«Чудесно! — Довольно скалится Эссен. — Осталось несколько минут».
— Мири, что с тобой?
Воды…
Пожалуйста! Всё что мне нужно — немного воды, чтобы притушить пожар, испепеляющий изнутри.
— Отнеси меня к реке. — Моя голова безжизненно падает, в глазах темнеет. — Не… хочу… с ним… — запинаясь шепчу и взлетаю вверх, чтобы тут же провалиться глубоко во мрак.
Тьма нежно обнимает, качает в объятиях, и я её совсем не боюсь. Наоборот, стремлюсь к ней, как к спасительной тени, укрываясь от невыносимого жара.
— Ты… целовал… меня… ночью? — спрашиваю с трудом.
— Да, — обречённо выдыхает рыжий. — Каюсь, не удержался, прости. Мы опять не дружим?
Слабо мотаю головой.
— Попробуем ещё раз?
Я улыбаюсь в его камзол, если можно назвать улыбкой спёкшийся оскал.
Проклятый Эссен!
— Я люблю тебя, Мири, честно… — едва слышно произносит рыжий и остаток дыхания трепещет во мне вспугнутой птицей. — Ты можешь не верить, но это так, — бормочет он, — я не отдам тебя никому…
Глупый, я и сама ни к кому не пойду.
— Слышишь?
Слышу. И не только слышу — чувствую.
Потому что тьма и багровый туман схлестнулись, как бешенные волки. Рвут друг друга в клочья, а перед глазами всполохами фейерверков мелькают разноцветные вспышки.
Чёрное. Багровое. Чёрное. Багровое. Чёрное. Багровое, багровое, багровое…
Эссен сильнее, в его жилах королевская кровь. А дар Эдварда заперт.
Пламя везде. Оно пожирает тьму, пляшет неистово, изрыгает жалящие языки, оставляя в чёрном плаще огромные дыры. Но тьма ещё держится, укрывает остатками одеяния, разговаривает ласково голосом рыжего, шепчет взволнованно:
— Потерпи, Мири, ещё немного.
Мы опоздали, рыжий. Тьма почти исчезла, растаяла. Она всегда проигрывает огню. Всегда...
— Я… тоже... люблю… тебя… — успеваю выдохнуть напоследок и что-то ужасно холодное касается ног, ползёт по платью.
Ледяное и мокрое. Я слышу далекий плеск, но мне уже всё равно…
— Вледа, Мири. Ну же, очнись, моя хорошая. Ты просила воду. Вот она, рядом. Скажи, что делать?
— В-низ… — всхлипываю и проваливаюсь, захлебываясь водой. — Не от-пус-кай…
Боги, пожалуйста!
Я не могу думать… Ни о чём… Ни о ком… Только о боли.
«Не-е-ет!» — голос Эссена вибрирует на высокой ноте и падает вместе со мной, разбиваясь мириадами брызг, чтобы снова ожечь огнём.
— Поцелуй меня, рыжий… — хрипло шепчу на выдохе, уже не различая ни тьмы, ни багрового пламени.
Даже если всё напрасно, пусть последнее, что запомню — будут его губы, касающиеся моих…
— Миранда…
— М-м-м, — бормочу, устраиваясь поудобнее, и плотнее заворачиваюсь в плащ.
— Просыпайся, соня. Скоро утро.
Нехотя поднимаю ресницы, встречая лукавую синеву. Рыжий склонился близко-близко, его дыхание согревает щёку и щекотно шевелит налипшие на лицо волосы.
— Ещё немножко, — канючу, — совсем чуть-чуть.
— Тогда точно придётся ехать в храм.
— Не придётся. Я падшая женщина. И вообще, со вчерашнего дня, официально свободна. — Брови Эдварда лезут на лоб, и я нехотя признаюсь: — Эссен постарался. Можешь сам удостовериться. Запись за номером пять тысяч восемьсот девять.
— Вот гад! — беззлобно хмыкает рыжий и трется носом о мой нос. — Если поспешим, наша запись будет пять тысяч восемьсот десятая.
— Мне не нравится, — отворачиваюсь, натягивая кусок плотной ткани на голову.
— А что нравится?
— Сено нравится, твоя рубашка нравится, ты нравишься.
