— Простите, а вы пробовали когда-нибудь анальный секс? — спросил её Кир Экклезиастов.
— Пробовала. — отвечала ему красивая девушка. — И не только!..
— А я вот, за свою жизнь, ни разу… Саша не давала. И Миша тоже отказывался. Давай с тобой сейчас это забацаем, пока не переварились!
— Ну, давай! — сказала красивая девушка, сняла плавки и повернулась к нему задом.
Кир Экклезиастов встал, снял штаны, аккуратно сложил, чтоб не помялись, и положил сбоку, трусы снял, снял и повесил на гвоздик рубашку с галстуком от Versace, расшнуровал свои лакированные ботики, аккуратно снял, поставил их в уголок, потом снял носки, понюхал, подумал, засунул их ботинки, сел и смотрит на зад красивой девушки…
— Ну ты, пень, ты так и будешь сидеть и смотреть на меня? — подала голос красивая девушка. Я уже замёрзла без плавок.
— Я подумал, а вдруг Саша обидится? Она у меня такая впечатлительная!
— Ну и катись к своей Саше! Секса он анального захотел! Завтра будешь акулу в зад иметь! В рот ты её сегодня поимел, — в полный рост поимел!
Обиделся Кир. Надулся и молчит. Не разговаривает с красивой девушкой. Сидел так, думал, да и проснулся. Проснулся, смотрит, вроде как ночь, а на улице свет какой-то странный. Вышел он на балкон, а там уфонавты с Сашей Мышьяковой беседуют о чём-то. Забеспокоился Кир: уфонавты, они ребята, конечно, не плохие, но Сашу Мышьякову он даже самым лучшим в мире ребятам не отдал бы. Потому как, его она и ничья больше!
Спустился на лифте вниз, а там уже тихо и темно, как и положено ночью. И никаких тебе уфонавтов, никакой Саши…
— Померещилось мне, что ли? Бывает же такое!..
Поднялся обратно, смотрит, а Саша сидит в кровати.
— Тебя где носило? Ты что, лунатизмом страдаешь?
— Я красивую девушку спасал. Но так и не спас. Её акула съела. —
задумчиво ответил Кир.
— Ты что, псих? Какие акулы в три часа ночи у нас во дворе?!
— Не знаю… я вышел, их уже не было.
— Ох, спи уже! Спасатель ты наш! — с досадой сказала Саша, и
отвернулась к стенке.
Но не спится нашему Киру. Всё гложут его сомнения да подозрения. Пошёл он на кухню, достал пиво из холодильника, сел на стул и пустил по горлу живительную прохладу. Знакомый и всегда желанный вкус оказал на него своё расслабляющее действие, и Кир Экклезиастов глубоко и с облегчением вздохнул. Короче, попустило его от пива.
Сидит он, и уже со свежей головой, обдумывает предшествующие видения.
— И чего это я, баран, отказался от такого соблазнительного зада? Она ж мне его, можно сказать, на тарелочке с голубой каёмочкой, а я…. Где мне ещё такой подвернётся? Такой белый, с бархатистыми полушариями, гостеприимно разошедшимися, зовущими отведать сокровища, что совсем недавно было надёжно сокрыто между ними.
— И я, лопух, отказался от этого дара. Ради чего? Ради Сашиных поучений? Наверно, я её люблю. Вот только за что?.. Кир Экклезиастов, встал, тихонько пробрался в спальню, достал из тумбочки блокнот и, вернувшись на кухню, принялся сочинять новую поэму. Рабочее её название было «Акула, или красивая девушка (дилемма и трагизм)».
А вот был случай; написал Кир Экклезиастов очередную поэму «Половые акты во кишечном тракте». Видимо, был ещё под впечатлением того сна. Так его болезного заклевала цензура.
— Это, — говорят, — порнография во всей красе!
— Так ежели она в красе, то чего вам неймётся? — устало парировал Экклезиастов. — По мне, если красота, так она и есть красота. И нечего путать уши с носом! Задача искусства в том и состоит, чтоб нести в мир красоту! И пусть философы, да богословы размышляют, что хорошо, а что плохо. А мы — художники, — когда были крохами, как-то пропустили этот отцовский урок! Не на то у нас мозги были настроены!
