Они шли к подземному городу,
К запретному месту,
Где восседала Гиззалутезза,
Королева ночей и греха.
Она украла их сон.
Она заставляла их кровь кипеть,
Её имя было заклинанием,
Её умения — легендой.
Её красота затмевала их жён,
Её прикосновение пробуждало,
Животное начало даже в самых благородных душах.
Ради неё они плыли тысячи миль,
Готовые отдать всё,
Чтобы вкусить её запретный плод.
—
Шут, наступая на белый песок,
Пройдя арку, ведущую в глубины Кита,
Добрался до массивных железных ворот.
За ними — другой мир:
Мир греха и теней,
Мир, что жил своим ритмом,
Мир, оторвавшийся от солнца,
Как луна, светящая в ночи.
Подпольный город Кита,
Царство соблазна и падения,
Раскинул свои сети,
Готовый впустить нового путника.
—
Занавес театра открывается.
Перед Шутом встала картина,
Гремучий коктейль мира,
Цирк разврата,
Где каждый вздох был напоён желанием,
Где радость смешивалась с грехом.
Это был театр веселья,
Глубинных мечтаний и темных фантазий,
Который скрывался в сердцах каждого,
Кто ступал по этим улицам.
Шут чувствовал кипящий котёл,
Гремучую смесь,
Но не для искушения —
Для тех, кто уже познал грех.
Его ироничная душа знала такие места,
Но он не искушал судьбу,
Шёл своей дорогой.
Пройдя улицами,
Заполненными пёстрыми толпами,
Шут видел всё.
Смешение рас, языков, культур,
Как палитра красок на холсте,
Бурлило вокруг него.
Крики торговцев звенели,
А товары манили разнообразием.
На прилавках — всё, что только могло представить воображение:
Яства из далёких земель,
Ремесленные диковинки,
Редкие существа,
И вещества, что будоражили ум и плоть.
Мужчины и женщины покупали всё,
Что обещало наслаждение,
Но Шут не смотрел по сторонам,
Не отвлекался на этот гул.
Он шёл вперёд,
К своей цели,
И в центре подземного мира,
Среди этого буйства красок и звуков,
Его взгляд остановился на дворце.
Это был Шалом,
Публичный дом,
Место, известное по всему миру,
Храм плоти и греха,
Где царствовала она —
Гиззалутезза, королева разврата.
—
Её дворец возвышался,
Как маяк,
Привлекая к себе неугомонных,
Тех, кто искал утоления своих желаний.
Шут остановился,
Его путь лежал внутрь.
Подход к публичному дому.
У ворот, словно стражи подземного царства,
Стояли охранники — крепкие, молчаливые,
Чьи взгляды, как острые кинжалы,
Скользили по каждому путнику.
Ни один крот,
Ни хитрая лиса не прошли бы незамеченными.
Но это был Шут,
Не простой путник,
И не тот, кто полагается на силу.
Он достал мешок золотых монет,
Словно магический артефакт,
И, бросив пару монет в карманы охранников,
Открыл двери.
Дань, как неизбежность.
В мире всё имело свою цену,
И даже грех был товаром.
Здесь всё покупалось —
Вход в мир похоти не был исключением.
—
Шут переступил порог.
В этот момент раздались звуки флейт и струн,
Музыка взметнулась в воздух,
Словно птица, расправившая крылья.
Толпа людей собралась вокруг сцены.
В центре комнаты — бутон цветка,
Готовый распуститься.
Шёлковые лепестки начали падать,
Открывая тайну,
Что скрывалась внутри.
И вот она —
Гиззалутезза, королева ночи.
Всполох света озарил её.
В одеянии сверкающих камней,
Её фигура сияла, как луна на тёмном небе.
Прозрачные вуали,
И богатые цвета шёлка,
Соблазнительно облегали её тело.
Чёрные волосы, украшенные драгоценностями,
Переплетались, как ветви древнего дерева.
Её лицо — полотно шедевра.
Красота, от которой художник усомнился бы в своих способностях.
Но было в ней нечто большее:
Красные зрачки, сверкающие, как пылающий огонь.
В них было всё —
Одержимость,
Магия,
И темная сила,
Которая сводила с ума каждого, кто смотрел на неё.
Толпа мужчин застывала,
Позабыв о мире вокруг.
Они пали перед её магией,
Словно путники перед богиней.
Шут стоял в стороне,
Спокойный, но внимательный.
Он знал, что встретился с тем,
Что должно было исполнить его замысел.
