Милли смотрела из окна наружу под убаюкивающие джазовые мотивы, которые мягко лились из радиоприемника. Ночь только начинала вступать в свои права; чистое небо стало приобретать зеленоватый оттенок, пока солнце начинало свой побег за горизонт. Но ребенку не был интересен закат, наоборот, ярко-оранжевый свет лишь мешал ей, заставляя ту жмуриться в попытках сконцентрировать свое внимание на кое-чем гораздо более важном – на машине, припаркованной у ворот приюта. Внушительный снежно-белый седан, обладающий строгим, классическим дизайном. Тот самый тип машин, который используют, когда лимузин находится в ремонте.
Троица львов стояла в ожидании около автомобиля; один из них был облачен в узнаваемый костюм шофера, стоя с руками за спиной. Его грива была подстрижена таким образом, чтобы лишь небольшая её часть была видна из-под головного убора, сам же шофер имел абсолютно невозмутимый вид.
Двое других очевидно являлись парой. Оба были одеты по последнему писку моды; львица с гордостью демонстрировала на себе длинное черное платье, которое сильно контрастировало с серебряными браслетами и колье, которые были украшены гравировкой и брильянтами. Муж львицы нетерпеливо постукивал по полу своей тростью из слоновой кости, периодически поглядывая на свои золотые часы; он также обладал очень достойно внешностью, а темно-синий костюм тройка, который сидел на нем, как влитой, лишь подчеркивал его красоту. Время от времени он снимал свои очки с тонкой оправой и протирал их рукавом; каждый раз после этого он ловил на себе строгий взгляд своей жены.
Они ждали, а Милли прекрасно знала, чего именно. Когда другие две фигуры вышли из красивого здания, построенного в готическом стиле и начали двигаться по мощенной дорожке навстречу львам, она буквально перестала дышать, полностью сконцентрировавшись на них.
Одной из фигур была, естественно, Госпожа Кассандра Кармихель. Пожилой комодский варан, она всегда лично присутствовала каждый раз во время окончательного принятия ребенка в новую семью. Она была высокого роста и двигалась с такой грацией, которая приходит лишь вместе с возрастом и высоким социальным положением. Она была леди старой закалки, той самой, которая ожидает от других соответствия высоким стандартам, а от самой себя – их преодоления. Даже наблюдая за ней из окна спального корпуса, зайчонок почувствовал, как начинают бежать мурашки по телу. Она уже несколько раз ловила на своей шкуре бдительный взгляд смотрительницы, но, к счастью, этим их взаимодействие пока и ограничивалось.
Другая же фигурка была маленькой, почти крошечной, а зайчонок узнала в ней свою подругу; Эмма, белая мышка, которая была на пару лет старше. Она выглядела бесподобно в своем маленьком синем платьице, идя по дорожке размеренными и осторожными шажками; как раз с этим у самого зайчонка, который все никак не мог научиться также идеально идти и держать осанку, были вечные проблемы.
Если просто закрыть глаза и сильно постараться, она даже могла представить себя на месте Эммы. Держа за руку Директрису, заставляя ту испытывать гордость за себя, направляясь навстречу своей новой семье. Семье, которой она пожертвует свою жизнь.
Она издала мечтательный вздох, а её пальцы застучали по подоконнику в такт музыки из радио.
Лев и Госпожа Кассандра обменялись парой слов и небольшими улыбками друг с другом. Когда же с формальностями было покончено, все глаза устремились на кроху, настрой которой изменился с нервничающего, но счастливого до смущенного из-за выпавшей из её рук шляпки. Она медленно покачала головой, но ящерица лишь положила свою руку её на плечо и что-то прошептала в ухо. Нервно кивнув в ответ, юная Эмма прижала ручку к своей груди и начала петь.
Зайчонок не мог расслышать пения, но этого её и не требовалось – она слышала его на протяжении нескольких лет, начиная с тех времен, когда они обе повторяли эти рифмы вслед за своей воспитательницей в яслях, вплоть до момента их совместного пения на детской площадке. В какой-то из этих моментов она стала явно отставать, не поспевая за талантом своей подруги; так распался их совместный дуэт, Эмме был выделен личный наставник по музыке, а Милли осталась позади глотать пыль. Вынужденная подглядывать из окошка в своей пижаме просто для того, чтобы почувствовать хоть толику того, что испытывает сейчас Эмма.
