Теплая декабрьская ночь дремала, роняя хлопья снега. Сонно-лениво снежинки падали на деревья и кусты, на ограды и дорожки, на камни и надгробия – из высокого темного неба в сумрак Никольского кладбища. Луна притаилась за тучей, ветер притих, бог знает где. Полночь зависла над Александро-Невской лаврой, накрыв мраком и тишью кресты – и церковные, и могильные. Впрочем, свет уличных фонарей разбавлял ночную тьму – где погуще, где пожиже.
Большой черный поджарый кот неспешно шагал по дорожке, блестя гладкой короткой шерстью, тихо и мягко ступая по свежему снегу. По-хозяйски поглядывая по сторонам и безмятежно покачивая хвостом, он брел привычным путем, оставляя четырехпалые легкие следы. Склепы, надгробия, ангелы, бюсты, развалины… В сумраке все кресты кажутся черными. Тихо, спокойно, мрачно, как всегда. Еще одна ночь в череде зимних ночей.
Тихо и спокойно… Вдруг истошный визг ворвался в кладбищенскую дрему. Отчаянный и надрывный, пронесся он над могилами и стих. На секунду испугано присев и прижав уши, кот замер, так и не опустив переднюю лапу, задранную в шаге. Но быстро придя в себя, вытянулся, прислушиваясь… Кто-то зовет на помощь? Нет, кто-то умирает. Кот бросился туда, откуда принесло этот вопль предсмертного ужаса. Галопом, прыжками, перебежками – к забору у Обводного канала. Ну? Где? Крикни еще разок. Но больше ни звука. Жертве зажали рот, или перерезали горло, или… Там, у высокой терракотовой колонны. Там что-то неладно. Нечисто, негладко… Кот сбавил ход. Здесь ли? Здесь. На снегу растерзанная жертва. Спасать уже некого. Расправа была скорой и безжалостной. Вытягивая шею, кот обнюхал притоптанный снег и осмотрел место преступления. «Ах, бедолага, за что ж тебя так?» Снег сохранил отчетливые следы. Куда ушел преступник? Ворочая ушами, кот оглядывался и ловил носом запахи. Может, убийца еще здесь, неподалеку? Может быть, он прячется в тех кустах? Что делать? Снег падает, засыпая следы, прикрывая жалкие останки. Над кладбищем снова воцарилась тишина. А кот срывается с места… Он знает, куда ему бежать.
Выезжая с площади Александра Невского, серый форд притормозил у перехода и подцепил на корму пассажира: черный кот, прыгнув на багажник, ухватился за дворник заднего стекла и отправился в путь по Невскому проспекту. Водитель не заметил седока у себя на задке. Кот бесстрашно с ветерком понесся сквозь снегопад и электрическое зарево. Город готовился к праздникам, уже горела иллюминация и сверкали ёлки, а в витринах магазинов буйствовало золотисто-пестрое сказочное ликование. Но хвостатому путешественнику не до красот, ему бы под колеса не свалиться. Мимо бегут сияющие фасады домов, проносится звёздный обелиск площади Восстания и вздыбленные жеребцы Аничкова моста, и распахнутая колоннада Казанского собора… И далее через Неву по Дворцовому мосту на Васильевский остров. На набережной Макарова, у светофора, кот спрыгнул на мягкий снег. Форд двинулся дальше, а хвостатый пассажир, переводя дух, посидел на тротуаре, потоптался, разминая лапы, и отправился своим ходом на седьмую линию.
Дом №16 на седьмой линии громоздится углом в пять этажей – два нижних терракотовые, выше цвета крем-брюле, а еще выше зеленая кровля. Уже триста лет он стоит на этом месте. Впрочем, последние этажи помоложе будут, их надстроили в начале ХХ века. Надстроили и украсили гербами – империи и владельца. А на самой верхотуре надпись – Ora et labora (Молись и трудись). На зеленой полосе крупными белыми буквами значится: «Т-во профессора доктора Пеля и сыновей». Над массивной двустворчатой дверью мерцает золотистая вывеска с надписью «АПТЕКА». К этой двери и подбежал приехавший с кладбища кот. Не раздумывая и не стесняясь, он встал на задние лапы и, закинув голову, призывно замяукал, заскребся. Не дождавшись ответа, хвостатый визитер опустился, повернулся и забарабанил задней лапой, выдав громкую рассыпчатую дробь. Его услышали. Клацнув замком, дверь приоткрылась, в щель протиснулась бронзовая львиная морда, сверкнула начищенным носом и заговорила приятным баритоном:
– Прокопий? Здравствуй, любезный. Чем могу быть полезен?