— И ты мне нравишься. — Меня мимолётно целуют в краешек губ, а потом одним движением подгребают под себя. — Очень-очень нравишься…
— Ещё бы я тебе не нравилась, — фыркаю, ерзая под ним и устраиваясь поудобнее. Чтобы я там не говорила про сено, но колется оно немилосердно. — От проклятия спасла, от смерти спасла. Да ты теперь по гроб жизни мне обязан.
— Согласен. Но сначала в храм.
— В храм, так в храм, — ворчу. — А потом спать… И вообще, — вдруг вскидываюсь, — ты мне так и не сказал…
— Что?
Выразительно закатываю глаза.
— Ах, это… — Хитро щурится рыжий и немного приподнимается на локтях.
— Ну-у… — требовательно подпихиваю его в бок, — я жду…
— Лэди Миранда Сиал, — торжественно начинает Эдвард, стараясь чтобы голос не дрожал от сдерживаемого смеха, — в вашей власти сделать меня счастливейшим из смертных…
Чистая правда. Киваю и расплываюсь в самодовольной ухмылке.
— Вы станете моей женой?
Поджимаю губы, морщу нос и отвечаю:
— Нет.
— Мир-ри… — грозно рычит рыжий, придавливая всем телом.
— Нет, — повторяю упрямо, невинно хлопая ресницами, — не стану. Я уже ваша жена, лэд Тьер. И не дай вам боги посмотреть на сторону. Убью на месте!
— Мне никто не нужен, — жарко выдыхают мне в губы.
— И мне...
Нужно видеть выражение лица лэда Эмиля, когда мы возвращаемся в дом Тьеров на рассвете.
— Мири? Эдвард? Что произошло? — встревоженно вопрошают нас, встречая в холле, куда открылся последний портал.
Оказывается, та шпилька с жемчужиной — не просто следящий артефакт, в ней ещё были спрятаны три портала. Уж не знаю, где Эдвард добыл такую чудо-вещь, но она в буквальном смысле спасла наши жизни.
— Папа, нам нужно в храм. Срочно! — Рыжий подхватывает меня на руки и стремительно шагает к лестнице, обходя растерянного отца.
— Эм, но…
Изумлённый взгляд, скользнувший по мне, уж очень красноречив, и я смущённо краснею, плотнее запахивая плащ, под которым скрывается изрядно разорванное полусырое платье. Это рыжему я могу заявить про падшую женщину, а перед лэдом Эмилей мне ужасно стыдно за свой неподобающий вид.
— Нет времени на объяснения, — бросает через плечо Эдвард, перешагивая через две ступени зараз. — Пришли к Миранде горничную, чтобы та помогла одеться. У нас свадьба через час, — балансируя на верхней площадке внезапно выдает он, и мой удивленный возглас сливается с возгласом его отца:
— Эдвард!
— Рыжий!
Мы одинаково изумленно пялимся на донельзя довольную физиономию, пока рыжий перехватывает меня поудобнее и напоминает строго:
— Время…
— Конечно, конечно, — радостно спохватывается Тьер-старший и, забыв о колокольчике, чуть ли не вприпрыжку уносится в сторону кухни.
— И что это было?
— Папа счастлив. — Эдвард невинно пожимает плечами, шагая по коридору. Открывает дверь в мою комнату бедром, вносит и ставит меня на пол, но не отпускает. — Я же говорил, что наша запись будет пять тысяч восемьсот десятая.
— Я думала, ты шутишь…
— Какие уж тут шутки, Мири. — Моих губ касается быстрый поцелуй. — Эссен дышит в затылок. Он не успокоится, уверен. Так что, пока не станешь моей женой, я с тебя глаз не спущу.
— Тогда на что мне Молли? Может ты сам меня оденешь? — Я лукаво смотрю из-под опущенных ресниц.
— И одену, Мири, и раздену. Больше ты не сбежишь… — хрипло выдыхает рыжий и так крепко прижимает, что я издаю придушенный писк.
Эти нежные губы сводят с ума. Я обхватываю его шею, зарываюсь пальцами в рыжие пряди и уже сама льну, врастаю у него, пускаю прочные корни. Боги, пусть это никогда не кончается, пожалуйста… М-м-м…
— Лэди Миранда, ваше платье готово, — голос Молли врывается в сознание, как удар хлыста, и Эдвард с сожалением прерывает поцелуй, потому как сама я не в силах сделать этого.
Издаю разочарованный стон, когда он отстраняется. Так вот, значит, как всё чувствуется после слияния. Я даже и не подозревала, что можно так… остро, ярко, полно. Словно и не жила до этого мига.
