Смерть мужа-человека развязала женщине руки. Она получила не только замок, но и внушительные средства. В одиннадцатом веке вампиресса собрала всех своих детей, а также детей их детей, положив начало новому королевству и создав клан де Конингов — по фамилии, которая была у Эрны до замужества. Сам Анисиос редко бывал в этом месте, ставшим для многих вампиров родовым гнездом.
Бен улыбнулся своим мыслям, вспомнив генеалогические древо семьи. Всего шесть сангуисов дали жизнь вампирам, чье число насчитывало теперь около трех тысяч, из них чистокровных — менее половины. Еще в шестом веке после Катаклизма отгремели войны Белой и Черной крови, и теперь чистокровные жили рядом с полукровками и не чурались обращенных. Вот только даже три тысячи — ничто по сравнению с многомиллиардным населением людей. Да и магов намного больше, чем носферату. И все же дети Кхорта продолжали жить, скрывая свою сущность и блуждая по грани, борясь со своими пороками, глуша жажду крови. Они входили в связь со своими братьями и сестрами, с отцами и матерями. Расе кровососущих вырождение не грозило. Только сталь могла их убить. Сталь и Кхорт, чье приближение не за горами...
За верхушками леса поднимались шпили замка. Таблички вдоль дороги сообщали о том, что путники въехали в зеленую зону и что это — частная территория. Указатель показывал, что до замка де Конингов осталось немного.
Ворота, почти всегда открытые в той, довоенной жизни, были открыты и сейчас. Туристы высаживались на главной площади, доставали фотоаппараты и снимали местность.
Жившие здесь уже привыкли к величию замка. К его монументальным стенам, нижние этажи которых покрывала пышная растительность, к выложенным мозаикой проходам сквозь аккуратно подстриженные кустарники, застывшие в причудливой форме.
Хотя, если перенестись мыслями в прошлое, так ли часто Бен бывал в этой части родового гнезда? Сюда приезжали послы, здесь устраивали праздничные гулянья, но большую часть своей жизни он провел на заднем дворе, среди сараев, конюшен, среди неприметных домов представителей свит и менее обеспеченных семей клана.
Теперь, когда большинство воспоминаний уже стерлись, он должен был признать: замок действительно великолепен.
— Останови!
Бен вышел из машины.
Гул толпы окутал его плотным саваном. Но лишь на минуту. Сквозь человеческие вдохи и ахи, сквозь щелканье фотоаппаратов пробивались другие звуки — шелест травы, говор листы, которой вторило тяжелое кряхтение старых великанов, обсуждающих новый век. В конюшнях, не исчезнувших, несмотря на двадцать первое столетие, все также ржали и фыркали лошади. Бену показалось, что он даже услышал плеск реки и возмущение водопада, недовольного капризным потоком, который подтачивал его основание.
Воздух наполняли ароматы зимних цветов — уникальных растений, которые выводили на землях аниситов. Они цвели круглый год. Люди считали, что эти цветы не пахнут, но вампиры улавливали их ненавязчивый, тонкий и изысканный аромат. Так пахнет солнце, горячий песок, теплый поцелуй матери, прохладная волна, ласкающая уставшие ступни.
Крупными округлыми радужными лепестками зимние цветы, украшающие вход в замок, поздоровались с вампиром, на секунду оттеснили другие ароматы, а затем вновь растворились в них: в тяжелом запахе хвои, тянущемся из леса, в ароматах прелой травы, цветущих садов.
Но на смену этому букету пришел новый: амбре городской пыли, газа, источающего автобусами.
В дневном свете, пусть и приглушенном темными облаками, которые окутывали Заолун плотным покрывалом, замок все равно выглядел величественно.
Свет отражался от обитых золотом шпилях. Белокаменные башни-близнецы встречали гостей, выпятив вперед свои полукруглые бока и поглядывая на приезжих маленькими окнами, украшенными витражами. В отличии от башен, первые этажи наружных стен замка были прозрачны. Арочные окна исходили огням, открывая вид на залитый светом бальный зал с высоким потолком.