– Доброй ночи, Фирмус, – ответил кот хрипловатым человеческим голосом. – Мне бы Вильгельма Василича повидать.
– Василия Васильевича, – поправила гостя морда.
– Да-да, Василия Василича. Он на месте?
– На месте, проходи. Только лапы вытри.
Кот шмыгнул за дверь, послушно отер все четыре лапы о коврик и последовал за бронзовым крылатым львом. Фирмус служил в аптеке привратником и походил на прочих крылатых львов во множестве проживающих в Петербурге. Он был не больше собаки, но на посту выглядел вполне грозно, обладал зубастой пастью, крупными когтистыми лапами, не слишком густой, но волнистой гривой и ангельскими крыльями. Пройдя вестибюль и лестницу, гость в сопровождении привратника ступил в просторный зал аптеки.
Здесь витали сладко-пряные невнятные ароматы трав и лекарств. На полу кафельная плитка рябила мелким узором, массивные прилавки темного дерева тянулись строгим рядом, стеклянные шкафы и витрины отражали приглушенный свет настенных ламп. На окнах пенились белые французские шторы. И повсюду, на полках, столах и в витринах, в деловитом разнобое красовалась аптечная гвардия: коробочки, ящички, пакетики, мешочки, баночки, бутылочки, пузырьки, ампулы, градусники, шприцы, щипцы, пинцеты, ступки, спиртовки, весы, песочные часы и… еще не пойми что.
В кресле за небольшим столом с книгой в руках скучал аптекарь Пель. Приятный с виду господин, уже не юный, еще не старый, со здоровым цветом лица, с ухоженными усами и бородкой. Серый костюм и песочный жилет сидели на нем с непринужденной элегантностью. Темный галстук перехватывал белоснежный воротничок рубашки. Стол, сервированный к чаю, блестел фарфором и благоухал сдобой.
– Кто там, Фирмус? Дмитрий Иванович? – крикнул Пель, оторвавшись от чтения.
– Нет. Это Прокопий с Никольского кладбища.
– Грехи наши тяжкие, – с улыбкой пробормотал аптекарь, откладывая книгу. – Ну, давай его сюда.
Задрав хвост трубой, Прокопий уже шагал по узорчатой плитке:
– Желаю здравствовать, Василий Василич.
– И вам не хворать, друг мой. Чего прикажете, водки или молока?
– Я по делу.
– Не заболел ли кто?
– Хотел бы я сказать: все живы-здоровы. Да не могу. При всем желании.
Пель принял эти слова за мрачную шутку:
– Ваши подопечные в моих услугах больше не нуждаются.
– А я не о подопечных, доктор. Трагический казус приключился на вверенной мне территории. Убийство. Сегодня. Вскоре после полуночи.
Услышав эти слова, Фирмус, не пряча любопытных глаз, поджал крылья и сел у двери, ожидая подробностей. Не вставая с места, аптекарь подвинул к гостю стул и спросил тем тоном, каким обращался к пациентам со словами «на что жалуетесь»:
– Та-ак. Рассказывайте. Кого убили?
Легким прыжком кот занял предложенное место, уселся в привычную позу – передние лапы вместе, задние врозь, уложил хвост рогаликом и пояснил:
– Если я не ошибаюсь, жертва – нетопырь с Садовой, с Дома Городских Учреждений. Бедолагу разделали на куски, но по крыльям и лапам я узнал нетопыря. Думаю, мы потеряли одного из тех, что сидят на ДГУ.
– Ну, это легко проверить. Правда, Фирмус?
– Прикажете сгонять на Садовую? – отозвался страж.
Пель не ответил, поскольку Прокопий продолжил свою речь:
– Опознать жертву, конечно, нужно, но главное убийцу поймать. Верно я говорю?
– А вы видели убийцу? Вы знаете кто это?
