– Возможно, что и не Стэплтон, не знаю.
– Но если убийца не найден… И тем более, если Стэплтон жив, то сэр Генри в опасности, покушение на него может повториться.
– Совсем не обязательно… Хотя, может и повториться. Как давно сэр Генри вернулся из путешествия?
– Полгода назад… Нет, пожалуй, уже год прошел.
– И за это время не происходило ничего такого, что могло бы угрожать его жизни?
– Н-нет, – неуверенно ответил доктор, призадумался и повторил: – Нет, впрочем, наверное, лучше спросить об этом у самого сэра Генри. Но кому, кроме Стэплтона, могла быть выгодна смерть Баскервиля?
– Хороший вопрос вы задали, доктор. Холмс, помнится, подозревал Бэрримора? Вроде бы, из-за его окладистой бороды? Всего на всего. Почему-то в стороне от расследования осталось семейство Десмондов, дальних родственников и возможных наследников. Холмс не взял их в расчет только на том основании, что Джеймс Десмонд почтенный пожилой священник? Холмс совсем не копал в этом направлении? А, что если у Роджера Баскервиля были еще дети? Еще кто-то, кроме Джека? Вы же и о Стэплтоне – Джеке ничего не знали. Что если у него есть брат?
– Боже мой… – протянул Мортимер, ошалело уставясь на меня, однако он быстро взял себя в руки. – Да нет, не может быть. Холмс наводил справки, он бы знал, если б еще кто-то был.
– Я не хочу никого пугать. У нас нет оснований для беспокойства, кроме подозрений и сомнений. Жизнь вообще опасная штука, – я улыбнулся, подбадривая моего собеседника.
Мы оставили наши тревоги на тисовой аллее и вернулись в гостиную, чтобы с безмятежным видом завершить вечер. Огонь догорал в камине, блики играли на хрустальных стенках бокалов, леди Баскервиль, сидя за роялем, играла вальс. Райдер и миссис Френкленд танцевали. Сэр Генри стоял рядом с женой и, положив руку ей на плечо, с улыбкой любовался вальсирующей парой. Так под лиричные музыкальные переливы и закончился этот вечер.
Конюх Перкинс получил задание отвезти миссис Френкленд в Кумби-Треси и по пути забросить нас с доктором по домам. Теплой компанией мы покатили мимо застывших в ночной дремоте болот, и на подъезде к Меррипит-хаусу, я вызвался сопроводить миссис Френкленд до самого дома. Она не возражала, но больше моей идее порадовался, кажется, Перкинс, которому не очень-то хотелось поздно ночью в полном одиночестве проделывать обратный путь. В Гримпене мы высадили веселого доктора, засыпали его наилучшими пожеланиями, адресованными его прихворнувшей жене, и уже втроем направились в Кумби-Треси.
Миссис Френкленд сидела рядом со мной, пряча руки под зеленой мантией, из-под капюшона выглядывали рыжеватые завитые локоны. Она смотрела прямо, на дорогу, а я не мог оторвать глаз от ее профиля с вздернутым носиком и пухлой губой.
– Я представлял вас совершенно другой, – признался я своей спутнице.
– Да уж, доктор Ватсон описал меня порядочной стервой, – равнодушно ответила она.
– Ну, что вы…
– Да, ладно. Доктор Ватсон имеет право на свое мнение. Возможно, я действительно встретила его без особого дружелюбия. Но согласитесь, я вовсе не обязана отвечать на расспросы первого встречного. В какой-то момент я вообще приняла его за шантажиста.
Я не смог сдержать улыбки, эта сцена визита в Кумби-Треси вызвала у меня именно такие ассоциации. «Какого черта она не выставила за дверь назойливого джентльмена?» – думал я, перелистывая страницы.
– Наверное, мистеру Ватсону трудно было оставаться объективным и беспристрастным, – заметил я. – Он описывал персонажей в соответствии с той ролью, которая отводилась им в этом деле.
Миссис Френкленд бросила на меня быстрый взгляд и усмехнулась:
– Да, наверное. Как он изобразил Стэплтона: человек с постной физиономией. Да никогда у Стэплтона не было постной физиономии!
– А каким он был человеком? Каким вы его знали?