— Рыжий, это… это невероятно…
— Это ты — невероятная, моя любимая, — шепчет Эдвард, и я смотрю в его синие лучистые глаза и не могу насмотреться, тону в лазоревой чистоте, словно падаю в небо.
— Эдвард…
— Мири…
— Кхм, так мне уйти?
Спустя тридцать минут я уже одета и даже причёсана, и всё это Молли сделала абсолютно бесплатно. Я глажу светло-серый шёлк того самого платья, которое было на мне в день помолвки и тихо улыбаюсь, вспоминая. Да, сегодня я всё-таки стану Мирандой Тьер и никто больше не сможет помешать.
Прохаживаюсь по комнате, ожидая рыжего, которого с трудом, но всё же уговорила, не глазеть как я переодеваюсь.
Молли даже чай с печеньем успела принести, прежде чем упорхнуть на кухню, так что я рассеянно прихлебываю тёплый напиток и смотрю в окно на заросший сад Тьеров.
— А говорят, что женщины долго собираются. — Поворачиваюсь с улыбкой, когда дверь тихонько скрипит и улыбка сползает с лица, едва вижу Эссена, невозмутимо переступающего порог.
— Эдва… м-м-м, — успеваю крикнуть, прежде чем метнувшийся герцог накрепко запечатывает рот, и уха касается вкрадчивый шепот:
— Ш-ш-ш, Миранда. Я уберу руку, если не будешь кричать.
Я киваю и, получив свободу, шиплю гневно:
— Что вам нужно? Я прошла слияние с Эдвардом и для вас бесполезна.
— Знаю, и я рад этому, — внезапно огорошивают меня, обхватывая подбородок. Во взгляде Эссена нет ни злобы, ни жажды мести, лишь спокойствие и немного печали. — А ещё я знаю, что у тебя сегодня свадьба.
— Но как?.. Откуда?..
— Миранда, наивная моя девочка, — беззлобно смеётся Эссен. Его пальцы скользят по моим губам в короткой ласке, но она так невесома и мимолетна, что практически не замечаю. — Всё получилось так, как мы с Эммой задумали. Право слово, в какой-то момент я даже испугался, что мы ошиблись, но Эмма всё-таки лучше знала своего сына.
— Но…
— Запомни: то, что дается легко — никогда не ценится по достоинству. А любовь — слишком дорогой подарок, за неё стоит бороться и умереть, чтобы воскреснуть. Что ж, — он окидывает меня странным взглядом: — ты — очень красивая невеста. Искренне желаю вам счастья. И кстати, — в его глазах мелькает хитринка: — надеюсь, у твоих сестёр тоже есть лекарский дар?
— Что?! — рычу, но Эссена уже и след простыл, только россыпь чёрных искр оседает на ковре в том месте, где он стоял мгновение назад.
Вот гад!
Три года спустя.
— Папа, а мама шпит? — звонко спрашивает Эмма, пытаясь засунуть любопытный нос поглубже под одеяло.
— Ш-ш, спит. Не будем ей мешать, пусть отдохнет, лисёнок? — шепчет Эдвард и осторожно соскальзывает с кровати, чтобы не разворошить тёплое гнёздышко. Рыжий всё переживает, чтобы я, не дай боги, не замёрзла.
— А у меня есть зук. Шмоти, какой касивый.
Кажется, кто-то опять притащил из сада очередное крылатое чудовище. Наш дом с некоторых пор превратился в настоящий бестиарий для всяких жужжащих-шуршащих и трескучих.
— Действительно, — беззвучно смеётся рыжий, — очень красивый.
— Он итать умеет. А мама дойго шпать будет? Я есь хосю.
— Пойдём, покормим тебя. Кстати, а что едят маленькие лисята?
— Ну, мы едим леденси. У тебя есь леденес? Нет, тогда касю с валеньем…
Дверь тихонько прикрывается, практически без скрипа, и родные голоса удаляются, превращаются в невнятное бормотание. Я продолжаю лежать, как мышка, не открывая глаз, хотя больше нет нужды притворяться. Но мне кажется: пошевелюсь, сморгну и всеобъемлющее чувство счастья, что затопило меня с головой солнечным светом, исчезнет, растает в привычном уже даревском тумане.
Глупость, конечно!
Ведь у меня теперь есть личные светила, мои дважды рыжие солнца!
