Пообещай мне, что ты не выйдешь из дома до отъезда. – Он взял ее руки в свои, поднес к губам, взгляд его вопросительный и нежный коснулся сначала губ, а потом глаз жены. Лиза, млея от его прикосновений, согласно кивнула. Марк, мог быть спокоен, его красавица жена, не посмеет ослушаться, даже под страхом смерти.
Прошло еще несколько дней, принесших Марку расслабление. Он больше не видел Рашида, не видел его друзей, а также их машину, ранее постоянно сопровождавшую его или Лизу. Волнение постепенно отступило, уступив место более позитивным мыслям. «Может, Рашид не такой плохой, как показалось, может, все страхи надуманы? – спрашивал он себя. – Скорее всего так и есть, – решил он успокаиваясь.
За два дня до отъезда Лиза вспомнила, что они не купили подарки родителям.
– Не расстраивайся, купим в дьюти фри, – успокаивал ее Марк. – Для них самый большой подарок, это мы с тобой.
– Марк, пожалуйста, позволь мне съездить в торговый центр, обещаю не ехать далеко, всего лишь на параллельную улицу. Там есть замечательные женские шарфики, я давно присмотрела для Людмилы Сергеевны, а для Ноны можно купить клатч или небольшую сумочку. Как ты думаешь, им понравится?
– Понравится. дорогая, конечно, понравиться. Ну хорошо, только в торговый центр и обратно, и обязательно звони мне.
– Марк, ты просто… – Лиза не находила слов, чтобы выразить свою благодарность мужу, – ты самый лучший, я так люблю тебя, – она радостно подскочила к мужу, чмокнула его в щеку, прижалась к нему обхватив руками за шею. Он тоже обнял ее, положив руки на талию.
– И я люблю тебя. Очень люблю. Ты моё сокровище. Не знаю, как я жил без тебя, – улыбнувшись провел обратной стороной ладони по её лицу.
– Все милая, пора на работу, звони мне, и держи в курсе. – Уже стоя в дверях, Марк повернулся, ласково улыбнувшись Лизе, послал ей воздушный поцелуй.
Она ответила ему своей неповторимой, сияющей, полной нежности улыбкой.
Такой Марк запомнит Лизу на всю жизнь. Отпуская жену, одну в торговый центр, он не знал тогда, что видит ее в последний раз.
Весь вечер меряя шагами комнату, Марк набирал номер Лизы, но ее телефон по -прежнему был недоступен. Он звонил в полицию, пытаясь объяснить, что его жена не могла просто так, не явиться домой, просил начать поиски, умолял. Ночь прошла как в тумане, Марк ни на минуту не сомкнул глаз. Утром опять звонил в полицию, там ответили, что начали поиски, но по равнодушному голосу Марк понял, что Лизу никто не ищет.
Он приехал в посольство очень рано, сразу прошел в жилое помещение посла. Тот завтракал, но увидев Марка понял, что произошло что- то серьезное.
Выслушав его, посол немедленно взялся за телефон, первый кому он позвонил был начальник полиции, через час был сделал второй звонок, он предназначался министру иностранных дел страны.
Марку предложили пойти в комнату отдыха и хоть немного поспать, но он отказался. Какой сон, если его нервы натянуты как струна?
Он не мог работать, несколько часов бесцельно перекладывал бумаги с одного конца стола на другой. У него раскалывалась голова, сказалось последствие бессонной ночи. Склонившись над столом, положив на руки голову, он наконец заснул. Его разбудил телефонный звонок:
– Марк Петрович, вас ждет Борис Валерьянович, – раздался в трубке взволнованный голос секретаря посла. Марк не знал сколько времени он был в отключке, казалось всего минуту. Взглянув на часы, понял, что прошло более двух часов.