– Нет, убийцу я не видел, но я видел его следы. И я не сомневаюсь. Снег свежий, сырой. Я отлично разглядел следы львиных лапищ.
– В Петербурге львы не редкость, – заметил аптекарь.
– Не редкость, – согласился кот. – Львов у нас предостаточно. Только вот незадача. Лапы отпечатались на снегу возле убиенного… И – все. Убивец не приходил на место преступления и не уходил с него. Нет таких следов.
– Так-так-так, – оживился Василий Васильевич и склонился к собеседнику. – Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что он прилетел и улетел. Сдается мне, так дело было.
Пель начал понимать, зачем к нему пришел гость. Скрестив руки на груди, аптекарь откинулся на спинку кресла и тихо спросил:
– Вы думаете, это был грифон?
– Да. Я так и подумал: «Ух ты, грифон!». А потом подумал: «Схожу-ка я к доктору Пелю и спрошу, что он об этом думает».
Аптекарь метнул взгляд на Фирмуса, на бронзовой морде отражались тревога и интерес.
– Ясно-ясно, – сосредоточено пробормотал Василий Васильевич. – Следы только львиные? Птичьих к ним не подмешалось?
– Не могу сказать наверняка.
– Размер.
– Меньше натурально львиных, но больше собачьих.
– Хорошо. Значит под подозрением у нас грифоны и крылатые львы. И-и… Сфинксы.
– Сфинксы? – насторожился кот. – А в Питере есть крылатые сфинксы?
– Да вот, пытаюсь вспомнить. У тех, что на Неве крыльев нет.
– Сомневаюсь я, что к делу сфинкс приложился. Чтобы так размозжить, нужен мощный клюв или клыки.
– Ну, да. Оставим пока сфинксов. Займемся грифонами. Кстати, друг мой, надеюсь, вы не подозреваете Фирмуса? За последние сутки он ни на минуту никуда не отлучался.
– Я вам верю, доктор. Фирмус добрый и честный малый.
– Спасибо, Прокопий, – равнодушно отозвался лев.
– Мне бы самому на следы взглянуть, – заметил аптекарь.
– Снег, Василий Василич. Все засыпало.
– Да, снег. Фирмус, из-за чего, по-твоему, грифон может убить нетопыря?
– Ну, к примеру, если тот повадился воровать яйца из гнезда.
– Вот видите, Прокопий. Что если нетопырь сам виноват?
– Считаете, мне стоит заткнуться и убраться восвояси?
– Нет, я так не считаю. Я ищу причинно-следственные связи. На Никольском кладбище есть гнезда грифонов?
– Нет.
– А что этот нетопырь делал на вашем кладбище?
– Откуда же мне знать?
– Прежде нетопыри вам там не попадались?
– Летучие мыши у нас, конечно, встречаются. Но вот такие, с Садовой – нет.
– А где вы нашли останки?
– У могилы Мациевича.
– Мациевич. Кто такой?
– Авиатор, погиб на показательных выступлениях. Самолет в воздухе развалился. А вы не знаете? Вы в каком году почили?
– В тысяча девятьсот третьем.
– Так это уже после вас было, в десятом году. Первая жертва авиакатастрофы в России. Всем Петербургом хоронили.
– Н-да… Значит, геройская смерть. И как думаете, убийство именно у могилы Мациевича – случайность?
– Не знаю. Летучая мышь, летучий грифон, летучий авиатор – совпадение?
– Да, интересно.
Прокопия понесло, он сел на любимого конька:
– У нас там еще один из пионеров авиации похоронен – Абрамович. Княгиня Шаховская его угробила. Душераздирающая история. Эта Шаховская…
– Вы не отклоняетесь от темы?
Аптекарь вернул докладчика с небес на землю.
– Да. В другой раз расскажу.
– Значит, есть еще один авиатор?
– И не один, – спохватился кот. – Зверева, первая женщина-пилот в России, тоже у нас покоится. Но она мирно от тифа скончалась. Совсем молодой. Незадолго до революции.
– Ну, хорошо. Фирмус, отправляйся, братец, на Садовую. Пересчитай тамошних нетопырей и пораспрашивай.
– А сколько нетопырей должно сидеть на ДГУ?
– Сколько? – аптекарь глянул на кота и не получил ответа. – Восемь? Или двенадцать? В общем, разберёшься.
