– А, – выдохнул профессор. – Тогда допустим. А то сейчас развелось вокруг политических шарлатанов и сообществ. Любой норовит науку и историю подстроить под себя. Вот и волнуюсь, чтобы мои слова не вывернули наизнанку.
«Ни хрена себе волнение, – подумал про себя Чернов. – Так и поседеть досрочно можно».
– Амазонские племена, – начал декламировать профессор, – как женские государственные объединения военизированного типа, стали такой себе формой протеста против угнетенного положения женщины в обществе, в центре которого стоял мужчина. Вначале это были просто бандформирования, нападающие с целью грабежа на греческие города. Постепенно в племенах установилась жесткая военная диктатура. Главной чертой образа их жизни стало участие в военных действиях, часто как наемниц.
Далее следовал долгий и подробный рассказ профессора о подвигах воительниц, сопровождающийся упоминанием дат и таких весомых имен, как Гомер, Геродот, Плутарх и Диодор Сицилийский. По мнению историков, слепых певцов и самого Вяземского в одном из боев амазонки-наемницы были разбиты греками. Когда произошло данное событие, мнения мудрых мужей расходились: то ли в битве за Трою, то ли уже после смерти Александра Македонского. Вяземский авторитетно, как и положено уважающему себя историку, настаивал на первой дате, хотя бы в силу того, что большинство ученых умов, описывающих данное событие, почили еще до рождения полководца. В какой бы момент истории это ни произошло, остальное остается неизменным: греки усадили оставшихся в живых воительниц на корабли, пленив их. В первую же ночь, когда поработители отпраздновали победу, пленницы напали на нетрезвых врагов. Перебив их и сбросив тела за борт, они, как истинные женщины, стали соображать, что же делать дальше. Морскому искусству дамы обучены не были, управлять кораблями не умели. Вот и провели в открытом море несколько недель, ни на что особо не надеясь. Судьба, на удивление, оказалась к ним благосклонной: через Дарданеллы, Мраморное Море и Босфорский пролив корабль вынесло в Черное Море. На берегу амазонки, не мудрствуя лукаво, тут же схлестнулись с племенем скифов, отобрав у тех приглянувшихся им лошадей. Вскоре, после некоторых уловок и хитростей молодых мужчин-скифов, большая часть амазонок стала жить с ними, организовав сарматские племена.
Потом профессор пустился в детальное описание быта и вооружения племен. К тому времени Чернов уже зевал и разглядывал носки своих ботинок. Светлана же, наоборот, слушала внимательно, забрасывая профессора множеством уточняющих вопросов, и тот светился от удовольствия, как начищенный до блеска самовар.
– Скажите, Станислав Пантелеймонович, – приступила она к интересующей теме спустя время. – А не знаете ли вы что-нибудь о родовом артефакте амазонок – кристалле, который был у них с собой, когда они прибыли на земли Северного Причерноморья?
Вяземский воодушевился, снова подскочил на ноги.
– Вы и про это знаете? – с еще большим усердием принялся он разглядывать Светлану. – Вы, однако, прекрасно подкованы в данном вопросе. Это похвально, скажу вам я. Просветите-ка меня, любезная, кто ваш научный руководитель?
– Сергеев Михаил Антонович. – Светлана врала, не моргнув глазом. – Я ему очень признательна за те знания, которыми он был любезен поделиться.
Профессор едва заметно поморщил нос.
– Сергеев? Он весьма неплох, скажу я вам. Не во всем, конечно, были у нас с ним некоторые трения. Но, в общем, вам и правда повезло… – Лицо Вяземского не слишком соответствовало тем словам, которые он нехотя говорил.
– Но Михаил Антонович признает, что вы гораздо лучше его исследовали тему. – Светлана продолжала умасливать Вяземского. – Например, о том же кристалле он не осведомлен. Поэтому, зная мой интерес, настоятельно рекомендовал обратиться именно к вам, профессор.
