Вместо этого холод коснулся лба, раскаленная капля упала на щеку. И холод, и жар пробудили душу, но телу требовалось еще немного времени.
Заурчал мотор машины — и, вторя ему, рваными толчками заработало сердце. Автомобиль набирал скорость — и набирала скорость кровь, текущая по его венам. Она просыпалась и толчками оживляла тело. Теплом наполнялись руки, жаром — ноги, огнем — грудь — как раз в том самом месте, куда угодил шар мага света.
Тело дернулась, а вампир вскочил, хватая воздух треснувшими губами. Макушка встретилась с крышей салона, и Бен поспешил опуститься в кресло.
— Ты как?
Он не был удивлен, услышав голос отца и увидев его самого. Вилоис не изменился с того последнего дня, когда они встречались в лесах Бладерии. Тот же холодный взгляд и высокомерный тон.
— Нормально, — бросил Бен, но сам не был уверен в своих словах.
Он рванул рубашку. Не веря своим глазам, привлек на помощь руну. Но и та не оказалась верным помощником. Бен ощупывал грудь, не пропуская ни миллиметра. Но все, что было перед ним, — раны, от которых остались лишь тонкие полоски (да и те исчезнут через несколько часов), пятна запекшейся крови и… все.
— Ты уверен?
Вилоис отвлекся от дороги и посмотрел в зеркало заднего вида на сына. В его глазах Бен уловил следы действия руны.
— Да в порядке я, — достаточно резко бросил он, предпочитая не обсуждать с отцом свое состояние. Оно хоть не вызывало опасения, но и не отвечало на главный вопрос: как, как Кхорт побери, он уцелел. Но было еще кое-что, беспокоившее Бена.
Там, на площадке, затерянной между домами, сражался не он, а кто-то другой. Могучий, опасный, жаждущий крови и наслаждающийся своей силой. Руна Круора ему помогала, но было нечто, не поддающееся объяснению. И это непонятное поглощало огонь, делало податливой землю, заставляло вертеться и уходить из-под удара в самый последний момент. Хотя... что не привидится в запале боя? И все же первое желание откреститься от всего этого Бен подавил. В нем было нечто — это бесспорно, и его нельзя объяснить всего лишь возросшими кровавыми тайниками. Это нечто порождало голоса, оно само было голосами — результат или причина его безумия, про которое тоже не стоило забывать.
— В сумке новые паспорта, одежда и кровь, — голос Вила оставался безэмоциональным. Наверное, это был хороший знак. Каким бывает старший сын Эрны, Бен помнил даже спустя столько столетий. — Мы едем домой.
Ученый чувствовал, как взгляд отца ловит его отражение в зеркале заднего вида. И нашел в себе достаточно сил сдержать удивление.
Домой…
Это слово звучало странно, чужеродно. Был ли дом у профессора Лоуренса? Было ли место, где он чувствовал себя свободно? Конечно. Это его корпорация, его детище, которое он взращивал в течение нескольких столетий. Каждая плитка в стене лаборатории создавалась под его бдительным руководством. Но признайся он, что GalaksyKline — его дом, и ученого сочли бы сумасшедшим.
Он мог бы назвать своим домом квартиру Робин. Там ему было спокойно и уютно, но теперь про человеческую девушку придется забыть. Навсегда.
Вил вез его домой. Домой, где Бена не было почти пять сотен лет.
А почему бы и нет? Ему некуда идти — разве что сдаться на милость магов. С ним продолжает проходить что-то странное — и несмотря на всю свою гениальность, Бен сознавал, что без информации не сможет ни в чем разобраться. А клан де Конинг мог дать все: и лаборатории, и защиту от Магистрата, и информацию о чертовом кристалле, который так изменил жизнь вампира.
Так стоит ли сопротивляться, тем более когда для сопротивления не было никаких сил?
