Это место и вправду тянуло на полноценную пещеру – со стенами из земли и корней, а не камня, но тем не менее, это место находилось под присмотром старейшего во всем лесу дерева.
“Мы будем здесь в безопасности, - сказала волчица, устраиваясь поудобнее. – Шторм снаружи будет свирепствовать, но это старое дерево защитит нас от его гнева”. Она посмотрела на испуганного олененка, который стоял на коленях, боясь пошевелиться, чтобы не спровоцировать ее в очередной раз.
Она грамотно расположилась прямо у выхода из пещеры, давая ясно понять, что, если ее ужин решит сбежать, ему придется сначала пройти мимо нее – опасная перспектива. Тем не менее, ее тон несколько смягчился. Она больше не видела смысла в слишком агрессивном подчинении своей жертвы, когда азарт охоты иссяк, а адреналин перестал поступать в кровь. Ее тон стал почти… ласковым, и дитя похоже хорошо уловило это изменение в ее поведении.
“Я собираюсь отдохнуть, чего и тебе советую. У нас впереди долгая ночь и мы должны воспользоваться каждой секундой, чтобы восполнить наши силы. На рассвете, когда дождь прекратится, нас ожидает долгая и изнурительная дорога. Если не отдохнешь сейчас, то в дороге ты мне будешь бесполезна, ты будешь лишь обузой. Ах да, и, если ты попытаешься прошмыгнуть мимо меня, я это сразу узнаю. И закончится это крайне для тебя печально, - наступила пауза, в течение которой волчица наслаждалась видом олененка, который склонил голову набок, пытаясь вникнуть в смысл ее слов. – Так что это в наших общих интересах, чтобы ты не пыталась вытворить что-нибудь глупое. Ты меня поняла?”
Прошло несколько секунд напряженного молчания между двумя. “Шмыгнуть?” – повторила малышка. Стало понятно, что это было одним из немногих слов, которое она смогла разобрать. Кто бы сомневался, что из всех слов, это пугливое животное будет знать именно это. “Гал-юю-пае”, - она повторила, подражая тону волчицы, слог в слог. На данном этапе она уже не столько пыталась вести диалога, сколько произносила эти слова для способствования мыслительному процессу в ее голове: “Мут?”
Она посмотрела на волчицу, брови олененка хмурились в недовольстве – не из-за слов хищницы, а от количества усилий, которые требовались, чтобы сложить воедино этот словесный пазл. И ей оставалось самую малость. Слегка предостерегающий тон волчицы был очень похож на тот, которое дитя слышало от своих родителей, когда они говорили ей не отходить слишком далеко. Язык тела ее похитительницы был также знаком ребенку, язык тела, который излучал нетерпящую возражений власть, спокойную и могущественную манеру поведения кого-то, кто может раздавать указания, прекрасно зная, что никто не посмеет с ним пререкаться.
Глаза олененка широко раскрылись, когда, судя по всему, до нее дошла суть. Она коротко кивнула в ответ.
“Жо не глупа. Не мут. Жо… остается”.
Удовлетворенная таким ответом охотница тоже кивнула. Она была довольно терпелива со своей пленницей, просто наблюдая за ней с любопытством, смотря как приходят в действие шестеренки в настолько юном, но и настолько умном мозге олененка.
“Хорошо”, - произнесла хищница, довольная олененком. Теперь, когда все возможные недопонимания были улажены, она устроилась поудобней, насколько это было возможно, и закрыла глаза.
Через пару мгновений она погрузилась в глубокий сон. Она привыкла к этому – когда каждая минута на счету, и ты никогда не знаешь, сколько времени тебе отведено на сон, возможность моментально заснуть – очень важный навык.
Но охотник всегда спит с открытыми глазами – в прямом и переносном смыслах. Она проснулась еще быстрей, чем заснула. И хотя она смогла подремать несколько минут, вскоре назойливые и непрекращающиеся всхлипывания смогли нарушить ее покой. Вначале эти звуки просто заставляли ее уши подергиваться, ее подсознание понимало, что это всего лишь стенания ее добычи, а не возможная угроза. Но вскоре подергивание перешло на ее веки, а затем и на уголки ее глаз.
