Я не любитель детективного чтива, и беллетристики вообще. Но повесть доктора Ватсона о собаке Баскервилей я, конечно, прочитал. И не нашел доказательств вины Стэплтона. Что там? Скрывал свое прошлое, выдавал жену за сестру, похож на портрет Хьюго Баскервиля… Это доказывает, что Стэплтон убийца? Возможно, для доктора Ватсона все это что-нибудь да значит, но вы адвокат, мистер Гейт. Скажите, как бы отреагировали на такие доказательства в суде?
– В суде они не имели бы большого веса.
– Вот именно. Обвинению вообще нечего делать в суде с такими доказательствами, и все остальные улики косвенные… И даже менее того. Если письмо пахнет жасмином, это еще не значит, что его написала женщина.
– Так вы считаете, что Стэплтон не был убийцей?
– Я этого не говорил. Я сказал, что его вина не доказана. Вы наслышаны обо мне… Ну да, вы же читали книгу Ватсона. Вы знаете, я на судебных процессах не одну собаку съел. В отличие от вас, я не являюсь профессиональным юристом, но кое-что в этих делах понимаю. Если бы Стэплтон остался жив, у мистера Холмса не нашлось бы ни единого шанса отправить этого парня на виселицу. По крайней мере, с теми уликами, какие доктор Ватсон представил в своем произведении. Умелый адвокат запросто развалил бы это дело в суде.
– А как вы думаете, мистер Френкленд. Стэплтон, и правда, погиб в Гримпенской трясине?
– Отличный вопрос, мистер Гейт. Я вообще не понимаю, с чего бы это нам всем считать Стэплтона мертвым? Парня записали в мертвецы единственно на том основании, что после той самой ночи, когда была убита собака, его никто не видел живым.
– Но и трупа его тоже никто не видел?
– Именно, – сутяга хищно улыбнулся. – Послушайте, мистер Гейт, давайте объединим наши усилия и проведем собственное расследование. Давайте утрем нос рафинированному джентльмену с Бейкер-стрит.
– Подозреваю, мистер Френкленд, что вы уже копали в этом направлении. И мне кажется, вам уже удалось кое-что накопать.
– Все может быть.
– Но если не Стэплтон, то кто?
Старик взял небольшую паузу, предал лицу степенную благообразность и заговорил:
– Видите ли, мистер Гейт, если вы хорошенько подумаете… Только хорошенько, без всяких поблажек. То откроете для себя истину, заключающуюся в том, что ни у кого… Обратите внимание: ни у кого в этом деле нет достойного алиби. Разве что, кроме доктора Ватсона. А если мы учтем тот факт, что на нашу с вами оценку этого дела во многом повлияла повесть вышеупомянутого доктора… Мы имеем полное право заподозрить и его.
– Да что вы такое говорите, мистер Френкленд!
– Не делайте вид, многоуважаемый сэр, будто я вас сильно удивил. Я вижу людей насквозь. Особенно адвокатов.
– Вы ловко уходите от ответа. Так у вас есть подозреваемый?
– А вы подумайте над моим предложением. Если уж вести расследование, так вести расследование. Зачем попусту воздух сотрясать? Я заметил, что это дело вас очень интересует.
Мне понравился старикан Френкленд – отнюдь не куриные мозги, сдобренные опытом и приправленные перцем и желчью. Возможно, я еще нарвусь на его скверный характер, да бог с ним, я сам не подарок. Таких джентльменов просто обожает моя тетушка Дафна.
Полностью опубликовано на Призрачных мирах
Две высокие узкие башни маячили над верхушками деревьев, я сидел в коляске рядом с доктором Мортимером, мы подъезжали к Баскервиль-Холлу. По случаю званого обеда у баронета, мне пришлось облачиться в смокинг. Хьюз несколько раз тщательно осмотрел меня с головы до ног, приговаривая что-то о важности первого впечатления и о том, что прокол падет позором не на мою, а на его голову. Я попытался разрядить обстановку и напомнил, что отправляюсь в Баскервиль-Холл, а не в Олмэкс. В ответ мой камердинер осуждающе промолчал.