– А грифонов вы не хотите пораспрашивать? – подсказал Прокопий.
– Друг мой, вы знаете, сколько грифонов обитает в Петербурге и его окрестностях? С кого прикажете начать? Мне нужно побольше разузнать об этом деле. И хорошо бы, не только с чужих слов. Фирмус отправляется на Садовую, а мы с вами на кладбище. Следы засыпало, но что-то ж там осталось. Едем.
Кот насторожился:
– Надеюсь, не на грифоне.
– Зачем же? Возьмем извозчика.
– Извозчика?
– Нет, такси. Конечно, такси.
Скрипнув ботинками, аптекарь направился было к висевшему на стене аппарату Белла, но на полпути передумал и, запустив руку во внутренней карман пиджака, вынул мобильник.
А теперь, пожалуй, настало время кое-что пояснить нашим читателям. Возможно, вы слышали об аптекаре Вильгельме Пеле. Будучи обрусевшим немцем, урожденный Вильгельм Христофор Эренфрид, пустив корни в России, превратился в Василия Васильевича. Он жил в Петербурге с 1820 по 1903 гг., и был широко известен и почитаем, как добрый и честный человек, передовой и умелый провизор, искусный лекарь, владелец одной из лучших аптек в России и поставщик двора его императорского величества. Кроме того, в городе ходили слухи, что доктор Пель увлекается алхимией. Поговаривали, будто ему удалось разгадать тайну философского камня и приручить грифонов, которые охраняют и пополняют казну аптекаря. А тот не только верховодит этими тварями, но разводит их в своей подземной лаборатории. Вот почему Прокопий этой снежной декабрьской ночью, направился искать правды у Пеля, как у шефа питерских грифонов. Кот поспешил в аптеку на седьмой линии Василевского острова, где теперь обитал призрак знаменитого провизора и чародея..
И несколько слов о самом Прокопии. Когда-то, очень давно, он был человеком – чернокнижником, колдуном и знахарем. Жил возле Никольского кладбища, грешил, ворожил, врачевал. Не брезговал Прокопий и кладбищенской магией и доигрался до того, что однажды к нему явился сам черт и предложил рецепт эликсира бессмертия. Чернокнижник принял дар, но при изготовлении снадобья совершил ошибку – то ли сам обмишурился, то ли лукавый его под руку толкнул. В итоге Прокопий превратился в кота. Все же в бессмертного, но всего лишь кота. С тех пор он и живет на кладбище уже много-много лет. Привык и на судьбу не жалуется. Следит за порядком, гоняет ворон и пугает тех, кто ему не нравится.
Итак, тихой декабрьской ночью на седьмой линии у дома № 16 остановился белый автомобиль с «шашечками» и забрал пассажира – господина в оливковом пальто и в темной шляпе с округлой тулей. В одной руке он сжимал трость, другой придерживал сидевшего у него за пазухой кота. Дверца тихо хлопнула, такси отчалило от тротуара и взяло курс на Александро-Невскую лавру.
А Фирмус меж тем держал путь к Садовой улице. Он несся по верхам – где пролетит, где по крыше пробежит, не стесняясь громыхнуть кровлей. Порхал с дома на дом, перелетал улицы, несся галопом по Дворцовому мосту, парил над Мойкой, над каналом Грибоедова… И вот – острый шпиль, красная крыша, а на фронтонах мрачные совы-филины в карауле. Дом городских учреждений – элегантный и суровый, модерн и готика – стоит, прикидываясь старинным замком. Прокравшись за спинами грозных каменных птиц, лев юркнул в колодец двора, а там – терракотовые стены, высокие окна, все янтарно-шоколадное. Словно вросшие в стены башни, снизу вверх тянулись эркеры, а на них под окнами четвёртого этажа хороводом сидели в дреме толстые загорелые лобастые нетопыри. Перепончатые крылья растопырили, уши развесили, усы распушили. Зацепившись за подоконник, Фирмус свесился вниз головой, как летучая мышь, и поздоровался:
– Добрый вечер, дамы и господа.