Ох, нет, уже трижды…
Конец
— Мири, что с тобой?
Воды…
Пожалуйста! Всё что мне нужно — немного воды, чтобы притушить пожар, испепеляющий изнутри.
— Отнеси меня к реке. — Моя голова безжизненно падает, в глазах темнеет. — Не… хочу… с ним… — запинаясь шепчу и взлетаю вверх, чтобы тут же провалиться глубоко во мрак.
***
Тьма нежно обнимает, качает в объятиях, и я её совсем не боюсь. Наоборот, стремлюсь к ней, как к спасительной тени, укрываясь от невыносимого жара.
— Ты… целовал… меня… ночью? — спрашиваю с трудом.
— Да, — обречённо выдыхает рыжий. — Каюсь, не удержался, прости. Мы опять не дружим?
Слабо мотаю головой.
— Попробуем ещё раз?
Я улыбаюсь в его камзол, если можно назвать улыбкой спёкшийся оскал.
Проклятый Эссен!
— Я люблю тебя, Мири, честно… — едва слышно произносит рыжий и остаток дыхания трепещет во мне вспугнутой птицей. — Ты можешь не верить, но это так, — бормочет он, — я не отдам тебя никому…
Глупый, я и сама ни к кому не пойду.
— Слышишь?
Слышу. И не только слышу — чувствую.
Потому что тьма и багровый туман схлестнулись, как бешенные волки. Рвут друг друга в клочья, а перед глазами всполохами фейерверков мелькают разноцветные вспышки.
Чёрное. Багровое. Чёрное. Багровое. Чёрное. Багровое, багровое, багровое…
Эссен сильнее, в его жилах королевская кровь. А дар Эдварда заперт.
Пламя везде. Оно пожирает тьму, пляшет неистово, изрыгает жалящие языки, оставляя в чёрном плаще огромные дыры. Но тьма ещё держится, укрывает остатками одеяния, разговаривает ласково голосом рыжего, шепчет взволнованно:
— Потерпи, Мири, ещё немного.
Мы опоздали, рыжий. Тьма почти исчезла, растаяла. Она всегда проигрывает огню. Всегда...
— Я… тоже... люблю… тебя… — успеваю выдохнуть напоследок и что-то ужасно холодное касается ног, ползёт по платью.
Ледяное и мокрое. Я слышу далекий плеск, но мне уже всё равно…
— Вледа, Мири. Ну же, очнись, моя хорошая. Ты просила воду. Вот она, рядом. Скажи, что делать?
— В-низ… — всхлипываю и проваливаюсь, захлебываясь водой. — Не от-пус-кай…
Боги, пожалуйста!
Я не могу думать… Ни о чём… Ни о ком… Только о боли.
«Не-е-ет!» — голос Эссена вибрирует на высокой ноте и падает вместе со мной, разбиваясь мириадами брызг, чтобы снова ожечь огнём.
— Поцелуй меня, рыжий… — хрипло шепчу на выдохе, уже не различая ни тьмы, ни багрового пламени.
Даже если всё напрасно, пусть последнее, что запомню — будут его губы, касающиеся моих…
Эпилог
— Миранда…
— М-м-м, — бормочу, устраиваясь поудобнее, и плотнее заворачиваюсь в плащ.
— Просыпайся, соня. Скоро утро.
Нехотя поднимаю ресницы, встречая лукавую синеву. Рыжий склонился близко-близко, его дыхание согревает щёку и щекотно шевелит налипшие на лицо волосы.
— Ещё немножко, — канючу, — совсем чуть-чуть.
— Тогда точно придётся ехать в храм.
— Не придётся. Я падшая женщина. И вообще, со вчерашнего дня, официально свободна. — Брови Эдварда лезут на лоб, и я нехотя признаюсь: — Эссен постарался. Можешь сам удостовериться. Запись за номером пять тысяч восемьсот девять.
— Вот гад! — беззлобно хмыкает рыжий и трется носом о мой нос. — Если поспешим, наша запись будет пять тысяч восемьсот десятая.
— Мне не нравится, — отворачиваюсь, натягивая кусок плотной ткани на голову.
— А что нравится?
— Сено нравится, твоя рубашка нравится, ты нравишься.
— И ты мне нравишься. — Меня мимолётно целуют в краешек губ, а потом одним движением подгребают под себя. — Очень-очень нравишься…
— Ещё бы я тебе не нравилась, — фыркаю, ерзая под ним и устраиваясь поудобнее. Чтобы я там не говорила про сено, но колется оно немилосердно. — От проклятия спасла, от смерти спасла. Да ты теперь по гроб жизни мне обязан.