— Ты нам, Экклезиастов, зубы не заговаривай! — говорят ему цензоры. Мы вашего брата, художника знаем, как облупленного! Всё-то вам мало свободы! Всё-то вам тесно дышится! А вот мы возьмём и не пропустим это твоё бессмертное творение!
— А я кончал на вас! На вас и на вашу цензуру! Я легко найду какое-то независимое издательство, которое с радостью опубликует поэму, да ещё и заработает на ней неплохо!
Короче поссорился Кир с цензорами. Выгнал он их из дому взашей и пол за ними подмёл.
— Раскомандовались тут!.. Всех бы им приструнить! Всех бы прилизать, да причесать под один фасон! А нам этот фасон не в унисон! Мы будем ходить лохматыми!
А вот как-то приснился Киру Экклезиастову кошмар:
Взобрался он со скалолазом Мишей на гору Кайласа, что в Гималаях. Снег метёт. Ветер ужасный. Но вот туча понемногу начинает уползать и открывает заснеженные красоты священной горы. Смотрят они: на самой верхушке какое-то строение обосновалось…
— Ах, батюшки светы, — воскликнул поражённый Кир. — То ж Гастроном наш! Кто ж это его сюда, болезного, затащил?
— вполне может статься, что это местный, Гималайский Гастроном. Впрочем, мы сейчас проверим. — Ответствовал скалолаз Миша.
Заходят они, а там сам Кайласанатха — Шива-Натараджа выплясывает. И всеми осьмью руками в такт танца двигает. А на нём футболка красная с восемью рукавами, и на футболке написано: «Моя родина СССР».
Смотрит Кир на это дело, и глаза у него на лоб лезут.
Присмотрелся он повнимательнее, а это потный мужчина так размахался руками, что кажется, будто их восемь, а не две. И ведь каковы кренделя выделывает стервец: и гопак пляшет и вальсирует и на голове волчком крутится…. То-то радость у него какая-то приключилась.
— Ты чего? — спрашивает его изумлённый Кир.
А тот запыхался; говорить ничего не может, а знай, прыгает с головы, да на ноги.
— Эй, ты ведь так все мозги и повытряхиваешь! — Все, какие остались, — предостерёг потного мужчину скалолаз Миша.
Видит Кир: не унимается человек. Прицелился он и саданул ему по челюсти. — Потный мужчина упал. Упал, лежит; глаза бегают, — того и гляди, выскочат из орбит, — с нижней губы кровь стекает. — Страшное зрелище.
— Чего это тебя так колбасило? — спрашивает его Экклезиастов.
— Меня…меня, — говорит потный мужчина, отдышавшись, — назначили директором Гастронома.
— Ооого! — выдавил из себя, ошарашенный Кир. — Да кто же это тебя назначил?
— Агенты назначили. И Гастроном тута поставили, чтоб всяких отшельников и скалолазов к идеям коммунизма склонять.
— Вот тебе и огурцы в губной помаде! Да что ж это они с печки брякнулись? — в отчаянии промолвил Кир, сам готовый брякнуться в обморок.
— Это, что же, ты и меня будешь склонять? — возмущённо шевеля усами, спросил скалолаз Миша. — Да будет тебе ведомо, что меня, кроме как к извращённому сексу, ни к чему склонить невозможно!
— Найдёт и на тебя управу, — устало промолвил Экклезиастов. — У него порнуха есть. — На любой вкус!
И в этот момент через форточку влетает воробей. — Ободранный, общипанный, с запёкшейся кровью на боках, — из последних сил несёт письмо, привязанное к ноге. Ударился о плечо Кира и упал замертво.
— Ах ты бедный птенчик, никак ответ от Гарри Поттера принёс?
Отвязал Экклезиастов пергамент от ноги почившего воробья, развернул и стал читать ответ заморского друга.
Dear Kir,
That fucking Voldemort’s placed your Grocery’s up on the summit of Kailas. The sweaty man is his protege. Lord Voldemort, knowing the wild temper of Shiva, thought he would assist him on this world’s peak full of the dark power of the god. But gods never do as we expect them to! Shiva’s got furious at this and in no time gonna destroy that Grocery’s. So don’t linger! Take your heels outa there!
Harry.
— Чего он говорит? — спросил скалолаз Миша, глядя на испуганное лицо Кира.