“М-мар… мар, мар…”, - такова была несчастная мантра олененка. Свободное время и отсутствие внешних раздражителей, перемешанные с невозможностью уснуть из-за страха и отчаяния, привели к осознанию ребенком своей надвигающейся кончины, ребенком, который до предыдущего дня никогда не проходил через смерть своих родных и близких, а тем более самого себя.
“Мар…”, - продолжала она.
Волчица узнала это слово – ‘мама’.
С глубоким вздохом, она открыла свои глаза. В тот же момент, олененок замер на месте в ужасе, закрываясь от удара, который она ожидала, посмев разбудить хищницу.
Волчица зевнула, продемонстрировав свою мощную пасть и два ряда острых клыков, на что олененок отреагировал неконтролируемой дрожью во всем теле. Когда волчица, не спеша начала подползать ближе, дитя закрыло глаза и начало ожидать неизбежного.
Но не последовало укуса. Не последовало боли. Напротив, она почувствовала, как что-то обволакивает ее тело – что-то мягкое и теплое. Что-то нежно прижалось к ее шкурке. Слегка открыв полные страха глаза, она решила глянуть, что произошло.
Волчица теперь лежала рядом с ней с закрытыми глазами, свернувшись на полу. Ее большой хвост обхватил тело малютки как покрывало, и даже несмотря на то, что именно эта охотница была причиной всех ее страхов, ребенок наконец позволил себе расслабится под мягкостью меха волчицы. Слезы, катившиеся по щекам, наконец прекратили свой путь.
Отражающийся от стен грохот шторма сотрясал их пещерку, а с ней и наиболее маленькую обитательницу этого убежища. Волчица почувствовала, как в ее хвост вцепились маленькие ручки, и она приоткрыла один глаз из любопытства. Как же быстро растерянное маленькое дитя сделало выбор между перспективой либо продолжать быть от нее в страхе, либо обратиться к ней за успокоением и защитой, как будто к своему родителю.
“Страх! – прошептал олененок, тихим голоском, как будто опасаясь, что сама гроза их услышит. – Трам страх”.
Волчица не смогла сдержать веселый смешок над примитивным, но зато выразительным языком травоядных. Естественно их слово, обозначающие грозу, будет не более, чем звуком, который издает это природное явление. Более не реагируя на причитания олененка – это был всего лишь испуг, усиленный тенденцией добычи бояться всего подряд – охотница вернулась к своему заслуженному отдыху.
Ее жертва вскоре последовала примеру, наконец успокоившись в присутствии волчицы, даже не смотря на продолжающеюся грозу.
Малышка…”
В своем беспокойном сне олененок нахмурил свои брови. Какой странный сон…
“Малышка, просыпайся”.
Нет, это был не сон. Она открыла глаза, однако ничего не поменялось – пещера была погружена в кромешную темноту даже без единого намека на свет. Было тихо. Жестокая летняя гроза ушла также внезапна, как и пришла, оставляя за собой ничего, кроме легкого дождя и повсеместного запаха сырой земли.
Наверное, было слишком тихо. Ничего, кроме мягкого сопенья волчицы… и голоса:
“Выходи, малышка. Я твой друг”.
Несмотря на то, что она до сих пор не могла разобрать многие слова на языке хищников, таинственный голос говорил медленно и простыми словами, которые было гораздо проще разобрать, нежели волчьи. Голос был мягким, успокаивающим, практически гипнотизирующим. Голос доносился снаружи, словно настойчивый звон сирены.
“Дитя, пожалуйста выходи…”
Олененок моргнул, протер глаза. Она снова проверила не была ли это волчица, которая решила поиграться с ней – но это точно было не так, так как крупная хищница явно спала.