– Присядь сынок, – голос посла дрогнул, – Марк без слов понял, что случилось что-то страшное. Не выдержав его вес ноги сами подкосились, и он опустился на стул. Дальше все происходило как во сне, он плохо понимал, что говорил Борис Валерьянович, единственное что дошло до его сознания, что в машине, очевидно, произошло замыкание, она загорелась, огонь перекинулся на бензобак, вызвав взрыв. Позже Марку для опознания предъявили сумочку, в которой оказалось водительское удостоверение, ключи от квартиры и еще какая- то мелочь, ее выбросило из машины взрывной волной, а также обгорелый браслет, который нашли на месте трагедии. Это все что осталось от его жены.
Он не помнил. как оказался в квартире, в которой они с Лизой провели чуть больше двух лет, ему предлагали остаться в посольстве, там были жилые помещения для сотрудников, но он отказался. Ему хотелось быть там, где каждый предмет источал запах, его девочки.
Невозможно описать чувства, завладевшие Марком, это была обида, жалость, апатия, пустота и еще целая куча непонятных ему эмоций, они сжимали его, сжигали, топтали, давили, разрывали в клочья истерзанную душу, протыкая осколками раненое сердце. Его мозг не в состоянии был думать, теряя счет времени, и существования в реальном мире. Ему хотелось закрыться от всех, зарыться как можно глубже, чтобы не слышать и не видеть, того, что происходит вокруг.
Память неустанна возвращала его к последним минутам, когда она еще была рядом, к ее светлому личику, к ее смеху, только она умела так радоваться жизни и так благодарить. Девочка, лишенная детства, она умела искренне любить, дарить тепло и нежность. Он отказывался верить, в то, что уже никогда не услышит ее смех, не увидит сиянье необычных глаз, переливающихся, словно морская волна от светло голубого цвета до темно синего, в зависимости от настроения.
Волна боли вновь накрыла его, вызывая поток горячих, жгущих слез, переходящих в рыдания, стремительно прорвавшиеся и переросшие в звенящий, дикий, рвущий душу крик...
Молодой араб стремительно преодолевал коридоры дворца.
Он был одет в национальную одежду, только на ногах у него были не сандалии без задников, а что-то похожее на мокасины с небольшими плоскими каблуками. Он явно торопился. Еще час назад ему передали, что властелин ждет его. Люди, встречающиеся на его пути, останавливались и склоняли голову в знак особого уважения. Только однажды кто-то попытался остановить его, подав голос, но араб, не останавливаясь и не замедляя шаг, резко вскинул правую руку ладонью вперед с прижатым к ней большим пальцем, что говорило о том, что подавший голос должен немедленно замолчать. Тот, уловив этот властный жест и зная его значение, моментально замолчал склоняя голову и ожидая, пока молодой араб пройдет.
Он вошел в большой просторный холл и, не останавливаясь, направился к массивной двустворчатой двери, покрытой белым лаком и витиеватой позолотой. Один из стоящих возле двери охранников едва успел нажал на панели кнопку, предупреждая хозяина кабинета о прибывшем госте. Но пришедший не стал дожидаться разрешения войти, он резко толкнул дверь и очутился в святая-святых в кабинете правителя страны.
Только дойдя до середины огромной комнаты, он остановился, направляя свой взгляд в сторону пожилого мужчины, стоящего у окна.
– Ты опоздал, я ждал тебя час назад, – резко произнёс мужчина, не оборачиваясь к вошедшему.
– Прости, я был занят.
– Позволь узнать, чем? Что может быть важнее моего приказа?
– Мне нужно было решить некоторые вопросы, чтобы они не переросли в проблемы.
– Это все из-за твоих гонок, ты думаешь, я ничего не знаю, ты ошибаешься, я знаю о каждом твоем шаге, ты только подумаешь, а я уже знаю. Скажи, сын, когда ты собираешься взрослеть?
– Я не считаю себя юнцом.