— Говорит? Говорит, валить нужно отсюда! Сейчас тут всё взлетит к бесовой матери. Затем, обращаясь к потному мужчине: — Эх была бы у меня волшебная палочка! Всунул бы я её тебе по самое не-хочу, да сказал бы: «Ректум инфламаре!»
С этими словами он повернулся, подхватил под локоть скалолаза Мишу и поспешил к выходу. Но не успели они дойти, как это случилось. Всё стало сплошным огнём… дверь улетела вперёд, они со скалолазом Мишей за ней. — Только не целиком, а постепенно разрываясь на куски. Всё было, точно в замедленной съёмке. Экклезиастов наблюдал, как его тело, расщепляясь на части и сгорая на ходу, улетает куда-то в бездонную пропасть. Но вот пропасть кончилась. — Он упал.
Открыл глаза и понял, что упал с кровати. Лежит он так, смотрит наверх, а сверху на него смотрит Саша мышьякова.
— Ты чего, окаянный? Кричал, как будто тебя кто режет. Я толкнула, чтоб разбудить, а ты упал. Опять спасал кого-то?
— Даааа… — неопределённо протянул Экклезиастов, глядя на Сашу невидящими широко открытыми глазами. Немного погодя: — Они же Гастроном взорвали!
Вскочил и побежал на улицу.
— Ты куда ненормальный? Трусы хоть натяни! — крикнула ему вослед Саша.
Да куда там! Помчался Кир — не догонишь!
Прибегает, смотрит: стоит Гастроном целый и невредимый. Он прямо сел от облегчения. Потом встал, зашёл внутрь, — всё, как полагается: прилавки с продуктами, очередь стоит и потный мужчина тут как тут, в очереди столбычит. Подошёл Кир Экклезиастов к нему весь в слезах и сделал невозможное — обнял и поцеловал потного мужчину взасос. Потом погладил его по голове, посмотрел ласково, для порядка, двинул по челюсти, — потный мужчина, при этом перелетел на ту сторону прилавка, — и пошёл домой, плача.
По пути, он увидел, как по улице проводили слонов. Слоны были разные. Были слоны большие, были маленькие… Но все какие-то худые и высокие; с длинными тонкими ногами. Особенно молодняк. Они бегали, прыгали, резвились, и всё дефилировали своими несуразно длинными худыми ногами.
— Стильные слоны пошли! — сказал сам себе Кир Экклезиастов.
В этот момент к нему подошёл милиционер.
— А вы чевойто, молодой человек без прикида разгуливаете? — бесцеремонно поинтересовался он у Кира. — А предъявите-ка вы мне ваши документы!
— А где, по-твоему, я могу прятать документы, ежели я разгуливаю нагой? Ты бы лучше почистил свою фуражку! Очень похоже на то, что ты кладёшь её ночью под кровать.
Милиционер покраснел, выхватил пистолет, стал в стойку…
— А ну, — говорит, — документы давай!
— А вот тебе! — Сказал Экклезиатсов, демонстрируя ему свой средний палец. — Могу и в оригинале показать! — И он схватился за свой болтающийся орган.
Это окончательно вывело милиционера из себя. Он уже топал от злости, заламывал руки, пытаясь достать зубами до локтя. Ломался этак некоторое время, потом вывернул руки назад, выгнул спину бубликом и пошёл вприсядку. Идёт это он значит так: изо рта слюна капает, фуражка злосчастная чуть держится на плешивой макушке, колени выше головы летают…
— Ты бы бросил пистолет, а то застрелишь кого! — Крикнул ему Кир.
Но не слышит его милиционер. Аффект его долбит бедного.
В этот момент, один из стильных слонят, обратил внимание на performance милиционера, подбежал и стал радостно прыгать и трубить своим стильным хоботом. И так разыгрался, что не заметил, как наступил на несчастного служителя порядка своей длинной ногой и раздавил того, можно сказать, при исполнении…
Ну, надо отдать ему должное, как только он увидел, что натворил, сразу сделал ноги. — Он сделал их ещё длиннее и помчался куда-то быстрее ветра.
Посмотрел Кир Экклезиастов на это печальное зрелище, вспомнил историю про маленького мальчика, что нашёл пистолет, и, решив, что умирать ему рановато, взял обрызганное чем-то из внутренностей милиционера оружие, вытер об штанину последнего, вздохнул и продолжил свой путь к дому.