Итак, я сидел в коляске рядом с Мортимером, мы подъезжали. Лес расступился, показались чугунные узорчатые ворота с каменными колонами, увенчанными кабаньими головами. Мы проехали по темной аллее, меж рядов высоких старых деревьев, и моему взору предстал величественный фасад старинного особняка. Зеленая тщательно подстриженная лужайка ковром распласталась у подножья исполина. Славное место для игры в крокет. Коляска остановилась у освещенной террасы. Нас встретил статный дворецкий с черной окладистой бородой, на его лице лежала печать непоколебимого спокойствия. «Бэрримор», – догадался я и приложил все усилия к тому, чтобы не пялиться на него, как на экспонат.
И вот мы в просторном холле с цветными витражами на окнах, тяжелыми балками под потолком, гербами и оленьими рогами на стенах. В огромном камине пылал огонь. Казалось, даже воздух в особняке пропитан духом благородства и старины.
Возле кресла с высокой резной спинкой стоял коренастый темноволосый джентльмен чуть старше тридцати. Он твёрдой поступью пошел нам навстречу, в его карих глазах светилась спокойная уверенность. Мы познакомились, да, это был Генри Баскервиль. Он говорил мягким баритоном, сдержанно улыбаясь и время от времени, как бы невзначай, поправляя манжеты. К нам присоединился молодой человек, худощавый с тонкими губами и живыми глазами на приятном лице и светлыми, по-мальчишески непокорными, волосами. Мистер Райдер, инженер, уже неделю живет в Баскервиль-Холле, приглашен для разработки проекта электрификации особняка. Кроме того он большой любитель древностей и охоты на уток. Кажется, я попал в круг очень милых людей. Познакомившись, мы выпили шампанского, поговорили о погоде, Эдисоне, утках… И вот когда дошло до уток, лицо Баскервиля озарилось какой-то особенной мягкой улыбкой. Улыбнулся он, конечно, не мне, а кому-то за моей спиной. Я обернулся.
В холл вошла стройная изящно одетая дама, брюнетка с красивыми правильными чертами лица. Темные глаза с поволокой и длинными густыми ресницами. Леди Баскервиль.
– Где же ваша милая супруга, доктор?
– Приболела, простужена, и просит ее извинить.
– Передайте ей пожелания скорейшего выздоровления. Как вам наши места, мистер Гейт? – она говорила с легким акцентом, что подчеркивало экзотичность ее красоты.
– Возможно, кому-то болотные пустоши и покажутся унылыми и неуютными, но меня очаровала скупая красота девонширских болот, – вот как я завернул.
– Рада это слышать. Но время для поездки вы выбрали неудачно.
– Знаю, орхидеи уже отцвели, – сострил я, но леди, кажется, не понравилась моя шутка.
Она была мила и любезна, но в ее взгляде тлела затаенная грусть и, вроде бы, даже приглушенный страх.
В зале появилась еще одна гостья, молодая дама… Каштановые волосы с рыжиной, светло-карие глаза, нежный румянец на щеках, веснушки на скулах… Я узнал ту самую девушку, которую встретил в гримпенской лавке. Баскервиль представил меня ей, назвав при этом гостью миссис Френкленд. «Лора Лайонс», – эхом пронеслось у меня в голове. Она спокойно подала мне руку, мы обменялись дежурными фразами о приятном знакомстве.
В столовой я осмотрел галерею портретов предков Баскервиля, и конечно, мне показали печально известного Хьюго. Из потемневшей резной рамы, со старого холста на меня смотрел человек в черном бархатном камзоле с кружевным воротником и в широкополой шляпе с перьями. Черты аристократичны и довольно приятны, но в глазах мерцал жесткий холодок, а, в общем, человек как человек. Ничего дьявольского в нем не было. Бросив взгляд на сэра Генри, я, пожалуй, разглядел в его лице некоторое сходство с предком – прямой нос, волевой четко очерченный рот и что-то неуловимое, выдававшее силу характера. Изучив обличье легендарного злодея, я отвернулся и заметил глаза устремленные на портрет – миссис Френкленд стояла рядом с Райдером, вроде бы слушая его, но не спуская глаз с Хьюго. Интересно, находила ли она что-то общее между своим бывшим возлюбленным и его предком? Наверное, да, иначе не поедала бы взглядом старинный холст. Что в эту минуту творилось у нее в душе?