– Я не сказал, что ты юнец, ты решаешь серьезные государственные вопросы, ты уважаемый в стране человек, и мне нравятся преобразования, которые ты проводишь. Но я говорю не о том, меня беспокоит твое отношение к себе. Твои ночные гонки. Ты разве не понимаешь, как это может быть опасно? Соседи жалуются, что ты пролетаешь границу на огромной скорости, даже не притормаживая. Если бы не страх быть обвиненными в твоей смерти, они давно бы выставили заслон. И я вынужден был просить их не делать этого. Зачем ты нарываешься на неприятности и нарушаешь покой других людей? – Эмир посмотрел на сына, его взгляд выражал возмущение и вопрос. В кабинете повисла тишина. Старый эмир ждал.
Через минуту тишину нарушил молодой, уверенный голос.
– Я решил вопрос с соседями, он стоил мне денег, я заплатил за эксплуатацию их дорог, заплатил налоги и все второстепенные издержки. Поверь, они на мне хорошо заработали, так что тебе не о чем волноваться. Что касается моей безопасности, на все воля аллаха, только он знает, где и как мы умрем.
– До чего же ты упрям, Фархад. Я вижу, мои слова для тебя пустой звук, ты все делаешь по- своему. – Некоторое время шейх Амир бин Рашид рассматривал своего старшего сына, ожидая реакцию на свои слова. После того, как ее не последовало, он вновь заговорил, в его голосе чувствовались жесткие нотки.
– Завтра на совете я должен объяснить, почему мой сын и наследник все еще не женат, и когда, наконец, будет объявлен день свадьбы. Поэтому я хочу получить от тебя четкий ответ, – взглядом, направленным на Фархада, шейх заметил, как у того гневно блеснули глаза, губы сжались в жесткую, четко очерченную линию, понимая, что таким образом сын выражает свое недовольства, эмир продолжил более миролюбиво:
– Я уже стар, Фархад. Ты должен понимать, что мне пора на отдых. Я хочу сидеть в библиотеке, читать книги, писать историю своей жизни, в конце концов, я хочу путешествовать по разным странам и континентам. Разве я не заслужил это?
Он замолчал, что-то обдумывая.
– Я хочу увидеть мир, не тот, с которым знаком по государственным визитам, а другой, реальный. Пока у меня еще осталось на это время.
Вздохнув, добавил, – а для этого ты должен женится и принять правление государством на себя. Совет ждет твоего решения. Принцесса Лалия хорошая партия, она умна, образованна, красива, тем более что вы общаетесь не один год.
– Прости, Отец! Но я еще не встретил ту единственную, с которой мне хотелось бы прожить всю жизнь. Я знаю, как сильно ты любил мою маму, и ни одна из твоих жен после ее смерти не смогла заменить ее. Я бы хотел встретить такую женщину, которая затмила бы все мои чувства так же, как мама однажды затмила твои. Что же касается Лалии, я не уверен, что она и есть та единственная. Во всяком случае, у нас с ней все ровно, она не вызывает во мне никаких эмоций. Лишь иногда редкие всплески. Скорее всего, я ее не люблю, так привычка.
Они смотрели друг другу в глаза, двое умных, красивых и сильных мужчин, два шейха, старый, умудренный опытом, много повидавший и переживший, жизнь которого уже близка к закату, и молодой, но уже оперившийся, сильный умом и духом, и переживший в детстве личную трагедию, потерю матери, что, несомненно, оставило на нем отпечаток скорби и сделало его циничным немного больше, чем хотелось бы.
– Я услышал тебя, сын. Через полгода, максимум год, я передам тебе власть, ты будешь хорошим правителем, я знаю, ты лучший из моих сыновей, надеюсь, этого времени хватит, чтобы найти ту единственную. Если этого не случится, обещай мне, что женишься на Лалие. Это выгодный брак, впрочем, что я тебе объясняю, ты сам знаешь. Скучно будет с Лалией, женишься на другой. Главное наследники. Обещай мне. Они опять посмотрели в глаза друг другу, и сразу стало ясно, что между ними возникла более прочная нить взаимопонимания.
– Обещаю, отец.