— Что-то уж больно много приключений сегодня! — думал Экклезиастов, вальяжной, неспешной походкой продвигаясь к дому.
Прохожие шарахались, кто куда, едва завидев, эту обнажённую фигуру с пистолетом. Из-за угла вышла молоденькая девушка, судя по виду, претендующая на звание леди-вамп, увидела Экклезиастова, завизжала, что твоя сирена, и рванула когти, побыстрей, чем давешний слонёнок. При этом, не совсем ясно было, что привело её в такой сильный стрём — оружие в руке у Кира, или оружие между ног его? Как бы там ни было, девчонка убежала. Только шузы остались стоять рядком на тротуаре. Постоял Кир, подумал, решил, что Саше лишние шузы ни в коем разе помешать не могут, подхватил их свободной рукой и, уже без происшествий, добрался, наконец, до дома.
Пришёл он домой, а там гости: скалолаз Миша приехал со своей новой подругой Розмари Уморёной. Кир Экклезиастов, как увидел их, так и упал на пол. Очнулся он уже в постели — чистый, вымытый, трофеев принесённых в поле зрения не наблюдается, а над ним склонились, с озабоченным видом, Саша и Миша с подругой.
— Фу, — облегчённо выдал скалолаз Миша, — ты нас напугал! Я же говорил: бросай это грязное дело — бумагу марать! Ходи почаще в походы! Меняй обстановку! — и он кивнул в сторону своей томного вида подруги Розмари. Саша этот жест заметила и неодобрительно нахмурилась
— В абрикосах меры не знает, чревоугодник, — подала она голос. — Вот и гоняет по городу голышом.
— Ты кого там уже порешить успел? — грубо и с пристрастием обратилась она к Киру. — У кого пистолет отобрал, говном смердящий? С чьих немытых ног шузы снял?
А Кир лежит, рот открывает, а ничего сказать не может.
— Я… я, — говорит. — Я не знаю… мне так странно и так радостно вас всех видеть… я только пришёл в себя, а вы мне такие вопросы каверзные задаёте.
— И то правда! — воскликнул Миша. Чего ты его грузишь? Видишь, он сам не свой! Дай ему оклематься! Ещё успеет извилинами поработать.
— Он всю свою жизнь, — сколько я его знаю, — сам не свой! И всё никак не оклемается! — буйствовала Саша Мышьякова.
Но её угостили вином массандровским, и она отошла. Отошла, села в уголке и стала мурлыкать что-то жутко немелодичное себе под нос. А гости продолжали доставать подарки. Их у них был целый мешок и полкоробки. Были тут и Крымские эфирные масла, и индийские благовония и голубые дельфины китайские, и колокольчики, тоже китайские, и ракушки в ассортименте, и можжевельник краснокнижный во всех видах.
Порасставили они дельфинов, ракушки и прочую дребедень по полочкам, поразвесили по всей квартире колокольчики, позажигали благовония, сели и начали пуджу совершать. А Кир Экклезиастов как в позу лотоса сел, так, сидя, в астрал и вышел. Вышел, смотрит: кругом лотосы, огни всякие там, звёзды, боги с демонами амриту пьют…. Подходит к нему Шива и смотрит так это презрительно:
— Чего сидишь? — спрашивает.
— А чего делать надо?
— Твои братки давеча мне на гору свой бордель поставили. — На самую верхушку, где я люблю медитировать! А ты не знаешь, что делать? Упасть передо мной и молить о прощении!
Кир Экклезиастов, на всякий случай, встал на колени — всё-таки стрёмно спорить с богом.
— Ежели я в чём виноват, нижайше прошу прощения! Да только не мои это братки были, что ставили, как вы изволили выразиться, «бордель» на вашу гору.
— Знаю, то был Волан Деморт из мира ваших шарлатанов-волшебников. Тугодумы, отделились от остальных смертных, выстроили свой квазимирок и думают, что вся природа в их руках. Да только, для меня, вы все на одно лицо!
— Могу лишь повторить, что ничего общего с Волан Демортом не имею. — сказал Кир. — И в установке Гастронома на Кайласе участия не принимал. И даже наоборот, был расстроен и страшно разозлён, узнав о совершении сего варварства.