Пение продолжалось несколько секунд, пока четверо хищников просто стояли и слушали; Когда с представлением было покончено, мышка поклонилась, а остальная четверка начала сдержанно хлопать двумя пальцами по ладоням; характерный жест, который отделял их от остальной массы nouveau riche.
После череды рукопожатий и кивков юная Эмма была официально передана в новые руки и отправлена на заднее сиденье автомобиля. Перед тем, как успела закрыться задняя дверь, Эмма взглянула на здание, которое она называла своим домом всю жизнь.
Зайчонок почувствовала себя крайне ущемленной в этот момент. Эмма сможет увидеть мир, который раскинулся за стенами их приюта. Город вдалеке, со своими высокими зданиями и яркими неоновыми вывесками, с магазинами, парковками и библиотеками. А Милли останется здесь и снова пойдет на те же самые скучные уроки. И так каждый день.
Шикарная машина умчала прочь вместе с последними лучами солнца, которое скрылось за горизонтом. Милли знала, что больше никогда не увидит свою подругу вновь.
Зайчонок была так потеряна в своих фантазиях о том, что бы она сделала, будучи на месте Эммы, что даже не заметила того, как прекратилась музыка, а на смену ей пришел энергичный и глубокий голос.
“И снова к новостям – по меньшей мере две сотни травоядных из селекционного комбината Бейсайд были изъяты из продажи в связи с поступающими сообщениями о пищевом отравлении вследствие ненадл-“
Щелк.
Радио резко умолкло; забыв о своей меланхолии, Милли оглянулась через плечо. К её удивлению, это не был другой ребенок. Позади стояла лиса, которая была одета в характерную униформу учителей приюта, но, при этом, Милли видела эту лису в первый раз.
“Тебя зовут Милли?”
Голос лисы нес в себе спокойствие, заботу и нежность наравне с энергичностью и задором той, кто еще не успела устать от детей.
Милли еще ни разу не доводилось встречаться с лисами, особенно так близко! Она тут же вскочила с места – стойка по струнке, руки прижаты, подбородок выпячен, уши торчком.
“Да, мэм”.
Лиса улыбнулась: “Меня зовут Мисс Лэнгли. Я ваш новый учитель”.
“Приятно познакомиться, Мисс Лэнгли,” – несмотря на то, что эти слова она выучила назубок, Милли обнаружила, что они даются ей с трудом. Её глаза были прикованы к этой девушке, насколько же она выглядела молодой, почти что подросток, в сравнении со своими стареющими, сморщенными коллегами. Если бы остальные учителя были дедушками или бабушками Милли, даже учитывая, что она вообще крайне смутно понимала концепцию родственников и родителей, то Мисс Лэнгли спокойно сошла бы за её старшую сестру.
Лисица взглянула на ребенка, подметив её облачение и недовольно скрестила руки на груди: “Ты уже надела пижаму? А как же ужин?”
Она звучала больше расстроенной, нежели сердитой – и это было просто невыносимо.
“Прощу прошения, мэм… Я просто не хотела есть”.
Лиса подошла ближе, а зайчонок следила за каждым её движением, затаив дыхание. Каждый шаг – грациозен; каждый жест – изящен. Её улыбка – доброжелательна, как смогла хорошо отметить Милли, пока лисица садилась на колени перед ней.
“Надень свою одежду обратно и сходи вниз, хорошо? Если ты не будешь хорошо питаться, чтобы стать здоровой и сильной, то никогда не сможешь впечатлить своего хищника”.
Эти слова проехались по Милли, словно грузовик; лиса буквально видела, как осунулось лицо ребенка.
“Д-да, мэм. Я… прошу прощения, мэм”.
Лисица похлопала ту по плечу: “Только не задерживайся. Я хотела бы встретить всех своих учеников, и будет плохо, если кого-то одного не будет”.
Не далее, чем лиса покинула комнату, Милли метнулась к своей форменной одежде, надеясь, что для неё еще осталась еще какая-нибудь еда в обеденном зале.
Институт для Травоядных округа Фолд обладал длинной и выдающейся историей. То, что в начале являлось профессиональным училищем для не-хищников, одним из первых в своем роде, быстро превратилось в одно из лучших заведений во всем мире, которое поставляло на рынок живую разумную добычу. Ярлык ‘приюта’, которое оно получило из-за своего внешнего облика, хоть и не являлся полностью правильным, но, по крайне мере с технической стороны, это было корректным обозначением – никто из институтских детей никогда не видел своих родителей. Селекционные комбинаты, само собой, располагались в другом здании.
От королей и королев прошлого до видных политических деятелей и богатых бизнесменов современности – Институт производил только лучших для лучших.
Методы, применяемые здесь, оставались неизменными на протяжении многих веков, вплоть с момента основания, когда цивилизация была еще молодой. То, что тогда воспринималось, как нечто нетрадиционное, почти что неприемлемое, теперь стало простой обыденностью – обыденностью, которая давала отличные результаты и которой часто пытались подражать, но каждый раз безуспешно. Базовые принципы были просты: первоклассная селекция и животноводство, которое обеспечивало разнообразие генетического материала и чистоту крови внутри предприятия, которое подкреплялось полным, всестороннем процессом обучения, физическим и умственным, о котором даже большинство хищников могло лишь мечтать. Итоговые результаты обеспечили Институт славой, как лучшего из лучших среди подобных заведений: добыча, которая не только годится в качестве лучшего блюда доступного на рынке, но и обладает базовыми знаниями в нескольких предметах, а также освоила одну область в мастерстве.
Некоторые относились к этому, как к сильно переоцененному ‘ужину с представлением’, но факт оставался фактом, что их ограниченное предложение всегда находило спрос у богатых и сильных мира сего. Более того, были даже случаи, когда некоторые семьи были столь впечатлены талантами своего потенциального ужина, что оставляли их в качестве развлечения или репетиторов для свои детей!
Но такое превосходство дорого стоило. Как для клиентов, так и для учителей и учеников.
Милли просто не знала другую жизнь. Она привыкла к тому, что каждый день просыпалась с рассветом, чтобы отправиться на завтрак со своими учителями, что совмещал в себе сразу две возможности: проверить свои манеры за столом и, в довольно редких случаях, взглянуть на свое потенциальное будущее, когда хищники решали принести свою еду из дома.
Она привыкла к этой ежедневной рутине с упражнениями, которые были призваны сымитировать её поведение в дикой среде, живя она несколько тысяч лет назад. Их тренер, поседевший черный волк со стеклянным глазом, прекрасно знал, что нужно сделать, чтобы пробудить первобытный страх, который все еще находился в каждом травоядном, даже самом образованном и воспитанном. Каждый раз, когда тот присоединялся к игре в догонялки, все ученики разбегались, спасая свои жизни. Он также любил угрожать, что тот, кого он сможет поймать, будет исключен и его никогда не съедят. И хотя этого никогда не происходило, одной перспективы было достаточно, чтобы до ужаса напугать ею учеников.
Она даже смогла привыкнуть к бесконечным урокам, на которых отчаянно пытались найти таланты юнцов и взрастить их. По несколько часов будучи запертыми в комнате, изучая основы в новой сфере. Математика, биология, физика – все это было абсолютно ей чуждо. Она больше тяготела к искусству, но не обладала талантом, чтобы подкрепить свои начинания. А её глубокая любовь в музыке лишь больше вгоняла Милли в тоску из-за её неспособности двигаться в такт и чувствовать ритм мелодии.
Единственная вещь, к которой она так и не смогла привыкнуть – это процедуры груминга по понедельникам, четвергам и воскресеньям.
И так получилось, что именно сегодня было воскресенье.
Когда очередь дошла до неё, и она зашла в процедурную комнату, Милли увидела, как улыбка на морде долговязого ягуара слегка померкла. Она как раз была в процессе наполнения ванны горячей ароматизированной водой, и она сразу узнала зайчонка. Комната была на удивление уютной; двух открытых окон было недостаточно для того, чтобы рассеять густой пар, который окутал все помещение.
“Привет, Милли. Снова полна сил, не так ли?”
Она, должно быть, заметила шальные глаза малышки, которые метались из стороны в сторону, не задерживаясь на чем-то больше двух секунд. Вопрос заставил зайчиху выпрямиться и слегка пристыжено ответить: “Да, Миссис Друмонд”.
“Ну давай, не задерживай очередь”.
Милли знала правила. Она сняла свою форму, которую тут же взяла ягуар и проворно закинула ту в корзину для белья. Вода была настолько теплой, что Милли почти не заметила разницу с комнатной температурой, когда поставила свою ногу в ванну.
Миссис Друмонд заняла свое место на маленькой табуретке рядом с ванной. Вооружившись белым куском мыла в одной руке, щеткой для меха в другой и взглядом на морде той, чья работа точно не закончится в ближайшее время.
Причина столько пессимистичного настроя у ягуара стала очевидна ровно в тот момент, когда щетка коснулась меха зайчонка. Еще даже до того, как первая щетинка коснулась шерсти, ребенок уже пытался сдержать смешок от одного ожидания предстоящих щекоток. Резким движением, она быстро увернулась от щетки, попутно став причиной миниатюрного цунами, которое в любой момент могло покинуть ванну через край.
Милли почувствовала тепло от раздраженного вздоха на своей холке. За ним последовал спокойный, но строгий голос Миссис Друмонд; деликатное предупреждение, вшитое в подкорку сознание через поколения взаимодействия хищников и добычи, которое отражалось от каждого слога: “Ты должна вести себя смирно, Милли”.
“Да, Миссис Друмонд. Извините”.
И правда, после такого предупреждения зайчонок действительно нашел в себе силы не брыкаться. Минуту или две все шло неплохо; она все еще могла видеть, как тело ребенка извивается каждый раз, когда щетка встречалась с мехом и могла слышать сдавленные смешки через стиснутые зубы, но она хотя бы действительно старалась. Но такой объем энергии просто не под силу сдержать в одиночку, и вскоре зайчонок нашел иную отдушину. Началось все с простого лопанья больших мыльных пузырей, но затем это занятие переросло в попытки создать свои собственные путем бултыхания руками по поверхности воды. Как результат, мыльная вода вскоре начала активно перемещаться из ванны прямиком на пол.
Миссис Друмонд отложила щетку в сторону. Внезапно испугавшись того, что она рассердила хищника, Милли посмотрела назад через плечо. Она увидела, как ягуар пересекла комнату и открыла шкафчик в самом конце, прямо над умывальником.
Глаза ребенка округлились, когда посреди шампуней, мочалок и щеток, она увидела ярко-зеленое свеже-собранное яблочко.
Ягуар повернулась к Милли, скрестив руки. Озорной блеск в её глазах дал понять зайчонку, что она явно что-то задумала; с улыбкой на морде, она вновь закрыла дверцу шкафчика.
Троица львов стояла в ожидании около автомобиля; один из них был облачен в узнаваемый костюм шофера, стоя с руками за спиной. Его грива была подстрижена таким образом, чтобы лишь небольшая её часть была видна из-под головного убора, сам же шофер имел абсолютно невозмутимый вид.
Двое других очевидно являлись парой. Оба были одеты по последнему писку моды; львица с гордостью демонстрировала на себе длинное черное платье, которое сильно контрастировало с серебряными браслетами и колье, которые были украшены гравировкой и брильянтами. Муж львицы нетерпеливо постукивал по полу своей тростью из слоновой кости, периодически поглядывая на свои золотые часы; он также обладал очень достойно внешностью, а темно-синий костюм тройка, который сидел на нем, как влитой, лишь подчеркивал его красоту. Время от времени он снимал свои очки с тонкой оправой и протирал их рукавом; каждый раз после этого он ловил на себе строгий взгляд своей жены.
Они ждали, а Милли прекрасно знала, чего именно. Когда другие две фигуры вышли из красивого здания, построенного в готическом стиле и начали двигаться по мощенной дорожке навстречу львам, она буквально перестала дышать, полностью сконцентрировавшись на них.
Одной из фигур была, естественно, Госпожа Кассандра Кармихель. Пожилой комодский варан, она всегда лично присутствовала каждый раз во время окончательного принятия ребенка в новую семью. Она была высокого роста и двигалась с такой грацией, которая приходит лишь вместе с возрастом и высоким социальным положением. Она была леди старой закалки, той самой, которая ожидает от других соответствия высоким стандартам, а от самой себя – их преодоления. Даже наблюдая за ней из окна спального корпуса, зайчонок почувствовал, как начинают бежать мурашки по телу. Она уже несколько раз ловила на своей шкуре бдительный взгляд смотрительницы, но, к счастью, этим их взаимодействие пока и ограничивалось.
Другая же фигурка была маленькой, почти крошечной, а зайчонок узнала в ней свою подругу; Эмма, белая мышка, которая была на пару лет старше. Она выглядела бесподобно в своем маленьком синем платьице, идя по дорожке размеренными и осторожными шажками; как раз с этим у самого зайчонка, который все никак не мог научиться также идеально идти и держать осанку, были вечные проблемы.
Если просто закрыть глаза и сильно постараться, она даже могла представить себя на месте Эммы. Держа за руку Директрису, заставляя ту испытывать гордость за себя, направляясь навстречу своей новой семье. Семье, которой она пожертвует свою жизнь.
Она издала мечтательный вздох, а её пальцы застучали по подоконнику в такт музыки из радио.
Лев и Госпожа Кассандра обменялись парой слов и небольшими улыбками друг с другом. Когда же с формальностями было покончено, все глаза устремились на кроху, настрой которой изменился с нервничающего, но счастливого до смущенного из-за выпавшей из её рук шляпки. Она медленно покачала головой, но ящерица лишь положила свою руку её на плечо и что-то прошептала в ухо. Нервно кивнув в ответ, юная Эмма прижала ручку к своей груди и начала петь.
Зайчонок не мог расслышать пения, но этого её и не требовалось – она слышала его на протяжении нескольких лет, начиная с тех времен, когда они обе повторяли эти рифмы вслед за своей воспитательницей в яслях, вплоть до момента их совместного пения на детской площадке. В какой-то из этих моментов она стала явно отставать, не поспевая за талантом своей подруги; так распался их совместный дуэт, Эмме был выделен личный наставник по музыке, а Милли осталась позади глотать пыль. Вынужденная подглядывать из окошка в своей пижаме просто для того, чтобы почувствовать хоть толику того, что испытывает сейчас Эмма.
Пение продолжалось несколько секунд, пока четверо хищников просто стояли и слушали; Когда с представлением было покончено, мышка поклонилась, а остальная четверка начала сдержанно хлопать двумя пальцами по ладоням; характерный жест, который отделял их от остальной массы nouveau riche.
После череды рукопожатий и кивков юная Эмма была официально передана в новые руки и отправлена на заднее сиденье автомобиля. Перед тем, как успела закрыться задняя дверь, Эмма взглянула на здание, которое она называла своим домом всю жизнь.
Зайчонок почувствовала себя крайне ущемленной в этот момент. Эмма сможет увидеть мир, который раскинулся за стенами их приюта. Город вдалеке, со своими высокими зданиями и яркими неоновыми вывесками, с магазинами, парковками и библиотеками. А Милли останется здесь и снова пойдет на те же самые скучные уроки. И так каждый день.
Шикарная машина умчала прочь вместе с последними лучами солнца, которое скрылось за горизонтом. Милли знала, что больше никогда не увидит свою подругу вновь.
Зайчонок была так потеряна в своих фантазиях о том, что бы она сделала, будучи на месте Эммы, что даже не заметила того, как прекратилась музыка, а на смену ей пришел энергичный и глубокий голос.
“И снова к новостям – по меньшей мере две сотни травоядных из селекционного комбината Бейсайд были изъяты из продажи в связи с поступающими сообщениями о пищевом отравлении вследствие ненадл-“
Щелк.
Радио резко умолкло; забыв о своей меланхолии, Милли оглянулась через плечо. К её удивлению, это не был другой ребенок. Позади стояла лиса, которая была одета в характерную униформу учителей приюта, но, при этом, Милли видела эту лису в первый раз.
“Тебя зовут Милли?”
Голос лисы нес в себе спокойствие, заботу и нежность наравне с энергичностью и задором той, кто еще не успела устать от детей.
Милли еще ни разу не доводилось встречаться с лисами, особенно так близко! Она тут же вскочила с места – стойка по струнке, руки прижаты, подбородок выпячен, уши торчком.
“Да, мэм”.
Лиса улыбнулась: “Меня зовут Мисс Лэнгли. Я ваш новый учитель”.