На минуту Лора задумалась и ответила с прямой уверенностью:
– Он был очень интересным человеком, мистер Гейт. Ну, вы только посмотрите, что сам Ватсон написал в своей книге: с одной стороны признанный ученый, фанатик от науки, а с другой грабитель в маске и с револьвером, убивший мальчика в Фолкстоун-Корте! Боже мой, просто чудовище. Не знаю, возможно, Стэплтон и злодей, но человеком он был интересным.
– Возможно злодей? Так, вы не верите в то, что он убивал и грабил?
– А почему я должна в это верить? Потому, что мне мистер Холмс об этом сказал? Да я его всего один раз в жизни видела.
– Но ведь Стэплтон обманул вас.
– Да обманул, – повторила миссис Френкленд с детским упрямством. – А что ему оставалось? Он любил меня, вот и обманул. Возможно, он и негодяй, не стану спорить. Но убивал ли он сэра Чарльза? Да, он попросил меня написать письмо Баскервилю, да он отговорил меня идти на свидание с ним. Но хотя бы один человек видел, как он эту собаку за поводок держал? Это все разговоры, кто-то кому-то что-то сказал. А вот не признайся я, что написала это письмо… Вот пришел ко мне доктор Ватсон со своим вопросом, а я: «Знать ничего не знаю». И куда бы дальше пошло это расследование? Но я не стала ничего скрывать, именно потому, что не знаю за собой никакой вины. И подозревать Стэплтона у меня тоже не было повода.
– И вы верите в то, что Стэплтон вас любил? Извините, миссис Френкленд, вы сами подняли эту глубоко личную для вас тему.
– А почему я не должна в это верить?
– Он не давал о себе знать в последнее время?
– Что? Ах, вы, кажется, считаете, что он остался жив и где-то скрывается. Нет, у меня нет поводов сомневаться в его смерти.
– А если бы он вернулся?
– Ну, вернулся б и вернулся. Это не моя забота.
– А чья?
– Мистер Гейт, мне надоели ваши расспросы. Что вы ко мне пристали?
Миссис Френкленд замолчала и надулась. Она умела очаровательно дуться, сама этого не понимая.
Полностью опубликовано на Призрачных мирах
Вернувшись из Кумби-Треси уже глубокой ночью, я, как светский хлыщ, проспал до полудня. Меня разбудил яркий солнечный свет, вломившийся в прореху между шторами. Умывшись и одевшись в свежую рубашку, я почувствовал, что девонширский воздух идет мне на пользу.
Потчуя меня яичницей с ветчиной и помидорами, Хьюз нахваливал местный климат и добрый нрав соседа фермера. А к чаю вместо обычных тостов был подан пудинг с изюмом и сухофруктами. Румяный загорелый конопатый, он покоился на тарелке, попахивая имбирем и ромом. Похоже, сегодня у моего ангела-хранителя нашлось время на то, чтобы постараться.
– Боже мой, Хьюз, вы испекли «Пятнистого Дика»!
– Это не я, сэр. Это принес лакей Мортимеров. Это миссис Мортимер о вас позаботилась.
– И еще раз: боже мой. Как это мило со стороны милой супруги нашего милого доктора. Тем более, что вчера ей не здоровилось.
В придачу к завтраку я получил свежий номер «Девонширской хроники» и новость местного разлива:
– Вы не замечали, сэр? Кто-то бродит возле дома.
– Бродит? Кто?
– Не знаю.
Мой камердинер обстоятельный парень, ничего не скажешь.
– Ну, вы что-то видели, Хьюз? Откуда такой вывод: кто-то бродит?
– Видел. Кого-то в длинном сером плаще с капюшоном. Ходит среди кочек и кустов. Скользит как призрак. Так тихонечко. Я его окликнул, он ничего не ответил и исчез.
Видимо, незнакомец произвел на Хьюза впечатление, раз он в своей речи обратился к эпитету «скользит как призрак».
– Раза два я его заметил, и один раз он померещился.
– Как это, померещился?
– Не понял я, было или не было.