За ужином разговор, поначалу несколько натянутый, понемногу разогрелся и набрал обороты. Доктор Мортимер, взбодренный вином, расцвел во всем своем обаянии, Баскервиль стал необыкновенно щедр на улыбку, а взгляд миссис Френкленд посветлел. Мне, как новичку в компании, уделяли повышенное внимание. Я солировал, рассказывая о своей поездке в Девоншир.
– Не знаю, когда бы я выбрался в ваши края, если б не книга доктора Ватсон. Ношу ее с собой как путеводитель. Интересуюсь делом о собаке. Захотелось собственными глазами посмотреть на места, где разворачивались события. Но я не собираюсь совать нос в чужие дела и обременять кого-либо своим любопытством. Имел честь свести знакомство с мистером Френклендом.
– Как он вас принял? – спросил Баскервиль.
– Очень любезно. Почтенный джентльмен полон жизни и энтузиазма. Его тоже интересует это дело, похоже, он считает, что Стэплтон был несправедливо обвинен.
Повисла неловкая пауза… Впрочем, я сам взял эту паузу, но не для того чтобы подчеркнуть значимость своих слов, мне хотелось посмотреть на реакцию слушателей.
– Вот как? – заговорил Мортимер. – Он считает, что Стэплтон не причастен ни к убийству сэра Чарльза, ни к покушению на сэра Генри? И он думает, что собака не принадлежала Стэплтону?
– Он считает, что вина Стэплтона не доказана. По крайней мере, мистер Холмс не предъявил внятных доказательств его вины.
– А как же показания его жены? – заметил Райдер.
– Показания, это слова, это не доказательства. И если бы Стэплтон остался жив… Кстати, мистер Френкленд не уверен в том, что Стэплтон мертв. Ведь его трупа никто не видел. Это так?
– Да. Но уверяю вас, мистер Гейт, если бы этот негодяй остался жив, его бы нашли, – с обыденным спокойствием ответил сэр Генри.
Мои слова, кажется, не произвели на него впечатления, а вот со щек миссис Френкленд румянец сошел напрочь, и глаза ее распахнулись шире. Да и леди Баскервиль застыла с выражением недоумения на лице. Мне не стоило заводить этот разговор при дамах, и я поспешил исправить свою ошибку.
– Сэр Генри, не позволите ли вы мне взглянуть на знаменитый старинный документ, повествующий о смерти Хьюго Баскервиля?
– Конечно. И если вы такой поклонник этого дела, я могу попросить снять для вас копию с манускрипта.
– О, чрезвычайно благодарен, сэр. Это так любезно с вашей стороны.
Закончив ужин, мы оставили дам и перешли бильярдную. Баскервиль предложил виски и сигары, а Бэрримор принес сафьяновую папку, из которой извлек пожелтевшую истертую рукопись. «Баскервиль-Холл 1742» – полторы сотни лет глядели мне в глаза поблекшими строчками.
– Вы делились с нами мыслями Френкленда по поводу дела о собаке, а сами вы, мистер Гейт, что об этом думаете? – спросил Райдер, с не меньшим, чем я, вниманием рассматривая манускрипт.
– Склонен согласиться с сомнениями Френкленда. Повесть доктора Ватсона оставляет вопросы… Точнее скажем так, не дает исчерпывающих ответов. Прямых доказательств вины Стэплтона не приводится. Кое в чем чувствуется предвзятость автора.
– В самом деле? – заинтересовался Мортимер. – Вы считаете, что доктор Ватсон был не объективен?
Словно подхватывая его слова, Баскервиль глянул на меня с веселым вызовом.
– Кое в чем, как мне кажется, да. Ну, например, сэр Генри…
Я улыбнулся баронету, тот понял, что речь пойдет о его персоне и засиял, с наигранной скромностью потупив глаза.
– Подчас у меня возникало ощущение, что доктор Ватсон просто влюблен в вас. Хотите цитату?