Старый шейх подошел к сыну, обнял его, коснулся щекой его щеки,
– я люблю тебя, родной мой, – он сказал это тихо, с дрожью в голосе, Фархад почувствовал, как слезы выкатились из его глаз в ответ на те слезы, которые наполнили глаза старого араба и катились по щекам, скатываясь по подбородку и дальше вниз. Боясь показать свою слабость перед отцом и, чтобы не видеть его слабость, он резко развернулся и вышел из кабинета.
Эмир еще какое-то время смотрел на дверь, через которую вышел сын. Потом, вытерев слезы ладонью, вышел на открытую террасу, мягко опустился в стоящее под тенью пальмы кресло. Его мысли вернулись к Фархаду. Он был самым старшим из его сыновей. У него их было четверо. Все статные, красивые, хорошо образованы. Он гордился ими и любил, но больше всех он любил Фархада, своего первенца.
Шейх Амир бин Рашид аль Тумак сидел в кресле, опираясь на резную чёрного цвета трость, инкрустированную золотом. Он думал о том, что каждый прожитый день давался ему с трудом, ноги устали нести его бренное тело, а душа маялась, отказываясь оставаться в мире, где больше не было его любимой жены, его хабибти.
Воздух был напоен ароматом цветущего жасмина, ветки которого обвивали колонны дворца, словно пытаясь удержать огромное здание на весу.
Но ни что не могло помешать воспоминаниям, которые стали его постоянными спутниками. Мысли Эмира уже давно уплывали туда, где время остановилось много лет назад, где всё ещё жила она — его Лина.
Он медленно встал, а потом передумав вновь опустился в кресло, стоящее в тени пальмы, и закрыл глаза, позволяя воспоминаниям захлестнуть его душу. Казалось, что каждый звук вокруг — шелест листьев, пение птиц, даже легкий скрип деревьев на ветру — отзывается в его душе болью, которая не утихла даже спустя столько лет. Жизнь продолжала идти вперёд, но для него время остановилось в тот день, когда он потерял её.
Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в теплые оттенки золота и розового, но для него мир по-прежнему оставался серым, лишенным красок, он стал таким с тех пор, как она ушла. Он чувствовал, как время вокруг продолжает свой неумолимый бег, но внутри него все остановилось в тот день, когда судьба безжалостно оборвала их связь.
Амир бин Рашид закрыл глаза, перед ним возник образ его красавицы жены – матери его старшего сына Фархада. Его сердце сжалось от боли, такой же острой как тогда. Прошло много лет с тех пор, как она погибла, но он продолжал любить ее, тосковал. Фархад прав, ни одна женщина не смогла заменить ему Лину, она была необычной женщиной, стройной, гибкой, светловолосой, ее глаза были серыми, как цвет арабского скакуна, ему казалось, что своей красотой она затмевает солнце. Фархад был капелькой ее, но он не был на нее похож, он был арабом до мозга костей, но это только с первого взгляда. Никто не знал его лучше, чем Амир бин Рашид, только он видел в нем все то, что тот взял от своей матери. Фархад напоминал ее не только необычным цветом глаз, но еще и характером. Так же, как и она, он любит риск, стремительность и скорость, он не может устоять на месте, все время куда- то движется, торопится, живет, как будто проживает последний день, и это пугало старого Амира.
Он никогда не забудет тот день, когда ему сообщили, что его красавица жена не справилась с управлением спортивного суперкара и на скорости почти в двести пятьдесят километров вошла в грузовик. Его мир тогда рухнул и навсегда перестал существовать. Он не знал, как выжил, что помогло ему тогда не сломаться и продолжить жить, хотя долгие годы это нельзя было назвать жизнью, скорее существованием. Невозможно описать ту боль, которую он испытал тогда и испытывает сейчас, при одном лишь воспоминании о его девочке, о его хабибти.
Слезы вновь покатились по его щекам, он вытирал их, сначала смахивая, потом стирая ладонью, но они все никак не унимались.