А ему в ответ гортанный испуганный крик, всплески, шум, визг – подхватились, посыпались и понеслись друг за дружкой на крышу, сбиваясь в суматошную стаю. Озадаченный лев повернул за нетопырями. Глядь – пустая крыша. Нет, вон сгрудились за трубой. Уши торчком, морды тяжелые, прикрываются крыльями, лапы в раскорячку. Фирмус постарался улыбнуться помягче и спросил фальшиво-сладенько:
Большой черный поджарый кот неспешно шагал по дорожке, блестя гладкой короткой шерстью, тихо и мягко ступая по свежему снегу. По-хозяйски поглядывая по сторонам и безмятежно покачивая хвостом, он брел привычным путем, оставляя четырехпалые легкие следы. Склепы, надгробия, ангелы, бюсты, развалины… В сумраке все кресты кажутся черными. Тихо, спокойно, мрачно, как всегда. Еще одна ночь в череде зимних ночей.
Тихо и спокойно… Вдруг истошный визг ворвался в кладбищенскую дрему. Отчаянный и надрывный, пронесся он над могилами и стих. На секунду испугано присев и прижав уши, кот замер, так и не опустив переднюю лапу, задранную в шаге. Но быстро придя в себя, вытянулся, прислушиваясь… Кто-то зовет на помощь? Нет, кто-то умирает. Кот бросился туда, откуда принесло этот вопль предсмертного ужаса. Галопом, прыжками, перебежками – к забору у Обводного канала. Ну? Где? Крикни еще разок. Но больше ни звука. Жертве зажали рот, или перерезали горло, или… Там, у высокой терракотовой колонны. Там что-то неладно. Нечисто, негладко… Кот сбавил ход. Здесь ли? Здесь. На снегу растерзанная жертва. Спасать уже некого. Расправа была скорой и безжалостной. Вытягивая шею, кот обнюхал притоптанный снег и осмотрел место преступления. «Ах, бедолага, за что ж тебя так?» Снег сохранил отчетливые следы. Куда ушел преступник? Ворочая ушами, кот оглядывался и ловил носом запахи. Может, убийца еще здесь, неподалеку? Может быть, он прячется в тех кустах? Что делать? Снег падает, засыпая следы, прикрывая жалкие останки. Над кладбищем снова воцарилась тишина. А кот срывается с места… Он знает, куда ему бежать.
Выезжая с площади Александра Невского, серый форд притормозил у перехода и подцепил на корму пассажира: черный кот, прыгнув на багажник, ухватился за дворник заднего стекла и отправился в путь по Невскому проспекту. Водитель не заметил седока у себя на задке. Кот бесстрашно с ветерком понесся сквозь снегопад и электрическое зарево. Город готовился к праздникам, уже горела иллюминация и сверкали ёлки, а в витринах магазинов буйствовало золотисто-пестрое сказочное ликование. Но хвостатому путешественнику не до красот, ему бы под колеса не свалиться. Мимо бегут сияющие фасады домов, проносится звёздный обелиск площади Восстания и вздыбленные жеребцы Аничкова моста, и распахнутая колоннада Казанского собора… И далее через Неву по Дворцовому мосту на Васильевский остров. На набережной Макарова, у светофора, кот спрыгнул на мягкий снег. Форд двинулся дальше, а хвостатый пассажир, переводя дух, посидел на тротуаре, потоптался, разминая лапы, и отправился своим ходом на седьмую линию.
Дом №16 на седьмой линии громоздится углом в пять этажей – два нижних терракотовые, выше цвета крем-брюле, а еще выше зеленая кровля. Уже триста лет он стоит на этом месте. Впрочем, последние этажи помоложе будут, их надстроили в начале ХХ века. Надстроили и украсили гербами – империи и владельца. А на самой верхотуре надпись – Ora et labora (Молись и трудись). На зеленой полосе крупными белыми буквами значится: «Т-во профессора доктора Пеля и сыновей». Над массивной двустворчатой дверью мерцает золотистая вывеска с надписью «АПТЕКА». К этой двери и подбежал приехавший с кладбища кот. Не раздумывая и не стесняясь, он встал на задние лапы и, закинув голову, призывно замяукал, заскребся. Не дождавшись ответа, хвостатый визитер опустился, повернулся и забарабанил задней лапой, выдав громкую рассыпчатую дробь. Его услышали. Клацнув замком, дверь приоткрылась, в щель протиснулась бронзовая львиная морда, сверкнула начищенным носом и заговорила приятным баритоном:
– Прокопий? Здравствуй, любезный. Чем могу быть полезен?