Вот это да. Прежде я причислял моего Хьюза к гамлетовой породе, к тому сорту людей, что с уверенностью скажут: «Не кажется, сударыня, а есть. Мне «кажется» не ведомы». А тут: «Не понял, было или не было». Кто ж тут бродит?
– Послушайте, Хьюз, если вы еще раз приметите этого призрака в плаще, не сочтите за труд, попытайтесь докопаться до правды.
– Я приложу к этому все усилия, сэр.
Мой славный Хьюз отставной сержант, у него не забалуешь. Несколько лет он служил в африканских колониях, где принимал участие в Англо-бурской войне. Под командованием Баден-Пауэлла он оборонял Мафекинг, получил ранение в ногу, чуть было не комиссовался, но остался в строю и закончил свою военную карьеру денщиком майора Кроуфорда. Вернувшись в Британию, Хьюз около года прослужил камердинером у моего дядюшки Вильяма, а после внезапной смерти последнего достался мне, буквально по наследству.
На Англо-бурскую войну Хьюз имел философский взгляд, никого не осуждал и не поддерживал и высказывал свое мнение только тогда, когда я его об этом спрашивал. Он считал, что Африка – это не место для британца, но глубоко уважал интересы короны. Его отношение к бурам выражалось в паре фраз: «Если бур не считает аборигена ровней себе, я имею право не считать себе ровней самого бура. И пусть он к этому относится так, как ему нравится». На вопрос о том, что он думает о проблеме избирательных прав уитлендеров, Хьюз высказывался так: «Эти ребята знали, куда ехали». Ну, а в общем и целом: «Дураку ясно, что тут дело не в избирательном праве, а в золотых приисках».
После завтрака я решил проветриться и, заглядывая в книгу доктора Ватсона, попытался найти место, где в компании Холмса и Лестрейда он прятался в засаде, ожидая возвращения Баскервиля из Меррипит-хауса. Я вычислил ту точку, где ужасная собака настигла баронета. Потом вышел на дорогу, на которой Ватсон познакомился со Стэплтоном. Присев на нагретый солнцем камень, еще раз прочитал сцену их встречи. Стэплтон – «худощавый блондин лет тридцати пяти — сорока, с чисто выбритой, несколько постной физиономией и узким длинным подбородком». Единственные существенные приметы: блондин с узким длинным подбородком. Блондин… А Генри, скорее, брюнет… Может, у Джека матушка была блондинкой?
Встретившись с Ватсоном, Стэплтон тут же заводит разговор о смерти Баскервиля:
« – Когда у человека так натянуты нервы, появление любой собаки может гибельно сказаться на его больном сердце. Мне думается, что в тот вечер сэр Чарльз действительно увидел нечто подобное в тисовой аллее. Я очень любил старика и, зная о его болезни, так и ждал какого-нибудь несчастья.
– Откуда вы знали, что у него больное сердце?
– От моего друга, Мортимера.
– Следовательно, вы думаете, что на сэра Чарльза бросилась какая-то
собака и он умер от страха?
– Может быть, вы располагаете более достоверными сведениями?»
Черт возьми, да ведь здесь Стэплтон практически признается – я знал, каким образом можно убить сэра Чарльза: «Появление любой собаки может гибельно сказаться на его больном сердце». Но что он говорит дальше: «…увидел нечто подобное», не собаку, а что-то подобное. Что-то, подобное собаке. Зачем он все это говорит Ватсону? Он пытается вывести его на откровенность, хочет вовлечь в обсуждение и выведать, что тому известно. Он вроде бы подсовывает версию о естественной смерти баронета, но при этом подставляется: я знал, что у него больное сердце, я знал, что его может убить.
Так. Где они встретили Бэрил?
«Мы подошли к тому месту, где справа от дороги начиналась заросшая тропинка, узкой лентой вьющаяся среди болот. Левее стоял крутой, усеянный валунами холм, на котором в древние времена велись разработки гранита. Обращенная к нам сторона этого холма представляла собой отвесный откос, густо заросший папоротником и ежевикой. Вдали, на горизонте, поднимались серые клубы дыма».
Вот похожее место – тропинка, холм с валунами. Папоротника здесь везде навалом, а вон тот куст… Кажется, ежевика.