—
Танец Гиззалутеззы
Музыка зазвучала снова,
Но теперь её ноты стали тяжёлыми,
Как камни, падающие в глубокий колодец.
Мелодия проникала прямо в сердце,
Завораживая и затягивая.
Гиззалутеззу обнажили.
На ней остались лишь украшения —
Капли света, струящиеся по изгибам её тела.
Она начала танец.
Каждое движение было пропитано обольщением,
Словно сама любовь обрела форму.
Её пластика завораживала,
И казалось, что невидимый воздыхатель,
Пробуждённый музыкой,
Вёл её через этот ритуал.
Мужчины замерли.
Они забыли обо всём.
Взоры их застилала страсть,
Словно густой туман.
Золото сыпалось к её ногам,
Казна целых королевств могла бы уступить,
Тому, что они были готовы отдать за один её взгляд.
Они полюбили её.
А она знала,
Что это любовь рабов к своей госпоже.
Но был один, кто не смотрел на сцену.
Шут.
Его внимание было обращено на толпу.
Он видел лица зрителей,
И в этих лицах находил своё развлечение.
Каждое выражение было для него —
Комедией людской глупости,
И трагедией слепой страсти.
"Чему красота девицы, — думал Шут, —
Когда лица мужчин сами обнажают
Их жалкую природу?
Они смотрят на неё,
Как ребёнок на материнскую грудь,
Эгоистично желая только утолить свои потребности."
Он видел их души:
Лицемерные,
Испорченные,
Те, кто прятались за масками благопристойности,
Но становились животными,
Стоило их желаниям получить свободу.
"Это дети, — усмехался Шут, —
Взрослые дети.
Их так воспитали,
Купая в тепле и оберегая их тела,
Но оставляя их души беспомощными.
Бесчувственные твари,
Потерянные в мире своих же наслаждений."
Шут наслаждался этой сценой.
Но его интерес был иным.
Он знал:
Гиззалутезза — лишь фигура в его игре.
А эти люди — лишь марионетки,
Чьи нити он мог натянуть,
Когда придёт нужный момент.
—
Греховный ритуал Гиззалутеззы
Представление подошло к концу.
Сцена, пропитанная томлением и жаром,
Опустела, словно закат,
Поглотивший солнце.
Гиззалутезза, жрица обольщения,
Богиня наслаждений,
Ушла к себе в покои.
Толпа богатых мужчин устремилась за ней.
Каждый был уверен,
Что именно он станет избранным,
Что его сила,
Его богатство,
Его власть,
Преобразят этот ритуал похоти.
Но двери её спальных покоев,
Храма греха,
Открылись для всех.
—
Там, где страсть правит безраздельно,
Замки уничтожены,
Границы стерты.
Она, словно самка богомола,
Приняла их жертву.
И сильные, властные, подобно Аполлону,
Оказались жалкими,
Лишенными собственной воли.
Наивные сердца,
Пришедшие искать утоления,
Сами превратились в добычу.
Гиззалутезза наполнялась ими,
Их плотью, их золотом, их энергией.
Её голод был бездонным,
Как чёрная дыра,
Всасывающая их силу,
И оставляющая лишь оболочки.
Для неё их страсть — это капли росы,
А она поглощала целые океаны.
Каждое прикосновение,
Каждый вздох,
Каждое подчинение,
Только усиливали её власть.
Но мужчины этого не понимали.
Слепые от желания,
Они снова и снова возвращались к ней,
Отдавая последние крохи своего богатства,
Достоинства,
Самоуважения.
Гиззалутезза превращала их в рабов.
Они, будучи уверенными в своей роли господ,
Сами стали ночными феями,
Платя за своё уничтожение.
Когда их кошели иссякали,
Их выкидывали,
Словно мусор.
И вот они, вчерашние властители,
Лежат в грязи,
Ослеплённые иллюзией своей значимости,
И покалеченные мечтой,
Что страсть могла бы освободить их.
Но страсть,
Которую они приняли за жизнь,
Сожрала их изнутри,
Оставив лишь горький привкус фарса.
Они потеряли настоящий зов жизни.
Стали игрушками,
Которыми играли,
Пока они могли платить.
—
Королева Разврата: Ритуал Тьмы и Пламени
Изгибы её тела,
Словно языки пламени,
Играют с тенью, с бездной,
С бесконечной тьмой.
Она — пылающий вулкан,
Который влечёт к себе,
Чтобы сжечь и поглотить.
Сезон совокуплений,
Где плоть становится храмом,
Где души, обнажённые, ищут спасения,
А находят гибель.