Его боль была тем сильнее, что в ее смерти, он винил себя, и не только потому, что позволил ей пользоваться спортивной машиной, но и другими своими поступками.
Прошло еще несколько дней, принесших Марку расслабление. Он больше не видел Рашида, не видел его друзей, а также их машину, ранее постоянно сопровождавшую его или Лизу. Волнение постепенно отступило, уступив место более позитивным мыслям. «Может, Рашид не такой плохой, как показалось, может, все страхи надуманы? – спрашивал он себя. – Скорее всего так и есть, – решил он успокаиваясь.
За два дня до отъезда Лиза вспомнила, что они не купили подарки родителям.
– Не расстраивайся, купим в дьюти фри, – успокаивал ее Марк. – Для них самый большой подарок, это мы с тобой.
– Марк, пожалуйста, позволь мне съездить в торговый центр, обещаю не ехать далеко, всего лишь на параллельную улицу. Там есть замечательные женские шарфики, я давно присмотрела для Людмилы Сергеевны, а для Ноны можно купить клатч или небольшую сумочку. Как ты думаешь, им понравится?
– Понравится. дорогая, конечно, понравиться. Ну хорошо, только в торговый центр и обратно, и обязательно звони мне.
– Марк, ты просто… – Лиза не находила слов, чтобы выразить свою благодарность мужу, – ты самый лучший, я так люблю тебя, – она радостно подскочила к мужу, чмокнула его в щеку, прижалась к нему обхватив руками за шею. Он тоже обнял ее, положив руки на талию.
– И я люблю тебя. Очень люблю. Ты моё сокровище. Не знаю, как я жил без тебя, – улыбнувшись провел обратной стороной ладони по её лицу.
– Все милая, пора на работу, звони мне, и держи в курсе. – Уже стоя в дверях, Марк повернулся, ласково улыбнувшись Лизе, послал ей воздушный поцелуй.
Она ответила ему своей неповторимой, сияющей, полной нежности улыбкой.
Такой Марк запомнит Лизу на всю жизнь. Отпуская жену, одну в торговый центр, он не знал тогда, что видит ее в последний раз.
Весь вечер меряя шагами комнату, Марк набирал номер Лизы, но ее телефон по -прежнему был недоступен. Он звонил в полицию, пытаясь объяснить, что его жена не могла просто так, не явиться домой, просил начать поиски, умолял. Ночь прошла как в тумане, Марк ни на минуту не сомкнул глаз. Утром опять звонил в полицию, там ответили, что начали поиски, но по равнодушному голосу Марк понял, что Лизу никто не ищет.
Он приехал в посольство очень рано, сразу прошел в жилое помещение посла. Тот завтракал, но увидев Марка понял, что произошло что- то серьезное.
Выслушав его, посол немедленно взялся за телефон, первый кому он позвонил был начальник полиции, через час был сделал второй звонок, он предназначался министру иностранных дел страны.
Марку предложили пойти в комнату отдыха и хоть немного поспать, но он отказался. Какой сон, если его нервы натянуты как струна?
Он не мог работать, несколько часов бесцельно перекладывал бумаги с одного конца стола на другой. У него раскалывалась голова, сказалось последствие бессонной ночи. Склонившись над столом, положив на руки голову, он наконец заснул. Его разбудил телефонный звонок:
– Марк Петрович, вас ждет Борис Валерьянович, – раздался в трубке взволнованный голос секретаря посла. Марк не знал сколько времени он был в отключке, казалось всего минуту. Взглянув на часы, понял, что прошло более двух часов.
– Присядь сынок, – голос посла дрогнул, – Марк без слов понял, что случилось что-то страшное. Не выдержав его вес ноги сами подкосились, и он опустился на стул. Дальше все происходило как во сне, он плохо понимал, что говорил Борис Валерьянович, единственное что дошло до его сознания, что в машине, очевидно, произошло замыкание, она загорелась, огонь перекинулся на бензобак, вызвав взрыв. Позже Марку для опознания предъявили сумочку, в которой оказалось водительское удостоверение, ключи от квартиры и еще какая- то мелочь, ее выбросило из машины взрывной волной, а также обгорелый браслет, который нашли на месте трагедии. Это все что осталось от его жены.