– Сделайте одолжение.
Я попросил Бэрримора принести томик романа, покоившийся в кармане моего плаща. Я не шутил, когда говорил, что детище Ватсона служит мне путеводителем в поездке. Перебрав страницы, я нашел нужное место и зачитал:
– «Американец с виду, он сидел в углу прозаического вагона, а между тем, смотря на его выразительные черты, я чувствовал более чем когда-либо, какой он истинный потомок длинного ряда чистокровных, пылких и властолюбивых людей. Его густые брови, его тонкие подвижные ноздри, его большие карие глаза выражали гордость, мужество и силу. Если на проклятом болоте нас встретит затруднение или опасность, можно, по крайней мере, быть уверенным, что он такой товарищ, для которого стоит идти на риск с уверенностью, что он разделят его». Вот, замечательно, не так ли? А ведь автор знаком с вами, сэр Генри, всего каких-нибудь пару дней. Но уже делает вывод, можно ли с вами идти на риск или нельзя.
Доктор Мортимер имел свое суждение по данному вопросу и поспешил его высказать:
– Но тут, наверное, нужно учесть то, что книга писалась спустя некоторое время после событий, когда с делом уже было покончено. Таким образом, доктор высказывается о человеке, которого он достаточно давно знает. Хотя конечно, по ходу повествования получается, что автор явно спешит с выводами.
– Да, вы правы, – согласился я. – Но это эмоциональная оценка. Это не так уж важно. А вот фактические ошибки, тем более, если их делает сам мистер Шерлок Холмс…
– Ну-ка, ну-ка, – оживился Баскервиль. – Очень интересно.
– Опять же, только для примера. Чтобы создать прецедент, – я перевернул несколько страниц. – Третья глава «Задача», доктор Мортимер рассказывает Холмсу о собачьих следах возле тела сэра Чарльза:
«– Каким образом могло случиться, что никто, кроме вас, не видел их?
– Отпечатки эти находились в двадцати приблизительно ярдах от тела, и никто не подумал о них. Полагаю, что и я бы не обратил на них внимания, если бы не знал легенды.
– На болоте много овчарок?
– Конечно, но то была не овчарка.
– Вы говорите, собака была большая.
– Громадная.
– Но она не подходила к телу?
– Нет».
– Как видим, Холмс сам спрашивает «но она не подходила к телу» и получает четкий ответ «нет». Более того, доктор Мортимер называет дистанцию – двадцать ярдов. Это приличное расстояние. А теперь заглянем в последнюю главу «Взгляд назад». Холмс рассказывает, каким образом был убит сэр Чарльз и вот, что мы тут читаем «Видя, что он лежит, собака подошла, вероятно, к нему, обнюхала его и, убедившись, что он мертвый, вернулась назад». Но ведь Холмс знает, что собака к телу не подходила, и обнюхать что-то с расстояния двадцати ярдов невозможно.
– Да-а, конечно, – протянул сэр Генри, озадачено потерев мочку ухо. – Да, тут Холмс ошибся, забыл исходные данные. Но он ошибся в незначительной детали, ведь суть дела от этого не изменилась.
– Возможно, что не изменилась. Не так уж важно, обнюхала собака труп или нет. Но что если это неединственная ошибка? Повторяю, я привел цитаты только для примера. Мы видим, что мистер Холмс, как и все смертные, может забывать о некоторых фактах и ошибаться.
– Я совершенно не обратил внимания на эту оговорку Холмса, – задумчиво пробормотал Мортимер. – Хотя прекрасно помню, как он у меня уточнял: «Но она не подходила к телу?»
После кофе мы с доктором пошли прогуляться по тисовой аллее. Надвигались сумерки, воздух пропах болотной сыростью. Мы шли между высокими зелеными стенами из стриженых деревьев. Вдали виднелась обветшалая беседка. Не дойдя до нее, мы, не сговариваясь, остановились возле деревянной калитки. Та самая, печально известная калитка. Высотой примерно мне по пояс, она зловеще белела на фоне сумрака.
– Здесь? У этой калитки? – спросил я.