Она, Королева сладкой ночи,
Гиззалутезза,
С когтями, что оставляют шрамы на теле,
С глазами, что проникают в самую глубину,
Касается каждого,
Даруя страсть, что разрывает душу.
Воздыхатели один за другим
Падают в её лоно,
Словно мотыльки,
Что стремятся к огню.
Они ищут забвения,
Искупления,
Перерождения.
Но, пройдя через её пламя,
Они лишь оставляют часть себя,
Шрамы,
Пустоту,
И вечную тоску.
Каждое движение Гиззалутеззы —
Это искусство соблазна,
Высшая форма греха.
Её тело — живое пламя,
Её дыхание — яд сладострастия,
Её лоно — капкан,
Который дарует ощущение,
Первой любви,
Первого падения.
И вот, когда триумф близок,
Когда воздыхатель готов,
Обрести свободу через наслаждение,
Она вершит свой ритуал.
—
Гиззалутезза,
Гибкая, как сама ночь,
С ножом в руке,
Движением резким,
Оставляет свою печать.
Кровь смешивается с жаром,
С нектаром страсти,
И мужчина, сокрушённый,
Падает безжизненным телом.
И в этот миг,
Когда вулкан взрывается,
Её триумф завершён.
Она ликует,
А её жертва, забыв всё,
Уходит в вечный мрак,
Потерянный в её объятиях,
Ставший лишь ещё одним истуканом,
Что когда-то был человеком.
—
Шут и Богиня
Три дня, три ночи,
Гиззалутезза принимала жертвы.
Сорок девять мужчин,
Один за другим,
Сгинувших в пучине её страсти.
Каждый из них стал звеном в цепи,
Что вела к последнему,
Пятидесятому.
Шут.
Его путь был долог,
Красный коридор,
Словно алое горло зверя,
Вёл к золотым дверям.
Попутно он встречал унесённых,
Мужчин, истощённых и довольных,
С улыбкой на губах,
Но пустотой в глазах.
Шут улыбался им в ответ,
Но его улыбка была иной.
Его смех — это тень,
Что пляшет на краю разума,
Его шаги — это звук,
Что приносит беду.
Красный коридор наконец обрывается,
Перед ним — золотые двери.
Оттуда исходит густой туман,
Соблазн проникает в лёгкие,
Обещает потерю в вечном забытье.
Но Шуту неведом страх,
Его мысли чище, чем сами грехи,
Что здесь кипят.
Он толкает двери.
Их тяжесть поддаётся его воле.
Туман расступается,
Обнажая её —
Гиззалутеззу,
Богиню ночи,
Хозяйку этого мира.
—
Её ложе,
Украшенное драгоценностями,
Пропитано ароматом похоти.
Её тело — это лоно соблазна,
Её взгляд — нож,
Что разрезает душу.
Шут шагает вперёд.
Его шаги звучат,
Словно удар колокола в пустоте.
Он закрывает за собой двери,
Оставляя мир позади.
—
Золотые двери захлопнуты,
Туман окутывает всё.
Круг замкнулся,
Шут и богиня —
Два конца одной нити,
Два противника в игре,
Где ставки — это судьба.
Шут не спешит,
Он дышит её воздухом,
И чувствует,
Как стрелы ветра касаются яблони.
Начало положено.
—
Взгляд и тишина
Тишина сгущалась, как смола,
Объятия музыки обволакивали всё,
Ритм медленно тянул время,
Ткань реальности и сна стиралась.
Шут сидел на кровати,
Словно статуя из другого мира,
Его глаза, скрытые под веками,
Казались щитом против любых чар.
Он знал, что его ждет,
Но не торопился.
—
Тень за ширмой плясала,
Женская форма рождалась в дымке,
То исчезала, то снова возникала,
Как иллюзия в тумане.
И наконец, она появилась.
Гиззалутезза,
Богиня ночи,
Богиня разврата.
Но теперь она не была женщиной,
Она была зверем.
Паучий силуэт в тенях,
Гибкий и грациозный,
Величественный и устрашающий.
С потолка она спустилась,
Как охотница,
Медленно и уверенно.
Её украшения звенели,
Как эхо в пустоте,
Каждое движение выверено,
Каждый шаг — картина соблазна.
Её ноги касаются плеч Шута.
Руки тянутся к его голове.
Её глаза, словно две бездонные пропасти,
Ищут в нём слабость.
Но он спокоен.
Она выгибается назад,
Как струна,
Тело её — искусство.