Он не помнил. как оказался в квартире, в которой они с Лизой провели чуть больше двух лет, ему предлагали остаться в посольстве, там были жилые помещения для сотрудников, но он отказался. Ему хотелось быть там, где каждый предмет источал запах, его девочки.
Невозможно описать чувства, завладевшие Марком, это была обида, жалость, апатия, пустота и еще целая куча непонятных ему эмоций, они сжимали его, сжигали, топтали, давили, разрывали в клочья истерзанную душу, протыкая осколками раненое сердце. Его мозг не в состоянии был думать, теряя счет времени, и существования в реальном мире. Ему хотелось закрыться от всех, зарыться как можно глубже, чтобы не слышать и не видеть, того, что происходит вокруг.
Память неустанна возвращала его к последним минутам, когда она еще была рядом, к ее светлому личику, к ее смеху, только она умела так радоваться жизни и так благодарить. Девочка, лишенная детства, она умела искренне любить, дарить тепло и нежность. Он отказывался верить, в то, что уже никогда не услышит ее смех, не увидит сиянье необычных глаз, переливающихся, словно морская волна от светло голубого цвета до темно синего, в зависимости от настроения.
Волна боли вновь накрыла его, вызывая поток горячих, жгущих слез, переходящих в рыдания, стремительно прорвавшиеся и переросшие в звенящий, дикий, рвущий душу крик...
Прода от 01.07.2025, 18:10
Прода от 02.07.2025, 17:37
ГЛАВА 17
Молодой араб стремительно преодолевал коридоры дворца.
Он был одет в национальную одежду, только на ногах у него были не сандалии без задников, а что-то похожее на мокасины с небольшими плоскими каблуками. Он явно торопился. Еще час назад ему передали, что властелин ждет его. Люди, встречающиеся на его пути, останавливались и склоняли голову в знак особого уважения. Только однажды кто-то попытался остановить его, подав голос, но араб, не останавливаясь и не замедляя шаг, резко вскинул правую руку ладонью вперед с прижатым к ней большим пальцем, что говорило о том, что подавший голос должен немедленно замолчать. Тот, уловив этот властный жест и зная его значение, моментально замолчал склоняя голову и ожидая, пока молодой араб пройдет.
Он вошел в большой просторный холл и, не останавливаясь, направился к массивной двустворчатой двери, покрытой белым лаком и витиеватой позолотой. Один из стоящих возле двери охранников едва успел нажал на панели кнопку, предупреждая хозяина кабинета о прибывшем госте. Но пришедший не стал дожидаться разрешения войти, он резко толкнул дверь и очутился в святая-святых в кабинете правителя страны.
Только дойдя до середины огромной комнаты, он остановился, направляя свой взгляд в сторону пожилого мужчины, стоящего у окна.
– Ты опоздал, я ждал тебя час назад, – резко произнёс мужчина, не оборачиваясь к вошедшему.
– Прости, я был занят.
– Позволь узнать, чем? Что может быть важнее моего приказа?
– Мне нужно было решить некоторые вопросы, чтобы они не переросли в проблемы.
– Это все из-за твоих гонок, ты думаешь, я ничего не знаю, ты ошибаешься, я знаю о каждом твоем шаге, ты только подумаешь, а я уже знаю. Скажи, сын, когда ты собираешься взрослеть?
– Я не считаю себя юнцом.
– Я не сказал, что ты юнец, ты решаешь серьезные государственные вопросы, ты уважаемый в стране человек, и мне нравятся преобразования, которые ты проводишь. Но я говорю не о том, меня беспокоит твое отношение к себе. Твои ночные гонки. Ты разве не понимаешь, как это может быть опасно? Соседи жалуются, что ты пролетаешь границу на огромной скорости, даже не притормаживая. Если бы не страх быть обвиненными в твоей смерти, они давно бы выставили заслон. И я вынужден был просить их не делать этого. Зачем ты нарываешься на неприятности и нарушаешь покой других людей? – Эмир посмотрел на сына, его взгляд выражал возмущение и вопрос. В кабинете повисла тишина. Старый эмир ждал.
Через минуту тишину нарушил молодой, уверенный голос.
– Я решил вопрос с соседями, он стоил мне денег, я заплатил за эксплуатацию их дорог, заплатил налоги и все второстепенные издержки. Поверь, они на мне хорошо заработали, так что тебе не о чем волноваться. Что касается моей безопасности, на все воля аллаха, только он знает, где и как мы умрем.
– До чего же ты упрям, Фархад. Я вижу, мои слова для тебя пустой звук, ты все делаешь по- своему. – Некоторое время шейх Амир бин Рашид рассматривал своего старшего сына, ожидая реакцию на свои слова. После того, как ее не последовало, он вновь заговорил, в его голосе чувствовались жесткие нотки.
– Завтра на совете я должен объяснить, почему мой сын и наследник все еще не женат, и когда, наконец, будет объявлен день свадьбы. Поэтому я хочу получить от тебя четкий ответ, – взглядом, направленным на Фархада, шейх заметил, как у того гневно блеснули глаза, губы сжались в жесткую, четко очерченную линию, понимая, что таким образом сын выражает свое недовольства, эмир продолжил более миролюбиво:
– Я уже стар, Фархад. Ты должен понимать, что мне пора на отдых. Я хочу сидеть в библиотеке, читать книги, писать историю своей жизни, в конце концов, я хочу путешествовать по разным странам и континентам. Разве я не заслужил это?
Он замолчал, что-то обдумывая.
– Я хочу увидеть мир, не тот, с которым знаком по государственным визитам, а другой, реальный. Пока у меня еще осталось на это время.
Вздохнув, добавил, – а для этого ты должен женится и принять правление государством на себя. Совет ждет твоего решения. Принцесса Лалия хорошая партия, она умна, образованна, красива, тем более что вы общаетесь не один год.
– Прости, Отец! Но я еще не встретил ту единственную, с которой мне хотелось бы прожить всю жизнь. Я знаю, как сильно ты любил мою маму, и ни одна из твоих жен после ее смерти не смогла заменить ее. Я бы хотел встретить такую женщину, которая затмила бы все мои чувства так же, как мама однажды затмила твои. Что же касается Лалии, я не уверен, что она и есть та единственная. Во всяком случае, у нас с ней все ровно, она не вызывает во мне никаких эмоций. Лишь иногда редкие всплески. Скорее всего, я ее не люблю, так привычка.
Они смотрели друг другу в глаза, двое умных, красивых и сильных мужчин, два шейха, старый, умудренный опытом, много повидавший и переживший, жизнь которого уже близка к закату, и молодой, но уже оперившийся, сильный умом и духом, и переживший в детстве личную трагедию, потерю матери, что, несомненно, оставило на нем отпечаток скорби и сделало его циничным немного больше, чем хотелось бы.
– Я услышал тебя, сын. Через полгода, максимум год, я передам тебе власть, ты будешь хорошим правителем, я знаю, ты лучший из моих сыновей, надеюсь, этого времени хватит, чтобы найти ту единственную. Если этого не случится, обещай мне, что женишься на Лалие. Это выгодный брак, впрочем, что я тебе объясняю, ты сам знаешь. Скучно будет с Лалией, женишься на другой. Главное наследники. Обещай мне. Они опять посмотрели в глаза друг другу, и сразу стало ясно, что между ними возникла более прочная нить взаимопонимания.
– Обещаю, отец.
