— Медяк я тебе верну, — перебил меня Ярек. — Купишь на него, что собиралась. Каждому брату по леденцу. Но Миру ведь нужно нечто большее, не так ли?
Я опустила голову. В груди неприятно жгло, как всегда при упоминании имени моего брата.
Это ведь моя вина. Это я не уследила за ним. Два года назад это было. Жарким июльским полднем.
Жарко. Как же жарко и как хочется пить! Я облизываю пересохшие губы и сажусь прямо на горячую пыльную землю, твердую, как камень. Ох, кажется, голову напекло — даже платок не помог! Затылок так и ломит.
Бесконечные грядки заросшего сорняками огорода расплываются перед глазами. Еще полоть и полоть. Вечером мать и отец строго спросят с меня, если я не успею выполнить их наказ. Сами-то они в полях, лето — самая горячая пора для селян. Причем во всех смыслах этого слова.
— Илая…
Я морщусь. Это Мир зовет меня. Наверное, Дирку, который старше его на пять лет, надоело возиться с братом, и он убежал с ватагой мальчишек на речку. А возможно, опять что-то не поделили.
— Илая! — уже громче и требовательнее звучит голос.
Точно Мир. Надоел как! Постоянно ноет и ноет. Небось, есть попросит. Или заплачет, что ему скучно одному.
Я бы, конечно, с удовольствием повозилась с ним в теньке. Но грядки сами себя не прополют. Вечером придется держать ответ перед родителями. Вряд ли им будет дело до моих оправданий. Дали задание на день — будь любезна его исполнить.
— Илая, сюда!
Я с кряхтением поднимаюсь на ноги. Но вместо того, чтобы отправиться к призывно распахнутой калитке — иду в дальний конец огорода. Авось, там я не буду слышать капризов Мира.
В этот момент раздается истошный крик, сорвавшийся в конце на визг. Затем еще один и еще.
Нет, я не бросилась обратно. И за это мне до сих пор стыдно. Невыносимо стыдно, потому что тогда все было бы иначе. Потом я много раз в кошмарах возвращалась в этот день. И бежала, бесконечно долго бежала на крик Мира, понимая, что все равно не успею. Но — бежала. Бежала, а не шла прочь с нарочитой медлительностью. Подумаешь, эка невидаль — ребенок заходится в слезном плаче. В конце концов, пусть привыкает, что взрослые тоже могут быть заняты своими делами. Правда, душу царапнула мысль, что Мир слишком долго и слишком отчаянно кричит для обычного каприза. Но я не обратила на нее внимания.
Я не успела дойти до конца огорода, как услышала уже Дирка:
— Илая!
И было что-то в его голосе, что заставило меня насторожиться.
— Илая, помоги!
Нехотя, я поспешила все-таки ко двору. Ворчала на ходу, что задам сейчас трепку обоим мальчишкам. Да, Мир еще малыш, с него мало что возьмешь. Но Дирку-то семь! Уже сейчас помогает отцу по хозяйству на правах пусть маленького, но взрослого.
Но угрозы о жгучей крапиве и подзатыльниках так и застыли на моих устах, когда я вошла во двор. Память милостиво не сохранила полную картину. Но до сих пор в снах я вижу случившееся отдельными вспышками.
Оскалившаяся собака и Дирк, упершийся ей в грудину палкой. Правый рукав у него уже тяжело намок от крови, видно, она успела хорошо цапнуть его. Но самое страшное — то, что за спиной у брата.
Тошнота подкатывает к горлу от одного взгляда на это. Я никак не могу поверить, что это Мир. В этот момент куча тряпья шевелится, и я слышу тоненький плач. Слабый, готовый в любой момент затихнуть навсегда.
— Он полез в будку к Трикси.
Я удивленно моргнула, осознав, что словно со стороны слышу свой монотонный голос, рассказывающий колдуну о той беде.
Прошлое стоит вокруг меня стеной. Я будто нахожусь сразу в двух местах. Здесь — в чужой избе посреди заснеженного леса. И там — в родном дворе, глядя на искалеченного, истекающего кровью брата.