Вяземский снова засверкал глазами. Прятал в стакан воды довольную усмешку. Всем видом напоминал индюка, увидавшего соседского «конкурента» с ободранным собаками хвостом.
– Рекомендовал, говорите, – смаковал он на языке приятное словцо. – Признал все-таки лидерство в вопросе. А сам, значит, щучий хвост, не желает мне это лично донести.
– Признал, признал, Станислав Пантелеймонович, – поддакивала Светлана. – Каждый день только о вас и говорит. Какой вы великий специалист в данной области.
– А вслух, значит, мне не говорит? – повторил Вяземский, еще сильнее поигрывая глазами.
– Не говорит, Станислав Пантелеймонович, – подтвердила Светлана. – Сами знаете – профессиональная ревность. Но за глаза – только о вас и вспоминает. С нескрываемым восторгом. Особенно относительно ваших глубоких знаний о кристалле.
Чернов с изумлением уставился на Светлану. А девчонка-то не так уж и проста. Понимает, как легко задобрить самодовольного всезнайку.
– Да, – не спеша протянул Вяземский. – О кристалле не каждый знает. Только специалист, досконально изучивший проблему. Ведь кристалл этот весьма примечательный. И я говорю сейчас не только о легенде.
Профессор многозначительно замолчал, наслаждаясь моментом ожидания. Даже прикрыл глаза. Теперь он Чернову напомнил громадную жабу, слопавшую целый табун комаров. Так и хотелось поторопить щелчком по носу.
– Ценность кристалла для науки в том, – не торопился Вяземский, – что в отличие от большинства других находок, оставшихся после исчезнувших цивилизаций, этот предмет надолго не терялся. То есть на протяжении всего отрезка времени после растворения и поглощения племен другими сообществами, он периодически появлялся в разных руках. Это очень интересно, так как остальные свидетельства жизни племени сарматов получены нами в ходе раскопок и исследований. А вот кристалл… я бы даже сказал, украшение – потому что везде есть упоминания о нем только как о кольце, в огранку которого и вставлен этот самый кристалл… Так вот этот кристалл, как я лично считаю, вполне мог передаваться по наследству и, вполне вероятно, добрался и до нашего времени. А это прекрасное подтверждение того факта, что племена не исчезли в веках, а именно растворились, ассимилировались с другими племенами. Что, кстати, подтверждается и последними исследованиями генетиков, – с ехидной улыбкой он обратился к Светлане. – Так что, кто знает, милочка, может, именно в ваших жилах или у какой-то из ваших подруг, – кивнул он в сторону молчащих амазонок, – течет кровь великих и грозных воительниц. Ведь, если подумать хорошенько, на протяжении всей истории наши женщины занимали более выгодное положение по сравнению с женщинами других наций: их не так притесняли, они часто занимали руководящие посты… да и вообще никогда не имели статуса «предмета мебели». С нашими женщинами считались, к ним прислушивались. Даже в семье они часто занимали довольно крепкую позицию. Что это – как не гены, разъясните мне?
– Скажите, профессор, – заинтересовался Дмитрий. – Вы утверждаете, что кристалл никогда не терялся. Вы сами лично видели это кольцо?
– Не видел, – с досадой поджал губы профессор. – Не посчитала меня великая наука достойным, чтобы явить сию ценность пред мои очи. К сожалению.
Чернов демонстративно развел в стороны руки, выразительно глядя на Светлану.
– Единственное, что посчастливилось, – ожил профессор, – увидеть его пару раз на картинах разных эпох и один – на старой фотографии.
Дмитрий застыл на месте.
– То есть вы хотите сказать, – осторожно спросил он Вяземского, – что материальные подтверждения его существования были?
– Конечно, – подскочил профессор со стула и, очевидно, желая добить Чернова окончательно, прибавил: – Да вы и сами можете лично в том убедиться.