– Да. Пожалуй даже, на этом самом месте, где мы стоим, – ответил Мортимер. – А нашли Баскервиля вон там, в конце аллеи. Я не могу понять вашу точку зрения, мистер Гейт. Вы считаете, что убийцей сэра Чарльза был не Стэплтон?
– В суде они не имели бы большого веса.
– Вот именно. Обвинению вообще нечего делать в суде с такими доказательствами, и все остальные улики косвенные… И даже менее того. Если письмо пахнет жасмином, это еще не значит, что его написала женщина.
– Так вы считаете, что Стэплтон не был убийцей?
– Я этого не говорил. Я сказал, что его вина не доказана. Вы наслышаны обо мне… Ну да, вы же читали книгу Ватсона. Вы знаете, я на судебных процессах не одну собаку съел. В отличие от вас, я не являюсь профессиональным юристом, но кое-что в этих делах понимаю. Если бы Стэплтон остался жив, у мистера Холмса не нашлось бы ни единого шанса отправить этого парня на виселицу. По крайней мере, с теми уликами, какие доктор Ватсон представил в своем произведении. Умелый адвокат запросто развалил бы это дело в суде.
– А как вы думаете, мистер Френкленд. Стэплтон, и правда, погиб в Гримпенской трясине?
– Отличный вопрос, мистер Гейт. Я вообще не понимаю, с чего бы это нам всем считать Стэплтона мертвым? Парня записали в мертвецы единственно на том основании, что после той самой ночи, когда была убита собака, его никто не видел живым.
– Но и трупа его тоже никто не видел?
– Именно, – сутяга хищно улыбнулся. – Послушайте, мистер Гейт, давайте объединим наши усилия и проведем собственное расследование. Давайте утрем нос рафинированному джентльмену с Бейкер-стрит.
– Подозреваю, мистер Френкленд, что вы уже копали в этом направлении. И мне кажется, вам уже удалось кое-что накопать.
– Все может быть.
– Но если не Стэплтон, то кто?
Старик взял небольшую паузу, предал лицу степенную благообразность и заговорил:
– Видите ли, мистер Гейт, если вы хорошенько подумаете… Только хорошенько, без всяких поблажек. То откроете для себя истину, заключающуюся в том, что ни у кого… Обратите внимание: ни у кого в этом деле нет достойного алиби. Разве что, кроме доктора Ватсона. А если мы учтем тот факт, что на нашу с вами оценку этого дела во многом повлияла повесть вышеупомянутого доктора… Мы имеем полное право заподозрить и его.
– Да что вы такое говорите, мистер Френкленд!
– Не делайте вид, многоуважаемый сэр, будто я вас сильно удивил. Я вижу людей насквозь. Особенно адвокатов.
– Вы ловко уходите от ответа. Так у вас есть подозреваемый?
– А вы подумайте над моим предложением. Если уж вести расследование, так вести расследование. Зачем попусту воздух сотрясать? Я заметил, что это дело вас очень интересует.
Мне понравился старикан Френкленд – отнюдь не куриные мозги, сдобренные опытом и приправленные перцем и желчью. Возможно, я еще нарвусь на его скверный характер, да бог с ним, я сам не подарок. Таких джентльменов просто обожает моя тетушка Дафна.
Полностью опубликовано на Призрачных мирах
Глава 2. Баскервиль-Холл
Две высокие узкие башни маячили над верхушками деревьев, я сидел в коляске рядом с доктором Мортимером, мы подъезжали к Баскервиль-Холлу. По случаю званого обеда у баронета, мне пришлось облачиться в смокинг. Хьюз несколько раз тщательно осмотрел меня с головы до ног, приговаривая что-то о важности первого впечатления и о том, что прокол падет позором не на мою, а на его голову. Я попытался разрядить обстановку и напомнил, что отправляюсь в Баскервиль-Холл, а не в Олмэкс. В ответ мой камердинер осуждающе промолчал.