Но когда она возвращается,
Её взгляд встречает его.
Фиалковые глаза Шута,
Светящиеся ясностью,
Смотрят прямо в её душу.
И её сила гаснет.
Гиззалутезза отскакивает,
Словно раненый зверь,
Её рычание наполняет комнату,
Но больше нет прежнего огня.
Её голос раздается,
Треснувший, словно стекло:
? Ты!
—
Мир замер.
Тишина вновь наполнила пространство.
Шут молча смотрел на неё,
Без страха, без упрёка,
Словно предвкушая конец игры.
И что-то изменилось.
Гиззалутезза:
Слова твои — словно шипы,
Колючи, но истина в них.
Ты хочешь свободу, но зачем?
Разве ты не нашёл её в людском тлене?
Я обрела здесь свой храм,
Властительница теней,
Мне поклоняются, мне подчиняются.
Я сама создала этот мир,
Зачем мне разрушать?
Ты говоришь о Совете,
О тех, кто нас сделал рабами.
Но разве не из их плена мы уже ушли?
Зачем возвращаться к тому,
Что кануло в туман прошлого?
Шут:
Ты называешь это свободой?
Жить в тени похоти,
Кормить себя страстью,
Захлебываться иллюзиями?
Это не свобода, Гиззалутезза,
Это лишь новая клетка.
Тишина.
Совет всё ещё там,
Их нити тянутся сюда.
Ты не видишь? Или не хочешь видеть?
Они следят, они ждут,
Когда мы окончательно станем их марионетками.
Но я не позволю.
Я пришёл не за тобой,
Не за тем, чтобы разрушить твой мир,
Я пришёл, чтобы предупредить.
Ты думаешь, что свободна,
Но ты всё ещё их пленница.
Гиззалутезза:
Ты хочешь свободу, Шут,
Но её не существует.
Мы — создания теней,
Мы не принадлежим свету.
Я выбрала путь, который мне ближе,
И никто не заставит меня от него отказаться.
Шут:
Тогда ты обречена.
Обречена быть игрушкой,
В руках тех, кто выше.
Но я не останусь здесь.
Мой путь другой.
Если ты не хочешь выйти из мрака,
То я оставлю тебя.
Гиззалутезза:
Оставишь?
И вновь мы будем врагами?
Зачем тебе эта борьба?
Шут:
Потому что я помню, кем мы были,
И я знаю, кем можем стать.
Ты — не просто отражение их воли,
Ты больше этого.
Но если ты не видишь,
То пусть будет так.
Шут поставил кубок,
Остатки вина плеснули на каменный пол.
Он поднялся,
Молча накинул капюшон.
Шут:
Мир твой — не мой.
Пусть же он падёт без моего участия, —
Но он уходя тайно улыбался.
И он ушёл, оставив Гиззалутеззу,
В её мрачном великолепии,
С её сомнениями и злобой,
Или, может быть, с новым зерном истины.
—
Шут,
Витая где-то рядом в невидимом месте:
Шутка!
Окружили ее как вороны смех.
Ты права, как всегда, Гиззалутезза!
Твои слова звучат как музыка —
Обольстительная, но с оттенком правды.
Ты говоришь, что хочешь лишь наслаждения,
И твой путь я не стану осуждать.
Каждый из нас выбирает свою дорогу.
Но я пришёл не ради воспоминаний,
И не ради пустых речей о прошлом.
Я видел, как этот мир тонет в разврате,
Как он погружается в иллюзию свободы,
Построенную на цепях желаний.
Ты говоришь, что помогаешь людям забыться,
Но я вижу, как они теряют себя,
Становятся рабами страсти,
И даже не понимают, кто на самом деле управляет их судьбами, —
— он возник прямо за её спиной,
Ты говоришь, что не хочешь участвовать,
Что довольна своим местом в этом спектакле.
Но я пришёл не за твоей душой,
И не за твоей силой.
Мне нужна правда.
Гиззалутезза,
Где сейчас находится Ансаара?
Куда она исчезла,
Когда мы покинули совет?
Я знаю, ты знаешь.
Гиззалутезза,
(подняв бровь, медленно поднялась с кровати)
Ансаара…
Ты всё ещё о ней помнишь?
Странно, как привязаны мы к прошлому.
Она исчезла, как и многие другие,
Кто не смог найти свой путь.
(прикоснувшись к своему кубку, она выпила глоток)
Но если тебе правда нужна,
Знай, она не в этом мире.
Её не найти ни среди людей,
Ни среди наших сородичей.