« – Замечательные здесь места! – сказал он, глядя на волнистую линию зеленых холмов, над которыми морскими валами поднимались фантастические очертания гранитной гряды».
И вот появляется Бэрил, бросает взгляд на «брата» и… «Уезжайте отсюда Немедленно уезжайте в Лондон». Уезжайте … Уезжайте… «Мой брат идет! Не говорите ему ни слова...» – она сразу выдает своего «брата». Подозрительный тип этот Стэплтон. Она думала, что говорит с сэром Генри. «Значит, мы говорили, не понимая друг друга». У нее не было дел к Ватсону, с Ватсоном ей не о чем было говорить. Стэплтону нужен именно Ватсон, он ведет следствие, а Бэрил Ватсон не нужен. Ее следствие не интересует. Так ли все это? Она хочет предупредить Баскервиля, но не хочет откровенничать с Ватсоном. Позже она догонит его и попросит забыть все, что она говорила. Доктор клещами вытаскивает из нее каждое слово. Дама ломается, но говорит. Как это по-женски: да, да, да, ах нет, нет, нет, ну так и быть, да, да. «Тень нерешительности пробежала по лицу мисс Стэплтон, но не прошло и секунды, как взгляд ее стал снова суровым, и она ответила мне».
Насмотревшись вдоволь на болота, я двинулся в Гримпен, и, продолжая изучать достопримечательности, связанные с собачьим делом, завернул на почту. За конторкой под портретом королевы Виктории сидел мужчина средних лет, его лицо показалось мне знакомым.
– Добрый день, мистер Гейт, – ответил он на мое приветствие.
– Вы меня знаете? – поинтересовался я.
– Мы все тут друг друга знаем, и новые лица привлекают к себе всеобщее внимание, – улыбнулся почтмейстер и представился: – Моллиган, к вашим услугам.
– Но мне сдается, мистер Моллиган, я вас где-то уже видел.
– Видели, вы покупали у меня сигареты. День или два назад. Лавка здесь за перегородкой.
– Ах, да, – я вспомнил: почтовый служащий по совместительству лавочник.
– Чем могу быть полезен?
– Я зашел узнать, нет ли на мое имя писем до востребования?
– Нет, на ваше имя ничего не поступало. Если хотите, мы будем переправлять вашу почту в Меррипит-хаус. Вы ведь там остановились?
– Да, спасибо. Это так любезно с вашей стороны.
– Вы к нам надолго?
– Недели на две, я так думаю.
– Надеюсь, не соскучитесь. Главное, чтобы не зарядили дожди.
Я пришел к выводу, что почтмейстер приятный человек и, кажется, не любитель совать нос в чужие дела. По крайней мере, моя персона не очень-то его интересовала.
Покинув почту, я продолжил свою экскурсию по улочкам Гримпена и не смог пройти мимо дома Мортимера, не поблагодарив его милую супругу за пудинг. Доктора я не застал, он навещал своих пациентов, а миссис Мортимер была на месте, почти здорова и очень любезна.
Я нарвался на новое угощение, меня усадили за большой круглый стол в гостиной, напоили чаем с булочками и свежими сливками, и дали указания, как следует одеваться осенью в Девоншире, чем лечить насморк и у кого покупать картофель. Речь миссис Мортимер текла напевно и неторопливо, глаза светились участием и неподдельным интересом. Белое платье в розовую полоску, наверное, подбиралось под цвет ее молочной кожи и яркого румянца. Я пил чай с ангелом, и отдохнув душей и телом, отправился в обратный путь.
Вернувшись домой под вечер, я завершил свой день куском ростбифа и бокалом портвейна. Хьюз, упаковав грязное белье, отправился к прачке, а я, собираясь лечь пораньше, поднялся в спальню, прихватив с собой початую бутылку. Устроившись на подоконнике, я медленно опорожнял второй бокал, наблюдая за тем, как сумерки сгущаются над болотами. Наугад раскрыл томик Ватсона и наткнулся на запись: «Я, как только очутился здесь, сразу почувствовал, что вокруг меня собираются какие-то призраки. Ходишь словно по Гримпенской трясине: вот-вот увязнешь с головой на одной из этих зеленых лужаек, и никто не поможет тебе выбраться оттуда».