— Как скажешь, — с некоторым опозданием проговорил он, теряя к этому интерес. Вампир достал из предложенной Вилоисом сумки пакеты с кровью. Ему требовалась живительная влага на место той, что была потрачена в битве с магами. Дорога предстояла длинная…
Они ехали почти сутки. Останавливались однажды — в заброшенной деревне с покосившимися домами. Лишь глаза одной избушки не были выколоты временем. Она печально смотрела на дорогу сквозь белые полотна, похожие на полуприкрытые веки. Ржавая труба пускала тонкую струйку дыма — и именно этот дым привлек вампиров. Они напросились в баню. Старуха жевала беззубым ртом, а рябой старик хитро смотрел окосевшим глазом да все покрякивал, выслушивая желания странных гостей.
Вампиры оплатили гостеприимство наличкой и отправились дальше. Пара слов, кинутая единственным жителям деревни, — вот и все. Друг с другом они не разговаривали с тех пор, как Вилоис сообщил, что они едут домой.
Ханнес вел машину по автостраде, обгоняя автомобили и старясь выиграть секунды у этой кажущейся бесконечной дороги. Иногда он, смотря в правое боковое зеркало, кидал взгляд на сына, но ни звука не сорвалось с губ. Вампир так и не смог подобрать нужных слов: слишком многое им с сыном надо было сказать друг другу, многое обсудить перед тем, как вновь стать семьей.
Вампиры не стареют. Их внешность замирает на том моменте, когда было проведено обращение, и все же Вил видел: сын изменился. Но были ли это изменения кристалла или просто само время наложило на Бена свой отпечаток?
Вильгельм, ставший в этом веке Вилоисом, мысленно отметил, что его отпрыск не сменил имя, будто отдавал родителям должное за то, что они его так нарекли. В этом старый вампир видел хороший знак…
Бену не было дела до мыслей родича. Он смотрел в окно, где город сменял город, а поселения чередовались с селами, где мимо проносились фермы, ответвления дорог, ведущих в мегаполисы.
Серпантин горной дороги, туннели лесных трасс, скрытых от темного солнца пушистой шапкой деревьев. Исполины и молодняк приветствовали утро, радовались вечеру, хотя и первое, и второе превратились в неразличимых близнецов.
Фары разрезали сумрак дорог. Огни городов вспыхивали то внизу, у основания гор, то где-то вверху, справа или слева. И в этом сиянии они были похожи друг на друга, словно вампиры ехали по заколдованному кругу, созданному магами, чтобы удержать беглецов. За вампирами следили верхушки гор, путь пересекали речушки и реки, наперегонки с авто бежали ручейки, хлюпали газы в болотах, призывая путников остаться, а деревья, наоборот, провожали легким поклоном. И так, казалось, бесконечно.
Они оставляли позади места, удобренные кровь. Хотя есть ли на Заолуне земли, которые не вкусили этой алой жидкости?
Пик кровавой жатвы пришелся на конец шестнадцатого — начало семнадцатого века. Это было время, когда мир отдыхал от войн; период, когда подскочила рождаемость. А с ней появились новые проблемы.
В семьях магов вместо одного ребенка стали появляться двое, а то и трое малышей. В одиннадцать лет у ребят проявлялся дар, и их отдавали в обучение тем, кто этим даром владел. Но хороших учителей было единицы. А детей становилось все больше и больше. В результате поколение, вступившее в пубертатный период, стало представлять опасность для окружающих. Для того, чтобы изолировать детей и помочь им в овладении магией, теурги создали школу, под которую отвели остров Фергант, дабы детишки, развивающие свои способности, не уничтожили основной континент.
Но это было лишь начало — звено в цепи других событий. Кроме детей магов на Заолуне было много детей простых смертных. И у многих из них просыпались способности, странные и опасные. Вот тогда все и началось. По поселениям стал ходить человек, Авентус, убеждающий своих слушателей, что магия — реальна, что в каждом человеке имеется определенная сила. Необходимо лишь научиться ее освобождать и управлять. У Авентуса появились последователи. Деревенские знахарки учили заклинания, чтобы одним прикосновением лечить людей, землепашцы зубрили руны, чтобы земля сама обрабатывала себя. Конечно, в большинстве случаев все это не имело никаких последствий, ибо талантливых людей было не так много. Но они были. Молодые девушки и парни, древние старухи и старики, обнаружившие у себя дар, покидали дома, вылезали из нор и шли под знаменем Авентуса, творя добро так, как они его понимали.