К запретному месту,
Где восседала Гиззалутезза,
Королева ночей и греха.
Она украла их сон.
Она заставляла их кровь кипеть,
Её имя было заклинанием,
Её умения — легендой.
Её красота затмевала их жён,
Её прикосновение пробуждало,
Животное начало даже в самых благородных душах.
Ради неё они плыли тысячи миль,
Готовые отдать всё,
Чтобы вкусить её запретный плод.
—
Шут, наступая на белый песок,
Пройдя арку, ведущую в глубины Кита,
Добрался до массивных железных ворот.
За ними — другой мир:
Мир греха и теней,
Мир, что жил своим ритмом,
Мир, оторвавшийся от солнца,
Как луна, светящая в ночи.
Подпольный город Кита,
Царство соблазна и падения,
Раскинул свои сети,
Готовый впустить нового путника.
—
Занавес театра открывается.
Перед Шутом встала картина,
Гремучий коктейль мира,
Цирк разврата,
Где каждый вздох был напоён желанием,
Где радость смешивалась с грехом.
Это был театр веселья,
Глубинных мечтаний и темных фантазий,
Который скрывался в сердцах каждого,
Кто ступал по этим улицам.
Шут чувствовал кипящий котёл,
Гремучую смесь,
Но не для искушения —
Для тех, кто уже познал грех.
Его ироничная душа знала такие места,
Но он не искушал судьбу,
Шёл своей дорогой.
Пройдя улицами,
Заполненными пёстрыми толпами,
Шут видел всё.
Смешение рас, языков, культур,
Как палитра красок на холсте,
Бурлило вокруг него.
Крики торговцев звенели,
А товары манили разнообразием.
На прилавках — всё, что только могло представить воображение:
Яства из далёких земель,
Ремесленные диковинки,
Редкие существа,
Продаваемые на аукционах,
И вещества, что будоражили ум и плоть.
Мужчины и женщины покупали всё,
Что обещало наслаждение,
Но Шут не смотрел по сторонам,
Не отвлекался на этот гул.
Он шёл вперёд,
К своей цели,
И в центре подземного мира,
Среди этого буйства красок и звуков,
Его взгляд остановился на дворце.
Это был Шалом,
Публичный дом,
Место, известное по всему миру,
Храм плоти и греха,
Где царствовала она —
Гиззалутезза, королева разврата.
—
Её дворец возвышался,
Как маяк,
Привлекая к себе неугомонных,
Тех, кто искал утоления своих желаний.
Шут остановился,
Его путь лежал внутрь.
Подход к публичному дому.
У ворот, словно стражи подземного царства,
Стояли охранники — крепкие, молчаливые,
Чьи взгляды, как острые кинжалы,
Скользили по каждому путнику.
Ни один крот,
Ни хитрая лиса не прошли бы незамеченными.
Но это был Шут,
Не простой путник,
И не тот, кто полагается на силу.
Он достал мешок золотых монет,
Словно магический артефакт,
И, бросив пару монет в карманы охранников,
Открыл двери.
Дань, как неизбежность.
В мире всё имело свою цену,
И даже грех был товаром.
Здесь всё покупалось —
Вход в мир похоти не был исключением.
—
Шут переступил порог.
В этот момент раздались звуки флейт и струн,
Музыка взметнулась в воздух,
Словно птица, расправившая крылья.
Толпа людей собралась вокруг сцены.
В центре комнаты — бутон цветка,
Готовый распуститься.
Шёлковые лепестки начали падать,
Открывая тайну,
Что скрывалась внутри.
И вот она —
Гиззалутезза, королева ночи.
Всполох света озарил её.
В одеянии сверкающих камней,
Её фигура сияла, как луна на тёмном небе.
Прозрачные вуали,
И богатые цвета шёлка,
Соблазнительно облегали её тело.
Чёрные волосы, украшенные драгоценностями,
Переплетались, как ветви древнего дерева.
Её лицо — полотно шедевра.
Красота, от которой художник усомнился бы в своих способностях.
Но было в ней нечто большее:
Красные зрачки, сверкающие, как пылающий огонь.
В них было всё —
Одержимость,
Магия,
И темная сила,
Которая сводила с ума каждого, кто смотрел на неё.
Толпа мужчин застывала,
Позабыв о мире вокруг.
Они пали перед её магией,
Словно путники перед богиней.
Шут стоял в стороне,
Спокойный, но внимательный.
Он знал, что встретился с тем,
Что должно было исполнить его замысел.