— Она ощенилась недавно, — продолжила я, медленно возвращаясь в реальность. — И он, должно быть, захотел поиграть с щенками. Наверное, прихватил кого случайно — тот и запищал от боли. Много ли ума у двухлетнего малыша? А Трикси… Ее и винить-то сложно. Любая мать будет защищать своего ребенка.
Мой голос дрогнул, и я замолчала. Уставилась на пол, который странно дрожал и мерцал от слез, застывших на глазах.
— Если бы я… — Признание оцарапало изнутри горло, ободрало его наждаком. Я замолчала. Затем попыталась во второй раз: — Если бы я поспешила на крик Мира сразу, то… Трикси сильно искусала его. Особенно ноги. Видимо, он пытался отпинаться от нее, от чего она рассвирепела пуще прежнего. А как еще малыш может себя защитить? Дирк и то поспел прежде меня, хотя играл с соседскими мальчишками. А я… Я ведь была совсем рядом…
Последнее слово сорвалось у меня с губ с жалобным всхлипом. Я сгорбилась, спрятав лицо в ладонях, и часто задышала, силясь не разреветься в полный голос.
Как ни странно, родители не винили меня в этой трагедии. Мать, обычно скорая на наказания, даже оплеуху не дала. Лишь горько обронила — разве за всем уследишь? А вот Дирк получил по полной за то, что отлучился со двора, хотя ему было велено за братом присматривать.
Никто не верил, что Мир выживет. Его отнесли к травнице и сразу же начали готовиться к похоронам. Но прошел день, затем еще один — а он продолжал дышать. Леда выпаивала его отварами, мазала жуткие раны какими-то дурно пахнущими мазями. И потихоньку он пошел на поправку. Правда, ходить уже никогда не будет.
Ну а Трикси до сих пор живет. Хорошую охотничью собаку попробуй найти, как сказал отец.
Мне на плечо опустилась тяжелая рука. Я растопырила пальцы и посмотрела на колдуна. Тот еще раз погладил меня словно в попытке утешить. Затем подошел к столу и вновь плеснул в кружку из бутылки.
— Выпей.
На сей раз я не упиралась. Зубы предательски застучали о край кружки, когда я сделала первый глоток.
— Илая, ты веришь в чудеса? — внезапно спросил Ярек.
Он по-прежнему стоял рядом со мной, не торопясь вернуться на прежнее место.
Я неопределенно пожала плечами. Покосилась на яркую искорку, величаво застывшую под потолком.
Попробуй не поверь тут, когда с тобой беседует настоящий колдун.
— Я не про это. — Ярек досадливо поморщился. — Магия — это не чудо. Это обычная способность человека. Кто-то красиво поет. Кто-то прекрасно танцует. А кто-то умеет колдовать. Я говорю про настоящие чудеса.
— Не понимаю. — Я растерянно покачала головой. — Петь и танцевать может любой. Пусть и получится абы как, но получится ведь. А вот такую искорку создать сможет далеко не каждый.
— Хм-м… — Ярек задумчиво почесал подбородок. — Резонно. Но я все-таки немного о другом. Как думаешь, если бы твой брат вдруг выздоровел — это было бы чудом?
Я недоверчиво улыбнулась. Спрашивает еще. Конечно, было бы!
Да, его раны давным-давно затянулись, оставив после себя страшные бугристые шрамы. Но клыки Трикси что-то серьезно повредили. Леда говорила какие-то непонятные слова про мышцы и сухожилия. В общем, его ноги так и остались ногами двухлетнего малыша. Тоненькие и сухенькие, как веточки. Даже будь у нашей семьи деньги на настоящего целителя — он и то не сумел бы все исправить.
— Конечно, не сумел бы, — подтвердил Ярек, и я поняла, что уже не удивляюсь его способности отвечать на мои мысли. — Слишком много времени прошло и слишком необратимы изменения. Возможно, попади он в руки целителя сразу — то были бы варианты. Но, насколько я понимаю, вашей семье такое было не по карману.
Я печально хмыкнула. Да, все так. Мои родители и без того отдали все свои нехитрые сбережения Леде. А уж везти Мира в город и искать помощи там… Нет, об этом и говорить не стоит.
— Так откуда вы знаете обо мне и моей семье? — осмелилась я на негромкий вопрос.
— О, вспомнила о вежливости. — Ярек показал в широкой улыбке все свои белоснежные зубы. — Не стоит, Илая. Ты мне больше нравилась, когда сидела на елке и огрызалась. Такая замерзшая, воинственная. И до последнего отказывающаяся от помощи.
— И правильно отказывалась, — пробурчала я. — Сороку-то ты послал. Только зачем?
— Ну уж явно не для того, чтобы у тебя медяк отнять. — Ярек негромко рассмеялся.
Как у него это славно получалось! Я невольно заулыбалась сама, хотя ничего смешного или забавного в ситуации не видела. И в самом деле, сижу в избе рядом с колдуном. А мои родные и знать не знают, где я и что со мной.
— Ох, недоверчивый ты воробушек. — Ярек укоризненно покачал головой и вновь фыркнул от смеха.
Отошел к печи, открыл ее и перемешал багрово-черные угли кочергой. Затем подкинул дров. Притихший было огонь жадно затрещал, принимая подношение. Взметнулись вверх языки пламени, и я опять заметила, как в глазах колдуна заплясали ярко-алые искры.
— Сегодня новый год, — негромко проговорил Ярек, глядя в огонь и словно разговаривая сам с собою. — Время чудес, Илая. Ночь, когда Снежная богиня летит в своих санях над землей и посылает дары смертным. — Резко развернулся ко мне и спросил: — А что ты бы попросила у нее?
— Ты знаешь, — глухо ответила я. — Ты ведь прекрасно знаешь. Иначе не завел бы разговор о Мире.
— И что ты бы отдала взамен за это? — полюбопытствовал Ярек.
— Разве подарок требует платы? — настороженно переспросила я. Тут же сказала, насупившись: — Душу не проси!
— Вновь вспомнила дурные сказки про колдунов? — Ярек опять негромко фыркнул. — Нужна мне твоя душа. Мне просто интересно, чем ты готова была бы пожертвовать ради исправления своей ошибки?
Я грустно понурилась. А что у меня есть? Да ничего, собственно, кроме той самой души.
Протяжно и жалобно заскрипели половицы под неторопливыми шагами колдуна. Ярек неспешно подошел ко мне. Присел рядом на корточки.
Я почувствовала, как он притронулся к моему подбородку, и послушно подняла голову. Уставилась в его светлые глаза, до краев наполненные морозной синевой ясного зимнего дня.
— А впрочем, ты права, — чуть слышно сказал он. — За подарки не берут платы. А за чудеса — тем более.
В сердце всколыхнулось отчаянная надежда. Сердце так сильно забилось, как будто силилось выскочить из груди.
— Просто обещай мне, что никогда меня не забудешь, — продолжил Ярек, продолжая пытливо вглядываться в мое лицо.
Какая странная просьба! Как будто я могу забыть все это. Да о таком приключении всю жизнь вспоминать будешь.
В следующее мгновение Ярек потянулся ко мне. Его дыхание накрыло мои губы, и сердце, так невыносимо быстро бьющееся только что, вдруг замерло, пропустив удар…
Я почти почувствовала его поцелуй. Почти ощутила прикосновение его прохладных губ к своим. Зажмурилась и…
Резко накатила дурнота. Было такое чувство, будто я внезапно рухнула в бесконечный черный колодец без дна. Это падение завершилось так же стремительно, как и началось. Я не успела даже испугаться, как вдруг услышала голос матери.
— Илая, девочка моя, — прошептала она. — Ну открой глаза, дочка. Посмотри на меня.
— Мама?
Удивительно, но простое слово далось мне с величайшим трудом. Губы слиплись, покрытые сухими корочками. Веки вообще налились свинцом, когда я попыталась взглянуть на мать.
И все же мне это удалось. Я с изумлением воззрилась на осунувшееся бледное лицо матери, которая сидела в изголовье моей низенькой узкой лежанки. Да, я опять была в родной избе. Только почему-то не было елки, которую накануне праздника притащил из леса отец. И младшие почему-то не носились шумной гурьбой по тесной комнатенке, а сгрудились около кровати Мира, что-то негромко обсуждая.
— Очнулась! — Мать радостно встрепенулась. Наклонилась ко мне и принялась покрывать быстрыми радостными поцелуями лоб и щеки, бессвязно бормоча: — Наконец-то! Девочка моя! Как ты нас испугала!
— Что случилось? — сипло спросила я. Попыталась приподняться, но тут же с жалобным полувздохом-полустоном вновь опустила голову на жесткую подушку.
Затылок от простого движения заломило от боли. Перед глазами заплавали темные мушки, предвещая скорый обморок.
— А ты не помнишь? — осторожно спросила мать.
Я помнила многое. Насмешливую сороку, пушистую ель, дом колдуна. Но здравый смысл подсказывал мне, что мать говорит не об этом.
— А впрочем, откуда тебе! — Мать тут же всплеснула руками. — Леда предупреждала об этом.
— О чем она предупреждала? — спросила я.
— Ты головой стукнулась сильно, — подал голос Дирк с другого конца комнаты. — Поскользнулась и брякнулась прям на лед. Видать, так торопилась нам за леденцами. Благо, что дед Ворск за тобой шел и увидел это. Кликнули Леду, сюда тебя перетащили. Она все удивлялась. Вроде, и несильно ударилась, а все в себя не приходила. Сказала, ждать надобно. Голова, мол, дело темное.
Вот как? Неужели ничего не было? И встречи с Яреком тоже? Неужели все это лишь привиделось мне после неудачного падения?
Сердце почему-то больно защемило от этой мысли. Правда, я тут же рассердилась на себя. Ну не было — и не было. Смысл переживать?
— И сколько я так провалялась? — продолжила я расспросы.
— Двое суток, — сказала мать. — Весь праздник пропустила.
— И леденец твой съели, — вновь заговорил Дирк с обвиняющими нотками. — Но не мы, а Мир. Пока никто не видел, подполз — и в рот запихнул.
Подполз?
Я слабо икнула от слов брата. Что такое он говорит? Как это — подполз? Он же с кровати спуститься не может. Ничего ниже пояса не чувствует.
— Снежная богиня наш дом благословила, — тихо выдохнула мать, и ее глаза заблестели от восторга. — Илая, девочка моя, представляешь, какое счастье? Мир… Его ноги начали оживать. Он щекотку чувствует. Да что там. Даже вставать пытается. Правда, падает сразу, но Леда говорит, что это дело времени. Ножки ему пока как чужие. Но он их чувствует. Понимаешь, Илая, чувствует!
Я зажмурилась. В ушах еще звучало эхо радостных слов матери. Но я отчетливо вспомнила другой голос. Хрипловатый, словно немного простуженный.
— Не забывай меня, Илая. Никогда не забывай.
В просторном каменном зале было сумрачно и прохладно. Колонны и стены серебрились инеем. Потолок скрывался за плотной стеной тьмы.
Прямо по центру гулкого помещения стоял круглый стол. К нему было придвинуто несколько кресел, одно из которых занимала женщина. Ее светлые распущенные волосы спускались ниже пояса, перевитые множеством жемчужных нитей. Просторное шелковое одеяние ниспадало красивыми складками.
Перед женщиной стоял хрустальный шар, в который она с откровенным неудовольствием взирала. Внутри серебрились снежинки, за которыми угадывались очертания тесной комнатенки, в которой сейчас царило шумное веселье.
— Ну и зачем ты это сделал, Ярек? — сухо спросила она.
Тьма за ее спиной запульсировала и внезапно разродилась фигурой мужчины, который неторопливо подошел к ней.
— Я не понимаю, о чем ты, — с едва уловимой насмешкой сказал он. Обнял женщину со спины и ласково поцеловал в макушку.
— Не увиливай от ответа, брат, — еще суше сказала женщина, чуть поморщившись от такого проявления нежности. — Зачем ты задурил этой смертной голову?
— Ты о чем? — Мужчина отстранился и в свою очередь посмотрел в шар. Его губы дрогнули в улыбке, но он тут же прогнал ее, вновь напустив на себя нарочитое равнодушие.
— О том самом. — Женщина раздраженно отодвинула кресло и встала. Отчеканила, глядя на мужчину в упор: — Если бы хотел сотворить чудо — то просто сотворил бы его. К чему все эти игры с реальностью и временем?
— Мне это показалось забавным. — Мужчина пожал плечами.
— Хорошая забава! — Женщина гневно прищурилась. — Ты повеселился, а бедная девочка влюбилась в тебя!
Я опустила голову. В груди неприятно жгло, как всегда при упоминании имени моего брата.
Это ведь моя вина. Это я не уследила за ним. Два года назад это было. Жарким июльским полднем.
Жарко. Как же жарко и как хочется пить! Я облизываю пересохшие губы и сажусь прямо на горячую пыльную землю, твердую, как камень. Ох, кажется, голову напекло — даже платок не помог! Затылок так и ломит.
Бесконечные грядки заросшего сорняками огорода расплываются перед глазами. Еще полоть и полоть. Вечером мать и отец строго спросят с меня, если я не успею выполнить их наказ. Сами-то они в полях, лето — самая горячая пора для селян. Причем во всех смыслах этого слова.
— Илая…
Я морщусь. Это Мир зовет меня. Наверное, Дирку, который старше его на пять лет, надоело возиться с братом, и он убежал с ватагой мальчишек на речку. А возможно, опять что-то не поделили.
— Илая! — уже громче и требовательнее звучит голос.
Точно Мир. Надоел как! Постоянно ноет и ноет. Небось, есть попросит. Или заплачет, что ему скучно одному.
Я бы, конечно, с удовольствием повозилась с ним в теньке. Но грядки сами себя не прополют. Вечером придется держать ответ перед родителями. Вряд ли им будет дело до моих оправданий. Дали задание на день — будь любезна его исполнить.
— Илая, сюда!
Я с кряхтением поднимаюсь на ноги. Но вместо того, чтобы отправиться к призывно распахнутой калитке — иду в дальний конец огорода. Авось, там я не буду слышать капризов Мира.
В этот момент раздается истошный крик, сорвавшийся в конце на визг. Затем еще один и еще.
Нет, я не бросилась обратно. И за это мне до сих пор стыдно. Невыносимо стыдно, потому что тогда все было бы иначе. Потом я много раз в кошмарах возвращалась в этот день. И бежала, бесконечно долго бежала на крик Мира, понимая, что все равно не успею. Но — бежала. Бежала, а не шла прочь с нарочитой медлительностью. Подумаешь, эка невидаль — ребенок заходится в слезном плаче. В конце концов, пусть привыкает, что взрослые тоже могут быть заняты своими делами. Правда, душу царапнула мысль, что Мир слишком долго и слишком отчаянно кричит для обычного каприза. Но я не обратила на нее внимания.
Я не успела дойти до конца огорода, как услышала уже Дирка:
— Илая!
И было что-то в его голосе, что заставило меня насторожиться.
— Илая, помоги!
Нехотя, я поспешила все-таки ко двору. Ворчала на ходу, что задам сейчас трепку обоим мальчишкам. Да, Мир еще малыш, с него мало что возьмешь. Но Дирку-то семь! Уже сейчас помогает отцу по хозяйству на правах пусть маленького, но взрослого.
Но угрозы о жгучей крапиве и подзатыльниках так и застыли на моих устах, когда я вошла во двор. Память милостиво не сохранила полную картину. Но до сих пор в снах я вижу случившееся отдельными вспышками.
Оскалившаяся собака и Дирк, упершийся ей в грудину палкой. Правый рукав у него уже тяжело намок от крови, видно, она успела хорошо цапнуть его. Но самое страшное — то, что за спиной у брата.
Тошнота подкатывает к горлу от одного взгляда на это. Я никак не могу поверить, что это Мир. В этот момент куча тряпья шевелится, и я слышу тоненький плач. Слабый, готовый в любой момент затихнуть навсегда.
— Он полез в будку к Трикси.
Я удивленно моргнула, осознав, что словно со стороны слышу свой монотонный голос, рассказывающий колдуну о той беде.
Прошлое стоит вокруг меня стеной. Я будто нахожусь сразу в двух местах. Здесь — в чужой избе посреди заснеженного леса. И там — в родном дворе, глядя на искалеченного, истекающего кровью брата.
— Она ощенилась недавно, — продолжила я, медленно возвращаясь в реальность. — И он, должно быть, захотел поиграть с щенками. Наверное, прихватил кого случайно — тот и запищал от боли. Много ли ума у двухлетнего малыша? А Трикси… Ее и винить-то сложно. Любая мать будет защищать своего ребенка.
Мой голос дрогнул, и я замолчала. Уставилась на пол, который странно дрожал и мерцал от слез, застывших на глазах.
— Если бы я… — Признание оцарапало изнутри горло, ободрало его наждаком. Я замолчала. Затем попыталась во второй раз: — Если бы я поспешила на крик Мира сразу, то… Трикси сильно искусала его. Особенно ноги. Видимо, он пытался отпинаться от нее, от чего она рассвирепела пуще прежнего. А как еще малыш может себя защитить? Дирк и то поспел прежде меня, хотя играл с соседскими мальчишками. А я… Я ведь была совсем рядом…
Последнее слово сорвалось у меня с губ с жалобным всхлипом. Я сгорбилась, спрятав лицо в ладонях, и часто задышала, силясь не разреветься в полный голос.
Как ни странно, родители не винили меня в этой трагедии. Мать, обычно скорая на наказания, даже оплеуху не дала. Лишь горько обронила — разве за всем уследишь? А вот Дирк получил по полной за то, что отлучился со двора, хотя ему было велено за братом присматривать.
Никто не верил, что Мир выживет. Его отнесли к травнице и сразу же начали готовиться к похоронам. Но прошел день, затем еще один — а он продолжал дышать. Леда выпаивала его отварами, мазала жуткие раны какими-то дурно пахнущими мазями. И потихоньку он пошел на поправку. Правда, ходить уже никогда не будет.
Ну а Трикси до сих пор живет. Хорошую охотничью собаку попробуй найти, как сказал отец.
Мне на плечо опустилась тяжелая рука. Я растопырила пальцы и посмотрела на колдуна. Тот еще раз погладил меня словно в попытке утешить. Затем подошел к столу и вновь плеснул в кружку из бутылки.
— Выпей.
На сей раз я не упиралась. Зубы предательски застучали о край кружки, когда я сделала первый глоток.
— Илая, ты веришь в чудеса? — внезапно спросил Ярек.
Он по-прежнему стоял рядом со мной, не торопясь вернуться на прежнее место.
Я неопределенно пожала плечами. Покосилась на яркую искорку, величаво застывшую под потолком.
Попробуй не поверь тут, когда с тобой беседует настоящий колдун.
— Я не про это. — Ярек досадливо поморщился. — Магия — это не чудо. Это обычная способность человека. Кто-то красиво поет. Кто-то прекрасно танцует. А кто-то умеет колдовать. Я говорю про настоящие чудеса.
— Не понимаю. — Я растерянно покачала головой. — Петь и танцевать может любой. Пусть и получится абы как, но получится ведь. А вот такую искорку создать сможет далеко не каждый.
— Хм-м… — Ярек задумчиво почесал подбородок. — Резонно. Но я все-таки немного о другом. Как думаешь, если бы твой брат вдруг выздоровел — это было бы чудом?
Я недоверчиво улыбнулась. Спрашивает еще. Конечно, было бы!
Да, его раны давным-давно затянулись, оставив после себя страшные бугристые шрамы. Но клыки Трикси что-то серьезно повредили. Леда говорила какие-то непонятные слова про мышцы и сухожилия. В общем, его ноги так и остались ногами двухлетнего малыша. Тоненькие и сухенькие, как веточки. Даже будь у нашей семьи деньги на настоящего целителя — он и то не сумел бы все исправить.
— Конечно, не сумел бы, — подтвердил Ярек, и я поняла, что уже не удивляюсь его способности отвечать на мои мысли. — Слишком много времени прошло и слишком необратимы изменения. Возможно, попади он в руки целителя сразу — то были бы варианты. Но, насколько я понимаю, вашей семье такое было не по карману.
Я печально хмыкнула. Да, все так. Мои родители и без того отдали все свои нехитрые сбережения Леде. А уж везти Мира в город и искать помощи там… Нет, об этом и говорить не стоит.
— Так откуда вы знаете обо мне и моей семье? — осмелилась я на негромкий вопрос.
— О, вспомнила о вежливости. — Ярек показал в широкой улыбке все свои белоснежные зубы. — Не стоит, Илая. Ты мне больше нравилась, когда сидела на елке и огрызалась. Такая замерзшая, воинственная. И до последнего отказывающаяся от помощи.
— И правильно отказывалась, — пробурчала я. — Сороку-то ты послал. Только зачем?
— Ну уж явно не для того, чтобы у тебя медяк отнять. — Ярек негромко рассмеялся.
Как у него это славно получалось! Я невольно заулыбалась сама, хотя ничего смешного или забавного в ситуации не видела. И в самом деле, сижу в избе рядом с колдуном. А мои родные и знать не знают, где я и что со мной.
— Ох, недоверчивый ты воробушек. — Ярек укоризненно покачал головой и вновь фыркнул от смеха.
Отошел к печи, открыл ее и перемешал багрово-черные угли кочергой. Затем подкинул дров. Притихший было огонь жадно затрещал, принимая подношение. Взметнулись вверх языки пламени, и я опять заметила, как в глазах колдуна заплясали ярко-алые искры.
— Сегодня новый год, — негромко проговорил Ярек, глядя в огонь и словно разговаривая сам с собою. — Время чудес, Илая. Ночь, когда Снежная богиня летит в своих санях над землей и посылает дары смертным. — Резко развернулся ко мне и спросил: — А что ты бы попросила у нее?
— Ты знаешь, — глухо ответила я. — Ты ведь прекрасно знаешь. Иначе не завел бы разговор о Мире.
— И что ты бы отдала взамен за это? — полюбопытствовал Ярек.
— Разве подарок требует платы? — настороженно переспросила я. Тут же сказала, насупившись: — Душу не проси!
— Вновь вспомнила дурные сказки про колдунов? — Ярек опять негромко фыркнул. — Нужна мне твоя душа. Мне просто интересно, чем ты готова была бы пожертвовать ради исправления своей ошибки?
Я грустно понурилась. А что у меня есть? Да ничего, собственно, кроме той самой души.
Протяжно и жалобно заскрипели половицы под неторопливыми шагами колдуна. Ярек неспешно подошел ко мне. Присел рядом на корточки.
Я почувствовала, как он притронулся к моему подбородку, и послушно подняла голову. Уставилась в его светлые глаза, до краев наполненные морозной синевой ясного зимнего дня.
— А впрочем, ты права, — чуть слышно сказал он. — За подарки не берут платы. А за чудеса — тем более.
В сердце всколыхнулось отчаянная надежда. Сердце так сильно забилось, как будто силилось выскочить из груди.
— Просто обещай мне, что никогда меня не забудешь, — продолжил Ярек, продолжая пытливо вглядываться в мое лицо.
Какая странная просьба! Как будто я могу забыть все это. Да о таком приключении всю жизнь вспоминать будешь.
В следующее мгновение Ярек потянулся ко мне. Его дыхание накрыло мои губы, и сердце, так невыносимо быстро бьющееся только что, вдруг замерло, пропустив удар…
Я почти почувствовала его поцелуй. Почти ощутила прикосновение его прохладных губ к своим. Зажмурилась и…
Резко накатила дурнота. Было такое чувство, будто я внезапно рухнула в бесконечный черный колодец без дна. Это падение завершилось так же стремительно, как и началось. Я не успела даже испугаться, как вдруг услышала голос матери.
— Илая, девочка моя, — прошептала она. — Ну открой глаза, дочка. Посмотри на меня.
— Мама?
Удивительно, но простое слово далось мне с величайшим трудом. Губы слиплись, покрытые сухими корочками. Веки вообще налились свинцом, когда я попыталась взглянуть на мать.
И все же мне это удалось. Я с изумлением воззрилась на осунувшееся бледное лицо матери, которая сидела в изголовье моей низенькой узкой лежанки. Да, я опять была в родной избе. Только почему-то не было елки, которую накануне праздника притащил из леса отец. И младшие почему-то не носились шумной гурьбой по тесной комнатенке, а сгрудились около кровати Мира, что-то негромко обсуждая.
— Очнулась! — Мать радостно встрепенулась. Наклонилась ко мне и принялась покрывать быстрыми радостными поцелуями лоб и щеки, бессвязно бормоча: — Наконец-то! Девочка моя! Как ты нас испугала!
— Что случилось? — сипло спросила я. Попыталась приподняться, но тут же с жалобным полувздохом-полустоном вновь опустила голову на жесткую подушку.
Затылок от простого движения заломило от боли. Перед глазами заплавали темные мушки, предвещая скорый обморок.
— А ты не помнишь? — осторожно спросила мать.
Я помнила многое. Насмешливую сороку, пушистую ель, дом колдуна. Но здравый смысл подсказывал мне, что мать говорит не об этом.
— А впрочем, откуда тебе! — Мать тут же всплеснула руками. — Леда предупреждала об этом.
— О чем она предупреждала? — спросила я.
— Ты головой стукнулась сильно, — подал голос Дирк с другого конца комнаты. — Поскользнулась и брякнулась прям на лед. Видать, так торопилась нам за леденцами. Благо, что дед Ворск за тобой шел и увидел это. Кликнули Леду, сюда тебя перетащили. Она все удивлялась. Вроде, и несильно ударилась, а все в себя не приходила. Сказала, ждать надобно. Голова, мол, дело темное.
Вот как? Неужели ничего не было? И встречи с Яреком тоже? Неужели все это лишь привиделось мне после неудачного падения?
Сердце почему-то больно защемило от этой мысли. Правда, я тут же рассердилась на себя. Ну не было — и не было. Смысл переживать?
— И сколько я так провалялась? — продолжила я расспросы.
— Двое суток, — сказала мать. — Весь праздник пропустила.
— И леденец твой съели, — вновь заговорил Дирк с обвиняющими нотками. — Но не мы, а Мир. Пока никто не видел, подполз — и в рот запихнул.
Подполз?
Я слабо икнула от слов брата. Что такое он говорит? Как это — подполз? Он же с кровати спуститься не может. Ничего ниже пояса не чувствует.
— Снежная богиня наш дом благословила, — тихо выдохнула мать, и ее глаза заблестели от восторга. — Илая, девочка моя, представляешь, какое счастье? Мир… Его ноги начали оживать. Он щекотку чувствует. Да что там. Даже вставать пытается. Правда, падает сразу, но Леда говорит, что это дело времени. Ножки ему пока как чужие. Но он их чувствует. Понимаешь, Илая, чувствует!
Я зажмурилась. В ушах еще звучало эхо радостных слов матери. Но я отчетливо вспомнила другой голос. Хрипловатый, словно немного простуженный.
— Не забывай меня, Илая. Никогда не забывай.
***
В просторном каменном зале было сумрачно и прохладно. Колонны и стены серебрились инеем. Потолок скрывался за плотной стеной тьмы.
Прямо по центру гулкого помещения стоял круглый стол. К нему было придвинуто несколько кресел, одно из которых занимала женщина. Ее светлые распущенные волосы спускались ниже пояса, перевитые множеством жемчужных нитей. Просторное шелковое одеяние ниспадало красивыми складками.
Перед женщиной стоял хрустальный шар, в который она с откровенным неудовольствием взирала. Внутри серебрились снежинки, за которыми угадывались очертания тесной комнатенки, в которой сейчас царило шумное веселье.
— Ну и зачем ты это сделал, Ярек? — сухо спросила она.
Тьма за ее спиной запульсировала и внезапно разродилась фигурой мужчины, который неторопливо подошел к ней.
— Я не понимаю, о чем ты, — с едва уловимой насмешкой сказал он. Обнял женщину со спины и ласково поцеловал в макушку.
— Не увиливай от ответа, брат, — еще суше сказала женщина, чуть поморщившись от такого проявления нежности. — Зачем ты задурил этой смертной голову?
— Ты о чем? — Мужчина отстранился и в свою очередь посмотрел в шар. Его губы дрогнули в улыбке, но он тут же прогнал ее, вновь напустив на себя нарочитое равнодушие.
— О том самом. — Женщина раздраженно отодвинула кресло и встала. Отчеканила, глядя на мужчину в упор: — Если бы хотел сотворить чудо — то просто сотворил бы его. К чему все эти игры с реальностью и временем?
— Мне это показалось забавным. — Мужчина пожал плечами.
— Хорошая забава! — Женщина гневно прищурилась. — Ты повеселился, а бедная девочка влюбилась в тебя!