— Согласен. Но сначала в храм.
— В храм, так в храм, — ворчу. — А потом спать… И вообще, — вдруг вскидываюсь, — ты мне так и не сказал…
— Что?
Выразительно закатываю глаза.
— Ах, это… — Хитро щурится рыжий и немного приподнимается на локтях.
— Ну-у… — требовательно подпихиваю его в бок, — я жду…
— Лэди Миранда Сиал, — торжественно начинает Эдвард, стараясь чтобы голос не дрожал от сдерживаемого смеха, — в вашей власти сделать меня счастливейшим из смертных…
Чистая правда. Киваю и расплываюсь в самодовольной ухмылке.
— Вы станете моей женой?
Поджимаю губы, морщу нос и отвечаю:
— Нет.
— Мир-ри… — грозно рычит рыжий, придавливая всем телом.
— Нет, — повторяю упрямо, невинно хлопая ресницами, — не стану. Я уже ваша жена, лэд Тьер. И не дай вам боги посмотреть на сторону. Убью на месте!
— Мне никто не нужен, — жарко выдыхают мне в губы.
— И мне...
***
Нужно видеть выражение лица лэда Эмиля, когда мы возвращаемся в дом Тьеров на рассвете.
— Мири? Эдвард? Что произошло? — встревоженно вопрошают нас, встречая в холле, куда открылся последний портал.
Оказывается, та шпилька с жемчужиной — не просто следящий артефакт, в ней ещё были спрятаны три портала. Уж не знаю, где Эдвард добыл такую чудо-вещь, но она в буквальном смысле спасла наши жизни.
— Папа, нам нужно в храм. Срочно! — Рыжий подхватывает меня на руки и стремительно шагает к лестнице, обходя растерянного отца.
— Эм, но…
Изумлённый взгляд, скользнувший по мне, уж очень красноречив, и я смущённо краснею, плотнее запахивая плащ, под которым скрывается изрядно разорванное полусырое платье. Это рыжему я могу заявить про падшую женщину, а перед лэдом Эмилей мне ужасно стыдно за свой неподобающий вид.
— Нет времени на объяснения, — бросает через плечо Эдвард, перешагивая через две ступени зараз. — Пришли к Миранде горничную, чтобы та помогла одеться. У нас свадьба через час, — балансируя на верхней площадке внезапно выдает он, и мой удивленный возглас сливается с возгласом его отца:
— Эдвард!
— Рыжий!
Мы одинаково изумленно пялимся на донельзя довольную физиономию, пока рыжий перехватывает меня поудобнее и напоминает строго:
— Время…
— Конечно, конечно, — радостно спохватывается Тьер-старший и, забыв о колокольчике, чуть ли не вприпрыжку уносится в сторону кухни.
— И что это было?
— Папа счастлив. — Эдвард невинно пожимает плечами, шагая по коридору. Открывает дверь в мою комнату бедром, вносит и ставит меня на пол, но не отпускает. — Я же говорил, что наша запись будет пять тысяч восемьсот десятая.
— Я думала, ты шутишь…
— Какие уж тут шутки, Мири. — Моих губ касается быстрый поцелуй. — Эссен дышит в затылок. Он не успокоится, уверен. Так что, пока не станешь моей женой, я с тебя глаз не спущу.
— Тогда на что мне Молли? Может ты сам меня оденешь? — Я лукаво смотрю из-под опущенных ресниц.
— И одену, Мири, и раздену. Больше ты не сбежишь… — хрипло выдыхает рыжий и так крепко прижимает, что я издаю придушенный писк.
Эти нежные губы сводят с ума. Я обхватываю его шею, зарываюсь пальцами в рыжие пряди и уже сама льну, врастаю у него, пускаю прочные корни. Боги, пусть это никогда не кончается, пожалуйста… М-м-м…
— Лэди Миранда, ваше платье готово, — голос Молли врывается в сознание, как удар хлыста, и Эдвард с сожалением прерывает поцелуй, потому как сама я не в силах сделать этого.
Издаю разочарованный стон, когда он отстраняется. Так вот, значит, как всё чувствуется после слияния. Я даже и не подозревала, что можно так… остро, ярко, полно. Словно и не жила до этого мига.