Итак, я сидел в коляске рядом с Мортимером, мы подъезжали. Лес расступился, показались чугунные узорчатые ворота с каменными колонами, увенчанными кабаньими головами. Мы проехали по темной аллее, меж рядов высоких старых деревьев, и моему взору предстал величественный фасад старинного особняка. Зеленая тщательно подстриженная лужайка ковром распласталась у подножья исполина. Славное место для игры в крокет. Коляска остановилась у освещенной террасы. Нас встретил статный дворецкий с черной окладистой бородой, на его лице лежала печать непоколебимого спокойствия. «Бэрримор», – догадался я и приложил все усилия к тому, чтобы не пялиться на него, как на экспонат.
И вот мы в просторном холле с цветными витражами на окнах, тяжелыми балками под потолком, гербами и оленьими рогами на стенах. В огромном камине пылал огонь. Казалось, даже воздух в особняке пропитан духом благородства и старины.
Возле кресла с высокой резной спинкой стоял коренастый темноволосый джентльмен чуть старше тридцати. Он твёрдой поступью пошел нам навстречу, в его карих глазах светилась спокойная уверенность. Мы познакомились, да, это был Генри Баскервиль. Он говорил мягким баритоном, сдержанно улыбаясь и время от времени, как бы невзначай, поправляя манжеты. К нам присоединился молодой человек, худощавый с тонкими губами и живыми глазами на приятном лице и светлыми, по-мальчишески непокорными, волосами. Мистер Райдер, инженер, уже неделю живет в Баскервиль-Холле, приглашен для разработки проекта электрификации особняка. Кроме того он большой любитель древностей и охоты на уток. Кажется, я попал в круг очень милых людей. Познакомившись, мы выпили шампанского, поговорили о погоде, Эдисоне, утках… И вот когда дошло до уток, лицо Баскервиля озарилось какой-то особенной мягкой улыбкой. Улыбнулся он, конечно, не мне, а кому-то за моей спиной. Я обернулся.
В холл вошла стройная изящно одетая дама, брюнетка с красивыми правильными чертами лица. Темные глаза с поволокой и длинными густыми ресницами. Леди Баскервиль.
– Где же ваша милая супруга, доктор?
– Приболела, простужена, и просит ее извинить.
– Передайте ей пожелания скорейшего выздоровления. Как вам наши места, мистер Гейт? – она говорила с легким акцентом, что подчеркивало экзотичность ее красоты.
– Возможно, кому-то болотные пустоши и покажутся унылыми и неуютными, но меня очаровала скупая красота девонширских болот, – вот как я завернул.
– Рада это слышать. Но время для поездки вы выбрали неудачно.
– Знаю, орхидеи уже отцвели, – сострил я, но леди, кажется, не понравилась моя шутка.
Она была мила и любезна, но в ее взгляде тлела затаенная грусть и, вроде бы, даже приглушенный страх.
В зале появилась еще одна гостья, молодая дама… Каштановые волосы с рыжиной, светло-карие глаза, нежный румянец на щеках, веснушки на скулах… Я узнал ту самую девушку, которую встретил в гримпенской лавке. Баскервиль представил меня ей, назвав при этом гостью миссис Френкленд. «Лора Лайонс», – эхом пронеслось у меня в голове. Она спокойно подала мне руку, мы обменялись дежурными фразами о приятном знакомстве.
В столовой я осмотрел галерею портретов предков Баскервиля, и конечно, мне показали печально известного Хьюго. Из потемневшей резной рамы, со старого холста на меня смотрел человек в черном бархатном камзоле с кружевным воротником и в широкополой шляпе с перьями. Черты аристократичны и довольно приятны, но в глазах мерцал жесткий холодок, а, в общем, человек как человек. Ничего дьявольского в нем не было. Бросив взгляд на сэра Генри, я, пожалуй, разглядел в его лице некоторое сходство с предком – прямой нос, волевой четко очерченный рот и что-то неуловимое, выдававшее силу характера. Изучив обличье легендарного злодея, я отвернулся и заметил глаза устремленные на портрет – миссис Френкленд стояла рядом с Райдером, вроде бы слушая его, но не спуская глаз с Хьюго. Интересно, находила ли она что-то общее между своим бывшим возлюбленным и его предком? Наверное, да, иначе не поедала бы взглядом старинный холст. Что в эту минуту творилось у нее в душе?