Он открыл один из выдвижных ящичков стола и принялся выгружать кипы бумаг. Торопился и нервно копошился, перебирая старческими пальцами потрепанные страницы. Внимательно разглядывал некоторые из них и передавал Чернову в руки. Довольно скоро у того перед носом появилась внушительная гора.
Вначале Вяземский тыкал в листы карандашом и тянулся всем корпусом через два стола. Но скоро не выдержал и подбежал к Чернову. Стал за его спиной и теперь уже указывал научным своим пальцем, оживленно выкрикивая резкие фразы.
Но Дмитрий и без профессора все видел сам: на репродукциях и фото картин разных эпох были изображены различные дамы, объединенные одним предметом – довольно простеньким, едва заметным колечком с малюсеньким камушком. Но главный сюрприз ожидал Чернова впереди – на старой черно-белой фотографии, запечатлевшей трогательный момент сбора урожая в одном из сел. Жители деревни, радуясь торжеству и милости природы, с азартом позировали перед объективом камеры. Наверняка, затем эта фотография долгое время украшала стены сельского клуба, а может – даже попала на первую полосу местной газеты. Одна из женщин – бойкая старушка, несмотря на почтенный возраст, явно передовица в сборе – радостно улыбалась фотографу. На пальце ее руки, даже несмотря на плохое качество снимка, можно было безошибочно различить все то же простенькое колечко. Сердце Чернова стало биться через раз. Дмитрий никогда прежде не видел эту фотографию, но лицо женщины не мог не узнать. Хоть и не застал женщину при жизни, но несколько ее старых снимков прекрасно помнил с детства. И мог побиться с кем угодно об заклад, что радостная сборщица урожая – его прабабушка по материнской линии.
– А где сейчас это кольцо? – спросил он хриплым голосом у профессора.
– Не знаю, – развел руками Вяземский. – К сожалению, это последний раз, когда оно было запечатлено на материальный носитель. К кольцу не было привлечено много внимания, я сам узнал о нем случайно. Ныне покойный Аристарх Семенович был крайне увлечен данной легендой. Он собирал эти снимки и отслеживал судьбу колечка. Я, к своему стыду, даже не потрудился у него уточнить фамилию последней запечатленной с ним барышни. Перед смертью, уже в больнице, Аристарх Семенович рассказал мне эту историю и попросил забрать снимки из кабинета. Наверняка, желал совершить величайшее открытие, да не успел, сердешный друг. Очень жаль, такой замечательный ученый. Гордость науки! Непризнанный, как и все достойные в нашей стране.
Вяземский пустился в воспоминания о достойном своем учителе. Со старческой щепетильностью перебирал в памяти ничем не примечательные для посторонних эпизоды его жизни.
Чернов размышлял о своем. Ему хотелось побыстрее оказаться дома, достать из шкафа старые фотографии и убедиться в правильности своих выводов. Если и правда на дряхлом снимке изображена его прабабка, то это будет весомым подтверждением того, что он может быть наследником этих воительниц. Как еще у прабабушки могло оказаться кольцо с кристаллом амазонок?
Светлана заметила произошедшие в Дмитрии перемены и пристально наблюдала за ним. Вежливо прервав неиссякаемый поток воспоминаний Вяземского, они попрощались и вышли из кабинета.
– Вас что-то насторожило, Дмитрий, – не то спрашивала, не то утверждала девушка.
– Возможно, – неопределенно ответил он. – Поговорим об этом позже.
Чернов не был уверен, что может доверять этой ученой. Какой бы простой она ни казалась и с какой бы решительностью ни помогала в поисках кристалла племенам, он не сомневался, что именно кто-то из ее подопечных совершил покушение. И Дмитрий был уверен, что покушались все-таки на него, а мать стала случайной жертвой.