—
Танец Гиззалутеззы
Музыка зазвучала снова,
Но теперь её ноты стали тяжёлыми,
Как камни, падающие в глубокий колодец.
Мелодия проникала прямо в сердце,
Завораживая и затягивая.
Гиззалутеззу обнажили.
На ней остались лишь украшения —
Капли света, струящиеся по изгибам её тела.
Она начала танец.
Каждое движение было пропитано обольщением,
Словно сама любовь обрела форму.
Её пластика завораживала,
И казалось, что невидимый воздыхатель,
Пробуждённый музыкой,
Вёл её через этот ритуал.
Мужчины замерли.
Они забыли обо всём.
Взоры их застилала страсть,
Словно густой туман.
Золото сыпалось к её ногам,
Казна целых королевств могла бы уступить,
Тому, что они были готовы отдать за один её взгляд.
Они полюбили её.
А она знала,
Что это любовь рабов к своей госпоже.
Но был один, кто не смотрел на сцену.
Шут.
Его внимание было обращено на толпу.
Он видел лица зрителей,
И в этих лицах находил своё развлечение.
Каждое выражение было для него —
Комедией людской глупости,
И трагедией слепой страсти.
"Чему красота девицы, — думал Шут, —
Когда лица мужчин сами обнажают
Их жалкую природу?
Они смотрят на неё,
Как ребёнок на материнскую грудь,
Эгоистично желая только утолить свои потребности."
Он видел их души:
Лицемерные,
Испорченные,
Те, кто прятались за масками благопристойности,
Но становились животными,
Стоило их желаниям получить свободу.
"Это дети, — усмехался Шут, —
Взрослые дети.
Их так воспитали,
Купая в тепле и оберегая их тела,
Но оставляя их души беспомощными.
Бесчувственные твари,
Потерянные в мире своих же наслаждений."
Шут наслаждался этой сценой.
Но его интерес был иным.
Он знал:
Гиззалутезза — лишь фигура в его игре.
А эти люди — лишь марионетки,
Чьи нити он мог натянуть,
Когда придёт нужный момент.
—
Греховный ритуал Гиззалутеззы
Представление подошло к концу.
Сцена, пропитанная томлением и жаром,
Опустела, словно закат,
Поглотивший солнце.
Гиззалутезза, жрица обольщения,
Богиня наслаждений,
Ушла к себе в покои.
Толпа богатых мужчин устремилась за ней.
Каждый был уверен,
Что именно он станет избранным,
Что его сила,
Его богатство,
Его власть,
Преобразят этот ритуал похоти.
Но двери её спальных покоев,
Храма греха,
Открылись для всех.
—
Там, где страсть правит безраздельно,
Замки уничтожены,
Границы стерты.
Она, словно самка богомола,
Приняла их жертву.
И сильные, властные, подобно Аполлону,
Оказались жалкими,
Лишенными собственной воли.
Наивные сердца,
Пришедшие искать утоления,
Сами превратились в добычу.
Гиззалутезза наполнялась ими,
Их плотью, их золотом, их энергией.
Её голод был бездонным,
Как чёрная дыра,
Всасывающая их силу,
И оставляющая лишь оболочки.
Для неё их страсть — это капли росы,
А она поглощала целые океаны.
Каждое прикосновение,
Каждый вздох,
Каждое подчинение,
Только усиливали её власть.
Но мужчины этого не понимали.
Слепые от желания,
Они снова и снова возвращались к ней,
Отдавая последние крохи своего богатства,
Достоинства,
Самоуважения.
Гиззалутезза превращала их в рабов.
Они, будучи уверенными в своей роли господ,
Сами стали ночными феями,
Платя за своё уничтожение.
Когда их кошели иссякали,
Их выкидывали,
Словно мусор.
И вот они, вчерашние властители,
Лежат в грязи,
Ослеплённые иллюзией своей значимости,
И покалеченные мечтой,
Что страсть могла бы освободить их.
Но страсть,
Которую они приняли за жизнь,
Сожрала их изнутри,
Оставив лишь горький привкус фарса.
Они потеряли настоящий зов жизни.
Стали игрушками,
Которыми играли,
Пока они могли платить.
—
Королева Разврата: Ритуал Тьмы и Пламени
Изгибы её тела,
Словно языки пламени,
Играют с тенью, с бездной,
С бесконечной тьмой.
Она — пылающий вулкан,
Который влечёт к себе,
Чтобы сжечь и поглотить.
Сезон совокуплений,
Где плоть становится храмом,
Где души, обнажённые, ищут спасения,
А находят гибель.