– Но если убийца не найден… И тем более, если Стэплтон жив, то сэр Генри в опасности, покушение на него может повториться.
– Совсем не обязательно… Хотя, может и повториться. Как давно сэр Генри вернулся из путешествия?
– Полгода назад… Нет, пожалуй, уже год прошел.
– И за это время не происходило ничего такого, что могло бы угрожать его жизни?
– Н-нет, – неуверенно ответил доктор, призадумался и повторил: – Нет, впрочем, наверное, лучше спросить об этом у самого сэра Генри. Но кому, кроме Стэплтона, могла быть выгодна смерть Баскервиля?
– Хороший вопрос вы задали, доктор. Холмс, помнится, подозревал Бэрримора? Вроде бы, из-за его окладистой бороды? Всего на всего. Почему-то в стороне от расследования осталось семейство Десмондов, дальних родственников и возможных наследников. Холмс не взял их в расчет только на том основании, что Джеймс Десмонд почтенный пожилой священник? Холмс совсем не копал в этом направлении? А, что если у Роджера Баскервиля были еще дети? Еще кто-то, кроме Джека? Вы же и о Стэплтоне – Джеке ничего не знали. Что если у него есть брат?
– Боже мой… – протянул Мортимер, ошалело уставясь на меня, однако он быстро взял себя в руки. – Да нет, не может быть. Холмс наводил справки, он бы знал, если б еще кто-то был.
– Я не хочу никого пугать. У нас нет оснований для беспокойства, кроме подозрений и сомнений. Жизнь вообще опасная штука, – я улыбнулся, подбадривая моего собеседника.
Мы оставили наши тревоги на тисовой аллее и вернулись в гостиную, чтобы с безмятежным видом завершить вечер. Огонь догорал в камине, блики играли на хрустальных стенках бокалов, леди Баскервиль, сидя за роялем, играла вальс. Райдер и миссис Френкленд танцевали. Сэр Генри стоял рядом с женой и, положив руку ей на плечо, с улыбкой любовался вальсирующей парой. Так под лиричные музыкальные переливы и закончился этот вечер.
Конюх Перкинс получил задание отвезти миссис Френкленд в Кумби-Треси и по пути забросить нас с доктором по домам. Теплой компанией мы покатили мимо застывших в ночной дремоте болот, и на подъезде к Меррипит-хаусу, я вызвался сопроводить миссис Френкленд до самого дома. Она не возражала, но больше моей идее порадовался, кажется, Перкинс, которому не очень-то хотелось поздно ночью в полном одиночестве проделывать обратный путь. В Гримпене мы высадили веселого доктора, засыпали его наилучшими пожеланиями, адресованными его прихворнувшей жене, и уже втроем направились в Кумби-Треси.
Миссис Френкленд сидела рядом со мной, пряча руки под зеленой мантией, из-под капюшона выглядывали рыжеватые завитые локоны. Она смотрела прямо, на дорогу, а я не мог оторвать глаз от ее профиля с вздернутым носиком и пухлой губой.
– Я представлял вас совершенно другой, – признался я своей спутнице.
– Да уж, доктор Ватсон описал меня порядочной стервой, – равнодушно ответила она.
– Ну, что вы…
– Да, ладно. Доктор Ватсон имеет право на свое мнение. Возможно, я действительно встретила его без особого дружелюбия. Но согласитесь, я вовсе не обязана отвечать на расспросы первого встречного. В какой-то момент я вообще приняла его за шантажиста.
Я не смог сдержать улыбки, эта сцена визита в Кумби-Треси вызвала у меня именно такие ассоциации. «Какого черта она не выставила за дверь назойливого джентльмена?» – думал я, перелистывая страницы.
– Наверное, мистеру Ватсону трудно было оставаться объективным и беспристрастным, – заметил я. – Он описывал персонажей в соответствии с той ролью, которая отводилась им в этом деле.
Миссис Френкленд бросила на меня быстрый взгляд и усмехнулась:
– Да, наверное. Как он изобразил Стэплтона: человек с постной физиономией. Да никогда у Стэплтона не было постной физиономии!
– А каким он был человеком? Каким вы его знали?