Медленными, напуганными шажками, фунт за фунтом она отдалялась прочь от тела, с которым она провела всю ночь. Если волчица проснется, все будет кончено. Но концентрация, терпение и ловкость пришлись кстати – олененок смог выбраться из объятий мягкого хвоста и увеличить дистанцию между собой и похитительницей.
Мелодичный голос продолжал звать наружу. С каждым корнем, который она отодвигала в сторону, с каждым дюймом, который она проползала на пути к выходу, становилось все светлей. Что бы там ни было, это было прямо снаружи. Ожидало ее.
Олененок продолжал ползти. По мере того, как она отдалялась от волчицы, ее движение становились все более резкими, менее сосредоточенными на тишине и более на том, чтобы выбраться как можно быстрей.
И вот она, свобода. С триумфом она выбралась из дыры, поднялась и стала озираться вокруг.
Сидя со скрещенными ногами, на одном из дубовых корней находился… другой волк? Сердечко олененка подпрыгнуло, а ее тело замерло, готовясь к побегу.
“Привет, дитя”, - поздоровался неизвестный, чуть наклоняясь вперед, чтобы бледный свет от луны смог освятить ее лицо.
Олененок быстро понял, что это был не волк. Она и близко не была такой большой – хоть и значительно больше маленькой оленихи – с более длинными ушами. Но больше всего выделялся ее мех, не серый или черный, как у волков, с которыми встречался олененок, а двухцветный: ярко-оражево-коричневый и кристально белый.
“Потеряла свою Мар, малышка?” – спросила лисица, ее теплый голос и рядом не стоял с доминирующим рычанием волчицы.
Олененок нерешительно закивал.
“Я собираюсь спуститься, чтобы мы смогли поговорить. Я не обижу тебя. Не бойся и не шуми или ты разбудишь волка”.
После того, как олененок показал, что они поняли друг друга, лиса поддалась вперед, спрыгнула со своего места, мягко приземлилась на лапы, скрестила руки и кинула оценивающий взгляд на свою собеседницу уже вблизи.
“Хорошая девочка, - сказала она. – Я видела, что произошло, дитя. Большой злой ллоп обидел тебя, забрал из дома, чтобы съесть. Очень нехорошо”.
Олененок моргнула в замешательстве. Что эта другая хищница хочет от нее? Она выглядела вполне дружелюбной, но после опыта взаимодействия с волчицей, ей не особо льстила возможность вновь поставить себя в опасное положение.
“Итак, - продолжила лисица. – Я решила, что не могу остаться в стороне. Ты понимаешь о чем я говорю? Я говорю о том, что могу отвести тебя обратно, к твоей Мар”.
Было очень тяжело не поверить такому ласковому голосу, такому дружелюбному настрою, такое заманчивое предложение. И все же, она сомневалась, отступив назад и готовясь пуститься наутек в любой момент.
“Да ладно тебе, кроха. Твоя Мар наверняка уже вся испереживалась за тебя, и если ты решишь уйти одна, то ни за что не сможешь ее найти в одиночку. Я кстати тоже очень хорошо выслеживаю запахи, видишь? – несколько утрированным и даже комичным движением руки она ткнула в свой нос, вызвав у олененка небольшую улыбку, впервые за долгое время. – Я смогу показать тебе обратный путь. Ты веришь мне? – медленным, почти театральным движением она протянула руку.
Олененок закивал и вложил свою руку в лисью: “Жо верит”.
Лиса улыбнулась, сжимая руку ребенка: “Тогда пошли со мной. Мы должны действовать очень, очень тихо… калат, да?”
Ответом стал еще один маленький кивок. “Калат”, - повторил олененок, удовлетворенный тем, что нашел кого-то, кто хоть немного говорил на ее родном языке, ну или во всяком случае был настроен на двустороннее общение.
И таким образом, волчья добыча ускользнула из лап своей законной обладательницы.
