка. Три раза в день, Алексей, в течение недели.
Ну а завершился и без того унылый день и вовсе грустно. Прибыв на работу, Гвоздинский застал в личном кабинете несвойственную помещению картину. Отоспавши день, Железняков решил чуть встрепенуться и пригласил для этой цели в гости друга. Посему окончание рабочей пятницы проводил в весьма культурной атмосфере с Трофимычем за неспешною игрою в преферанс.
В общем и целом Гвоздинский был не против развернувшегося филиала казино. Во-первых, его и не спрашивали шибко. Во-вторых, игра прилично-тихая. К тому же, к ней присоединилась Клякса, а это значит «меньше слов».
В игре был лишь один такой себе невзрачный недостаток: лист записи очков. Для расписания последней пульки зубр-диверсант Жаб почему-то схватил со стола листок, оставленный Гвоздинским буквально на секунды по досаднейшей привычке на самом краешке собственного рабочего стола. И со словами «это же не нужный листик?» в мгновение перевернул и резким росчерком разбил на равные сегменты.
Если понятие «инфарктный мизер» воплотить в реальную жизнь, то его симптомы скопом испытал на себе Гвоздинский. У него просто дыхание перестало изо рта выходить при виде того, как в очередной раз ушел псу под хвост договор с подрядчиком. Кстати, тот, за который Жаб (хоть и было обещано громко) не договорился и не извинился, и который за ненадобностью уже выпихнул из кладовых своей перезаполненной рецептами-советами памяти. И который Глеб ездил сам, как любит выражаться Жаб, «переподписывать» к подрядчикам.
– Ох, – привычно-грустно крякнул Железняков. – Вот это, конечно, засада. Ну дела – будто проклят этот документ. Вот это подрядчики удивятся, – развеселился он вдруг не к месту. – Когда мы в третий раз переподписывать к ним явимся.
ГЛАВА 7
Сыр… сыр – это хорошо. Особенно когда он не торчит из мышеловки, которую даже не пытаются хоть как-нибудь скрыть.
Хотя то, что хочет предложить ему Акулка, Глеб и без молочнокислых бактерий подозревал. Не первый день в профессии, да и прежде акулок встречал. К сожалению, фантазия у водоплавающих небезгранична.
За рыбкой поехал на такси. Гулять, как говорится, так на полную катушку. Карта вин в заведении приличная, а на дворе – суббота. К тому же… он под угрозой свободной холостяцкой жизни, а холостякам по исконной традиции полагается пить. Хмуро, тоскливо и в полный драбадан. Но… с вином это будет провернуть проблематично. Однако ничего не помешает выслушать под винчик откровения Акулки и после отправиться с чистым сердцем в бар. Пусть сыра в баре нет, там есть коньяк. И не настолько зубасты посетительницы.
Ирина Алексеевна разоделась… облегающе. Даже можно сказать – разделась. Будто не в сырный ресторан, а сразу – к завершению десерта. Села на заднее сиденье молчалива ртом, глазами говорлива. Гвоздинский тоже улыбался и молчал. Потом с все нарастающим энтузиазмом вывалил свои обширные познания о нюансах изготовления бурраты и видах моцареллы. Ирина Алексеевна слушала так, словно он пересказывал ей фрагменты центральной части «Сада земных наслаждений» Босха. Даже рот с придыханием чуть приоткрыла. При слове «упругий» – феноменально ловко заострила кончик языка и провела им по краешку ослепительно-белоснежных зубов. Гвоздинский мысленно решил использовать эпитеты поосторожней.
«Виктория Аркадьевна! – вспомнил про себя с укором школьную подругу. – Пока ты меня полторы недели футболишь, акулки уже языком и зубы точат. И это было бы забавно, будь по жизни морально я устойчив. Но я, к своему стыду, устойчивостью никогда не отличался».
Он со вздохом оценил кусочек кружева, ненавязчиво выглядывающий из выреза обтягивающего второй кожей платья. Вот же гадина, по больному бьет! И к сырному ресторану долгая дорога: центр города, а будто на краю Вселенной.
Спутница провела рукой по длинной шее и невесомо возложила ее на бедро Гвоздинского. Сама с неподдельным интересом разглядывала за окном картинку. Словно там приземлилась вдруг иноземная тарелка или что-то в общем происходило важное. И словно ничего в том удивительного нет, что рука ее слегка не на своем-то месте.
Глеб медленно отсчитывал секунды до своего «грехопадения». Чертов сырный ресторан и не думал проявляться в перспективе. И водитель вместо того, чтобы выступать в роли хоть малозначительного стоппера, с каменным лицом занят телефонною беседой. Все назло, все вопреки. И Акулка ерзает по алькантаровой обивке. Сейчас он сдуру махнет на все рукой, а потом докажи-ка сам себе, что просто хотел заслушать акульи «дивны речи».
Но по загорелому плечу спутницы кончиками пальцев легонько так провел. И чтобы человека равнодушием предельным не обидеть, и еще по неизвестной самому себе причине. Уже и дальнейшее следование руки обдумал, как сырный ресторан возник в окне. Ну наконец-то! Еще б на Северном полюсе отстроили свою шарашку. Можно считать, что пока сухим выполз из воды, ну а в мыслях – спишем на парадоксально-временное помутнение. И на духоту в автомобиле по вине водителя.
Он вышел из машины, подал галантно руку и поспешил с Ириной в заведение. Там хоть люди будут любопытные вокруг. Но в целом он собран и предельно спокоен: нужно знать свои пороки и не обманывать самого себя на свой же счет. И смотреть, не отвлекаясь, на сыры и обстановку. А на рыбку лучше не смотреть и, тем более, вполуха слушать. Сам себе дал установку и себя же похвалил – план отличный.
Едва присев за стол, Гвоздинский стал придерживаться плана: внимательно слушал доклад официанта о сырах. Про собственную ферму ресторана в девственно-чистой деревне и небольшую частную его же сыроварню. Особенно вникал сосредоточенно в количество нубийских коз и коров такой себе загадочной породы монбельярд. Внимал рассказам про сливочно-пломбирный вкус их молока и нотки в нем ореха да муската.
Ирина, напротив, не вникала. Приглаживала «плавники» и «рыбий хвост» и острым коготком по столу стучала. Монбельярдами не интересовалась, а, может, слышала «молочно-сырную» лекцию раньше. Зато довольно живо отреагировала на слово «аперитив»: замысловато изогнула спинку и, губку закусив, спросила Глеба мнение. А тот, себя не помня, «варежку» открыл. Горел желанием поделиться знаниями. Сидел, как важнейший фон-барон, и ногой покачивал. Чуть не вывалил ей все, что узнал за свою сознательную жизнь о винах.
«Э, нет, так дело не пойдет, – одернул сам себя. – Так она меня переиграет. Так она незаметно и печень уговорит продать, а я всю опасность клювиком прощелкаю».
А все потому, что пока официант бубнил о козах, Глеб подсознательно оценивал размер акулкиной груди. Не с целью «продолжения», а просто – из вполне естественного любопытства. И потому как монбельярдами он тоже интересуется по жизни слабо. Скажем даже, монбельярды Глебу в целом безразличны. При всем уважении к их роли в производстве сыра.
Дальше все пошло еще загадочней. Пока Гвоздинский долго соображал, выбрать ему «буррату с трюфелями» или «ризотто с камамбером, маскарпоне, пеной из сыра с голубой плесенью и чипсами из пармезана», Акулка просто ткнула пальцем в «жареный лосось со шпинатом»… Пришла, значит, в сырный ресторан.
Гвоздинский не подал виду и усмехнулся про себя. А еще говорят, что акулы себе подобных не едят. Ирина Алексеевна все-таки ближе к пираньям. С их каннибализмом и агрессией к собратьям.
– О чем вы хотели поговорить, Ирина? – улыбнулся он, оборвав бессмысленный треп о лососе в Париже.
Ирина подобралась, о Париже забыла вмиг и посмотрела на него задумчиво.
– Я могу быть с вами откровенной?
Гвоздинский передернул плечами. Для этого вроде как и собрались здесь. Не сыр же от коз нубийских есть.
– Можете, – кивнул.
Собеседница поразглядывала вино в бокале, затем – с таким же профессионализмом – Глеба.
– Наверное, вы знаете, Глеб Андреевич, что наша сторона, а конкретно – Аристарх Семенович – имеет свой интерес в проекте.
Гвоздинский снова, не торопясь, кивнул:
– Догадываемся.
– Я говорю сейчас не о кредитной программе. Вернее, не только о ней. Аристарх Семенович, – задумалась она, – выступает и как один из совладельцев проекта. Конечно, через номинальное лицо… но с хорошим паем.
Глеб усмехнулся. Молодец, Аристарх Семенович, хороший человек. Сам себе кредиты выдает. Потом – приступит к ипотекам. Гвоздинский совершенно не будет удивлен, если владельцы будущих квартир станут обращаться за ними исключительно в банк хорошего же человека. Только зачем Акулка все сейчас ему выкладывает? Гвоздинский относительно безбедного будущего Аристарха Семеновича и до этого был арктически спокоен.
– У Аристарха Семеновича проблемы со здоровьем, – быстро проговорила Ирина и вздохнула так, что у Глеба чуть кровью сердце не облилось.
Ну как же не везет хорошему-то человеку: и денежек, казалось бы, много, а со здоровьем беда. А-яй-яй, как же жалко.
– Через несколько дней он вылетает в Эйн-Бокек. Пройдет лечение, восстановительный период в санатории. Все будет хорошо, – успокоила себя и Гвоздинского Ирина Алексеевна.
«Поплещется в Мертвом море, почахнет в СПА, – продолжил за нее в своих мыслях Глеб. – Все будет прекрасно и вблизи к историческим корням».
– Но какое-то время, конечно, восстановление займет, – печально добавила женщина. – Нам нужно это время, Глеб, – посмотрела она на него со всей тоской грустных женщин всех времен. – Мы же откровенно говорим? – уточнила. – У нас с Аристархом Семеновичем непростые отношения. И очень сложный период. Все крайне драматично, рвано…
Еще одна любительница красивой точки в отношениях. У той «отнюдь», у этой – «рвано-драно». Нет бы прямо и открыто объяснить: Аристарх Семенович, престарелый пень, развернул свои древние ступни в тревожную сторону «лево». И оттуда, слева, после санатория и процедур, покажет Ирине подлый кукиш. А Ирина за пару «сложных» совместных лет уже привыкла просто и красиво жить. Подозревает, что разглядывать кукиш будет крайне обидно. Но нет же – «драматично, рвано».
– Я благодарна Аристарху Семеновичу за все, что этот добрейший человек сделал для меня, – продолжала Ирина торопливо. – К его чести сказать, он был очень щедр… в начале отношений. Но жизнь сложна… – дальше следовало философско-жизненное «бла-бла-бла», которое Гвоздинский слушал невнимательно. – Но я всегда знала, что это может случиться. Сердце… оно такое непостоянное… ему никак.
– Да-да-да, – подтвердил Гвоздинский. Такое и никак. Дальше-то что – очень интересно?
– Я распорядилась «помощью» Аристарха Семеновича, – повела глазами женщина. – Приобрела небольшую фирму. Конечно, в тайне, чтобы лишний раз не беспокоить святого человека. У него же сердце, гипертония! – и глазами «хлоп».
И Гвоздинский в ответ глазами поморгал. Дескать, да, поддерживаю.
– И какая сфера деятельности фирмы? – уточнил аккуратно.
– Ой, да стройматериалы, прочие мелочи, – воздушно махнула рукою Ирина. – Я в этом не очень разбираюсь. Я же женщина, – взглянула выразительно. – Мне нужно было действовать быстро, а посоветоваться было не с кем. Приобретала на свой страх и риск… Подруга согласилась помочь и выступила в роли учредителя. Ну и исполнительного директора тоже. Очень порядочная женщина, с такой сложной несправедливой судьбой. Так вот я подумала, коль уж так сложилось…