Старый шейх подошел к сыну, обнял его, коснулся щекой его щеки,
– я люблю тебя, родной мой, – он сказал это тихо, с дрожью в голосе, Фархад почувствовал, как слезы выкатились из его глаз в ответ на те слезы, которые наполнили глаза старого араба и катились по щекам, скатываясь по подбородку и дальше вниз. Боясь показать свою слабость перед отцом и, чтобы не видеть его слабость, он резко развернулся и вышел из кабинета.
Эмир еще какое-то время смотрел на дверь, через которую вышел сын. Потом, вытерев слезы ладонью, вышел на открытую террасу, мягко опустился в стоящее под тенью пальмы кресло. Его мысли вернулись к Фархаду. Он был самым старшим из его сыновей. У него их было четверо. Все статные, красивые, хорошо образованы. Он гордился ими и любил, но больше всех он любил Фархада, своего первенца.
Шейх Амир бин Рашид аль Тумак сидел в кресле, опираясь на резную чёрного цвета трость, инкрустированную золотом. Он думал о том, что каждый прожитый день давался ему с трудом, ноги устали нести его бренное тело, а душа маялась, отказываясь оставаться в мире, где больше не было его любимой жены, его хабибти.
Воздух был напоен ароматом цветущего жасмина, ветки которого обвивали колонны дворца, словно пытаясь удержать огромное здание на весу.
Но ни что не могло помешать воспоминаниям, которые стали его постоянными спутниками. Мысли Эмира уже давно уплывали туда, где время остановилось много лет назад, где всё ещё жила она — его Лина.
Он медленно встал, а потом передумав вновь опустился в кресло, стоящее в тени пальмы, и закрыл глаза, позволяя воспоминаниям захлестнуть его душу. Казалось, что каждый звук вокруг — шелест листьев, пение птиц, даже легкий скрип деревьев на ветру — отзывается в его душе болью, которая не утихла даже спустя столько лет. Жизнь продолжала идти вперёд, но для него время остановилось в тот день, когда он потерял её.
Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в теплые оттенки золота и розового, но для него мир по-прежнему оставался серым, лишенным красок, он стал таким с тех пор, как она ушла. Он чувствовал, как время вокруг продолжает свой неумолимый бег, но внутри него все остановилось в тот день, когда судьба безжалостно оборвала их связь.
Амир бин Рашид закрыл глаза, перед ним возник образ его красавицы жены – матери его старшего сына Фархада. Его сердце сжалось от боли, такой же острой как тогда. Прошло много лет с тех пор, как она погибла, но он продолжал любить ее, тосковал. Фархад прав, ни одна женщина не смогла заменить ему Лину, она была необычной женщиной, стройной, гибкой, светловолосой, ее глаза были серыми, как цвет арабского скакуна, ему казалось, что своей красотой она затмевает солнце. Фархад был капелькой ее, но он не был на нее похож, он был арабом до мозга костей, но это только с первого взгляда. Никто не знал его лучше, чем Амир бин Рашид, только он видел в нем все то, что тот взял от своей матери. Фархад напоминал ее не только необычным цветом глаз, но еще и характером. Так же, как и она, он любит риск, стремительность и скорость, он не может устоять на месте, все время куда- то движется, торопится, живет, как будто проживает последний день, и это пугало старого Амира.
Он никогда не забудет тот день, когда ему сообщили, что его красавица жена не справилась с управлением спортивного суперкара и на скорости почти в двести пятьдесят километров вошла в грузовик. Его мир тогда рухнул и навсегда перестал существовать. Он не знал, как выжил, что помогло ему тогда не сломаться и продолжить жить, хотя долгие годы это нельзя было назвать жизнью, скорее существованием. Невозможно описать ту боль, которую он испытал тогда и испытывает сейчас, при одном лишь воспоминании о его девочке, о его хабибти.
Слезы вновь покатились по его щекам, он вытирал их, сначала смахивая, потом стирая ладонью, но они все никак не унимались.
Его боль была тем сильнее, что в ее смерти, он винил себя, и не только потому, что позволил ей пользоваться спортивной машиной, но и другими своими поступками.