Но чем выше шел этаж, тем меньше становились оконные проемы. Они сужались и терялись на фоне странных существ, словно охранники застывших у стеклянных глазниц. Бен помнил, что все эти каменные изваяния скрывали сюрпризы для тех, кто осмелится проникнуть в замок. Видимая прозрачность первых этажей — всего лишь ловушка, которая захлопывалась, как только недоброжелатель проникал в замок. Вся стена была подвижна — она уходила в землю, заточая несчастных в каменной тюрьме.
Наблюдая, как туристы плотной волной вливаются в открытую резную пасть стены, Бен подумал: остались бы они столь беспечны, если бы знали, чем на самом деле является эта часть замка. Хотя в век, когда Бен жил в родовом гнезде, ловушку ни разу не приводили в действие, но ее механизмы всегда поддерживали в рабочем состоянии. Изменилось ли что-то за это время?
Внимание вампира привлекли крики. Туристы восторженно орали, самозабвенно щелкали фотоаппаратами и показывали куда-то в сторону, откуда валил дым — где-то в недрах родового Гнезда, скрытого от приезжих высокой живой стеной, что-то горело. Но вот дым исчез и в огненном зареве цветная дуга рванула вверх, зависла над замком и распадалась фейерверком над верхушкой правой башни-близнеца. Мелкие цветки огненного букета лизнули стены и исчезли.
— Что это?
Бен не успел отойти от машины. Тревожное чувство вновь наполнило грудь. Не стоило трудов догадаться, что данное шоу — действие одного из стихийных магов. Но вот черный дым, из которого появилась дуга… Насколько помнил Бен, теурги клана никогда не экспериментировали в самом Гнезде — для этого у них были свои полигоны.
Вил чуть наклонился, чтобы в окно со стороны пассажирского кресла увидеть то, что привлекло внимание сына.
— Дядюшку Эдварда помнишь?
— Это который… — Бен обратился к памяти, но та не особо спешила откликаться. И не мудрено. При обилии родственников не сложно забыть, кому приходился этот Эдвард сыном, кому — мужем, кому — отцом и каким образом он вообще связан с Эрной или, на худой конец, с Анисиосом.
— Видимо, опять приступ, — беспечно отозвался Вил, когда огонь погас, не нанеся серьезного урона замку. — Не так давно он все же зазвал в свою свиту мага огня. С тех пор полегче стало.
Полегче?
Бен тоже смотрел в сторону дома, активируя руну, надеясь увидеть, что кто-то спешит в сторону сгоревшего дома. Но нет. Лишь несколько молодых вампиров замерли в стороне по ту сторону забора, да туристы направляли камеры на зеленое ограждение, надеясь, что из-за него вновь вырвется огненная радуга.
Ничего не изменилось за то время, пока вампира не было. Все также кровавое безумие овладевало его родственниками. Кто-то, как Эдвард, находил удовольствие в поджигании дома, а кто-то обращался к насилию. И, как и прежде, клан не вмешивался в эти дела, считая, что с данной проблемой должны справляться члены семьи. Одержимый мог поджигать дом, но другие вмешивались лишь в том случае, если пожар угрожает их жилищу; безумец мог избивать детей, но пока он не замахнется на чужих отпрысков, никто ему и слова не скажет. Сколько проклятых в свое время из-за этого умерло, так и не вкусив крови?
Эрна считала, что клан должен быть единым целым и в то же время оставляла право семей на свои секреты. Безумие мужчин-аниситов и было тем самым секретом, который никто не хотел выносить за пределы своего дома. Что ж, видимо, здесь действительно ничего не изменилось.
Бен скользнул взглядом по отцу, который вновь сел за руль и ждал, когда сын закроет дверь.
После смерти Августы их семья состояла из двоих. Но кто после ухода Бена стал «гасить» приступы Вила, имеющего тягу к насилию?
Данный вопрос Бен не стал озвучивать. Да и какое ему теперь дело? Тот, кто был перед ним, уже давно не воспринимался отцом.
— Встретимся в главной зале, — бросил Вил и, когда дверь хлопнула, развернул машину, оставляя в стороне площадь. Автомобиль проехал несколько метров вдоль резного забора, приближаясь к плотной стене из кустов. Но вот живая стена сдвинулась, словно кто-то задействовал скрытый механизм, кусты расступились, пропуская внутрь машину и вампира.
Бен прошел по центральной площади, вдыхая аромат давно забытого прошлого. Он не видел клумб и кустарников. Лоуренс смотрел сквозь них, уносясь мыслями к лесу, что примыкал к стенам замка. Там была поляна и старое дерево, возле которого он впервые поцеловался, заброшенный колодец — свидетель его первой дуэльной схватки. Скорее всего ничего от этого не осталось — время беспощадно ко всему. Но в памяти все эти места сохранились. В воспоминаниях они были живы, как и были живы те, кто давно обратился в прах.
Замок встретил вампира прохладой.
Шум шагов по мраморным плитам. Эхо, бродящее по коридорам в поисках жертв, — и оно их находило: благодарные туристы внимали отголоскам прошлого, рисуя в воображении роскошные пиры, сумасшедшие балы, грандиозные приемы.
Бен оставил в стороне бальную залу и по широкой лестнице поднялся наверх.
Живые огни, освещающиеся эту часть замка несколько веков назад, сменились на лампы, бездушным светом обнажающие стены. Арочный высокий потолок, ниши, в которых застыли мужские и женские фигуры, созданные из камня, — это то, что осталось от прошлых веков.
Бен проходил по залам и комнатам, где двери либо сняли, либо зафиксировали так, чтобы они не закрывались. Все нутро центральной стены Рэдланжа выглядело обнаженным и мертвым.
Пустая пасть камина, который уже никто зажжет. Хрустальные слезы люстр, свисающих с потолка. Из этих частей замка ушла жизнь, уступив место музейной пыли и запаху, просочившимся в древние стены вместе с людьми.
Бен бродил по комнатам и не узнавал их. Экспозиции мало напоминали то, что здесь было раньше. Казалось, просто из всех комнат собрали старые вещи и разместили их на обозрение приезжим.
Вот огромная золотая чаша, размещенная около небольшого окна. «Умывальня» — значилось на табличке. Бен с трудом погасил смех, старясь не смущать туристов, которые пытались удостовериться у гида, правда ли, что чаша сделана из золота.
Правнук сангуиса мог бы подтвердить — чаша действительно золотая. Вот только умывальней она никогда не была. Создали ее не в двенадцатом веке, как значилось на табличке, а в третьем веке до Катаклизма. В этой чаше был проведен кровавый ритуал, с помощью которого на свет появилась Эрна — первый ребенок от вампиров. Позднее золотой чан перевезли в родовое гнездо аниситов, где его использовали по назначению — для оживления детей чистокровных. В этой чаше Бен сделал свой первый самостоятельный вздох. Чаша была свидетелем, как жизнь человека меняли на жизнь проклятого. Ничто не изменилось с тех пор. Как ни старались ученые (и Бен был в их числе) замена ритуалу так и не нашли. Без убийства человека ребенок двух вампиров умирал, как только перерезали пуповину. Теперь для ритуала использовали приговоренных к смерти преступников, а те, кто побогаче, отправлялись на Расэук, покупали рабов и рожали там. Но смертные приговоры суды выносили не часто, а деньги были не у всех, и десятки, сотни младенцев носферату умирали или оставались на попечении Ордена Кхорта, так как их родителей за нарушение закона отправляли на два века в свинцовые гробы Стилвока.
Туристы обступили чашу, восхищались ею, старались дотронуться до реликвии, лишенной каких-либо украшений. Они стояли там, где раньше стояли их сородичи, у которых из перерезанного горла стекала кровь, а вместе с ней уходила жизнь. Души несчастных, стянутые заклятиями, летели не в Раэн, а в Тресон, где открывали двери для посланников Кхорта. Вырванные из ада, они неслись по проложенному человеческой душой пути, чтобы ребенок-проклятый жил. Жил во славу вампирского рода, во благо отца его, кровавого демона.
Бен прошел мимо столовой, заглянул в зал, обозначенный как будуар княгини. Манекен в центре комнаты был облачен в один из нарядов Эрны. Кружевной воротник-стойка, прозрачная ткань, прикрывающая зону декольте, широкие рукава до пола, с незаметными прорезями, сквозь которые виднелись лишь пальцы куклы. Переливающийся подол платья, словно хамелеон, менял цвета в зависимости о того, с какого угла на него смотреть, и стелился у ног манекена.
Но не наряд привлек мужчину. На короткой цепочке поверх платья висел серебряный кулон с изображением солнца.
Вампир потянулся к нему, переворачивая украшение, чтобы прочитать имя.
— Прошу вас, не трогайте экспонаты.
Охранник был человеком. Обычным человеком, который нес службу в замке вампиров. Хотя чему тут удивляться?
— Извините, — Бен опустил руку, позволил кулону опять упасть на шелковое платье княгини и звякнуть цепочкой. На его серебряной поверхности значилось имя Эрны.
— Наконец-то нашел тебя!
На плечо легла рука отца. Пришлось оставить обращение к прошлому и заняться настоящим, которое уже сейчас прокладывало путь грядущему…
Они оставили позади комнаты, доступные для туристов, преодолели подъемы левой башни-близнеца, по парапету перешли в новое крыло. И вновь нескончаемые коридоры и лестницы. Здесь все было отремонтировано и сияло чистотой. Полы не скрипели, стены не стонали, факела не чадили за неимением этих старый средств освещения. Но почему-то Бен подумал об этом с грустью. В детстве ему нравилось наблюдать за пляской пламени, прыгать по ступенькам, прислушиваясь, как те выводят скрипом свою незамысловатую мелодию. Там, где раньше висели подсвечники, теперь почетным караулом застыли бра, от которых за обшивкой стены тянулась паутина проводов.
Бен не спешил. Он шел впереди отца, и каждый шаг рождал целый рой воспоминаний, связанных с этим замком. Вполне возможно, что часть их — надуманная, всего лишь игра воображения, которое заполняло пробелы. Спустя столько столетий уже сложно вспомнить все, но когда воспоминания кажутся важными, сознание само рисует прошлое, выводя штрихами события, подрисовывая их участников, заимствуя из других картин детали.
Бен приближался к тем комнатам, где он провел век своей жизни, когда в голове звучали слова, приглушенно и отстраненно. Слова, которые он никогда не мог слышать, но которые были настолько реалистичны, словно он являлся участником каких-то событий. В ответ на слова перед глазами встают картины...
...Поворот к покоям Главы клана... там стоят двое, ругаются. Он слышит голос Эрны и... Вильгельма...
Только тот, кто всплыл в памяти, был намного моложе Вила, который шел позади Бена.
...Дверь в зал. Вновь приглушенные голоса. Сквозь проем видно, как перемещаются дамы в нарядных платьях. Они говорят о свадьбе. О чудесной свадьбе...
Бен повернул голову и увидел на стене зеркало — зеркало, которого давно уже нет. И все же сверкающая чистотой поверхность отражает коридор, играет в свете свечей и запускает игривые искорки в тяжелые драгоценности облаченной в белое невесты, которая смотрит на свое отражение большими темными глазами. Имя молодой вампирессы не успевает сорваться с губ Лоуренса.
— Мы дома! — хрустальный голос вновь зазвенел в голове, глубокий и печальный. — Но для тебя это ловушка.
Слова отразили то, что чувствовал сам Бен. Казалось, что стены засасывали его, связывали по рукам и ногам. Что-то во всем этом было неправильным.
Лоуренс отвернулся от стены — и зеркало, что ему привиделось, исчезло.
Бен улыбнулся своим мыслям, вспомнив генеалогические древо семьи. Всего шесть сангуисов дали жизнь вампирам, чье число насчитывало теперь около трех тысяч, из них чистокровных — менее половины. Еще в шестом веке после Катаклизма отгремели войны Белой и Черной крови, и теперь чистокровные жили рядом с полукровками и не чурались обращенных. Вот только даже три тысячи — ничто по сравнению с многомиллиардным населением людей. Да и магов намного больше, чем носферату. И все же дети Кхорта продолжали жить, скрывая свою сущность и блуждая по грани, борясь со своими пороками, глуша жажду крови. Они входили в связь со своими братьями и сестрами, с отцами и матерями. Расе кровососущих вырождение не грозило. Только сталь могла их убить. Сталь и Кхорт, чье приближение не за горами...
За верхушками леса поднимались шпили замка. Таблички вдоль дороги сообщали о том, что путники въехали в зеленую зону и что это — частная территория. Указатель показывал, что до замка де Конингов осталось немного.
Ворота, почти всегда открытые в той, довоенной жизни, были открыты и сейчас. Туристы высаживались на главной площади, доставали фотоаппараты и снимали местность.
Жившие здесь уже привыкли к величию замка. К его монументальным стенам, нижние этажи которых покрывала пышная растительность, к выложенным мозаикой проходам сквозь аккуратно подстриженные кустарники, застывшие в причудливой форме.
Хотя, если перенестись мыслями в прошлое, так ли часто Бен бывал в этой части родового гнезда? Сюда приезжали послы, здесь устраивали праздничные гулянья, но большую часть своей жизни он провел на заднем дворе, среди сараев, конюшен, среди неприметных домов представителей свит и менее обеспеченных семей клана.
Теперь, когда большинство воспоминаний уже стерлись, он должен был признать: замок действительно великолепен.
— Останови!
Бен вышел из машины.
Гул толпы окутал его плотным саваном. Но лишь на минуту. Сквозь человеческие вдохи и ахи, сквозь щелканье фотоаппаратов пробивались другие звуки — шелест травы, говор листы, которой вторило тяжелое кряхтение старых великанов, обсуждающих новый век. В конюшнях, не исчезнувших, несмотря на двадцать первое столетие, все также ржали и фыркали лошади. Бену показалось, что он даже услышал плеск реки и возмущение водопада, недовольного капризным потоком, который подтачивал его основание.
Воздух наполняли ароматы зимних цветов — уникальных растений, которые выводили на землях аниситов. Они цвели круглый год. Люди считали, что эти цветы не пахнут, но вампиры улавливали их ненавязчивый, тонкий и изысканный аромат. Так пахнет солнце, горячий песок, теплый поцелуй матери, прохладная волна, ласкающая уставшие ступни.
Крупными округлыми радужными лепестками зимние цветы, украшающие вход в замок, поздоровались с вампиром, на секунду оттеснили другие ароматы, а затем вновь растворились в них: в тяжелом запахе хвои, тянущемся из леса, в ароматах прелой травы, цветущих садов.
Но на смену этому букету пришел новый: амбре городской пыли, газа, источающего автобусами.
В дневном свете, пусть и приглушенном темными облаками, которые окутывали Заолун плотным покрывалом, замок все равно выглядел величественно.
Свет отражался от обитых золотом шпилях. Белокаменные башни-близнецы встречали гостей, выпятив вперед свои полукруглые бока и поглядывая на приезжих маленькими окнами, украшенными витражами. В отличии от башен, первые этажи наружных стен замка были прозрачны. Арочные окна исходили огням, открывая вид на залитый светом бальный зал с высоким потолком.
Но чем выше шел этаж, тем меньше становились оконные проемы. Они сужались и терялись на фоне странных существ, словно охранники застывших у стеклянных глазниц. Бен помнил, что все эти каменные изваяния скрывали сюрпризы для тех, кто осмелится проникнуть в замок. Видимая прозрачность первых этажей — всего лишь ловушка, которая захлопывалась, как только недоброжелатель проникал в замок. Вся стена была подвижна — она уходила в землю, заточая несчастных в каменной тюрьме.
Наблюдая, как туристы плотной волной вливаются в открытую резную пасть стены, Бен подумал: остались бы они столь беспечны, если бы знали, чем на самом деле является эта часть замка. Хотя в век, когда Бен жил в родовом гнезде, ловушку ни разу не приводили в действие, но ее механизмы всегда поддерживали в рабочем состоянии. Изменилось ли что-то за это время?
Внимание вампира привлекли крики. Туристы восторженно орали, самозабвенно щелкали фотоаппаратами и показывали куда-то в сторону, откуда валил дым — где-то в недрах родового Гнезда, скрытого от приезжих высокой живой стеной, что-то горело. Но вот дым исчез и в огненном зареве цветная дуга рванула вверх, зависла над замком и распадалась фейерверком над верхушкой правой башни-близнеца. Мелкие цветки огненного букета лизнули стены и исчезли.
— Что это?
Бен не успел отойти от машины. Тревожное чувство вновь наполнило грудь. Не стоило трудов догадаться, что данное шоу — действие одного из стихийных магов. Но вот черный дым, из которого появилась дуга… Насколько помнил Бен, теурги клана никогда не экспериментировали в самом Гнезде — для этого у них были свои полигоны.
Вил чуть наклонился, чтобы в окно со стороны пассажирского кресла увидеть то, что привлекло внимание сына.
— Дядюшку Эдварда помнишь?
— Это который… — Бен обратился к памяти, но та не особо спешила откликаться. И не мудрено. При обилии родственников не сложно забыть, кому приходился этот Эдвард сыном, кому — мужем, кому — отцом и каким образом он вообще связан с Эрной или, на худой конец, с Анисиосом.
— Видимо, опять приступ, — беспечно отозвался Вил, когда огонь погас, не нанеся серьезного урона замку. — Не так давно он все же зазвал в свою свиту мага огня. С тех пор полегче стало.
Полегче?
Бен тоже смотрел в сторону дома, активируя руну, надеясь увидеть, что кто-то спешит в сторону сгоревшего дома. Но нет. Лишь несколько молодых вампиров замерли в стороне по ту сторону забора, да туристы направляли камеры на зеленое ограждение, надеясь, что из-за него вновь вырвется огненная радуга.
Ничего не изменилось за то время, пока вампира не было. Все также кровавое безумие овладевало его родственниками. Кто-то, как Эдвард, находил удовольствие в поджигании дома, а кто-то обращался к насилию. И, как и прежде, клан не вмешивался в эти дела, считая, что с данной проблемой должны справляться члены семьи. Одержимый мог поджигать дом, но другие вмешивались лишь в том случае, если пожар угрожает их жилищу; безумец мог избивать детей, но пока он не замахнется на чужих отпрысков, никто ему и слова не скажет. Сколько проклятых в свое время из-за этого умерло, так и не вкусив крови?
Эрна считала, что клан должен быть единым целым и в то же время оставляла право семей на свои секреты. Безумие мужчин-аниситов и было тем самым секретом, который никто не хотел выносить за пределы своего дома. Что ж, видимо, здесь действительно ничего не изменилось.
Бен скользнул взглядом по отцу, который вновь сел за руль и ждал, когда сын закроет дверь.
После смерти Августы их семья состояла из двоих. Но кто после ухода Бена стал «гасить» приступы Вила, имеющего тягу к насилию?
Данный вопрос Бен не стал озвучивать. Да и какое ему теперь дело? Тот, кто был перед ним, уже давно не воспринимался отцом.
— Встретимся в главной зале, — бросил Вил и, когда дверь хлопнула, развернул машину, оставляя в стороне площадь. Автомобиль проехал несколько метров вдоль резного забора, приближаясь к плотной стене из кустов. Но вот живая стена сдвинулась, словно кто-то задействовал скрытый механизм, кусты расступились, пропуская внутрь машину и вампира.
Бен прошел по центральной площади, вдыхая аромат давно забытого прошлого. Он не видел клумб и кустарников. Лоуренс смотрел сквозь них, уносясь мыслями к лесу, что примыкал к стенам замка. Там была поляна и старое дерево, возле которого он впервые поцеловался, заброшенный колодец — свидетель его первой дуэльной схватки. Скорее всего ничего от этого не осталось — время беспощадно ко всему. Но в памяти все эти места сохранились. В воспоминаниях они были живы, как и были живы те, кто давно обратился в прах.
Замок встретил вампира прохладой.
Шум шагов по мраморным плитам. Эхо, бродящее по коридорам в поисках жертв, — и оно их находило: благодарные туристы внимали отголоскам прошлого, рисуя в воображении роскошные пиры, сумасшедшие балы, грандиозные приемы.
Бен оставил в стороне бальную залу и по широкой лестнице поднялся наверх.
Живые огни, освещающиеся эту часть замка несколько веков назад, сменились на лампы, бездушным светом обнажающие стены. Арочный высокий потолок, ниши, в которых застыли мужские и женские фигуры, созданные из камня, — это то, что осталось от прошлых веков.
Бен проходил по залам и комнатам, где двери либо сняли, либо зафиксировали так, чтобы они не закрывались. Все нутро центральной стены Рэдланжа выглядело обнаженным и мертвым.
Пустая пасть камина, который уже никто зажжет. Хрустальные слезы люстр, свисающих с потолка. Из этих частей замка ушла жизнь, уступив место музейной пыли и запаху, просочившимся в древние стены вместе с людьми.
Бен бродил по комнатам и не узнавал их. Экспозиции мало напоминали то, что здесь было раньше. Казалось, просто из всех комнат собрали старые вещи и разместили их на обозрение приезжим.
Вот огромная золотая чаша, размещенная около небольшого окна. «Умывальня» — значилось на табличке. Бен с трудом погасил смех, старясь не смущать туристов, которые пытались удостовериться у гида, правда ли, что чаша сделана из золота.
Правнук сангуиса мог бы подтвердить — чаша действительно золотая. Вот только умывальней она никогда не была. Создали ее не в двенадцатом веке, как значилось на табличке, а в третьем веке до Катаклизма. В этой чаше был проведен кровавый ритуал, с помощью которого на свет появилась Эрна — первый ребенок от вампиров. Позднее золотой чан перевезли в родовое гнездо аниситов, где его использовали по назначению — для оживления детей чистокровных. В этой чаше Бен сделал свой первый самостоятельный вздох. Чаша была свидетелем, как жизнь человека меняли на жизнь проклятого. Ничто не изменилось с тех пор. Как ни старались ученые (и Бен был в их числе) замена ритуалу так и не нашли. Без убийства человека ребенок двух вампиров умирал, как только перерезали пуповину. Теперь для ритуала использовали приговоренных к смерти преступников, а те, кто побогаче, отправлялись на Расэук, покупали рабов и рожали там. Но смертные приговоры суды выносили не часто, а деньги были не у всех, и десятки, сотни младенцев носферату умирали или оставались на попечении Ордена Кхорта, так как их родителей за нарушение закона отправляли на два века в свинцовые гробы Стилвока.
Туристы обступили чашу, восхищались ею, старались дотронуться до реликвии, лишенной каких-либо украшений. Они стояли там, где раньше стояли их сородичи, у которых из перерезанного горла стекала кровь, а вместе с ней уходила жизнь. Души несчастных, стянутые заклятиями, летели не в Раэн, а в Тресон, где открывали двери для посланников Кхорта. Вырванные из ада, они неслись по проложенному человеческой душой пути, чтобы ребенок-проклятый жил. Жил во славу вампирского рода, во благо отца его, кровавого демона.
Бен прошел мимо столовой, заглянул в зал, обозначенный как будуар княгини. Манекен в центре комнаты был облачен в один из нарядов Эрны. Кружевной воротник-стойка, прозрачная ткань, прикрывающая зону декольте, широкие рукава до пола, с незаметными прорезями, сквозь которые виднелись лишь пальцы куклы. Переливающийся подол платья, словно хамелеон, менял цвета в зависимости о того, с какого угла на него смотреть, и стелился у ног манекена.
Но не наряд привлек мужчину. На короткой цепочке поверх платья висел серебряный кулон с изображением солнца.
Вампир потянулся к нему, переворачивая украшение, чтобы прочитать имя.
— Прошу вас, не трогайте экспонаты.
Охранник был человеком. Обычным человеком, который нес службу в замке вампиров. Хотя чему тут удивляться?
— Извините, — Бен опустил руку, позволил кулону опять упасть на шелковое платье княгини и звякнуть цепочкой. На его серебряной поверхности значилось имя Эрны.
— Наконец-то нашел тебя!
На плечо легла рука отца. Пришлось оставить обращение к прошлому и заняться настоящим, которое уже сейчас прокладывало путь грядущему…
Они оставили позади комнаты, доступные для туристов, преодолели подъемы левой башни-близнеца, по парапету перешли в новое крыло. И вновь нескончаемые коридоры и лестницы. Здесь все было отремонтировано и сияло чистотой. Полы не скрипели, стены не стонали, факела не чадили за неимением этих старый средств освещения. Но почему-то Бен подумал об этом с грустью. В детстве ему нравилось наблюдать за пляской пламени, прыгать по ступенькам, прислушиваясь, как те выводят скрипом свою незамысловатую мелодию. Там, где раньше висели подсвечники, теперь почетным караулом застыли бра, от которых за обшивкой стены тянулась паутина проводов.
Бен не спешил. Он шел впереди отца, и каждый шаг рождал целый рой воспоминаний, связанных с этим замком. Вполне возможно, что часть их — надуманная, всего лишь игра воображения, которое заполняло пробелы. Спустя столько столетий уже сложно вспомнить все, но когда воспоминания кажутся важными, сознание само рисует прошлое, выводя штрихами события, подрисовывая их участников, заимствуя из других картин детали.
Бен приближался к тем комнатам, где он провел век своей жизни, когда в голове звучали слова, приглушенно и отстраненно. Слова, которые он никогда не мог слышать, но которые были настолько реалистичны, словно он являлся участником каких-то событий. В ответ на слова перед глазами встают картины...
...Поворот к покоям Главы клана... там стоят двое, ругаются. Он слышит голос Эрны и... Вильгельма...
Только тот, кто всплыл в памяти, был намного моложе Вила, который шел позади Бена.
...Дверь в зал. Вновь приглушенные голоса. Сквозь проем видно, как перемещаются дамы в нарядных платьях. Они говорят о свадьбе. О чудесной свадьбе...
Бен повернул голову и увидел на стене зеркало — зеркало, которого давно уже нет. И все же сверкающая чистотой поверхность отражает коридор, играет в свете свечей и запускает игривые искорки в тяжелые драгоценности облаченной в белое невесты, которая смотрит на свое отражение большими темными глазами. Имя молодой вампирессы не успевает сорваться с губ Лоуренса.
— Мы дома! — хрустальный голос вновь зазвенел в голове, глубокий и печальный. — Но для тебя это ловушка.
Слова отразили то, что чувствовал сам Бен. Казалось, что стены засасывали его, связывали по рукам и ногам. Что-то во всем этом было неправильным.
Лоуренс отвернулся от стены — и зеркало, что ему привиделось, исчезло.