Лиса прокладывала дорогу, петляя между деревьев и запутывая их следы, уходя все глубже и глубже в самые темные уголки леса, куда большинство травоядных не посмело бы сунуться. Они перепрыгивали через корни, скользили под ветвями и продирались через кустарник с изумительной скоростью. Их темп был размеренным и в то же время быстрым – было очевидно, что ее спаситель желал настолько разорвать расстояние между ними и волчицей, насколько это было возможно, и одно это вселяло веру в лисицу со стороны олененка.
Но даже несмотря на то, что она была только что спасена, что-то не давало ей покоя. Что-то было не так.
Пытаясь поспевать за темпом лисы, которая все продолжала тащить ее за руку, олененок запустил мыслительный процесс в своей светлой голове.
Ей и раньше доводилось видеть более темные части леса на обратно пути с волчицей. Она вспомнила, что рассматривала возможность совершить свой побег через эту область леса, надеясь на густой кустарник, который по идее должен был замедлить ее преследователя, но в конечном итоге она отбросила эту идею. Они оставили эту территорию позади на пути к волчьему логову.
Волчье логово должно было находится недалеко от родного пастбища олененка.
Ее не вели назад к дому, ее вели совершенно в противоположную сторону. Она начала замедляться, сопротивляясь лисьей хватке, заставив ту обернуться со смесью недовольства и озадаченности на морде.
“К-куда?” – она спросила, потихоньку начиная складывать два и два.
Она произнесла магическое слово, которое превратило ее доброжелателя в монстра.
Все произошло в течение пары секунд. Лиса резко остановилась, вынудив олененка врезаться в нее, ее хватка стала более прочной и болезненной, прямо как хватка волчицы. До того, как ребенок смог хоть что-то сделать, он почувствовал сжатую лапу на своей глотке и удар в спину от дерева, к которому его прижали.
Не имея возможность пошевелиться под превосходящей силой лисицы, едва имея способность дышать из-за сжатой на ее горле лапы, единственное, что мог олененок — это хныкать и плакать, а также хватать ртом воздух, что было определенно музыкой для лисьих ушей.
Лисица улыбнулась; зубастая ухмылка, острые клыки, готовые убивать, запах крови и плоти предыдущей жертвы, исходящий от них. Она нагнулась вперед, чтобы получить возможность лучше почувствовать запах ужаса, соленый вкус ее слез.
“Малышки не должны разговаривать с незнакомцами”, - полностью пропал нежный, сладостный тембр, как и иллюзия жалости в ее голосе. Остались лишь злорадство и равнодушие в ее тоне – пробирающие до костей шипение из чистого садизма.
Волчица была охотницей, лиса же была убийцей.
Олененок попытался позвать на помощь, но ничего не вышло – она едва могла сипеть под силой давления на ее гортани. К ее удивлению лиса сама ослабила хватку, позволяя дитю испустить крик о помощи, перемешанный с визгами беспомощной добычи. Она звала Мар, она звала Пар - и она звала Ллоп.
Затем она замолкла, начав снова хныкать, когда лисица внезапно разродилась взрывом смеха. Громкое, неприятное гоготание заполнило уши олененка.
“Можешь звать своих маму, папу, да хоть прапрадедушку, посмотрим, кто откликнется, моя маленькая вкуснятина! Никто не услышит тебя, а если и услышит, то никто не придет, - острый коготь опустился на щеку олененку, скользя по меху. Затем он устремился вверх, вдоль дорожек от слез, в опасной близости от глаза. – Особенно эта чертова волчица”. Слова лисы буквально сочились от яда и наслаждения, каждое слово было тщательно подобрано, чтобы причинить боль и страдания, чтобы максимально вселить чувство ужаса в свою жертву.
Коготь остановился буквально в дюйме от глаза олененка. А затем он ушел, только чтобы вся когтистая лапа лисицы опустилась на лицо своей жертвы, впиваясь в кожу, проливая кровь и заставляя жертву извиваться в приступе боли. Медленно и размеренно когти спускались по лицу, с легкостью разрезая кожу под ними. Ноздри лисы зашевелились, наслаждаясь металлическим запахом, пока поток темно-красной жидкости бежал вниз по шее жертвы, растворяясь в намокшем мехе.