На минуту Лора задумалась и ответила с прямой уверенностью:
– Он был очень интересным человеком, мистер Гейт. Ну, вы только посмотрите, что сам Ватсон написал в своей книге: с одной стороны признанный ученый, фанатик от науки, а с другой грабитель в маске и с револьвером, убивший мальчика в Фолкстоун-Корте! Боже мой, просто чудовище. Не знаю, возможно, Стэплтон и злодей, но человеком он был интересным.
– Возможно злодей? Так, вы не верите в то, что он убивал и грабил?
– А почему я должна в это верить? Потому, что мне мистер Холмс об этом сказал? Да я его всего один раз в жизни видела.
– Но ведь Стэплтон обманул вас.
– Да обманул, – повторила миссис Френкленд с детским упрямством. – А что ему оставалось? Он любил меня, вот и обманул. Возможно, он и негодяй, не стану спорить. Но убивал ли он сэра Чарльза? Да, он попросил меня написать письмо Баскервилю, да он отговорил меня идти на свидание с ним. Но хотя бы один человек видел, как он эту собаку за поводок держал? Это все разговоры, кто-то кому-то что-то сказал. А вот не признайся я, что написала это письмо… Вот пришел ко мне доктор Ватсон со своим вопросом, а я: «Знать ничего не знаю». И куда бы дальше пошло это расследование? Но я не стала ничего скрывать, именно потому, что не знаю за собой никакой вины. И подозревать Стэплтона у меня тоже не было повода.
– И вы верите в то, что Стэплтон вас любил? Извините, миссис Френкленд, вы сами подняли эту глубоко личную для вас тему.
– А почему я не должна в это верить?
– Он не давал о себе знать в последнее время?
– Что? Ах, вы, кажется, считаете, что он остался жив и где-то скрывается. Нет, у меня нет поводов сомневаться в его смерти.
– А если бы он вернулся?
– Ну, вернулся б и вернулся. Это не моя забота.
– А чья?
– Мистер Гейт, мне надоели ваши расспросы. Что вы ко мне пристали?
Миссис Френкленд замолчала и надулась. Она умела очаровательно дуться, сама этого не понимая.
Полностью опубликовано на Призрачных мирах
Глава 3. Тени прошлого
Вернувшись из Кумби-Треси уже глубокой ночью, я, как светский хлыщ, проспал до полудня. Меня разбудил яркий солнечный свет, вломившийся в прореху между шторами. Умывшись и одевшись в свежую рубашку, я почувствовал, что девонширский воздух идет мне на пользу.
Потчуя меня яичницей с ветчиной и помидорами, Хьюз нахваливал местный климат и добрый нрав соседа фермера. А к чаю вместо обычных тостов был подан пудинг с изюмом и сухофруктами. Румяный загорелый конопатый, он покоился на тарелке, попахивая имбирем и ромом. Похоже, сегодня у моего ангела-хранителя нашлось время на то, чтобы постараться.
– Боже мой, Хьюз, вы испекли «Пятнистого Дика»!
– Это не я, сэр. Это принес лакей Мортимеров. Это миссис Мортимер о вас позаботилась.
– И еще раз: боже мой. Как это мило со стороны милой супруги нашего милого доктора. Тем более, что вчера ей не здоровилось.
В придачу к завтраку я получил свежий номер «Девонширской хроники» и новость местного разлива:
– Вы не замечали, сэр? Кто-то бродит возле дома.
– Бродит? Кто?
– Не знаю.
Мой камердинер обстоятельный парень, ничего не скажешь.
– Ну, вы что-то видели, Хьюз? Откуда такой вывод: кто-то бродит?
– Видел. Кого-то в длинном сером плаще с капюшоном. Ходит среди кочек и кустов. Скользит как призрак. Так тихонечко. Я его окликнул, он ничего не ответил и исчез.
Видимо, незнакомец произвел на Хьюза впечатление, раз он в своей речи обратился к эпитету «скользит как призрак».
– Раза два я его заметил, и один раз он померещился.
– Как это, померещился?
– Не понял я, было или не было.