— Пробовала. — отвечала ему красивая девушка. — И не только!..
— А я вот, за свою жизнь, ни разу… Саша не давала. И Миша тоже отказывался. Давай с тобой сейчас это забацаем, пока не переварились!
— Ну, давай! — сказала красивая девушка, сняла плавки и повернулась к нему задом.
Кир Экклезиастов встал, снял штаны, аккуратно сложил, чтоб не помялись, и положил сбоку, трусы снял, снял и повесил на гвоздик рубашку с галстуком от Versace, расшнуровал свои лакированные ботики, аккуратно снял, поставил их в уголок, потом снял носки, понюхал, подумал, засунул их ботинки, сел и смотрит на зад красивой девушки…
— Ну ты, пень, ты так и будешь сидеть и смотреть на меня? — подала голос красивая девушка. Я уже замёрзла без плавок.
— Я подумал, а вдруг Саша обидится? Она у меня такая впечатлительная!
— Ну и катись к своей Саше! Секса он анального захотел! Завтра будешь акулу в зад иметь! В рот ты её сегодня поимел, — в полный рост поимел!
Обиделся Кир. Надулся и молчит. Не разговаривает с красивой девушкой. Сидел так, думал, да и проснулся. Проснулся, смотрит, вроде как ночь, а на улице свет какой-то странный. Вышел он на балкон, а там уфонавты с Сашей Мышьяковой беседуют о чём-то. Забеспокоился Кир: уфонавты, они ребята, конечно, не плохие, но Сашу Мышьякову он даже самым лучшим в мире ребятам не отдал бы. Потому как, его она и ничья больше!
Спустился на лифте вниз, а там уже тихо и темно, как и положено ночью. И никаких тебе уфонавтов, никакой Саши…
— Померещилось мне, что ли? Бывает же такое!..
Поднялся обратно, смотрит, а Саша сидит в кровати.
— Тебя где носило? Ты что, лунатизмом страдаешь?
— Я красивую девушку спасал. Но так и не спас. Её акула съела. —
задумчиво ответил Кир.
— Ты что, псих? Какие акулы в три часа ночи у нас во дворе?!
— Не знаю… я вышел, их уже не было.
— Ох, спи уже! Спасатель ты наш! — с досадой сказала Саша, и
отвернулась к стенке.
Но не спится нашему Киру. Всё гложут его сомнения да подозрения. Пошёл он на кухню, достал пиво из холодильника, сел на стул и пустил по горлу живительную прохладу. Знакомый и всегда желанный вкус оказал на него своё расслабляющее действие, и Кир Экклезиастов глубоко и с облегчением вздохнул. Короче, попустило его от пива.
Сидит он, и уже со свежей головой, обдумывает предшествующие видения.
— И чего это я, баран, отказался от такого соблазнительного зада? Она ж мне его, можно сказать, на тарелочке с голубой каёмочкой, а я…. Где мне ещё такой подвернётся? Такой белый, с бархатистыми полушариями, гостеприимно разошедшимися, зовущими отведать сокровища, что совсем недавно было надёжно сокрыто между ними.
— И я, лопух, отказался от этого дара. Ради чего? Ради Сашиных поучений? Наверно, я её люблю. Вот только за что?.. Кир Экклезиастов, встал, тихонько пробрался в спальню, достал из тумбочки блокнот и, вернувшись на кухню, принялся сочинять новую поэму. Рабочее её название было «Акула, или красивая девушка (дилемма и трагизм)».
А вот был случай; написал Кир Экклезиастов очередную поэму «Половые акты во кишечном тракте». Видимо, был ещё под впечатлением того сна. Так его болезного заклевала цензура.
— Это, — говорят, — порнография во всей красе!
— Так ежели она в красе, то чего вам неймётся? — устало парировал Экклезиастов. — По мне, если красота, так она и есть красота. И нечего путать уши с носом! Задача искусства в том и состоит, чтоб нести в мир красоту! И пусть философы, да богословы размышляют, что хорошо, а что плохо. А мы — художники, — когда были крохами, как-то пропустили этот отцовский урок! Не на то у нас мозги были настроены!