Для Дмитрия все складывалось в довольно стройную картину: дикие женщины не любят мужчин, и сама мысль о том, что представитель ненавистного пола может унаследовать главный артефакт (пусть он на деле и окажется бесполезным), должна быть для них катастрофична. Кроме того, если рассказ Светланы все же правдив, в племенах наверняка происходит смута, а, значит, любой член коллектива, как обязательно бывает в эпоху перемен, захочет власти. Ну или укрепить власть уже имеющуюся. Не так ли поступила сестрица Смирны, заняв трон в нестабильное время? А для примитивного сознания лучшим подтверждением власти может служить древняя бесполезная «цацка», доставшаяся в наследство от уважаемых предков. То, что у девушек ярко выражен культ прародителей, Чернов уже знал. Они с особым трепетом вспоминают своих прабабок и с энтузиазмом благодарят их в часы молитв и причитаний. Но вот вина Светланы только в том, что не уследила за подопечными, или она тоже имеет какое-либо отношение к покушению? Чернов наверняка этого не знал.
Светлана едва заметно кивнула и молча пошла быстрее, поравнявшись с Опией. Возле Чернова остались Смирна, хмуро топавшая рядом, и Андромаха, с интересом глядящая вокруг. Кого бы из них расспросить? Сначала Дмитрий осмотрел украдкой сестру царицы. Она немного привыкла к нему, на первый взгляд не была так категорично враждебна, как прежде, но периодически он все же ловил в свою сторону напряженно-недоверчивые взгляды дикарки.
– Не нравится наш мир? – спросил у нее осторожно.
– Нет, – отрезала девушка. – Нам, воинам, нравился мир, в котором мы жили двадцать весен назад. Пусть он был сложным и таил опасности, но был наш. Мы занимались любимым делом, имели цель. Жили по законам наших предков. Потом с трудом привыкли к новому миру. Но здесь… этот мир не создан для удобной жизни. Здесь нет войны, вокруг непонятные повозки без коней, шум, много людей. Эти мужчины ходят везде, смотрят своими глазами, и управы на них нет.
– Ну, допустим, войн в этом мире предостаточно, – с ухмылкой сказал Чернов, но, заметив интерес девушки, свернул со скользкой темы. – А как вам живется в периметре?
– Скучно, – пожаловалась Смирна. – И непривычно.
– Да, – поддакивал Дмитрий. – И выйти за ограду нельзя…
– Почему это нельзя, – равнодушно зевнула Андромаха. – Орифия выходит. А другим в том надобности нет. Ну, кроме Пелеи, травницы нашей, Сирии… Осинии…
Чернов в бешенстве остановился. Андромаха не первый раз его удивляла поболее остальных «ископаемых». Уже одной своей усмешкой и кристально-чистым взглядом на замечания.
– То есть женщины выходят?
– Выходят иногда, – раздражающе спокойно согласилась та. – А как не выходить? Травы для лечения нужны, заготовки для стрел… да и так, прочие мелочи.
– Ведь для стрелы не каждое дерево подойдет, – оживленно вступила Смирна с милым ее сердцу повествованием. – Это же надо найти такую…
– Разве богиня не запрещает вам выходить? – прервал ее Чернов.
– Конечно, запрещает, – с усердием закивала «бухгалтерша». – Еще как запрещает. Так вот прямо и говорит. Прямо нельзя, говорит, за периметр, обязательно проверю. И если узнаю, говорит, верну того на двадцать весен назад. Очень строго нас предупреждает. Даже пальцем вот так трясет.
Андромаха продемонстрировала всю строгость жеста Чернову. Дмитрий с прищуром посмотрел на доисторическую финансистку – ангельски прозрачный взгляд. Даже моргает ангельски часто.
– Богиня, – выразительно повторил Дмитрий.
– Конечно, богиня, – кристально согласилась Андромаха. – Кому же, как не богине, запрещать. Только ей, родимой…
– А вам безразлично, – припечатал Дмитрий. – Богиня говорит: «Не выходить», а вы травы ищете.
– Ну как же это «безразлично», – изумилась Андромаха. – Мы ее знаешь, как боимся? Это же богиня – ее не бояться нельзя.