Вот это да. Прежде я причислял моего Хьюза к гамлетовой породе, к тому сорту людей, что с уверенностью скажут: «Не кажется, сударыня, а есть. Мне «кажется» не ведомы». А тут: «Не понял, было или не было». Кто ж тут бродит?
– Послушайте, Хьюз, если вы еще раз приметите этого призрака в плаще, не сочтите за труд, попытайтесь докопаться до правды.
– Я приложу к этому все усилия, сэр.
Мой славный Хьюз отставной сержант, у него не забалуешь. Несколько лет он служил в африканских колониях, где принимал участие в Англо-бурской войне. Под командованием Баден-Пауэлла он оборонял Мафекинг, получил ранение в ногу, чуть было не комиссовался, но остался в строю и закончил свою военную карьеру денщиком майора Кроуфорда. Вернувшись в Британию, Хьюз около года прослужил камердинером у моего дядюшки Вильяма, а после внезапной смерти последнего достался мне, буквально по наследству.
На Англо-бурскую войну Хьюз имел философский взгляд, никого не осуждал и не поддерживал и высказывал свое мнение только тогда, когда я его об этом спрашивал. Он считал, что Африка – это не место для британца, но глубоко уважал интересы короны. Его отношение к бурам выражалось в паре фраз: «Если бур не считает аборигена ровней себе, я имею право не считать себе ровней самого бура. И пусть он к этому относится так, как ему нравится». На вопрос о том, что он думает о проблеме избирательных прав уитлендеров, Хьюз высказывался так: «Эти ребята знали, куда ехали». Ну, а в общем и целом: «Дураку ясно, что тут дело не в избирательном праве, а в золотых приисках».
После завтрака я решил проветриться и, заглядывая в книгу доктора Ватсона, попытался найти место, где в компании Холмса и Лестрейда он прятался в засаде, ожидая возвращения Баскервиля из Меррипит-хауса. Я вычислил ту точку, где ужасная собака настигла баронета. Потом вышел на дорогу, на которой Ватсон познакомился со Стэплтоном. Присев на нагретый солнцем камень, еще раз прочитал сцену их встречи. Стэплтон – «худощавый блондин лет тридцати пяти — сорока, с чисто выбритой, несколько постной физиономией и узким длинным подбородком». Единственные существенные приметы: блондин с узким длинным подбородком. Блондин… А Генри, скорее, брюнет… Может, у Джека матушка была блондинкой?
Встретившись с Ватсоном, Стэплтон тут же заводит разговор о смерти Баскервиля:
« – Когда у человека так натянуты нервы, появление любой собаки может гибельно сказаться на его больном сердце. Мне думается, что в тот вечер сэр Чарльз действительно увидел нечто подобное в тисовой аллее. Я очень любил старика и, зная о его болезни, так и ждал какого-нибудь несчастья.
– Откуда вы знали, что у него больное сердце?
– От моего друга, Мортимера.
– Следовательно, вы думаете, что на сэра Чарльза бросилась какая-то
собака и он умер от страха?
– Может быть, вы располагаете более достоверными сведениями?»
Черт возьми, да ведь здесь Стэплтон практически признается – я знал, каким образом можно убить сэра Чарльза: «Появление любой собаки может гибельно сказаться на его больном сердце». Но что он говорит дальше: «…увидел нечто подобное», не собаку, а что-то подобное. Что-то, подобное собаке. Зачем он все это говорит Ватсону? Он пытается вывести его на откровенность, хочет вовлечь в обсуждение и выведать, что тому известно. Он вроде бы подсовывает версию о естественной смерти баронета, но при этом подставляется: я знал, что у него больное сердце, я знал, что его может убить.
Так. Где они встретили Бэрил?
«Мы подошли к тому месту, где справа от дороги начиналась заросшая тропинка, узкой лентой вьющаяся среди болот. Левее стоял крутой, усеянный валунами холм, на котором в древние времена велись разработки гранита. Обращенная к нам сторона этого холма представляла собой отвесный откос, густо заросший папоротником и ежевикой. Вдали, на горизонте, поднимались серые клубы дыма».
Вот похожее место – тропинка, холм с валунами. Папоротника здесь везде навалом, а вон тот куст… Кажется, ежевика.