— Рыжий, это… это невероятно…
— Это ты — невероятная, моя любимая, — шепчет Эдвард, и я смотрю в его синие лучистые глаза и не могу насмотреться, тону в лазоревой чистоте, словно падаю в небо.
— Эдвард…
— Мири…
— Кхм, так мне уйти?
***
Спустя тридцать минут я уже одета и даже причёсана, и всё это Молли сделала абсолютно бесплатно. Я глажу светло-серый шёлк того самого платья, которое было на мне в день помолвки и тихо улыбаюсь, вспоминая. Да, сегодня я всё-таки стану Мирандой Тьер и никто больше не сможет помешать.
Прохаживаюсь по комнате, ожидая рыжего, которого с трудом, но всё же уговорила, не глазеть как я переодеваюсь.
Молли даже чай с печеньем успела принести, прежде чем упорхнуть на кухню, так что я рассеянно прихлебываю тёплый напиток и смотрю в окно на заросший сад Тьеров.
— А говорят, что женщины долго собираются. — Поворачиваюсь с улыбкой, когда дверь тихонько скрипит и улыбка сползает с лица, едва вижу Эссена, невозмутимо переступающего порог.
— Эдва… м-м-м, — успеваю крикнуть, прежде чем метнувшийся герцог накрепко запечатывает рот, и уха касается вкрадчивый шепот:
— Ш-ш-ш, Миранда. Я уберу руку, если не будешь кричать.
Я киваю и, получив свободу, шиплю гневно:
— Что вам нужно? Я прошла слияние с Эдвардом и для вас бесполезна.
— Знаю, и я рад этому, — внезапно огорошивают меня, обхватывая подбородок. Во взгляде Эссена нет ни злобы, ни жажды мести, лишь спокойствие и немного печали. — А ещё я знаю, что у тебя сегодня свадьба.
— Но как?.. Откуда?..
— Миранда, наивная моя девочка, — беззлобно смеётся Эссен. Его пальцы скользят по моим губам в короткой ласке, но она так невесома и мимолетна, что практически не замечаю. — Всё получилось так, как мы с Эммой задумали. Право слово, в какой-то момент я даже испугался, что мы ошиблись, но Эмма всё-таки лучше знала своего сына.
— Но…
— Запомни: то, что дается легко — никогда не ценится по достоинству. А любовь — слишком дорогой подарок, за неё стоит бороться и умереть, чтобы воскреснуть. Что ж, — он окидывает меня странным взглядом: — ты — очень красивая невеста. Искренне желаю вам счастья. И кстати, — в его глазах мелькает хитринка: — надеюсь, у твоих сестёр тоже есть лекарский дар?
— Что?! — рычу, но Эссена уже и след простыл, только россыпь чёрных искр оседает на ковре в том месте, где он стоял мгновение назад.
Вот гад!
***
Три года спустя.
— Папа, а мама шпит? — звонко спрашивает Эмма, пытаясь засунуть любопытный нос поглубже под одеяло.
— Ш-ш, спит. Не будем ей мешать, пусть отдохнет, лисёнок? — шепчет Эдвард и осторожно соскальзывает с кровати, чтобы не разворошить тёплое гнёздышко. Рыжий всё переживает, чтобы я, не дай боги, не замёрзла.
— А у меня есть зук. Шмоти, какой касивый.
Кажется, кто-то опять притащил из сада очередное крылатое чудовище. Наш дом с некоторых пор превратился в настоящий бестиарий для всяких жужжащих-шуршащих и трескучих.
— Действительно, — беззвучно смеётся рыжий, — очень красивый.
— Он итать умеет. А мама дойго шпать будет? Я есь хосю.
— Пойдём, покормим тебя. Кстати, а что едят маленькие лисята?
— Ну, мы едим леденси. У тебя есь леденес? Нет, тогда касю с валеньем…
Дверь тихонько прикрывается, практически без скрипа, и родные голоса удаляются, превращаются в невнятное бормотание. Я продолжаю лежать, как мышка, не открывая глаз, хотя больше нет нужды притворяться. Но мне кажется: пошевелюсь, сморгну и всеобъемлющее чувство счастья, что затопило меня с головой солнечным светом, исчезнет, растает в привычном уже даревском тумане.
Глупость, конечно!
Ведь у меня теперь есть личные светила, мои дважды рыжие солнца!
Ох, нет, уже трижды…
Конец