– Но выходите, – продолжал Чернов.
– Выходим, – согласилась бухгалтерша. – А что поделать? Выходим, но боимся жутко.
«Ни хрена себе волнение, – подумал про себя Чернов. – Так и поседеть досрочно можно».
– Амазонские племена, – начал декламировать профессор, – как женские государственные объединения военизированного типа, стали такой себе формой протеста против угнетенного положения женщины в обществе, в центре которого стоял мужчина. Вначале это были просто бандформирования, нападающие с целью грабежа на греческие города. Постепенно в племенах установилась жесткая военная диктатура. Главной чертой образа их жизни стало участие в военных действиях, часто как наемниц.
Далее следовал долгий и подробный рассказ профессора о подвигах воительниц, сопровождающийся упоминанием дат и таких весомых имен, как Гомер, Геродот, Плутарх и Диодор Сицилийский. По мнению историков, слепых певцов и самого Вяземского в одном из боев амазонки-наемницы были разбиты греками. Когда произошло данное событие, мнения мудрых мужей расходились: то ли в битве за Трою, то ли уже после смерти Александра Македонского. Вяземский авторитетно, как и положено уважающему себя историку, настаивал на первой дате, хотя бы в силу того, что большинство ученых умов, описывающих данное событие, почили еще до рождения полководца. В какой бы момент истории это ни произошло, остальное остается неизменным: греки усадили оставшихся в живых воительниц на корабли, пленив их. В первую же ночь, когда поработители отпраздновали победу, пленницы напали на нетрезвых врагов. Перебив их и сбросив тела за борт, они, как истинные женщины, стали соображать, что же делать дальше. Морскому искусству дамы обучены не были, управлять кораблями не умели. Вот и провели в открытом море несколько недель, ни на что особо не надеясь. Судьба, на удивление, оказалась к ним благосклонной: через Дарданеллы, Мраморное Море и Босфорский пролив корабль вынесло в Черное Море. На берегу амазонки, не мудрствуя лукаво, тут же схлестнулись с племенем скифов, отобрав у тех приглянувшихся им лошадей. Вскоре, после некоторых уловок и хитростей молодых мужчин-скифов, большая часть амазонок стала жить с ними, организовав сарматские племена.
Потом профессор пустился в детальное описание быта и вооружения племен. К тому времени Чернов уже зевал и разглядывал носки своих ботинок. Светлана же, наоборот, слушала внимательно, забрасывая профессора множеством уточняющих вопросов, и тот светился от удовольствия, как начищенный до блеска самовар.
– Скажите, Станислав Пантелеймонович, – приступила она к интересующей теме спустя время. – А не знаете ли вы что-нибудь о родовом артефакте амазонок – кристалле, который был у них с собой, когда они прибыли на земли Северного Причерноморья?
Вяземский воодушевился, снова подскочил на ноги.
– Вы и про это знаете? – с еще большим усердием принялся он разглядывать Светлану. – Вы, однако, прекрасно подкованы в данном вопросе. Это похвально, скажу вам я. Просветите-ка меня, любезная, кто ваш научный руководитель?
– Сергеев Михаил Антонович. – Светлана врала, не моргнув глазом. – Я ему очень признательна за те знания, которыми он был любезен поделиться.
Профессор едва заметно поморщил нос.
– Сергеев? Он весьма неплох, скажу я вам. Не во всем, конечно, были у нас с ним некоторые трения. Но, в общем, вам и правда повезло… – Лицо Вяземского не слишком соответствовало тем словам, которые он нехотя говорил.
– Но Михаил Антонович признает, что вы гораздо лучше его исследовали тему. – Светлана продолжала умасливать Вяземского. – Например, о том же кристалле он не осведомлен. Поэтому, зная мой интерес, настоятельно рекомендовал обратиться именно к вам, профессор.
Вяземский снова засверкал глазами. Прятал в стакан воды довольную усмешку. Всем видом напоминал индюка, увидавшего соседского «конкурента» с ободранным собаками хвостом.