“Мы будем здесь в безопасности, - сказала волчица, устраиваясь поудобнее. – Шторм снаружи будет свирепствовать, но это старое дерево защитит нас от его гнева”. Она посмотрела на испуганного олененка, который стоял на коленях, боясь пошевелиться, чтобы не спровоцировать ее в очередной раз.
Она грамотно расположилась прямо у выхода из пещеры, давая ясно понять, что, если ее ужин решит сбежать, ему придется сначала пройти мимо нее – опасная перспектива. Тем не менее, ее тон несколько смягчился. Она больше не видела смысла в слишком агрессивном подчинении своей жертвы, когда азарт охоты иссяк, а адреналин перестал поступать в кровь. Ее тон стал почти… ласковым, и дитя похоже хорошо уловило это изменение в ее поведении.
“Я собираюсь отдохнуть, чего и тебе советую. У нас впереди долгая ночь и мы должны воспользоваться каждой секундой, чтобы восполнить наши силы. На рассвете, когда дождь прекратится, нас ожидает долгая и изнурительная дорога. Если не отдохнешь сейчас, то в дороге ты мне будешь бесполезна, ты будешь лишь обузой. Ах да, и, если ты попытаешься прошмыгнуть мимо меня, я это сразу узнаю. И закончится это крайне для тебя печально, - наступила пауза, в течение которой волчица наслаждалась видом олененка, который склонил голову набок, пытаясь вникнуть в смысл ее слов. – Так что это в наших общих интересах, чтобы ты не пыталась вытворить что-нибудь глупое. Ты меня поняла?”
Прошло несколько секунд напряженного молчания между двумя. “Шмыгнуть?” – повторила малышка. Стало понятно, что это было одним из немногих слов, которое она смогла разобрать. Кто бы сомневался, что из всех слов, это пугливое животное будет знать именно это. “Гал-юю-пае”, - она повторила, подражая тону волчицы, слог в слог. На данном этапе она уже не столько пыталась вести диалога, сколько произносила эти слова для способствования мыслительному процессу в ее голове: “Мут?”
Она посмотрела на волчицу, брови олененка хмурились в недовольстве – не из-за слов хищницы, а от количества усилий, которые требовались, чтобы сложить воедино этот словесный пазл. И ей оставалось самую малость. Слегка предостерегающий тон волчицы был очень похож на тот, которое дитя слышало от своих родителей, когда они говорили ей не отходить слишком далеко. Язык тела ее похитительницы был также знаком ребенку, язык тела, который излучал нетерпящую возражений власть, спокойную и могущественную манеру поведения кого-то, кто может раздавать указания, прекрасно зная, что никто не посмеет с ним пререкаться.
Глаза олененка широко раскрылись, когда, судя по всему, до нее дошла суть. Она коротко кивнула в ответ.
“Жо не глупа. Не мут. Жо… остается”.
Удовлетворенная таким ответом охотница тоже кивнула. Она была довольно терпелива со своей пленницей, просто наблюдая за ней с любопытством, смотря как приходят в действие шестеренки в настолько юном, но и настолько умном мозге олененка.
“Хорошо”, - произнесла хищница, довольная олененком. Теперь, когда все возможные недопонимания были улажены, она устроилась поудобней, насколько это было возможно, и закрыла глаза.
Через пару мгновений она погрузилась в глубокий сон. Она привыкла к этому – когда каждая минута на счету, и ты никогда не знаешь, сколько времени тебе отведено на сон, возможность моментально заснуть – очень важный навык.
Но охотник всегда спит с открытыми глазами – в прямом и переносном смыслах. Она проснулась еще быстрей, чем заснула. И хотя она смогла подремать несколько минут, вскоре назойливые и непрекращающиеся всхлипывания смогли нарушить ее покой. Вначале эти звуки просто заставляли ее уши подергиваться, ее подсознание понимало, что это всего лишь стенания ее добычи, а не возможная угроза. Но вскоре подергивание перешло на ее веки, а затем и на уголки ее глаз.