« – Замечательные здесь места! – сказал он, глядя на волнистую линию зеленых холмов, над которыми морскими валами поднимались фантастические очертания гранитной гряды».
И вот появляется Бэрил, бросает взгляд на «брата» и… «Уезжайте отсюда Немедленно уезжайте в Лондон». Уезжайте … Уезжайте… «Мой брат идет! Не говорите ему ни слова...» – она сразу выдает своего «брата». Подозрительный тип этот Стэплтон. Она думала, что говорит с сэром Генри. «Значит, мы говорили, не понимая друг друга». У нее не было дел к Ватсону, с Ватсоном ей не о чем было говорить. Стэплтону нужен именно Ватсон, он ведет следствие, а Бэрил Ватсон не нужен. Ее следствие не интересует. Так ли все это? Она хочет предупредить Баскервиля, но не хочет откровенничать с Ватсоном. Позже она догонит его и попросит забыть все, что она говорила. Доктор клещами вытаскивает из нее каждое слово. Дама ломается, но говорит. Как это по-женски: да, да, да, ах нет, нет, нет, ну так и быть, да, да. «Тень нерешительности пробежала по лицу мисс Стэплтон, но не прошло и секунды, как взгляд ее стал снова суровым, и она ответила мне».
Насмотревшись вдоволь на болота, я двинулся в Гримпен, и, продолжая изучать достопримечательности, связанные с собачьим делом, завернул на почту. За конторкой под портретом королевы Виктории сидел мужчина средних лет, его лицо показалось мне знакомым.
– Добрый день, мистер Гейт, – ответил он на мое приветствие.
– Вы меня знаете? – поинтересовался я.
– Мы все тут друг друга знаем, и новые лица привлекают к себе всеобщее внимание, – улыбнулся почтмейстер и представился: – Моллиган, к вашим услугам.
– Но мне сдается, мистер Моллиган, я вас где-то уже видел.
– Видели, вы покупали у меня сигареты. День или два назад. Лавка здесь за перегородкой.
– Ах, да, – я вспомнил: почтовый служащий по совместительству лавочник.
– Чем могу быть полезен?
– Я зашел узнать, нет ли на мое имя писем до востребования?
– Нет, на ваше имя ничего не поступало. Если хотите, мы будем переправлять вашу почту в Меррипит-хаус. Вы ведь там остановились?
– Да, спасибо. Это так любезно с вашей стороны.
– Вы к нам надолго?
– Недели на две, я так думаю.
– Надеюсь, не соскучитесь. Главное, чтобы не зарядили дожди.
Я пришел к выводу, что почтмейстер приятный человек и, кажется, не любитель совать нос в чужие дела. По крайней мере, моя персона не очень-то его интересовала.
Покинув почту, я продолжил свою экскурсию по улочкам Гримпена и не смог пройти мимо дома Мортимера, не поблагодарив его милую супругу за пудинг. Доктора я не застал, он навещал своих пациентов, а миссис Мортимер была на месте, почти здорова и очень любезна.
Я нарвался на новое угощение, меня усадили за большой круглый стол в гостиной, напоили чаем с булочками и свежими сливками, и дали указания, как следует одеваться осенью в Девоншире, чем лечить насморк и у кого покупать картофель. Речь миссис Мортимер текла напевно и неторопливо, глаза светились участием и неподдельным интересом. Белое платье в розовую полоску, наверное, подбиралось под цвет ее молочной кожи и яркого румянца. Я пил чай с ангелом, и отдохнув душей и телом, отправился в обратный путь.
Вернувшись домой под вечер, я завершил свой день куском ростбифа и бокалом портвейна. Хьюз, упаковав грязное белье, отправился к прачке, а я, собираясь лечь пораньше, поднялся в спальню, прихватив с собой початую бутылку. Устроившись на подоконнике, я медленно опорожнял второй бокал, наблюдая за тем, как сумерки сгущаются над болотами. Наугад раскрыл томик Ватсона и наткнулся на запись: «Я, как только очутился здесь, сразу почувствовал, что вокруг меня собираются какие-то призраки. Ходишь словно по Гримпенской трясине: вот-вот увязнешь с головой на одной из этих зеленых лужаек, и никто не поможет тебе выбраться оттуда».