Магия давала власть и силу — и не всем удалось избежать искушения. В темных подвалах стали твориться заклятия, кровь жертвенных животных сменилась кровью людей. Так спасение обратилось для многих погибелью. Колдунов стали бояться, ведьм — избегать.
Но страх простых смертных не шел ни в какое сравнение со страхом Магистрата, который ощутил, что его положение покачнулось. Толпы людей, почуявших в себе дар, устремились к «волшебному острову среди облаков, что находится на севере» (как называли Фергант в летописях).
С подачи теургов зашевелилась Святая Церковь. Загорели костры для нечестивцев, которые прибегали к «силам зла, взывали к адскому пламени, поклоняясь Кхорту». Во славу Иена обрывались жизни. Но не только людей предавали огню. По обвинению в колдовстве хватали дарков. Эти «неблагочестивые создания» жили дольше обычных теургов, поэтому Магистрат не возражал, что церковь сокращала дни этим «тварям» в назидание новому поколению магов.
Что изменилось за это время? Лишь то, что дарков оставили в покое — по крайней мере пока они входили в состав свиты вампира, их не трогали. Ведьмам и колдунам в этом плане повезло меньше. За ними до сих пор охотилась церковь, и их, как и несколько столетий назад, ждал все тот же очищающий костер. День Великого очищения уже назначен. Скоро огни загорятся по всей Большой земле.
Некоторые районы Крофуса Бену казались знакомыми. Здесь ему приходилось бывать не только в двадцатом столетии, но и раньше, когда вампир бежал из Рэдланжа. Тогда он решил, что западная часть континента будет более благосклонна к вампиру — более благосклонна, чем Вил. Когда-то Бен обвинял отца в своих неудачах, затем научился извлекать пользу из провалов. И тогда осталась лишь ненависть. Но сейчас тот вампир, чье отражение Бен видел в окне, не вызывал этих чувств. Они исчезли. Но на их смену не пришла ни любовь, ни понимание. Тот, кто раньше носил имя Вильгельма де Конинга, теперь был для Бена чужим...
День бежал за ночью, ночь менялась днем в извечной чехарде жизни.
— Ты не хочешь поговорить? — к концу третьего дня Вилоис нарушил молчание.
Этот голос, вклинившийся в привычную песню машины, отвлек Бена от созерцания видов за окном.
— О чем?
— М... — Вил откашлялся, словно подавился так и не высказанными словами. О чем можно говорить с сыном, которого не видел более пяти сотен лет? О женщинах — уже поздно. О будущем — в связи с ожидаемыми событиями оно казалось слишком туманно. Быть может о прошлом? — Думаю, у тебя есть вопросы ко мне.
Тон анисита вновь был безэмоциональным — простые слова, будто дань каким-то правилам.
— Нет, — Бен вернул свое внимание пейзажу, проносящемуся за окном. Вопросов у ученого не было. Прошлое осталось в прошлом. Ему бы с настоящим разобраться, а отношения с отцом — это меньшее, что волновало Лоуренса.
И вновь расслабленной резиной тянулось время и напряженной тишиной наполнялся салон авто.
Очередной день подходил к концу, когда машина снизила скорость. Бен с трудом подавил вздох: для него подобная остановка — внеочередная задержка, из-за которой общество отца придется терпеть дольше, чем планировалось. К тому же они все еще находились на территории Святой Церкви.
Автомобиль прижался к обочине, в нескольких метрах от которой начинался лес. Темный, густой. Он тянулся на сотни километров и упирался в горы, за которыми ранее скрывалось королевство Монте, крепкое, непобедимое, как казалось в те времена, когда на троне в неприступном замке сидел сангуис Эвгениус.
— Надо перекусить, — Вил поставил машину на ручник и включил аварийку.