За ужином разговор, поначалу несколько натянутый, понемногу разогрелся и набрал обороты. Доктор Мортимер, взбодренный вином, расцвел во всем своем обаянии, Баскервиль стал необыкновенно щедр на улыбку, а взгляд миссис Френкленд посветлел. Мне, как новичку в компании, уделяли повышенное внимание. Я солировал, рассказывая о своей поездке в Девоншир.
– Не знаю, когда бы я выбрался в ваши края, если б не книга доктора Ватсон. Ношу ее с собой как путеводитель. Интересуюсь делом о собаке. Захотелось собственными глазами посмотреть на места, где разворачивались события. Но я не собираюсь совать нос в чужие дела и обременять кого-либо своим любопытством. Имел честь свести знакомство с мистером Френклендом.
– Как он вас принял? – спросил Баскервиль.
– Очень любезно. Почтенный джентльмен полон жизни и энтузиазма. Его тоже интересует это дело, похоже, он считает, что Стэплтон был несправедливо обвинен.
Повисла неловкая пауза… Впрочем, я сам взял эту паузу, но не для того чтобы подчеркнуть значимость своих слов, мне хотелось посмотреть на реакцию слушателей.
– Вот как? – заговорил Мортимер. – Он считает, что Стэплтон не причастен ни к убийству сэра Чарльза, ни к покушению на сэра Генри? И он думает, что собака не принадлежала Стэплтону?
– Он считает, что вина Стэплтона не доказана. По крайней мере, мистер Холмс не предъявил внятных доказательств его вины.
– А как же показания его жены? – заметил Райдер.
– Показания, это слова, это не доказательства. И если бы Стэплтон остался жив… Кстати, мистер Френкленд не уверен в том, что Стэплтон мертв. Ведь его трупа никто не видел. Это так?
– Да. Но уверяю вас, мистер Гейт, если бы этот негодяй остался жив, его бы нашли, – с обыденным спокойствием ответил сэр Генри.
Мои слова, кажется, не произвели на него впечатления, а вот со щек миссис Френкленд румянец сошел напрочь, и глаза ее распахнулись шире. Да и леди Баскервиль застыла с выражением недоумения на лице. Мне не стоило заводить этот разговор при дамах, и я поспешил исправить свою ошибку.
– Сэр Генри, не позволите ли вы мне взглянуть на знаменитый старинный документ, повествующий о смерти Хьюго Баскервиля?
– Конечно. И если вы такой поклонник этого дела, я могу попросить снять для вас копию с манускрипта.
– О, чрезвычайно благодарен, сэр. Это так любезно с вашей стороны.
Закончив ужин, мы оставили дам и перешли бильярдную. Баскервиль предложил виски и сигары, а Бэрримор принес сафьяновую папку, из которой извлек пожелтевшую истертую рукопись. «Баскервиль-Холл 1742» – полторы сотни лет глядели мне в глаза поблекшими строчками.
– Вы делились с нами мыслями Френкленда по поводу дела о собаке, а сами вы, мистер Гейт, что об этом думаете? – спросил Райдер, с не меньшим, чем я, вниманием рассматривая манускрипт.
– Склонен согласиться с сомнениями Френкленда. Повесть доктора Ватсона оставляет вопросы… Точнее скажем так, не дает исчерпывающих ответов. Прямых доказательств вины Стэплтона не приводится. Кое в чем чувствуется предвзятость автора.
– В самом деле? – заинтересовался Мортимер. – Вы считаете, что доктор Ватсон был не объективен?
Словно подхватывая его слова, Баскервиль глянул на меня с веселым вызовом.
– Кое в чем, как мне кажется, да. Ну, например, сэр Генри…
Я улыбнулся баронету, тот понял, что речь пойдет о его персоне и засиял, с наигранной скромностью потупив глаза.
– Подчас у меня возникало ощущение, что доктор Ватсон просто влюблен в вас. Хотите цитату?
– Сделайте одолжение.