Она, Королева сладкой ночи,
Гиззалутезза,
С когтями, что оставляют шрамы на теле,
С глазами, что проникают в самую глубину,
Касается каждого,
Даруя страсть, что разрывает душу.
Воздыхатели один за другим
Падают в её лоно,
Словно мотыльки,
Что стремятся к огню.
Они ищут забвения,
Искупления,
Перерождения.
Но, пройдя через её пламя,
Они лишь оставляют часть себя,
Шрамы,
Пустоту,
И вечную тоску.
Каждое движение Гиззалутеззы —
Это искусство соблазна,
Высшая форма греха.
Её тело — живое пламя,
Её дыхание — яд сладострастия,
Её лоно — капкан,
Который дарует ощущение,
Первой любви,
Первого падения.
И вот, когда триумф близок,
Когда воздыхатель готов,
Обрести свободу через наслаждение,
Она вершит свой ритуал.
—
Гиззалутезза,
Гибкая, как сама ночь,
С ножом в руке,
Движением резким,
Оставляет свою печать.
Кровь смешивается с жаром,
С нектаром страсти,
И мужчина, сокрушённый,
Падает безжизненным телом.
И в этот миг,
Когда вулкан взрывается,
Её триумф завершён.
Она ликует,
А её жертва, забыв всё,
Уходит в вечный мрак,
Потерянный в её объятиях,
Ставший лишь ещё одним истуканом,
Что когда-то был человеком.
—
Шут и Богиня
Три дня, три ночи,
Гиззалутезза принимала жертвы.
Сорок девять мужчин,
Один за другим,
Сгинувших в пучине её страсти.
Каждый из них стал звеном в цепи,
Что вела к последнему,
Пятидесятому.
Шут.
Его путь был долог,
Красный коридор,
Словно алое горло зверя,
Вёл к золотым дверям.
Попутно он встречал унесённых,
Мужчин, истощённых и довольных,
С улыбкой на губах,
Но пустотой в глазах.
Шут улыбался им в ответ,
Но его улыбка была иной.
Его смех — это тень,
Что пляшет на краю разума,
Его шаги — это звук,
Что приносит беду.
Красный коридор наконец обрывается,
Перед ним — золотые двери.
Оттуда исходит густой туман,
Соблазн проникает в лёгкие,
Обещает потерю в вечном забытье.
Но Шуту неведом страх,
Его мысли чище, чем сами грехи,
Что здесь кипят.
Он толкает двери.
Их тяжесть поддаётся его воле.
Туман расступается,
Обнажая её —
Гиззалутеззу,
Богиню ночи,
Хозяйку этого мира.
—
Её ложе,
Украшенное драгоценностями,
Пропитано ароматом похоти.
Её тело — это лоно соблазна,
Её взгляд — нож,
Что разрезает душу.
Шут шагает вперёд.
Его шаги звучат,
Словно удар колокола в пустоте.
Он закрывает за собой двери,
Оставляя мир позади.
—
Золотые двери захлопнуты,
Туман окутывает всё.
Круг замкнулся,
Шут и богиня —
Два конца одной нити,
Два противника в игре,
Где ставки — это судьба.
Шут не спешит,
Он дышит её воздухом,
И чувствует,
Как стрелы ветра касаются яблони.
Начало положено.
—
Взгляд и тишина
Тишина сгущалась, как смола,
Объятия музыки обволакивали всё,
Ритм медленно тянул время,
Ткань реальности и сна стиралась.
Шут сидел на кровати,
Словно статуя из другого мира,
Его глаза, скрытые под веками,
Казались щитом против любых чар.
Он знал, что его ждет,
Но не торопился.
—
Тень за ширмой плясала,
Женская форма рождалась в дымке,
То исчезала, то снова возникала,
Как иллюзия в тумане.
И наконец, она появилась.
Гиззалутезза,
Богиня ночи,
Богиня разврата.
Но теперь она не была женщиной,
Она была зверем.
Паучий силуэт в тенях,
Гибкий и грациозный,
Величественный и устрашающий.
С потолка она спустилась,
Как охотница,
Медленно и уверенно.
Её украшения звенели,
Как эхо в пустоте,
Каждое движение выверено,
Каждый шаг — картина соблазна.
Её ноги касаются плеч Шута.
Руки тянутся к его голове.
Её глаза, словно две бездонные пропасти,
Ищут в нём слабость.
Но он спокоен.
Она выгибается назад,
Как струна,
Тело её — искусство.