– Доброй ночи, Фирмус, – ответил кот хрипловатым человеческим голосом. – Мне бы Вильгельма Василича повидать.
– Василия Васильевича, – поправила гостя морда.
– Да-да, Василия Василича. Он на месте?
– На месте, проходи. Только лапы вытри.
Кот шмыгнул за дверь, послушно отер все четыре лапы о коврик и последовал за бронзовым крылатым львом. Фирмус служил в аптеке привратником и походил на прочих крылатых львов во множестве проживающих в Петербурге. Он был не больше собаки, но на посту выглядел вполне грозно, обладал зубастой пастью, крупными когтистыми лапами, не слишком густой, но волнистой гривой и ангельскими крыльями. Пройдя вестибюль и лестницу, гость в сопровождении привратника ступил в просторный зал аптеки.
Здесь витали сладко-пряные невнятные ароматы трав и лекарств. На полу кафельная плитка рябила мелким узором, массивные прилавки темного дерева тянулись строгим рядом, стеклянные шкафы и витрины отражали приглушенный свет настенных ламп. На окнах пенились белые французские шторы. И повсюду, на полках, столах и в витринах, в деловитом разнобое красовалась аптечная гвардия: коробочки, ящички, пакетики, мешочки, баночки, бутылочки, пузырьки, ампулы, градусники, шприцы, щипцы, пинцеты, ступки, спиртовки, весы, песочные часы и… еще не пойми что.
В кресле за небольшим столом с книгой в руках скучал аптекарь Пель. Приятный с виду господин, уже не юный, еще не старый, со здоровым цветом лица, с ухоженными усами и бородкой. Серый костюм и песочный жилет сидели на нем с непринужденной элегантностью. Темный галстук перехватывал белоснежный воротничок рубашки. Стол, сервированный к чаю, блестел фарфором и благоухал сдобой.
– Кто там, Фирмус? Дмитрий Иванович? – крикнул Пель, оторвавшись от чтения.
– Нет. Это Прокопий с Никольского кладбища.
– Грехи наши тяжкие, – с улыбкой пробормотал аптекарь, откладывая книгу. – Ну, давай его сюда.
Задрав хвост трубой, Прокопий уже шагал по узорчатой плитке:
– Желаю здравствовать, Василий Василич.
– И вам не хворать, друг мой. Чего прикажете, водки или молока?
– Я по делу.
– Не заболел ли кто?
– Хотел бы я сказать: все живы-здоровы. Да не могу. При всем желании.
Пель принял эти слова за мрачную шутку:
– Ваши подопечные в моих услугах больше не нуждаются.
– А я не о подопечных, доктор. Трагический казус приключился на вверенной мне территории. Убийство. Сегодня. Вскоре после полуночи.
Услышав эти слова, Фирмус, не пряча любопытных глаз, поджал крылья и сел у двери, ожидая подробностей. Не вставая с места, аптекарь подвинул к гостю стул и спросил тем тоном, каким обращался к пациентам со словами «на что жалуетесь»:
– Та-ак. Рассказывайте. Кого убили?
Легким прыжком кот занял предложенное место, уселся в привычную позу – передние лапы вместе, задние врозь, уложил хвост рогаликом и пояснил:
– Если я не ошибаюсь, жертва – нетопырь с Садовой, с Дома Городских Учреждений. Бедолагу разделали на куски, но по крыльям и лапам я узнал нетопыря. Думаю, мы потеряли одного из тех, что сидят на ДГУ.
– Ну, это легко проверить. Правда, Фирмус?
– Прикажете сгонять на Садовую? – отозвался страж.
Пель не ответил, поскольку Прокопий продолжил свою речь:
– Опознать жертву, конечно, нужно, но главное убийцу поймать. Верно я говорю?
– А вы видели убийцу? Вы знаете кто это?
– Нет, убийцу я не видел, но я видел его следы. И я не сомневаюсь. Снег свежий, сырой. Я отлично разглядел следы львиных лапищ.
– В Петербурге львы не редкость, – заметил аптекарь.