“М-мар… мар, мар…”, - такова была несчастная мантра олененка. Свободное время и отсутствие внешних раздражителей, перемешанные с невозможностью уснуть из-за страха и отчаяния, привели к осознанию ребенком своей надвигающейся кончины, ребенком, который до предыдущего дня никогда не проходил через смерть своих родных и близких, а тем более самого себя.
“Мар…”, - продолжала она.
Волчица узнала это слово – ‘мама’.
С глубоким вздохом, она открыла свои глаза. В тот же момент, олененок замер на месте в ужасе, закрываясь от удара, который она ожидала, посмев разбудить хищницу.
Волчица зевнула, продемонстрировав свою мощную пасть и два ряда острых клыков, на что олененок отреагировал неконтролируемой дрожью во всем теле. Когда волчица, не спеша начала подползать ближе, дитя закрыло глаза и начало ожидать неизбежного.
Но не последовало укуса. Не последовало боли. Напротив, она почувствовала, как что-то обволакивает ее тело – что-то мягкое и теплое. Что-то нежно прижалось к ее шкурке. Слегка открыв полные страха глаза, она решила глянуть, что произошло.
Волчица теперь лежала рядом с ней с закрытыми глазами, свернувшись на полу. Ее большой хвост обхватил тело малютки как покрывало, и даже несмотря на то, что именно эта охотница была причиной всех ее страхов, ребенок наконец позволил себе расслабится под мягкостью меха волчицы. Слезы, катившиеся по щекам, наконец прекратили свой путь.
Отражающийся от стен грохот шторма сотрясал их пещерку, а с ней и наиболее маленькую обитательницу этого убежища. Волчица почувствовала, как в ее хвост вцепились маленькие ручки, и она приоткрыла один глаз из любопытства. Как же быстро растерянное маленькое дитя сделало выбор между перспективой либо продолжать быть от нее в страхе, либо обратиться к ней за успокоением и защитой, как будто к своему родителю.
“Страх! – прошептал олененок, тихим голоском, как будто опасаясь, что сама гроза их услышит. – Трам страх”.
Волчица не смогла сдержать веселый смешок над примитивным, но зато выразительным языком травоядных. Естественно их слово, обозначающие грозу, будет не более, чем звуком, который издает это природное явление. Более не реагируя на причитания олененка – это был всего лишь испуг, усиленный тенденцией добычи бояться всего подряд – охотница вернулась к своему заслуженному отдыху.
Ее жертва вскоре последовала примеру, наконец успокоившись в присутствии волчицы, даже не смотря на продолжающеюся грозу.
Малышка…”
В своем беспокойном сне олененок нахмурил свои брови. Какой странный сон…
“Малышка, просыпайся”.
Нет, это был не сон. Она открыла глаза, однако ничего не поменялось – пещера была погружена в кромешную темноту даже без единого намека на свет. Было тихо. Жестокая летняя гроза ушла также внезапна, как и пришла, оставляя за собой ничего, кроме легкого дождя и повсеместного запаха сырой земли.
Наверное, было слишком тихо. Ничего, кроме мягкого сопенья волчицы… и голоса:
“Выходи, малышка. Я твой друг”.
Несмотря на то, что она до сих пор не могла разобрать многие слова на языке хищников, таинственный голос говорил медленно и простыми словами, которые было гораздо проще разобрать, нежели волчьи. Голос был мягким, успокаивающим, практически гипнотизирующим. Голос доносился снаружи, словно настойчивый звон сирены.
“Дитя, пожалуйста выходи…”
Олененок моргнул, протер глаза. Она снова проверила не была ли это волчица, которая решила поиграться с ней – но это точно было не так, так как крупная хищница явно спала.
Медленными, напуганными шажками, фунт за фунтом она отдалялась прочь от тела, с которым она провела всю ночь. Если волчица проснется, все будет кончено. Но концентрация, терпение и ловкость пришлись кстати – олененок смог выбраться из объятий мягкого хвоста и увеличить дистанцию между собой и похитительницей.