Некоторое время в салоне тишина вновь вступила в свои права. Бен продолжал смотреть в окно, будто не замечая направленного на него взгляда отца.
Стараясь привлечь внимание сына, Вил вновь кашлянул. Бен знал, что последняя порция консервированной крови закончилась сутки назад и теперь им предстояло стать донорами друг для друга. Вот только эта перспектива совсем не радовала ученого. Он не хотел подставлять под клыки вену этому чужого для него вампиру: слишком интимным был для Лоуренса процесс приема пищи из живого сосуда.
Вил считал иначе. Голод требовал пищи. Пища была под боком. Какие-то иные терзания аниситу были не свойственны.
— Бен!
Лоуренс с трудом подавил желание отправить отца в лес на охоту. Он даже мог бы посоветовать истинному сыну клана де Конинг, не знающего, что такое голод, кого стоит ловить, чтобы пополнить запасы крови. Но взвесив все, ученый решил не открывать сородичу своей секрет. Пусть то, каким образом юный Бенджи выжил вдали от клана, так и останется его маленькой тайной.
— Бен!
В голосе Вилоиса — нетерпение. Бен мог представить, каково вампиру, который привык получать кровь по расписанию, сутки без живительной влаги.
— Мне нужна твоя кровь, пожалуйста, — Вил провел рукой по лбу, убирая волосы, коснулся кончика уха, нервно сжал руку в кулак и опустил ее, зажав между колен.
Простые слова, но можно представить, как тяжело они дались Вилоису. Если раньше Бен готов был рассмеяться, представляя отца, рыскающего по лесу в поисках мышей — единственных животных, способных накормить анисита, то теперь в глаза Лоуренса вспыхнул гнев: он не позволит никому прикоснуться к своей крови! Прикоснуться к себе!
Тревожное чувство зажгло искру в груди.
Вил требовал от головорезов и наемников его голову в течение нескольких столетий, но теперь ему нужна кровь сына — и он просит. Клан отвернулся от Бена, когда молодому вампиру так нужен был отчий дом, зато теперь они поменялись местами и Рэдланж открывает для него свои двери.
Что-то смутное и знакомое промелькнуло в памяти. Промелькнуло в виде Эрны с мокрыми волосами, с карминовыми глазами, которыми она смотрела на вышедшего из кристалла Бена.
Это нечто знакомое было склизкое, грязное и от того опасное. Для гордости? Для самолюбия?
Бен отогнал непонятные мысли, которые ничего, кроме раздражения, не приносили.
Что ж, быть может он разумом понимал, что ненависть и агрессия к родным — не выход, что сейчас ему нужна помощь, а значит, надо сдерживать себя, ведь он почти со всем смирился. Но почти — это не все, и душа еще сопротивлялась такому раскладу.
Если бы Вил посмотрел в глаза сыну, он бы увидел, как радужные блики прошли по краю зрачка Бена. Но Ханнес избегал прямо смотреть на родственника.
— Мы аниситы. Мы должны поддерживать друг друга, — напомнил Вил, и Бен чуть не зашелся в хохоте.
Что он в самом деле? Слабому вампиру требуется помощь. Именно слабому. Таким был всегда Вил — зависимый от прихотей Эрны, ее безмолвная тень — не более.
Лоуренс ощутил некое подобие сочувствия к отцу. Вампир перегнулся через спинку кресла, взял с заднего сиденья термос. Если отец надеялся, что Бен подставит под клыки руку, то он ошибался — настолько своему родителю Лоуренс не доверял.
Кровяной нарост на ногте разрезал плоть и вошел в вену. Приходилось контролировать поток руной, чтобы рана раньше времени не затянулась.
Отец хочет есть — и Бену приходилось удовлетворить его потребности, но не столько из-за жалости — хотя, конечно, это тоже сыграло свою роль, — просто пора уже ехать дальше.
— Не пролей.
— Спасибо, — это слово далось Вилу тяжело. Будто к языку привесили гирю. Но без этих слов, подозревал Ханнес, они не смогут сделать шаг по отношению к друг другу, чтобы вновь стать... семьей?