Но когда она возвращается,
Её взгляд встречает его.
Фиалковые глаза Шута,
Светящиеся ясностью,
Смотрят прямо в её душу.
И её сила гаснет.
Гиззалутезза отскакивает,
Словно раненый зверь,
Её рычание наполняет комнату,
Но больше нет прежнего огня.
Её голос раздается,
Треснувший, словно стекло:
? Ты!
—
Мир замер.
Тишина вновь наполнила пространство.
Шут молча смотрел на неё,
Без страха, без упрёка,
Словно предвкушая конец игры.
И что-то изменилось.
Гиззалутезза:
Слова твои — словно шипы,
Колючи, но истина в них.
Ты хочешь свободу, но зачем?
Разве ты не нашёл её в людском тлене?
Я обрела здесь свой храм,
Властительница теней,
Мне поклоняются, мне подчиняются.
Я сама создала этот мир,
Зачем мне разрушать?
Ты говоришь о Совете,
О тех, кто нас сделал рабами.
Но разве не из их плена мы уже ушли?
Зачем возвращаться к тому,
Что кануло в туман прошлого?
Шут:
Ты называешь это свободой?
Жить в тени похоти,
Кормить себя страстью,
Захлебываться иллюзиями?
Это не свобода, Гиззалутезза,
Это лишь новая клетка.
Тишина.
Совет всё ещё там,
Их нити тянутся сюда.
Ты не видишь? Или не хочешь видеть?
Они следят, они ждут,
Когда мы окончательно станем их марионетками.
Но я не позволю.
Я пришёл не за тобой,
Не за тем, чтобы разрушить твой мир,
Я пришёл, чтобы предупредить.
Ты думаешь, что свободна,
Но ты всё ещё их пленница.
Гиззалутезза:
Ты хочешь свободу, Шут,
Но её не существует.
Мы — создания теней,
Мы не принадлежим свету.
Я выбрала путь, который мне ближе,
И никто не заставит меня от него отказаться.
Шут:
Тогда ты обречена.
Обречена быть игрушкой,
В руках тех, кто выше.
Но я не останусь здесь.
Мой путь другой.
Если ты не хочешь выйти из мрака,
То я оставлю тебя.
Гиззалутезза:
Оставишь?
И вновь мы будем врагами?
Зачем тебе эта борьба?
Шут:
Потому что я помню, кем мы были,
И я знаю, кем можем стать.
Ты — не просто отражение их воли,
Ты больше этого.
Но если ты не видишь,
То пусть будет так.
Шут поставил кубок,
Остатки вина плеснули на каменный пол.
Он поднялся,
Молча накинул капюшон.
Шут:
Мир твой — не мой.
Пусть же он падёт без моего участия, —
Но он уходя тайно улыбался.
И он ушёл, оставив Гиззалутеззу,
В её мрачном великолепии,
С её сомнениями и злобой,
Или, может быть, с новым зерном истины.
—
Шут,
Витая где-то рядом в невидимом месте:
Шутка!
Окружили ее как вороны смех.
Ты права, как всегда, Гиззалутезза!
Твои слова звучат как музыка —
Обольстительная, но с оттенком правды.
Ты говоришь, что хочешь лишь наслаждения,
И твой путь я не стану осуждать.
Каждый из нас выбирает свою дорогу.
Но я пришёл не ради воспоминаний,
И не ради пустых речей о прошлом.
Я видел, как этот мир тонет в разврате,
Как он погружается в иллюзию свободы,
Построенную на цепях желаний.
Ты говоришь, что помогаешь людям забыться,
Но я вижу, как они теряют себя,
Становятся рабами страсти,
И даже не понимают, кто на самом деле управляет их судьбами, —
— он возник прямо за её спиной,
Ты говоришь, что не хочешь участвовать,
Что довольна своим местом в этом спектакле.
Но я пришёл не за твоей душой,
И не за твоей силой.
Мне нужна правда.
Гиззалутезза,
Где сейчас находится Ансаара?
Куда она исчезла,
Когда мы покинули совет?
Я знаю, ты знаешь.
Гиззалутезза,
(подняв бровь, медленно поднялась с кровати)
Ансаара…
Ты всё ещё о ней помнишь?
Странно, как привязаны мы к прошлому.
Она исчезла, как и многие другие,
Кто не смог найти свой путь.
(прикоснувшись к своему кубку, она выпила глоток)
Но если тебе правда нужна,
Знай, она не в этом мире.
Её не найти ни среди людей,
Ни среди наших сородичей.