Мелодичный голос продолжал звать наружу. С каждым корнем, который она отодвигала в сторону, с каждым дюймом, который она проползала на пути к выходу, становилось все светлей. Что бы там ни было, это было прямо снаружи. Ожидало ее.
Олененок продолжал ползти. По мере того, как она отдалялась от волчицы, ее движение становились все более резкими, менее сосредоточенными на тишине и более на том, чтобы выбраться как можно быстрей.
И вот она, свобода. С триумфом она выбралась из дыры, поднялась и стала озираться вокруг.
Сидя со скрещенными ногами, на одном из дубовых корней находился… другой волк? Сердечко олененка подпрыгнуло, а ее тело замерло, готовясь к побегу.
“Привет, дитя”, - поздоровался неизвестный, чуть наклоняясь вперед, чтобы бледный свет от луны смог освятить ее лицо.
Олененок быстро понял, что это был не волк. Она и близко не была такой большой – хоть и значительно больше маленькой оленихи – с более длинными ушами. Но больше всего выделялся ее мех, не серый или черный, как у волков, с которыми встречался олененок, а двухцветный: ярко-оражево-коричневый и кристально белый.
“Потеряла свою Мар, малышка?” – спросила лисица, ее теплый голос и рядом не стоял с доминирующим рычанием волчицы.
Олененок нерешительно закивал.
“Я собираюсь спуститься, чтобы мы смогли поговорить. Я не обижу тебя. Не бойся и не шуми или ты разбудишь волка”.
После того, как олененок показал, что они поняли друг друга, лиса поддалась вперед, спрыгнула со своего места, мягко приземлилась на лапы, скрестила руки и кинула оценивающий взгляд на свою собеседницу уже вблизи.
“Хорошая девочка, - сказала она. – Я видела, что произошло, дитя. Большой злой ллоп обидел тебя, забрал из дома, чтобы съесть. Очень нехорошо”.
Олененок моргнула в замешательстве. Что эта другая хищница хочет от нее? Она выглядела вполне дружелюбной, но после опыта взаимодействия с волчицей, ей не особо льстила возможность вновь поставить себя в опасное положение.
“Итак, - продолжила лисица. – Я решила, что не могу остаться в стороне. Ты понимаешь о чем я говорю? Я говорю о том, что могу отвести тебя обратно, к твоей Мар”.
Было очень тяжело не поверить такому ласковому голосу, такому дружелюбному настрою, такое заманчивое предложение. И все же, она сомневалась, отступив назад и готовясь пуститься наутек в любой момент.
“Да ладно тебе, кроха. Твоя Мар наверняка уже вся испереживалась за тебя, и если ты решишь уйти одна, то ни за что не сможешь ее найти в одиночку. Я кстати тоже очень хорошо выслеживаю запахи, видишь? – несколько утрированным и даже комичным движением руки она ткнула в свой нос, вызвав у олененка небольшую улыбку, впервые за долгое время. – Я смогу показать тебе обратный путь. Ты веришь мне? – медленным, почти театральным движением она протянула руку.
Олененок закивал и вложил свою руку в лисью: “Жо верит”.
Лиса улыбнулась, сжимая руку ребенка: “Тогда пошли со мной. Мы должны действовать очень, очень тихо… калат, да?”
Ответом стал еще один маленький кивок. “Калат”, - повторил олененок, удовлетворенный тем, что нашел кого-то, кто хоть немного говорил на ее родном языке, ну или во всяком случае был настроен на двустороннее общение.
И таким образом, волчья добыча ускользнула из лап своей законной обладательницы.
Лиса прокладывала дорогу, петляя между деревьев и запутывая их следы, уходя все глубже и глубже в самые темные уголки леса, куда большинство травоядных не посмело бы сунуться. Они перепрыгивали через корни, скользили под ветвями и продирались через кустарник с изумительной скоростью. Их темп был размеренным и в то же время быстрым – было очевидно, что ее спаситель желал настолько разорвать расстояние между ними и волчицей, насколько это было возможно, и одно это вселяло веру в лисицу со стороны олененка.