Заурчал мотор машины — и, вторя ему, рваными толчками заработало сердце. Автомобиль набирал скорость — и набирала скорость кровь, текущая по его венам. Она просыпалась и толчками оживляла тело. Теплом наполнялись руки, жаром — ноги, огнем — грудь — как раз в том самом месте, куда угодил шар мага света.
Тело дернулась, а вампир вскочил, хватая воздух треснувшими губами. Макушка встретилась с крышей салона, и Бен поспешил опуститься в кресло.
— Ты как?
Он не был удивлен, услышав голос отца и увидев его самого. Вилоис не изменился с того последнего дня, когда они встречались в лесах Бладерии. Тот же холодный взгляд и высокомерный тон.
— Нормально, — бросил Бен, но сам не был уверен в своих словах.
Он рванул рубашку. Не веря своим глазам, привлек на помощь руну. Но и та не оказалась верным помощником. Бен ощупывал грудь, не пропуская ни миллиметра. Но все, что было перед ним, — раны, от которых остались лишь тонкие полоски (да и те исчезнут через несколько часов), пятна запекшейся крови и… все.
— Ты уверен?
Вилоис отвлекся от дороги и посмотрел в зеркало заднего вида на сына. В его глазах Бен уловил следы действия руны.
— Да в порядке я, — достаточно резко бросил он, предпочитая не обсуждать с отцом свое состояние. Оно хоть не вызывало опасения, но и не отвечало на главный вопрос: как, как Кхорт побери, он уцелел. Но было еще кое-что, беспокоившее Бена.
Там, на площадке, затерянной между домами, сражался не он, а кто-то другой. Могучий, опасный, жаждущий крови и наслаждающийся своей силой. Руна Круора ему помогала, но было нечто, не поддающееся объяснению. И это непонятное поглощало огонь, делало податливой землю, заставляло вертеться и уходить из-под удара в самый последний момент. Хотя... что не привидится в запале боя? И все же первое желание откреститься от всего этого Бен подавил. В нем было нечто — это бесспорно, и его нельзя объяснить всего лишь возросшими кровавыми тайниками. Это нечто порождало голоса, оно само было голосами — результат или причина его безумия, про которое тоже не стоило забывать.
— В сумке новые паспорта, одежда и кровь, — голос Вила оставался безэмоциональным. Наверное, это был хороший знак. Каким бывает старший сын Эрны, Бен помнил даже спустя столько столетий. — Мы едем домой.
Ученый чувствовал, как взгляд отца ловит его отражение в зеркале заднего вида. И нашел в себе достаточно сил сдержать удивление.
Домой…
Это слово звучало странно, чужеродно. Был ли дом у профессора Лоуренса? Было ли место, где он чувствовал себя свободно? Конечно. Это его корпорация, его детище, которое он взращивал в течение нескольких столетий. Каждая плитка в стене лаборатории создавалась под его бдительным руководством. Но признайся он, что GalaksyKline — его дом, и ученого сочли бы сумасшедшим.
Он мог бы назвать своим домом квартиру Робин. Там ему было спокойно и уютно, но теперь про человеческую девушку придется забыть. Навсегда.
Вил вез его домой. Домой, где Бена не было почти пять сотен лет.
А почему бы и нет? Ему некуда идти — разве что сдаться на милость магов. С ним продолжает проходить что-то странное — и несмотря на всю свою гениальность, Бен сознавал, что без информации не сможет ни в чем разобраться. А клан де Конинг мог дать все: и лаборатории, и защиту от Магистрата, и информацию о чертовом кристалле, который так изменил жизнь вампира.
Так стоит ли сопротивляться, тем более когда для сопротивления не было никаких сил?
— Как скажешь, — с некоторым опозданием проговорил он, теряя к этому интерес. Вампир достал из предложенной Вилоисом сумки пакеты с кровью. Ему требовалась живительная влага на место той, что была потрачена в битве с магами. Дорога предстояла длинная…
Они ехали почти сутки. Останавливались однажды — в заброшенной деревне с покосившимися домами. Лишь глаза одной избушки не были выколоты временем. Она печально смотрела на дорогу сквозь белые полотна, похожие на полуприкрытые веки. Ржавая труба пускала тонкую струйку дыма — и именно этот дым привлек вампиров. Они напросились в баню. Старуха жевала беззубым ртом, а рябой старик хитро смотрел окосевшим глазом да все покрякивал, выслушивая желания странных гостей.
Вампиры оплатили гостеприимство наличкой и отправились дальше. Пара слов, кинутая единственным жителям деревни, — вот и все. Друг с другом они не разговаривали с тех пор, как Вилоис сообщил, что они едут домой.
Ханнес вел машину по автостраде, обгоняя автомобили и старясь выиграть секунды у этой кажущейся бесконечной дороги. Иногда он, смотря в правое боковое зеркало, кидал взгляд на сына, но ни звука не сорвалось с губ. Вампир так и не смог подобрать нужных слов: слишком многое им с сыном надо было сказать друг другу, многое обсудить перед тем, как вновь стать семьей.
Вампиры не стареют. Их внешность замирает на том моменте, когда было проведено обращение, и все же Вил видел: сын изменился. Но были ли это изменения кристалла или просто само время наложило на Бена свой отпечаток?
Вильгельм, ставший в этом веке Вилоисом, мысленно отметил, что его отпрыск не сменил имя, будто отдавал родителям должное за то, что они его так нарекли. В этом старый вампир видел хороший знак…
Бену не было дела до мыслей родича. Он смотрел в окно, где город сменял город, а поселения чередовались с селами, где мимо проносились фермы, ответвления дорог, ведущих в мегаполисы.
Серпантин горной дороги, туннели лесных трасс, скрытых от темного солнца пушистой шапкой деревьев. Исполины и молодняк приветствовали утро, радовались вечеру, хотя и первое, и второе превратились в неразличимых близнецов.
Фары разрезали сумрак дорог. Огни городов вспыхивали то внизу, у основания гор, то где-то вверху, справа или слева. И в этом сиянии они были похожи друг на друга, словно вампиры ехали по заколдованному кругу, созданному магами, чтобы удержать беглецов. За вампирами следили верхушки гор, путь пересекали речушки и реки, наперегонки с авто бежали ручейки, хлюпали газы в болотах, призывая путников остаться, а деревья, наоборот, провожали легким поклоном. И так, казалось, бесконечно.
Они оставляли позади места, удобренные кровь. Хотя есть ли на Заолуне земли, которые не вкусили этой алой жидкости?
Пик кровавой жатвы пришелся на конец шестнадцатого — начало семнадцатого века. Это было время, когда мир отдыхал от войн; период, когда подскочила рождаемость. А с ней появились новые проблемы.
В семьях магов вместо одного ребенка стали появляться двое, а то и трое малышей. В одиннадцать лет у ребят проявлялся дар, и их отдавали в обучение тем, кто этим даром владел. Но хороших учителей было единицы. А детей становилось все больше и больше. В результате поколение, вступившее в пубертатный период, стало представлять опасность для окружающих. Для того, чтобы изолировать детей и помочь им в овладении магией, теурги создали школу, под которую отвели остров Фергант, дабы детишки, развивающие свои способности, не уничтожили основной континент.
Но это было лишь начало — звено в цепи других событий. Кроме детей магов на Заолуне было много детей простых смертных. И у многих из них просыпались способности, странные и опасные. Вот тогда все и началось. По поселениям стал ходить человек, Авентус, убеждающий своих слушателей, что магия — реальна, что в каждом человеке имеется определенная сила. Необходимо лишь научиться ее освобождать и управлять. У Авентуса появились последователи. Деревенские знахарки учили заклинания, чтобы одним прикосновением лечить людей, землепашцы зубрили руны, чтобы земля сама обрабатывала себя. Конечно, в большинстве случаев все это не имело никаких последствий, ибо талантливых людей было не так много. Но они были. Молодые девушки и парни, древние старухи и старики, обнаружившие у себя дар, покидали дома, вылезали из нор и шли под знаменем Авентуса, творя добро так, как они его понимали.
Магия давала власть и силу — и не всем удалось избежать искушения. В темных подвалах стали твориться заклятия, кровь жертвенных животных сменилась кровью людей. Так спасение обратилось для многих погибелью. Колдунов стали бояться, ведьм — избегать.
Но страх простых смертных не шел ни в какое сравнение со страхом Магистрата, который ощутил, что его положение покачнулось. Толпы людей, почуявших в себе дар, устремились к «волшебному острову среди облаков, что находится на севере» (как называли Фергант в летописях).
С подачи теургов зашевелилась Святая Церковь. Загорели костры для нечестивцев, которые прибегали к «силам зла, взывали к адскому пламени, поклоняясь Кхорту». Во славу Иена обрывались жизни. Но не только людей предавали огню. По обвинению в колдовстве хватали дарков. Эти «неблагочестивые создания» жили дольше обычных теургов, поэтому Магистрат не возражал, что церковь сокращала дни этим «тварям» в назидание новому поколению магов.
Что изменилось за это время? Лишь то, что дарков оставили в покое — по крайней мере пока они входили в состав свиты вампира, их не трогали. Ведьмам и колдунам в этом плане повезло меньше. За ними до сих пор охотилась церковь, и их, как и несколько столетий назад, ждал все тот же очищающий костер. День Великого очищения уже назначен. Скоро огни загорятся по всей Большой земле.
Некоторые районы Крофуса Бену казались знакомыми. Здесь ему приходилось бывать не только в двадцатом столетии, но и раньше, когда вампир бежал из Рэдланжа. Тогда он решил, что западная часть континента будет более благосклонна к вампиру — более благосклонна, чем Вил. Когда-то Бен обвинял отца в своих неудачах, затем научился извлекать пользу из провалов. И тогда осталась лишь ненависть. Но сейчас тот вампир, чье отражение Бен видел в окне, не вызывал этих чувств. Они исчезли. Но на их смену не пришла ни любовь, ни понимание. Тот, кто раньше носил имя Вильгельма де Конинга, теперь был для Бена чужим...
День бежал за ночью, ночь менялась днем в извечной чехарде жизни.
— Ты не хочешь поговорить? — к концу третьего дня Вилоис нарушил молчание.
Этот голос, вклинившийся в привычную песню машины, отвлек Бена от созерцания видов за окном.
— О чем?
— М... — Вил откашлялся, словно подавился так и не высказанными словами. О чем можно говорить с сыном, которого не видел более пяти сотен лет? О женщинах — уже поздно. О будущем — в связи с ожидаемыми событиями оно казалось слишком туманно. Быть может о прошлом? — Думаю, у тебя есть вопросы ко мне.
Тон анисита вновь был безэмоциональным — простые слова, будто дань каким-то правилам.
— Нет, — Бен вернул свое внимание пейзажу, проносящемуся за окном. Вопросов у ученого не было. Прошлое осталось в прошлом. Ему бы с настоящим разобраться, а отношения с отцом — это меньшее, что волновало Лоуренса.
И вновь расслабленной резиной тянулось время и напряженной тишиной наполнялся салон авто.
Очередной день подходил к концу, когда машина снизила скорость. Бен с трудом подавил вздох: для него подобная остановка — внеочередная задержка, из-за которой общество отца придется терпеть дольше, чем планировалось. К тому же они все еще находились на территории Святой Церкви.
Автомобиль прижался к обочине, в нескольких метрах от которой начинался лес. Темный, густой. Он тянулся на сотни километров и упирался в горы, за которыми ранее скрывалось королевство Монте, крепкое, непобедимое, как казалось в те времена, когда на троне в неприступном замке сидел сангуис Эвгениус.
— Надо перекусить, — Вил поставил машину на ручник и включил аварийку.
Некоторое время в салоне тишина вновь вступила в свои права. Бен продолжал смотреть в окно, будто не замечая направленного на него взгляда отца.
Стараясь привлечь внимание сына, Вил вновь кашлянул. Бен знал, что последняя порция консервированной крови закончилась сутки назад и теперь им предстояло стать донорами друг для друга. Вот только эта перспектива совсем не радовала ученого. Он не хотел подставлять под клыки вену этому чужого для него вампиру: слишком интимным был для Лоуренса процесс приема пищи из живого сосуда.
Вил считал иначе. Голод требовал пищи. Пища была под боком. Какие-то иные терзания аниситу были не свойственны.
— Бен!
Лоуренс с трудом подавил желание отправить отца в лес на охоту. Он даже мог бы посоветовать истинному сыну клана де Конинг, не знающего, что такое голод, кого стоит ловить, чтобы пополнить запасы крови. Но взвесив все, ученый решил не открывать сородичу своей секрет. Пусть то, каким образом юный Бенджи выжил вдали от клана, так и останется его маленькой тайной.
— Бен!
В голосе Вилоиса — нетерпение. Бен мог представить, каково вампиру, который привык получать кровь по расписанию, сутки без живительной влаги.
— Мне нужна твоя кровь, пожалуйста, — Вил провел рукой по лбу, убирая волосы, коснулся кончика уха, нервно сжал руку в кулак и опустил ее, зажав между колен.
Простые слова, но можно представить, как тяжело они дались Вилоису. Если раньше Бен готов был рассмеяться, представляя отца, рыскающего по лесу в поисках мышей — единственных животных, способных накормить анисита, то теперь в глаза Лоуренса вспыхнул гнев: он не позволит никому прикоснуться к своей крови! Прикоснуться к себе!
Тревожное чувство зажгло искру в груди.
Вил требовал от головорезов и наемников его голову в течение нескольких столетий, но теперь ему нужна кровь сына — и он просит. Клан отвернулся от Бена, когда молодому вампиру так нужен был отчий дом, зато теперь они поменялись местами и Рэдланж открывает для него свои двери.
Что-то смутное и знакомое промелькнуло в памяти. Промелькнуло в виде Эрны с мокрыми волосами, с карминовыми глазами, которыми она смотрела на вышедшего из кристалла Бена.
Это нечто знакомое было склизкое, грязное и от того опасное. Для гордости? Для самолюбия?
Бен отогнал непонятные мысли, которые ничего, кроме раздражения, не приносили.
Что ж, быть может он разумом понимал, что ненависть и агрессия к родным — не выход, что сейчас ему нужна помощь, а значит, надо сдерживать себя, ведь он почти со всем смирился. Но почти — это не все, и душа еще сопротивлялась такому раскладу.
Если бы Вил посмотрел в глаза сыну, он бы увидел, как радужные блики прошли по краю зрачка Бена. Но Ханнес избегал прямо смотреть на родственника.
— Мы аниситы. Мы должны поддерживать друг друга, — напомнил Вил, и Бен чуть не зашелся в хохоте.
Что он в самом деле? Слабому вампиру требуется помощь. Именно слабому. Таким был всегда Вил — зависимый от прихотей Эрны, ее безмолвная тень — не более.
Лоуренс ощутил некое подобие сочувствия к отцу. Вампир перегнулся через спинку кресла, взял с заднего сиденья термос. Если отец надеялся, что Бен подставит под клыки руку, то он ошибался — настолько своему родителю Лоуренс не доверял.
Кровяной нарост на ногте разрезал плоть и вошел в вену. Приходилось контролировать поток руной, чтобы рана раньше времени не затянулась.
Отец хочет есть — и Бену приходилось удовлетворить его потребности, но не столько из-за жалости — хотя, конечно, это тоже сыграло свою роль, — просто пора уже ехать дальше.
— Не пролей.
— Спасибо, — это слово далось Вилу тяжело. Будто к языку привесили гирю. Но без этих слов, подозревал Ханнес, они не смогут сделать шаг по отношению к друг другу, чтобы вновь стать... семьей?