— Ты нам, Экклезиастов, зубы не заговаривай! — говорят ему цензоры. Мы вашего брата, художника знаем, как облупленного! Всё-то вам мало свободы! Всё-то вам тесно дышится! А вот мы возьмём и не пропустим это твоё бессмертное творение!
— А я кончал на вас! На вас и на вашу цензуру! Я легко найду какое-то независимое издательство, которое с радостью опубликует поэму, да ещё и заработает на ней неплохо!
Короче поссорился Кир с цензорами. Выгнал он их из дому взашей и пол за ними подмёл.
— Раскомандовались тут!.. Всех бы им приструнить! Всех бы прилизать, да причесать под один фасон! А нам этот фасон не в унисон! Мы будем ходить лохматыми!
А вот как-то приснился Киру Экклезиастову кошмар:
Взобрался он со скалолазом Мишей на гору Кайласа, что в Гималаях. Снег метёт. Ветер ужасный. Но вот туча понемногу начинает уползать и открывает заснеженные красоты священной горы. Смотрят они: на самой верхушке какое-то строение обосновалось…
— Ах, батюшки светы, — воскликнул поражённый Кир. — То ж Гастроном наш! Кто ж это его сюда, болезного, затащил?
— вполне может статься, что это местный, Гималайский Гастроном. Впрочем, мы сейчас проверим. — Ответствовал скалолаз Миша.
Заходят они, а там сам Кайласанатха — Шива-Натараджа выплясывает. И всеми осьмью руками в такт танца двигает. А на нём футболка красная с восемью рукавами, и на футболке написано: «Моя родина СССР».
Смотрит Кир на это дело, и глаза у него на лоб лезут.
Присмотрелся он повнимательнее, а это потный мужчина так размахался руками, что кажется, будто их восемь, а не две. И ведь каковы кренделя выделывает стервец: и гопак пляшет и вальсирует и на голове волчком крутится…. То-то радость у него какая-то приключилась.
— Ты чего? — спрашивает его изумлённый Кир.
А тот запыхался; говорить ничего не может, а знай, прыгает с головы, да на ноги.
— Эй, ты ведь так все мозги и повытряхиваешь! — Все, какие остались, — предостерёг потного мужчину скалолаз Миша.
Видит Кир: не унимается человек. Прицелился он и саданул ему по челюсти. — Потный мужчина упал. Упал, лежит; глаза бегают, — того и гляди, выскочат из орбит, — с нижней губы кровь стекает. — Страшное зрелище.
— Чего это тебя так колбасило? — спрашивает его Экклезиастов.
— Меня…меня, — говорит потный мужчина, отдышавшись, — назначили директором Гастронома.
— Ооого! — выдавил из себя, ошарашенный Кир. — Да кто же это тебя назначил?
— Агенты назначили. И Гастроном тута поставили, чтоб всяких отшельников и скалолазов к идеям коммунизма склонять.
— Вот тебе и огурцы в губной помаде! Да что ж это они с печки брякнулись? — в отчаянии промолвил Кир, сам готовый брякнуться в обморок.
— Это, что же, ты и меня будешь склонять? — возмущённо шевеля усами, спросил скалолаз Миша. — Да будет тебе ведомо, что меня, кроме как к извращённому сексу, ни к чему склонить невозможно!
— Найдёт и на тебя управу, — устало промолвил Экклезиастов. — У него порнуха есть. — На любой вкус!
И в этот момент через форточку влетает воробей. — Ободранный, общипанный, с запёкшейся кровью на боках, — из последних сил несёт письмо, привязанное к ноге. Ударился о плечо Кира и упал замертво.
— Ах ты бедный птенчик, никак ответ от Гарри Поттера принёс?
Отвязал Экклезиастов пергамент от ноги почившего воробья, развернул и стал читать ответ заморского друга.
Dear Kir,
That fucking Voldemort’s placed your Grocery’s up on the summit of Kailas. The sweaty man is his protege. Lord Voldemort, knowing the wild temper of Shiva, thought he would assist him on this world’s peak full of the dark power of the god. But gods never do as we expect them to! Shiva’s got furious at this and in no time gonna destroy that Grocery’s. So don’t linger! Take your heels outa there!
Harry.
— Чего он говорит? — спросил скалолаз Миша, глядя на испуганное лицо Кира.