– Не редкость, – согласился кот. – Львов у нас предостаточно. Только вот незадача. Лапы отпечатались на снегу возле убиенного… И – все. Убивец не приходил на место преступления и не уходил с него. Нет таких следов.
– Так-так-так, – оживился Василий Васильевич и склонился к собеседнику. – Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что он прилетел и улетел. Сдается мне, так дело было.
Пель начал понимать, зачем к нему пришел гость. Скрестив руки на груди, аптекарь откинулся на спинку кресла и тихо спросил:
– Вы думаете, это был грифон?
– Да. Я так и подумал: «Ух ты, грифон!». А потом подумал: «Схожу-ка я к доктору Пелю и спрошу, что он об этом думает».
Аптекарь метнул взгляд на Фирмуса, на бронзовой морде отражались тревога и интерес.
– Ясно-ясно, – сосредоточено пробормотал Василий Васильевич. – Следы только львиные? Птичьих к ним не подмешалось?
– Не могу сказать наверняка.
– Размер.
– Меньше натурально львиных, но больше собачьих.
– Хорошо. Значит под подозрением у нас грифоны и крылатые львы. И-и… Сфинксы.
– Сфинксы? – насторожился кот. – А в Питере есть крылатые сфинксы?
– Да вот, пытаюсь вспомнить. У тех, что на Неве крыльев нет.
– Сомневаюсь я, что к делу сфинкс приложился. Чтобы так размозжить, нужен мощный клюв или клыки.
– Ну, да. Оставим пока сфинксов. Займемся грифонами. Кстати, друг мой, надеюсь, вы не подозреваете Фирмуса? За последние сутки он ни на минуту никуда не отлучался.
– Я вам верю, доктор. Фирмус добрый и честный малый.
– Спасибо, Прокопий, – равнодушно отозвался лев.
– Мне бы самому на следы взглянуть, – заметил аптекарь.
– Снег, Василий Василич. Все засыпало.
– Да, снег. Фирмус, из-за чего, по-твоему, грифон может убить нетопыря?
– Ну, к примеру, если тот повадился воровать яйца из гнезда.
– Вот видите, Прокопий. Что если нетопырь сам виноват?
– Считаете, мне стоит заткнуться и убраться восвояси?
– Нет, я так не считаю. Я ищу причинно-следственные связи. На Никольском кладбище есть гнезда грифонов?
– Нет.
– А что этот нетопырь делал на вашем кладбище?
– Откуда же мне знать?
– Прежде нетопыри вам там не попадались?
– Летучие мыши у нас, конечно, встречаются. Но вот такие, с Садовой – нет.
– А где вы нашли останки?
– У могилы Мациевича.
– Мациевич. Кто такой?
– Авиатор, погиб на показательных выступлениях. Самолет в воздухе развалился. А вы не знаете? Вы в каком году почили?
– В тысяча девятьсот третьем.
– Так это уже после вас было, в десятом году. Первая жертва авиакатастрофы в России. Всем Петербургом хоронили.
– Н-да… Значит, геройская смерть. И как думаете, убийство именно у могилы Мациевича – случайность?
– Не знаю. Летучая мышь, летучий грифон, летучий авиатор – совпадение?
– Да, интересно.
Прокопия понесло, он сел на любимого конька:
– У нас там еще один из пионеров авиации похоронен – Абрамович. Княгиня Шаховская его угробила. Душераздирающая история. Эта Шаховская…
– Вы не отклоняетесь от темы?
Аптекарь вернул докладчика с небес на землю.
– Да. В другой раз расскажу.
– Значит, есть еще один авиатор?
– И не один, – спохватился кот. – Зверева, первая женщина-пилот в России, тоже у нас покоится. Но она мирно от тифа скончалась. Совсем молодой. Незадолго до революции.
– Ну, хорошо. Фирмус, отправляйся, братец, на Садовую. Пересчитай тамошних нетопырей и пораспрашивай.
– А сколько нетопырей должно сидеть на ДГУ?
– Сколько? – аптекарь глянул на кота и не получил ответа. – Восемь? Или двенадцать? В общем, разберёшься.
– А грифонов вы не хотите пораспрашивать? – подсказал Прокопий.