– Рекомендовал, говорите, – смаковал он на языке приятное словцо. – Признал все-таки лидерство в вопросе. А сам, значит, щучий хвост, не желает мне это лично донести.
– Признал, признал, Станислав Пантелеймонович, – поддакивала Светлана. – Каждый день только о вас и говорит. Какой вы великий специалист в данной области.
– А вслух, значит, мне не говорит? – повторил Вяземский, еще сильнее поигрывая глазами.
– Не говорит, Станислав Пантелеймонович, – подтвердила Светлана. – Сами знаете – профессиональная ревность. Но за глаза – только о вас и вспоминает. С нескрываемым восторгом. Особенно относительно ваших глубоких знаний о кристалле.
Чернов с изумлением уставился на Светлану. А девчонка-то не так уж и проста. Понимает, как легко задобрить самодовольного всезнайку.
– Да, – не спеша протянул Вяземский. – О кристалле не каждый знает. Только специалист, досконально изучивший проблему. Ведь кристалл этот весьма примечательный. И я говорю сейчас не только о легенде.
Профессор многозначительно замолчал, наслаждаясь моментом ожидания. Даже прикрыл глаза. Теперь он Чернову напомнил громадную жабу, слопавшую целый табун комаров. Так и хотелось поторопить щелчком по носу.
– Ценность кристалла для науки в том, – не торопился Вяземский, – что в отличие от большинства других находок, оставшихся после исчезнувших цивилизаций, этот предмет надолго не терялся. То есть на протяжении всего отрезка времени после растворения и поглощения племен другими сообществами, он периодически появлялся в разных руках. Это очень интересно, так как остальные свидетельства жизни племени сарматов получены нами в ходе раскопок и исследований. А вот кристалл… я бы даже сказал, украшение – потому что везде есть упоминания о нем только как о кольце, в огранку которого и вставлен этот самый кристалл… Так вот этот кристалл, как я лично считаю, вполне мог передаваться по наследству и, вполне вероятно, добрался и до нашего времени. А это прекрасное подтверждение того факта, что племена не исчезли в веках, а именно растворились, ассимилировались с другими племенами. Что, кстати, подтверждается и последними исследованиями генетиков, – с ехидной улыбкой он обратился к Светлане. – Так что, кто знает, милочка, может, именно в ваших жилах или у какой-то из ваших подруг, – кивнул он в сторону молчащих амазонок, – течет кровь великих и грозных воительниц. Ведь, если подумать хорошенько, на протяжении всей истории наши женщины занимали более выгодное положение по сравнению с женщинами других наций: их не так притесняли, они часто занимали руководящие посты… да и вообще никогда не имели статуса «предмета мебели». С нашими женщинами считались, к ним прислушивались. Даже в семье они часто занимали довольно крепкую позицию. Что это – как не гены, разъясните мне?
– Скажите, профессор, – заинтересовался Дмитрий. – Вы утверждаете, что кристалл никогда не терялся. Вы сами лично видели это кольцо?
– Не видел, – с досадой поджал губы профессор. – Не посчитала меня великая наука достойным, чтобы явить сию ценность пред мои очи. К сожалению.
Чернов демонстративно развел в стороны руки, выразительно глядя на Светлану.
– Единственное, что посчастливилось, – ожил профессор, – увидеть его пару раз на картинах разных эпох и один – на старой фотографии.
Дмитрий застыл на месте.
– То есть вы хотите сказать, – осторожно спросил он Вяземского, – что материальные подтверждения его существования были?
– Конечно, – подскочил профессор со стула и, очевидно, желая добить Чернова окончательно, прибавил: – Да вы и сами можете лично в том убедиться.
Он открыл один из выдвижных ящичков стола и принялся выгружать кипы бумаг. Торопился и нервно копошился, перебирая старческими пальцами потрепанные страницы. Внимательно разглядывал некоторые из них и передавал Чернову в руки. Довольно скоро у того перед носом появилась внушительная гора.
Вначале Вяземский тыкал в листы карандашом и тянулся всем корпусом через два стола. Но скоро не выдержал и подбежал к Чернову. Стал за его спиной и теперь уже указывал научным своим пальцем, оживленно выкрикивая резкие фразы.
Но Дмитрий и без профессора все видел сам: на репродукциях и фото картин разных эпох были изображены различные дамы, объединенные одним предметом – довольно простеньким, едва заметным колечком с малюсеньким камушком. Но главный сюрприз ожидал Чернова впереди – на старой черно-белой фотографии, запечатлевшей трогательный момент сбора урожая в одном из сел. Жители деревни, радуясь торжеству и милости природы, с азартом позировали перед объективом камеры. Наверняка, затем эта фотография долгое время украшала стены сельского клуба, а может – даже попала на первую полосу местной газеты. Одна из женщин – бойкая старушка, несмотря на почтенный возраст, явно передовица в сборе – радостно улыбалась фотографу. На пальце ее руки, даже несмотря на плохое качество снимка, можно было безошибочно различить все то же простенькое колечко. Сердце Чернова стало биться через раз. Дмитрий никогда прежде не видел эту фотографию, но лицо женщины не мог не узнать. Хоть и не застал женщину при жизни, но несколько ее старых снимков прекрасно помнил с детства. И мог побиться с кем угодно об заклад, что радостная сборщица урожая – его прабабушка по материнской линии.
– А где сейчас это кольцо? – спросил он хриплым голосом у профессора.
– Не знаю, – развел руками Вяземский. – К сожалению, это последний раз, когда оно было запечатлено на материальный носитель. К кольцу не было привлечено много внимания, я сам узнал о нем случайно. Ныне покойный Аристарх Семенович был крайне увлечен данной легендой. Он собирал эти снимки и отслеживал судьбу колечка. Я, к своему стыду, даже не потрудился у него уточнить фамилию последней запечатленной с ним барышни. Перед смертью, уже в больнице, Аристарх Семенович рассказал мне эту историю и попросил забрать снимки из кабинета. Наверняка, желал совершить величайшее открытие, да не успел, сердешный друг. Очень жаль, такой замечательный ученый. Гордость науки! Непризнанный, как и все достойные в нашей стране.
Вяземский пустился в воспоминания о достойном своем учителе. Со старческой щепетильностью перебирал в памяти ничем не примечательные для посторонних эпизоды его жизни.
Чернов размышлял о своем. Ему хотелось побыстрее оказаться дома, достать из шкафа старые фотографии и убедиться в правильности своих выводов. Если и правда на дряхлом снимке изображена его прабабка, то это будет весомым подтверждением того, что он может быть наследником этих воительниц. Как еще у прабабушки могло оказаться кольцо с кристаллом амазонок?
Светлана заметила произошедшие в Дмитрии перемены и пристально наблюдала за ним. Вежливо прервав неиссякаемый поток воспоминаний Вяземского, они попрощались и вышли из кабинета.
– Вас что-то насторожило, Дмитрий, – не то спрашивала, не то утверждала девушка.
– Возможно, – неопределенно ответил он. – Поговорим об этом позже.
Чернов не был уверен, что может доверять этой ученой. Какой бы простой она ни казалась и с какой бы решительностью ни помогала в поисках кристалла племенам, он не сомневался, что именно кто-то из ее подопечных совершил покушение. И Дмитрий был уверен, что покушались все-таки на него, а мать стала случайной жертвой.