“Приятно познакомиться, Мисс Лэнгли,” – несмотря на то, что эти слова она выучила назубок, Милли обнаружила, что они даются ей с трудом. Её глаза были прикованы к этой девушке, насколько же она выглядела молодой, почти что подросток, в сравнении со своими стареющими, сморщенными коллегами. Если бы остальные учителя были дедушками или бабушками Милли, даже учитывая, что она вообще крайне смутно понимала концепцию родственников и родителей, то Мисс Лэнгли спокойно сошла бы за её старшую сестру.
Лисица взглянула на ребенка, подметив её облачение и недовольно скрестила руки на груди: “Ты уже надела пижаму? А как же ужин?”
Она звучала больше расстроенной, нежели сердитой – и это было просто невыносимо.
“Прощу прошения, мэм… Я просто не хотела есть”.
Лиса подошла ближе, а зайчонок следила за каждым её движением, затаив дыхание. Каждый шаг – грациозен; каждый жест – изящен. Её улыбка – доброжелательна, как смогла хорошо отметить Милли, пока лисица садилась на колени перед ней.
“Надень свою одежду обратно и сходи вниз, хорошо? Если ты не будешь хорошо питаться, чтобы стать здоровой и сильной, то никогда не сможешь впечатлить своего хищника”.
Эти слова проехались по Милли, словно грузовик; лиса буквально видела, как осунулось лицо ребенка.
“Д-да, мэм. Я… прошу прощения, мэм”.
Лисица похлопала ту по плечу: “Только не задерживайся. Я хотела бы встретить всех своих учеников, и будет плохо, если кого-то одного не будет”.
Не далее, чем лиса покинула комнату, Милли метнулась к своей форменной одежде, надеясь, что для неё еще осталась еще какая-нибудь еда в обеденном зале.
Институт для Травоядных округа Фолд обладал длинной и выдающейся историей. То, что в начале являлось профессиональным училищем для не-хищников, одним из первых в своем роде, быстро превратилось в одно из лучших заведений во всем мире, которое поставляло на рынок живую разумную добычу. Ярлык ‘приюта’, которое оно получило из-за своего внешнего облика, хоть и не являлся полностью правильным, но, по крайне мере с технической стороны, это было корректным обозначением – никто из институтских детей никогда не видел своих родителей. Селекционные комбинаты, само собой, располагались в другом здании.
От королей и королев прошлого до видных политических деятелей и богатых бизнесменов современности – Институт производил только лучших для лучших.
Методы, применяемые здесь, оставались неизменными на протяжении многих веков, вплоть с момента основания, когда цивилизация была еще молодой. То, что тогда воспринималось, как нечто нетрадиционное, почти что неприемлемое, теперь стало простой обыденностью – обыденностью, которая давала отличные результаты и которой часто пытались подражать, но каждый раз безуспешно. Базовые принципы были просты: первоклассная селекция и животноводство, которое обеспечивало разнообразие генетического материала и чистоту крови внутри предприятия, которое подкреплялось полным, всестороннем процессом обучения, физическим и умственным, о котором даже большинство хищников могло лишь мечтать. Итоговые результаты обеспечили Институт славой, как лучшего из лучших среди подобных заведений: добыча, которая не только годится в качестве лучшего блюда доступного на рынке, но и обладает базовыми знаниями в нескольких предметах, а также освоила одну область в мастерстве.
Некоторые относились к этому, как к сильно переоцененному ‘ужину с представлением’, но факт оставался фактом, что их ограниченное предложение всегда находило спрос у богатых и сильных мира сего. Более того, были даже случаи, когда некоторые семьи были столь впечатлены талантами своего потенциального ужина, что оставляли их в качестве развлечения или репетиторов для свои детей!
Но такое превосходство дорого стоило. Как для клиентов, так и для учителей и учеников.
Милли просто не знала другую жизнь. Она привыкла к тому, что каждый день просыпалась с рассветом, чтобы отправиться на завтрак со своими учителями, что совмещал в себе сразу две возможности: проверить свои манеры за столом и, в довольно редких случаях, взглянуть на свое потенциальное будущее, когда хищники решали принести свою еду из дома.
Она привыкла к этой ежедневной рутине с упражнениями, которые были призваны сымитировать её поведение в дикой среде, живя она несколько тысяч лет назад. Их тренер, поседевший черный волк со стеклянным глазом, прекрасно знал, что нужно сделать, чтобы пробудить первобытный страх, который все еще находился в каждом травоядном, даже самом образованном и воспитанном. Каждый раз, когда тот присоединялся к игре в догонялки, все ученики разбегались, спасая свои жизни. Он также любил угрожать, что тот, кого он сможет поймать, будет исключен и его никогда не съедят. И хотя этого никогда не происходило, одной перспективы было достаточно, чтобы до ужаса напугать ею учеников.
Она даже смогла привыкнуть к бесконечным урокам, на которых отчаянно пытались найти таланты юнцов и взрастить их. По несколько часов будучи запертыми в комнате, изучая основы в новой сфере. Математика, биология, физика – все это было абсолютно ей чуждо. Она больше тяготела к искусству, но не обладала талантом, чтобы подкрепить свои начинания. А её глубокая любовь в музыке лишь больше вгоняла Милли в тоску из-за её неспособности двигаться в такт и чувствовать ритм мелодии.
Единственная вещь, к которой она так и не смогла привыкнуть – это процедуры груминга по понедельникам, четвергам и воскресеньям.
И так получилось, что именно сегодня было воскресенье.
Когда очередь дошла до неё, и она зашла в процедурную комнату, Милли увидела, как улыбка на морде долговязого ягуара слегка померкла. Она как раз была в процессе наполнения ванны горячей ароматизированной водой, и она сразу узнала зайчонка. Комната была на удивление уютной; двух открытых окон было недостаточно для того, чтобы рассеять густой пар, который окутал все помещение.
“Привет, Милли. Снова полна сил, не так ли?”
Она, должно быть, заметила шальные глаза малышки, которые метались из стороны в сторону, не задерживаясь на чем-то больше двух секунд. Вопрос заставил зайчиху выпрямиться и слегка пристыжено ответить: “Да, Миссис Друмонд”.
“Ну давай, не задерживай очередь”.
Милли знала правила. Она сняла свою форму, которую тут же взяла ягуар и проворно закинула ту в корзину для белья. Вода была настолько теплой, что Милли почти не заметила разницу с комнатной температурой, когда поставила свою ногу в ванну.
Миссис Друмонд заняла свое место на маленькой табуретке рядом с ванной. Вооружившись белым куском мыла в одной руке, щеткой для меха в другой и взглядом на морде той, чья работа точно не закончится в ближайшее время.
Причина столько пессимистичного настроя у ягуара стала очевидна ровно в тот момент, когда щетка коснулась меха зайчонка. Еще даже до того, как первая щетинка коснулась шерсти, ребенок уже пытался сдержать смешок от одного ожидания предстоящих щекоток. Резким движением, она быстро увернулась от щетки, попутно став причиной миниатюрного цунами, которое в любой момент могло покинуть ванну через край.
Милли почувствовала тепло от раздраженного вздоха на своей холке. За ним последовал спокойный, но строгий голос Миссис Друмонд; деликатное предупреждение, вшитое в подкорку сознание через поколения взаимодействия хищников и добычи, которое отражалось от каждого слога: “Ты должна вести себя смирно, Милли”.
“Да, Миссис Друмонд. Извините”.
И правда, после такого предупреждения зайчонок действительно нашел в себе силы не брыкаться. Минуту или две все шло неплохо; она все еще могла видеть, как тело ребенка извивается каждый раз, когда щетка встречалась с мехом и могла слышать сдавленные смешки через стиснутые зубы, но она хотя бы действительно старалась. Но такой объем энергии просто не под силу сдержать в одиночку, и вскоре зайчонок нашел иную отдушину. Началось все с простого лопанья больших мыльных пузырей, но затем это занятие переросло в попытки создать свои собственные путем бултыхания руками по поверхности воды. Как результат, мыльная вода вскоре начала активно перемещаться из ванны прямиком на пол.
Миссис Друмонд отложила щетку в сторону. Внезапно испугавшись того, что она рассердила хищника, Милли посмотрела назад через плечо. Она увидела, как ягуар пересекла комнату и открыла шкафчик в самом конце, прямо над умывальником.
Глаза ребенка округлились, когда посреди шампуней, мочалок и щеток, она увидела ярко-зеленое свеже-собранное яблочко.
Ягуар повернулась к Милли, скрестив руки. Озорной блеск в её глазах дал понять зайчонку, что она явно что-то задумала; с улыбкой на морде, она вновь закрыла дверцу шкафчика.