— Говорит? Говорит, валить нужно отсюда! Сейчас тут всё взлетит к бесовой матери. Затем, обращаясь к потному мужчине: — Эх была бы у меня волшебная палочка! Всунул бы я её тебе по самое не-хочу, да сказал бы: «Ректум инфламаре!»
С этими словами он повернулся, подхватил под локоть скалолаза Мишу и поспешил к выходу. Но не успели они дойти, как это случилось. Всё стало сплошным огнём… дверь улетела вперёд, они со скалолазом Мишей за ней. — Только не целиком, а постепенно разрываясь на куски. Всё было, точно в замедленной съёмке. Экклезиастов наблюдал, как его тело, расщепляясь на части и сгорая на ходу, улетает куда-то в бездонную пропасть. Но вот пропасть кончилась. — Он упал.
Открыл глаза и понял, что упал с кровати. Лежит он так, смотрит наверх, а сверху на него смотрит Саша мышьякова.
— Ты чего, окаянный? Кричал, как будто тебя кто режет. Я толкнула, чтоб разбудить, а ты упал. Опять спасал кого-то?
— Даааа… — неопределённо протянул Экклезиастов, глядя на Сашу невидящими широко открытыми глазами. Немного погодя: — Они же Гастроном взорвали!
Вскочил и побежал на улицу.
— Ты куда ненормальный? Трусы хоть натяни! — крикнула ему вослед Саша.
Да куда там! Помчался Кир — не догонишь!
Прибегает, смотрит: стоит Гастроном целый и невредимый. Он прямо сел от облегчения. Потом встал, зашёл внутрь, — всё, как полагается: прилавки с продуктами, очередь стоит и потный мужчина тут как тут, в очереди столбычит. Подошёл Кир Экклезиастов к нему весь в слезах и сделал невозможное — обнял и поцеловал потного мужчину взасос. Потом погладил его по голове, посмотрел ласково, для порядка, двинул по челюсти, — потный мужчина, при этом перелетел на ту сторону прилавка, — и пошёл домой, плача.
По пути, он увидел, как по улице проводили слонов. Слоны были разные. Были слоны большие, были маленькие… Но все какие-то худые и высокие; с длинными тонкими ногами. Особенно молодняк. Они бегали, прыгали, резвились, и всё дефилировали своими несуразно длинными худыми ногами.
— Стильные слоны пошли! — сказал сам себе Кир Экклезиастов.
В этот момент к нему подошёл милиционер.
— А вы чевойто, молодой человек без прикида разгуливаете? — бесцеремонно поинтересовался он у Кира. — А предъявите-ка вы мне ваши документы!
— А где, по-твоему, я могу прятать документы, ежели я разгуливаю нагой? Ты бы лучше почистил свою фуражку! Очень похоже на то, что ты кладёшь её ночью под кровать.
Милиционер покраснел, выхватил пистолет, стал в стойку…
— А ну, — говорит, — документы давай!
— А вот тебе! — Сказал Экклезиатсов, демонстрируя ему свой средний палец. — Могу и в оригинале показать! — И он схватился за свой болтающийся орган.
Это окончательно вывело милиционера из себя. Он уже топал от злости, заламывал руки, пытаясь достать зубами до локтя. Ломался этак некоторое время, потом вывернул руки назад, выгнул спину бубликом и пошёл вприсядку. Идёт это он значит так: изо рта слюна капает, фуражка злосчастная чуть держится на плешивой макушке, колени выше головы летают…
— Ты бы бросил пистолет, а то застрелишь кого! — Крикнул ему Кир.
Но не слышит его милиционер. Аффект его долбит бедного.
В этот момент, один из стильных слонят, обратил внимание на performance милиционера, подбежал и стал радостно прыгать и трубить своим стильным хоботом. И так разыгрался, что не заметил, как наступил на несчастного служителя порядка своей длинной ногой и раздавил того, можно сказать, при исполнении…
Ну, надо отдать ему должное, как только он увидел, что натворил, сразу сделал ноги. — Он сделал их ещё длиннее и помчался куда-то быстрее ветра.
Посмотрел Кир Экклезиастов на это печальное зрелище, вспомнил историю про маленького мальчика, что нашёл пистолет, и, решив, что умирать ему рановато, взял обрызганное чем-то из внутренностей милиционера оружие, вытер об штанину последнего, вздохнул и продолжил свой путь к дому.