Я попросил Бэрримора принести томик романа, покоившийся в кармане моего плаща. Я не шутил, когда говорил, что детище Ватсона служит мне путеводителем в поездке. Перебрав страницы, я нашел нужное место и зачитал:
– «Американец с виду, он сидел в углу прозаического вагона, а между тем, смотря на его выразительные черты, я чувствовал более чем когда-либо, какой он истинный потомок длинного ряда чистокровных, пылких и властолюбивых людей. Его густые брови, его тонкие подвижные ноздри, его большие карие глаза выражали гордость, мужество и силу. Если на проклятом болоте нас встретит затруднение или опасность, можно, по крайней мере, быть уверенным, что он такой товарищ, для которого стоит идти на риск с уверенностью, что он разделят его». Вот, замечательно, не так ли? А ведь автор знаком с вами, сэр Генри, всего каких-нибудь пару дней. Но уже делает вывод, можно ли с вами идти на риск или нельзя.
Доктор Мортимер имел свое суждение по данному вопросу и поспешил его высказать:
– Но тут, наверное, нужно учесть то, что книга писалась спустя некоторое время после событий, когда с делом уже было покончено. Таким образом, доктор высказывается о человеке, которого он достаточно давно знает. Хотя конечно, по ходу повествования получается, что автор явно спешит с выводами.
– Да, вы правы, – согласился я. – Но это эмоциональная оценка. Это не так уж важно. А вот фактические ошибки, тем более, если их делает сам мистер Шерлок Холмс…
– Ну-ка, ну-ка, – оживился Баскервиль. – Очень интересно.
– Опять же, только для примера. Чтобы создать прецедент, – я перевернул несколько страниц. – Третья глава «Задача», доктор Мортимер рассказывает Холмсу о собачьих следах возле тела сэра Чарльза:
«– Каким образом могло случиться, что никто, кроме вас, не видел их?
– Отпечатки эти находились в двадцати приблизительно ярдах от тела, и никто не подумал о них. Полагаю, что и я бы не обратил на них внимания, если бы не знал легенды.
– На болоте много овчарок?
– Конечно, но то была не овчарка.
– Вы говорите, собака была большая.
– Громадная.
– Но она не подходила к телу?
– Нет».
– Как видим, Холмс сам спрашивает «но она не подходила к телу» и получает четкий ответ «нет». Более того, доктор Мортимер называет дистанцию – двадцать ярдов. Это приличное расстояние. А теперь заглянем в последнюю главу «Взгляд назад». Холмс рассказывает, каким образом был убит сэр Чарльз и вот, что мы тут читаем «Видя, что он лежит, собака подошла, вероятно, к нему, обнюхала его и, убедившись, что он мертвый, вернулась назад». Но ведь Холмс знает, что собака к телу не подходила, и обнюхать что-то с расстояния двадцати ярдов невозможно.
– Да-а, конечно, – протянул сэр Генри, озадачено потерев мочку ухо. – Да, тут Холмс ошибся, забыл исходные данные. Но он ошибся в незначительной детали, ведь суть дела от этого не изменилась.
– Возможно, что не изменилась. Не так уж важно, обнюхала собака труп или нет. Но что если это неединственная ошибка? Повторяю, я привел цитаты только для примера. Мы видим, что мистер Холмс, как и все смертные, может забывать о некоторых фактах и ошибаться.
– Я совершенно не обратил внимания на эту оговорку Холмса, – задумчиво пробормотал Мортимер. – Хотя прекрасно помню, как он у меня уточнял: «Но она не подходила к телу?»
После кофе мы с доктором пошли прогуляться по тисовой аллее. Надвигались сумерки, воздух пропах болотной сыростью. Мы шли между высокими зелеными стенами из стриженых деревьев. Вдали виднелась обветшалая беседка. Не дойдя до нее, мы, не сговариваясь, остановились возле деревянной калитки. Та самая, печально известная калитка. Высотой примерно мне по пояс, она зловеще белела на фоне сумрака.
– Здесь? У этой калитки? – спросил я.
– Да. Пожалуй даже, на этом самом месте, где мы стоим, – ответил Мортимер. – А нашли Баскервиля вон там, в конце аллеи. Я не могу понять вашу точку зрения, мистер Гейт. Вы считаете, что убийцей сэра Чарльза был не Стэплтон?