Но даже несмотря на то, что она была только что спасена, что-то не давало ей покоя. Что-то было не так.
Пытаясь поспевать за темпом лисы, которая все продолжала тащить ее за руку, олененок запустил мыслительный процесс в своей светлой голове.
Ей и раньше доводилось видеть более темные части леса на обратно пути с волчицей. Она вспомнила, что рассматривала возможность совершить свой побег через эту область леса, надеясь на густой кустарник, который по идее должен был замедлить ее преследователя, но в конечном итоге она отбросила эту идею. Они оставили эту территорию позади на пути к волчьему логову.
Волчье логово должно было находится недалеко от родного пастбища олененка.
Ее не вели назад к дому, ее вели совершенно в противоположную сторону. Она начала замедляться, сопротивляясь лисьей хватке, заставив ту обернуться со смесью недовольства и озадаченности на морде.
“К-куда?” – она спросила, потихоньку начиная складывать два и два.
Она произнесла магическое слово, которое превратило ее доброжелателя в монстра.
Все произошло в течение пары секунд. Лиса резко остановилась, вынудив олененка врезаться в нее, ее хватка стала более прочной и болезненной, прямо как хватка волчицы. До того, как ребенок смог хоть что-то сделать, он почувствовал сжатую лапу на своей глотке и удар в спину от дерева, к которому его прижали.
Не имея возможность пошевелиться под превосходящей силой лисицы, едва имея способность дышать из-за сжатой на ее горле лапы, единственное, что мог олененок — это хныкать и плакать, а также хватать ртом воздух, что было определенно музыкой для лисьих ушей.
Лисица улыбнулась; зубастая ухмылка, острые клыки, готовые убивать, запах крови и плоти предыдущей жертвы, исходящий от них. Она нагнулась вперед, чтобы получить возможность лучше почувствовать запах ужаса, соленый вкус ее слез.
“Малышки не должны разговаривать с незнакомцами”, - полностью пропал нежный, сладостный тембр, как и иллюзия жалости в ее голосе. Остались лишь злорадство и равнодушие в ее тоне – пробирающие до костей шипение из чистого садизма.
Волчица была охотницей, лиса же была убийцей.
Олененок попытался позвать на помощь, но ничего не вышло – она едва могла сипеть под силой давления на ее гортани. К ее удивлению лиса сама ослабила хватку, позволяя дитю испустить крик о помощи, перемешанный с визгами беспомощной добычи. Она звала Мар, она звала Пар - и она звала Ллоп.
Затем она замолкла, начав снова хныкать, когда лисица внезапно разродилась взрывом смеха. Громкое, неприятное гоготание заполнило уши олененка.
“Можешь звать своих маму, папу, да хоть прапрадедушку, посмотрим, кто откликнется, моя маленькая вкуснятина! Никто не услышит тебя, а если и услышит, то никто не придет, - острый коготь опустился на щеку олененку, скользя по меху. Затем он устремился вверх, вдоль дорожек от слез, в опасной близости от глаза. – Особенно эта чертова волчица”. Слова лисы буквально сочились от яда и наслаждения, каждое слово было тщательно подобрано, чтобы причинить боль и страдания, чтобы максимально вселить чувство ужаса в свою жертву.
Коготь остановился буквально в дюйме от глаза олененка. А затем он ушел, только чтобы вся когтистая лапа лисицы опустилась на лицо своей жертвы, впиваясь в кожу, проливая кровь и заставляя жертву извиваться в приступе боли. Медленно и размеренно когти спускались по лицу, с легкостью разрезая кожу под ними. Ноздри лисы зашевелились, наслаждаясь металлическим запахом, пока поток темно-красной жидкости бежал вниз по шее жертвы, растворяясь в намокшем мехе.