— Что-то уж больно много приключений сегодня! — думал Экклезиастов, вальяжной, неспешной походкой продвигаясь к дому.
Прохожие шарахались, кто куда, едва завидев, эту обнажённую фигуру с пистолетом. Из-за угла вышла молоденькая девушка, судя по виду, претендующая на звание леди-вамп, увидела Экклезиастова, завизжала, что твоя сирена, и рванула когти, побыстрей, чем давешний слонёнок. При этом, не совсем ясно было, что привело её в такой сильный стрём — оружие в руке у Кира, или оружие между ног его? Как бы там ни было, девчонка убежала. Только шузы остались стоять рядком на тротуаре. Постоял Кир, подумал, решил, что Саше лишние шузы ни в коем разе помешать не могут, подхватил их свободной рукой и, уже без происшествий, добрался, наконец, до дома.
Пришёл он домой, а там гости: скалолаз Миша приехал со своей новой подругой Розмари Уморёной. Кир Экклезиастов, как увидел их, так и упал на пол. Очнулся он уже в постели — чистый, вымытый, трофеев принесённых в поле зрения не наблюдается, а над ним склонились, с озабоченным видом, Саша и Миша с подругой.
— Фу, — облегчённо выдал скалолаз Миша, — ты нас напугал! Я же говорил: бросай это грязное дело — бумагу марать! Ходи почаще в походы! Меняй обстановку! — и он кивнул в сторону своей томного вида подруги Розмари. Саша этот жест заметила и неодобрительно нахмурилась
— В абрикосах меры не знает, чревоугодник, — подала она голос. — Вот и гоняет по городу голышом.
— Ты кого там уже порешить успел? — грубо и с пристрастием обратилась она к Киру. — У кого пистолет отобрал, говном смердящий? С чьих немытых ног шузы снял?
А Кир лежит, рот открывает, а ничего сказать не может.
— Я… я, — говорит. — Я не знаю… мне так странно и так радостно вас всех видеть… я только пришёл в себя, а вы мне такие вопросы каверзные задаёте.
— И то правда! — воскликнул Миша. Чего ты его грузишь? Видишь, он сам не свой! Дай ему оклематься! Ещё успеет извилинами поработать.
— Он всю свою жизнь, — сколько я его знаю, — сам не свой! И всё никак не оклемается! — буйствовала Саша Мышьякова.
Но её угостили вином массандровским, и она отошла. Отошла, села в уголке и стала мурлыкать что-то жутко немелодичное себе под нос. А гости продолжали доставать подарки. Их у них был целый мешок и полкоробки. Были тут и Крымские эфирные масла, и индийские благовония и голубые дельфины китайские, и колокольчики, тоже китайские, и ракушки в ассортименте, и можжевельник краснокнижный во всех видах.
Порасставили они дельфинов, ракушки и прочую дребедень по полочкам, поразвесили по всей квартире колокольчики, позажигали благовония, сели и начали пуджу совершать. А Кир Экклезиастов как в позу лотоса сел, так, сидя, в астрал и вышел. Вышел, смотрит: кругом лотосы, огни всякие там, звёзды, боги с демонами амриту пьют…. Подходит к нему Шива и смотрит так это презрительно:
— Чего сидишь? — спрашивает.
— А чего делать надо?
— Твои братки давеча мне на гору свой бордель поставили. — На самую верхушку, где я люблю медитировать! А ты не знаешь, что делать? Упасть передо мной и молить о прощении!
Кир Экклезиастов, на всякий случай, встал на колени — всё-таки стрёмно спорить с богом.
— Ежели я в чём виноват, нижайше прошу прощения! Да только не мои это братки были, что ставили, как вы изволили выразиться, «бордель» на вашу гору.
— Знаю, то был Волан Деморт из мира ваших шарлатанов-волшебников. Тугодумы, отделились от остальных смертных, выстроили свой квазимирок и думают, что вся природа в их руках. Да только, для меня, вы все на одно лицо!
— Могу лишь повторить, что ничего общего с Волан Демортом не имею. — сказал Кир. — И в установке Гастронома на Кайласе участия не принимал. И даже наоборот, был расстроен и страшно разозлён, узнав о совершении сего варварства.