Для Дмитрия все складывалось в довольно стройную картину: дикие женщины не любят мужчин, и сама мысль о том, что представитель ненавистного пола может унаследовать главный артефакт (пусть он на деле и окажется бесполезным), должна быть для них катастрофична. Кроме того, если рассказ Светланы все же правдив, в племенах наверняка происходит смута, а, значит, любой член коллектива, как обязательно бывает в эпоху перемен, захочет власти. Ну или укрепить власть уже имеющуюся. Не так ли поступила сестрица Смирны, заняв трон в нестабильное время? А для примитивного сознания лучшим подтверждением власти может служить древняя бесполезная «цацка», доставшаяся в наследство от уважаемых предков. То, что у девушек ярко выражен культ прародителей, Чернов уже знал. Они с особым трепетом вспоминают своих прабабок и с энтузиазмом благодарят их в часы молитв и причитаний. Но вот вина Светланы только в том, что не уследила за подопечными, или она тоже имеет какое-либо отношение к покушению? Чернов наверняка этого не знал.
Светлана едва заметно кивнула и молча пошла быстрее, поравнявшись с Опией. Возле Чернова остались Смирна, хмуро топавшая рядом, и Андромаха, с интересом глядящая вокруг. Кого бы из них расспросить? Сначала Дмитрий осмотрел украдкой сестру царицы. Она немного привыкла к нему, на первый взгляд не была так категорично враждебна, как прежде, но периодически он все же ловил в свою сторону напряженно-недоверчивые взгляды дикарки.
– Не нравится наш мир? – спросил у нее осторожно.
– Нет, – отрезала девушка. – Нам, воинам, нравился мир, в котором мы жили двадцать весен назад. Пусть он был сложным и таил опасности, но был наш. Мы занимались любимым делом, имели цель. Жили по законам наших предков. Потом с трудом привыкли к новому миру. Но здесь… этот мир не создан для удобной жизни. Здесь нет войны, вокруг непонятные повозки без коней, шум, много людей. Эти мужчины ходят везде, смотрят своими глазами, и управы на них нет.
– Ну, допустим, войн в этом мире предостаточно, – с ухмылкой сказал Чернов, но, заметив интерес девушки, свернул со скользкой темы. – А как вам живется в периметре?
– Скучно, – пожаловалась Смирна. – И непривычно.
– Да, – поддакивал Дмитрий. – И выйти за ограду нельзя…
– Почему это нельзя, – равнодушно зевнула Андромаха. – Орифия выходит. А другим в том надобности нет. Ну, кроме Пелеи, травницы нашей, Сирии… Осинии…
Чернов в бешенстве остановился. Андромаха не первый раз его удивляла поболее остальных «ископаемых». Уже одной своей усмешкой и кристально-чистым взглядом на замечания.
– То есть женщины выходят?
– Выходят иногда, – раздражающе спокойно согласилась та. – А как не выходить? Травы для лечения нужны, заготовки для стрел… да и так, прочие мелочи.
– Ведь для стрелы не каждое дерево подойдет, – оживленно вступила Смирна с милым ее сердцу повествованием. – Это же надо найти такую…
– Разве богиня не запрещает вам выходить? – прервал ее Чернов.
– Конечно, запрещает, – с усердием закивала «бухгалтерша». – Еще как запрещает. Так вот прямо и говорит. Прямо нельзя, говорит, за периметр, обязательно проверю. И если узнаю, говорит, верну того на двадцать весен назад. Очень строго нас предупреждает. Даже пальцем вот так трясет.
Андромаха продемонстрировала всю строгость жеста Чернову. Дмитрий с прищуром посмотрел на доисторическую финансистку – ангельски прозрачный взгляд. Даже моргает ангельски часто.
– Богиня, – выразительно повторил Дмитрий.
– Конечно, богиня, – кристально согласилась Андромаха. – Кому же, как не богине, запрещать. Только ей, родимой…
– А вам безразлично, – припечатал Дмитрий. – Богиня говорит: «Не выходить», а вы травы ищете.
– Ну как же это «безразлично», – изумилась Андромаха. – Мы ее знаешь, как боимся? Это же богиня – ее не бояться нельзя.
– Но выходите, – продолжал Чернов.
– Выходим, – согласилась бухгалтерша. – А что поделать? Выходим, но боимся жутко.