– Друг мой, вы знаете, сколько грифонов обитает в Петербурге и его окрестностях? С кого прикажете начать? Мне нужно побольше разузнать об этом деле. И хорошо бы, не только с чужих слов. Фирмус отправляется на Садовую, а мы с вами на кладбище. Следы засыпало, но что-то ж там осталось. Едем.
Кот насторожился:
– Надеюсь, не на грифоне.
– Зачем же? Возьмем извозчика.
– Извозчика?
– Нет, такси. Конечно, такси.
Скрипнув ботинками, аптекарь направился было к висевшему на стене аппарату Белла, но на полпути передумал и, запустив руку во внутренней карман пиджака, вынул мобильник.
А теперь, пожалуй, настало время кое-что пояснить нашим читателям. Возможно, вы слышали об аптекаре Вильгельме Пеле. Будучи обрусевшим немцем, урожденный Вильгельм Христофор Эренфрид, пустив корни в России, превратился в Василия Васильевича. Он жил в Петербурге с 1820 по 1903 гг., и был широко известен и почитаем, как добрый и честный человек, передовой и умелый провизор, искусный лекарь, владелец одной из лучших аптек в России и поставщик двора его императорского величества. Кроме того, в городе ходили слухи, что доктор Пель увлекается алхимией. Поговаривали, будто ему удалось разгадать тайну философского камня и приручить грифонов, которые охраняют и пополняют казну аптекаря. А тот не только верховодит этими тварями, но разводит их в своей подземной лаборатории. Вот почему Прокопий этой снежной декабрьской ночью, направился искать правды у Пеля, как у шефа питерских грифонов. Кот поспешил в аптеку на седьмой линии Василевского острова, где теперь обитал призрак знаменитого провизора и чародея..
И несколько слов о самом Прокопии. Когда-то, очень давно, он был человеком – чернокнижником, колдуном и знахарем. Жил возле Никольского кладбища, грешил, ворожил, врачевал. Не брезговал Прокопий и кладбищенской магией и доигрался до того, что однажды к нему явился сам черт и предложил рецепт эликсира бессмертия. Чернокнижник принял дар, но при изготовлении снадобья совершил ошибку – то ли сам обмишурился, то ли лукавый его под руку толкнул. В итоге Прокопий превратился в кота. Все же в бессмертного, но всего лишь кота. С тех пор он и живет на кладбище уже много-много лет. Привык и на судьбу не жалуется. Следит за порядком, гоняет ворон и пугает тех, кто ему не нравится.
Итак, тихой декабрьской ночью на седьмой линии у дома № 16 остановился белый автомобиль с «шашечками» и забрал пассажира – господина в оливковом пальто и в темной шляпе с округлой тулей. В одной руке он сжимал трость, другой придерживал сидевшего у него за пазухой кота. Дверца тихо хлопнула, такси отчалило от тротуара и взяло курс на Александро-Невскую лавру.
А Фирмус меж тем держал путь к Садовой улице. Он несся по верхам – где пролетит, где по крыше пробежит, не стесняясь громыхнуть кровлей. Порхал с дома на дом, перелетал улицы, несся галопом по Дворцовому мосту, парил над Мойкой, над каналом Грибоедова… И вот – острый шпиль, красная крыша, а на фронтонах мрачные совы-филины в карауле. Дом городских учреждений – элегантный и суровый, модерн и готика – стоит, прикидываясь старинным замком. Прокравшись за спинами грозных каменных птиц, лев юркнул в колодец двора, а там – терракотовые стены, высокие окна, все янтарно-шоколадное. Словно вросшие в стены башни, снизу вверх тянулись эркеры, а на них под окнами четвёртого этажа хороводом сидели в дреме толстые загорелые лобастые нетопыри. Перепончатые крылья растопырили, уши развесили, усы распушили. Зацепившись за подоконник, Фирмус свесился вниз головой, как летучая мышь, и поздоровался:
– Добрый вечер, дамы и господа.
А ему в ответ гортанный испуганный крик, всплески, шум, визг – подхватились, посыпались и понеслись друг за дружкой на крышу, сбиваясь в суматошную стаю. Озадаченный лев повернул за нетопырями. Глядь – пустая крыша. Нет, вон сгрудились за трубой. Уши торчком, морды тяжелые, прикрываются крыльями, лапы в раскорячку. Фирмус постарался улыбнуться помягче и спросил фальшиво-сладенько:
